Часть 1
15 октября 2015 г. в 18:09
Стыд и гнев, раскаяние и злоба, желание быть вместе с сородичами и желание владеть всем единолично... чувства в душе Мелькора сменяли друг друга так часто, что он порой сам не успевал следить за ними. Другие же вовсе ни о чем не подозревали и были равно безмятежно спокойны, и когда он ощущал себя одним из них, и когда с трудом сдерживал рвущуюся наружу ненависть ко всем и каждому.
Иногда ему почти хотелось, чтобы они поняли, что с ним происходит, и за него решили, как с этим быть: помогли или бежали прочь... сделали хоть что-нибудь. Пару раз он даже собирался сам обо всем рассказать. Но эти намерения улетучивались скорее, чем меняли направление ветра Манвэ, и Мелькор принимался, в зависимости от того, какое настроение владело им, или злорадствовать над глупостью и слабостью других валар, или предаваться самоуничижению, сознавая, насколько чисты они и насколько безнадежно запятнан он.
Наконец, Мелькор совершенно измучился и в порыве отчаяния решил воззвать к Эру. С тех пор, как айнур спустились в Эа, с Илуватаром беседовал только Манвэ: обычно он для этого поднимался на гору и долго сидел там один, а потом спускался и говорил остальным, какой совет Эру вложил в его сердце на этот раз. Если бы речь шла о ком-нибудь другом, Мелькор наверняка усомнился бы в достоверности этих советов, но братец не подозревал о существовании такой вещи как обман. Поэтому приходилось верить, что примерно так и происходит общение с Эру.
Так что Мелькор первым делом выбрал пустынное место и сотворил гору, которая размером в два раза превосходила самую большую из гор, созданных к этому времени Ауле. Она могла бы быть и еще выше, если бы Мелькор не торопился поскорее осуществить задуманное.
Впрочем, высота горы, похоже, не имела в этом деле особого значения. Во всяком случае, поднявшись на вершину своего творения, Мелькор понял, что чувствует себя ничуть не ближе к Эру, чем раньше. Вслед за этой простой мыслью пришла другая: выкинуть глупую затею из головы, а гору превратить в вулкан.
Он живо представил, как его раздражение и гнев разлетятся вокруг тучами черной пыли и изольются реками раскаленной лавы. "Как хорошо!" – словно помимо его воли произнесли губы. "Хорошо, хорошо, хорошо..." пело, шептало, кричало что-то в его собственной душе, что-то, сбивавшее с толку, заставлявшее забыть, кто он есть, и помнить только радость необузданного разрушения.
Тогда Мелькору стало ясно, что, если сейчас он уйдет с горы ни с чем, больше уж не будет у него сил бороться, а значит, не сможет он больше ни творить, ни любить. Лишь разрушение станет доступно ему.
"Великое разрушение, перед которым, устрашась, склонятся все", отозвалось откуда-то из глубин его существа, куда сам он уже страшился заглядывать. Мелькор пошатнулся и упал на колени, а из глаз его капали слезы, и одни из них были холодны и падали осколками льда, а другие горячи и, падая, обжигали землю дочерна.
Так плакал он, забыв гордость, и вдруг ощутил, что больше не один в своем горе. Чье-то присутствие, словно утешительное объятие, обволакивало со всех сторон, дарило силу и покой.
Наконец, когда Мелькор снова мог слушать, знакомый голос сказал:
– Я верил, что ты все же возвратишься ко мне, Мелькор.
– Верил? – в замешательстве спросил Мелькор. – Не знал?
– Я знаю все о Мире, – ответил голос. – Знаю, зачем он создан, что он есть, и куда он придет. Но в Мире каждое из созданий моих вольно выбирать свой путь. И ты мог удалиться от меня так же свободно, как и придти ко мне.
– И я вернулся, – сказал Мелькор и сам поразился облегчению, которое испытал, говоря это.
– Да, – голос звучал так, словно говорящий улыбался. – Ты о чем-то хотел поговорить со мной.
И Мелькор поведал Эру все.
– Скажи же, о отец мой, что твориться со мною ныне и как теперь возможно совладать с этим?! – воскликнул он, наконец, полный горячего стремления исполнить любой совет.
– Мелькор, в душе своей и в Мире посеял ты многие семена, не думая о том, какие всходы они принесут, – теперь в голосе слышалось огорчение и отголосок, хотя слабый, той суровости, что уже была в нем однажды, после великой Музыки, и Мелькор еще ниже склонил голову. – А всходы в Мире оказались дурны, – продолжал Эру. – И ты решил, что сможешь избавиться от них. Но забыл о том, что они и внутри тебя. И не можешь ты убрать из Мира то, что вольно растет в душе твоей.
– Что же делать мне?! – снова вскричал Мелькор.
– Душа твоя – вся твоя, – ответил Эру. – Тебе и быть владыкой ее. Тебе решать, что нужно и полезно, и мило тебе, а чему не должно давать воли. И все это равно станет покорно тебе, навеки под рукою твоей.
– А ты разве не поможешь мне, отец? – спросил Мелькор.
– Помогу, – ответил Эру. – Как и всегда помогаю тебе, и буду с тобой, как и всегда я с тобой, как и с каждым из созданий своих.
После этих слов голос умолк и не звучал больше.