Вена
Эля знала, что я не сдержу слово, что наркотики появятся и в её доме, но не запрещала и не грозилась меня из-за этого выгнать. Первое время всё это выглядело очень странно: она спрашивала меня, как я себя чувствую, заставляла говорить о том, что со мной происходит после ширива, вместо того, чтобы орать на меня, говорить, как и все, что я себя убиваю, — она мной интересовалась. Сначала мне казалось, что она так тонко намекает на то, что я с ней должна поделиться, но стоило мне раз ей предложить попробовать, как она пропала для меня, наверное, на неделю: мы не говорили, она даже не смотрела в мою сторону. Зато потом мне стало всё известно. Вий и Шатун как-то решили сделать в доме Эли ещё одну комнату, поэтому разнесли к чертям весь чердак. Камнем преткновения стала печная труба, которую убрать было никак нельзя, кроме того, Эля кошмарила парней тем, что в любой момент могут прийти из «пожарки» и оштрафовать за деревянный пол около этой самой трубы. Однако в доме мы никогда никого не видели, к нам не приходили ни почтальоны, ни пожарники, к тому же, у нас появились свои Мент и врач. — Сюда могут прийти только сумасшедшие, — недовольно отреагировал Вий, когда Эля потребовала прекратить этот ремонт. — Купи свой дом и делай в нём что вздумается, — спокойно ответила она, перед тем как уйти в комнату. Так в доме осталась полукомната. Отрывать и убирать Вий ничего не стал, только помню, что с Элькой они долго из-за этого не разговаривали и Вий даже куда-то уезжал дня на четыре, а потом вернулся – и они стали общаться, словно ничего не было. В эту комнату Элька меня как-то раз и позвала. Была уже ночь, я собиралась спать, а она вдруг появилась на пороге моей комнаты, от чего я даже вздрогнула и хотела закричать. — Идём со мной, — она позвала и тут же вышла, мне даже показалось на мгновение, что я словила натуральный глюк: Эля появилась на пороге, как привидение, позвала и исчезла, но, выйдя из оцепенения, я отправилась за ней, чтобы развеять сомнения. Она ждала меня за дверью, а как только я вышла, она сказала, чтобы я следовала за ней и не шумела. Оказавшись в той полукомнате, Эля долго ходила, как бы оценивая всё то, что натворили Вий и Шатун: деревянный пол, обитые стены, даже пара окон с подоконниками. Наконец, она шумно выдохнула и опустилась на пол, предлагая мне сделать то же. Сидя друг напротив друга, мы не знали о чём говорить, во всяком случае, я не знала, а Эля, возможно, не знала, как начать, потому мы сидели молча. В первый день я ей рассказала о том, как дошла до такой жизни, она меня пожалела, даже обмолвилась, что если бы знала, как всё выйдет, — и вовсе забрала бы меня к себе, отвоевала бы у родной матери. Тогда я была этим потрясена, даже почувствовала впервые, что действительно кому-то нужна, а потом всё чаще стала думать о её словах и в итоге поняла, что она так сказала, скорее всего, чтобы просто меня приручить. Что ж… Я была не против: крыша над головой, никакого страха, что загребут менты, можно есть и спать сколько хочешь, всего-то и требовалось соблюдать несколько правил: не бесить Элю, не трогать её любимую Китю, помогать, если попросят, а самое главное — никого не предавать. — У тебя с собой? — вдруг спросила она, наконец-то прервав молчание. — Нет, — я уже собиралась побежать в комнату, чтобы принести, но она меня тут же остановила. — Завязывай с этим, — поднявшись на ноги, заявила она, отряхивая с чёрных брюк стружку и опилки. — Я знаю, — продолжала Эля, чему-то усмехнувшись, — мои слова для тебя сейчас ничего не значат, — она зашагала вперёд, смотря себе под ноги. — Подобное и на меня никогда не действовало, я знала, что смогу остановиться, и была в этом уверена, но всё вышло иначе: меня остановили. Говорила Эля медленно, чтобы до меня дошло каждое слово, но до меня дошла лишь мысль: она тоже принимала? Отчего я снова оцепенела и не верила услышанному. Эля не могла! Не могла! Наверное, меня выдало моё волнение, так как Эля обернулась ко мне, а потом снова опустилась на пол. — И ты? — вырвалось у меня, а она опустила голову так, что волосы скрыли от меня её лицо. Эля покачала головой: то ли отметая от себя воспоминания прошлого, то ли пытаясь мне сказать, что я ошибаюсь, — это было трудно понять. — Помнишь, я приезжала сюда и устраивала вечеринки? — её голос вдруг стал другим: таким, каким он у неё бывает, когда она пытается подавить слёзную истерику. Я кивнула, неуверенная в том, что она меня видит, так как в полукомнате был только свет от луны. Эля подняла голову и посмотрела на меня, снова набирая воздуха, после чего отвела глаза в сторону. — Бабушка ничего не знала, я говорила ей, что родителям некогда, у них много работы, но они передают ей приветы. Следствие замяли, а может быть, до сих пор ведут — не знаю, — мне было непонятно, к чему она клонит. К тому же я мало что знала о ней не как об учительнице: студентка Эля приезжает к бабушке, устраивает вечеринки в доме, уезжает в город — вот и всё, что мне было известно. — Следствие? — я пыталась построить в голове хоть какую-то логическую цепочку из её слов, но ничего не получалось. Эля принимала наркотики, уезжала к бабушке, пряталась у неё? — Моих родителей заперли в машине, — она было продолжила, но тут же прервала рассказ, вздохнув так, словно ей перестало хватать воздуха. Я видела, как она закинула голову, чтобы не разреветься, после чего она снова посмотрела на меня и продолжила: — Их сожгли заживо на моих глазах. Представляешь? Лучше бы не представляла: словно мне снег за шиворот насыпали — вот так прозвучали для меня её слова. — Что? — я спросила почти шёпотом, потому что говорить вообще не могла, хотя можно было и не спрашивать, Эля не собиралась молчать и выдерживать долгие паузы. — У меня был друг Андрей, — продолжала она, охватив себя за плечи, словно в полукомнате было холодно. — Он долгое время принимал наркотики, а потом понял, что живёт неправильно в очень интересное время, когда на наркоте надо зарабатывать, а не дохнуть от нее. Мы были с ним едва знакомы, он меня ненавидел из-за того, что я была девушкой его лучшего друга детства, за то, что у того друга всё в жизни сложилось и звёзд с неба он хватать не собирался. В общем, он ненавидел нас обоих, а потому нашёл наше уязвимое место в скором времени, — она вдруг остановилась, пошарила в карманах своей огромной фиолетовой тёплой кофты, достала пачку сигарет, закурила и бросила пачку и зажигалку в мою сторону. — Наша уязвимость была в том, — продолжила она, выпуская дым, — что пока моего Штыря не было со мной рядом — я становилась пластилином, из которого можно было лепить всё, что угодно. — Штыря? — переспросила я, едва припоминая своего соседа и её лучшего друга. Штырь. Точно. Так они всё же встречались, любили друг друга? А ведь отрицали! Говорили, что они только друзья и ничего больше! — Да-да, — быстро ответила Эля, — который нас с тобой и познакомил, — напомнила она, едва улыбнувшись. — Не знаю, как хорошо ты с ним была знакома, но Штыря вдруг забрали однажды в армию. Я так боялась: думала, что его отправят в Чечню, но, к счастью, планам Андрея не суждено было сбыться. Штыря отправили совершенно в противоположную сторону, всё же у него был достаточно влиятельный отец, и уж если от армии спасти Штыря он уже не мог, то сделал всё, чтобы тот не стал пушечным мясом. — Помню, — отозвалась я, не давая ей продолжить, смутно припоминая проводы Штыря. Тётя Наташа, его мачеха, говорила бабулькам на лавочке, что Штыря забирают в армию, те ужасались, предполагая, как и Эля, что того отправят в Чечню, но тётя Наташа тут же их успокаивала тем, что у Штыря не то здоровье, чтобы воевать. Эля закивала, туша сигарету об пол. — Штыря не было всего полгода, его комиссовали, хотя вообще не имели никакого права забирать, но мне хватило этого времени, чтобы опуститься без него на самое дно, — она шмыгнула носом, указывая мне на пачку сигарет, которую просила вернуть: снова собиралась закурить. — С Андреем я встретилась на первом курсе, он пригласил нас со Штырём к себе в гости, мы согласились, так как он был нашим другом, мы когда-то были в одной компании. К тому времени он вовсю торговал и считал себя невероятно крутым. Конечно, он не рассказал нам сразу, чем именно занимается, об этом нам шепнула его жена Алёна. Вот тогда Штырь и подписал себе приговор, пытаясь вразумить своего старого друга, чтобы тот, во-первых, не связывался с чеченцами, а во-вторых, ты не поверишь, не предавал родину. Он говорил так: пока ты на них работаешь, наши парни гибнут. Но кого это тогда интересовало? Уж точно не такого козла, как Андрей. — И он сделал так, чтобы Штыря забрали в армию? — почти изумилась я, не представляя, как такое возможно. — Да, — снова закурив, ответила Эля. — Дурацкое время: менты, армия — всё можно было купить, всё можно было устроить, а у таких, как Андрей, вдруг повсюду появились свои люди. Но я этого не знала, Штырь меня в эти дела не посвящал. Просто вдруг пришёл и сказал, что его забирают в армию — и всё. Просил не жертвовать учёбой ради того, чтобы его проводить. Мы попрощались за два дня до того, как его забрали. Андрей и Алёна оставались для меня друзьями, я не знала, что Андрей поругался со Штырём, потому и приходила к ним в гости. Сначала это были безобидные вечеринки: девочки отдельно, а мальчики отдельно, а потом… А потом: настоящий кошмар. До того вечера, мне всегда казалось, что Эля обычный человек со среднестатистическим счастьем: родители, школа, институт, работа — никаких проблем, а оказалось, что она пережила настоящий ад. Вряд ли кто-то из котят знает об этом. Может быть, только Вий, Ките она бы вряд ли рассказала обо всём, что пережила, для Кити она всегда хотела оставаться сильной и независимой подругой, которая всегда поддержит и решит проблемы. Впрочем, она такой хотела казаться и всем остальным. Не знаю, как ей удалось найти в себе силы жить дальше, стать нормальной: окончить институт, устроиться на работу… Мне всегда казалось, что хуже моей жизни ничего не могло быть, но, как оказалось, могло, и было хуже. Имел ли право какой-то неудачник, баловень вдруг прийти в её дом и лишить друзей? Лишить того, ради чего она ещё живёт? Нет, он должен был либо уйти, либо умереть. Я решила, что он должен был умереть, а своей смертью заплатить за всё, что он сделал: забрал Китю, привёл в дом постороннюю Мисс, которая убила Мента и тем самым почти всё уничтожила. Мне нужно было поторопиться и вернуться домой, но я не могла. Объяснить Эле весь свой замысел мне представлялось непосильной задачей, да к тому же — зачем, если у неё и без меня хватало проблем: мёртвый Мент, придурочная Мисс, а Сабля… Дурочка Сабля наверняка рассказала ей обо всём: что я о ней говорила, что предлагала сделать. Нет-нет, хода в дом мне больше не было, поэтому я решила переждать. Внезапно, когда я уже стояла на остановке и ждала автобус до дома отдыха, прогремел взрыв. Оказалось, что пожар никто не думал тушить, а в доме у кого-то был газ. Мне хотелось бежать, но я боялась себя выдать; мне казалось, что после того, как я подожгла труп Снега, вышла из квартиры, спустилась по лестнице — за мной стала наблюдать тысяча пар глаз, и все они видели, что я сделала, как бежала, знали, куда я собираюсь, могли прочитать мои мысли. Мне хотелось стать хамелеоном — слиться с окружающей меня обстановкой, стать невидимой, несуществующей, но не теряющей при этом способностей к действиям и мыслям. Стараясь вести себя естественно, я было отправилась за толпой — посмотреть, что случилось, но к счастью, подъехал мой автобус, и я смогла уехать оттуда. Оплатив неделю проживания, я надеялась запереться в комнате и никуда не выходить, но на то это и дом отдыха, что тебе здесь не дают покоя: то приглашают на какую-то идиотскую вечернюю программу, то на какие-то процедуры в соседнем медицинском корпусе. Всё это, естественно, за дополнительную плату, а денег у меня осталось не так уж и много. Однако постоянно сидеть в комнате стало вдруг невыносимо. Нет, меня не мучают кошмары после убийства, да и вообще я думать об этом забыла: я сделала так, как требовалось сделать. Мне стало невыносимо от того, что я постоянно вспоминала Эльку, постоянно прокручивала в голове её ужасное прошлое и не менее ужасное настоящее. Котята вообще не заслуживают жить с ней под одной крышей, они не знают, что она пережила, и пользуются этим, они разрывают её на части, а она не сопротивляется, потому что они — стали смыслом её жизни, потому что она знает, что ничего, кроме них, с ней уже никогда не случится. Эти мысли будили во мне только одно желание: вернуться домой и уничтожить их всех, но в тот же момент я понимала, что Эля этого не переживёт. Я не знала, что делать, потому однажды вечером согласилась спуститься на вечернюю программу в здешний ресторан. Заказала столик подальше от всех, отдала почти все деньги, оставив только на еду и дальнейшее существование, а к вечеру спустилась вниз… Ведущий в розовой отглаженной рубашке дёргал из-за столиков посетителей. В этот вечер ресторан (если вообще можно так назвать) превратился в караоке-бар, потому все охотно соглашались принять участие. Мне было скучно, но я старалась отвлечься, слушая то одни, то другие фальшивые завывания. Возможно, в тот вечер я бы так и ушла со спокойно душой в свой номер, но вдруг ведущий вытащил из-за столика молодую парочку, которая категорически отказывалась, а потом вдруг согласилась выйти на сцену под всеобщие аплодисменты… И сердце моё ёкнуло: Пёс и Прищепка. Мир оказался слишком тесным.Сабля
Даже не верится: я сижу с Мисс, мы с ней обе курим и говорим о ерунде, нам обеим сносит головы, и чем больше сносит, тем больше получается ерунда. Вена такая щедрая, оставила мне целый коробок, а я ещё щедрее: решила поделиться с Мисс, которая ничего не подозревает, думает, что курит обычные сигареты. — Зачем этот иероглиф? — спрашивает она, указывая на стену, что напротив нас, а иероглиф между тем превращается в огромного мохнатого паука, что вот-вот сползёт со стены и набросится на нас, беспомощных, но весёлых. — Китя нарисовала когда-то эту херь, — отвечаю я, пытаясь сфокусировать зрение, чтобы иероглиф не превращался в паука, но всё тщетно: он расправляет мохнатые лапки. — Она увлекалась всякой там эзотерикой и нарисовала кучу этих иероглифов повсюду, но потом мы их закрасили, а до этого паука руки не дошли. Мне так трудно говорить всё это, я едва соображаю, чтобы поставить слова правильно и получить из них нормальные предложения, да и голос мой так далек от меня самой, словно это не я говорю, а кто-то другой. Да и говорю ли я вообще? Может быть, я всё это продумала, прокрутила в голове, а Мисс меня так и не услышала? — Действительно, паук, — отвечает она, но отвечает ли? Или я уже стала просто слышать её мысли? — Мне что-то нехорошо, — добавляет Мисс, пытаясь приподняться, опираясь о стену, но тут же бросает эту затею и остаётся на месте, рядом со мной, смотрит на паука, трясёт головой. — Нам надо его закрасить, — говорю я, выпуская дым от последней затяжки, — пока он на нас не напал и не сожрал, — добавляю, пытаясь повторить подвиг Мисс — подняться на ноги. — Мы же не мухи, — говорит она и делает своими словами мою голову ещё тяжелее, а вместе с головой и всё тело; я едва стою на ногах, и если бы не стенка — я бы опустилась обратно. — Мы котята, — отвечаю я, чувствуя, как пересохло во рту, но не чувствуя лица, не понимая, где у меня находится рот и как у меня ещё получается что-то говорить. — Пауки котят не едят, — Мисс продолжает меня обвешивать своими словами, ей словно хочется, чтобы я осталась рядом с ней и погибла, как она от лап этого здоровенного тарантула. — Есть такие… едят, — теперь я уже окончательно ничего не понимаю, ощущая вместо рта дырень во всё лицо, но что хуже всего: стена вдруг становится мягкой, и я пытаюсь за нее зацепиться, чтобы дойти до лестницы, которая находится так далеко и почему-то ведёт наверх. А мне надо вниз. Мне надо вниз, а не наверх, чёрт возьми! — Он… — Мисс начинает пищать, но мне не хочется оборачиваться, так как я уверена: стоит обернуться – и лестница исчезнет, а паук сойдёт со стены, он воспользуется этим и нападёт на нас, ему же нечего терять! — Он стал цветком! — Мисс, видимо, восхищена его маскировкой, но даже это не заставляет меня обернуться. Нужно дойти до лестницы, заставить её опустить меня вниз, найти краску и кисть — они на кухне, я точно помню. — Не смей ему верить! — я решаю её предупредить, чтобы в борьбе с пауком у меня всё же был напарник, а не отвлекающая жертва, что должна погибнуть во имя спасения всего дома. — Он отлично… — я пытаюсь облизать пересохшие губы, но, кажется, что облизываю собственный нос. — Он мастер маскировки! Притворщик! — Сабля, — за спиной слышится ещё один голос, я готова остановиться и замереть. Это не Мисс. Нельзя оборачиваться! Нельзя! Неужели паук сошёл со стены?! — Какого хрена?! — но передо мной появляется Вий, однако он так далеко, его словно относит к лестнице. Или это не Вий?! Конечно же, не Вий, откуда ему тут взяться, он же ушёл с Мышью в лес и не вернулся! Это паук! — Уйди от меня! — я кричу, надеясь, что он испугается и снова станет пауком, но он становится больше, он надвигается на меня, и лестница исчезает! Вот и всё! Всё! Мы попались! — Мисс! Беги от него! — я должна спасти хотя бы свою напарницу, не дать ей попасться в руки этого притворщика, он специально стал нашим другом, чтобы всех нас уничтожить! Он тащит меня и говорит, что мы сошли с ума, он заставляет Мисс подняться на ноги, а меня, кажется, успел пристегнуть наручниками к своей руке, чтобы я не сбежала. Вот и всё! Вот и всё! — Так, быстро, привела себя в порядок, а ты со мной, — он толкает меня в темноту, в открытый космос… Здесь темно и холодно! Мисс? Где Мисс? Он забрал её? Нет! — Нет! Не трогай её! Она ни в чём не виновата! — я не могу, не могу её так оставить, мне хочется её спасти, забрать, вырваться отсюда, но вдруг — меня ослепляет яркий свет, он льётся на меня: такой белый, ослепляющий. Смотрю на него и понимаю: это конец. Пора сдаваться, но там осталась Мисс… Она не виновата…Вий
Странно, что после случая с Ментом ни до кого невозможно дозвониться: Снег временно недоступен, словно и в самом деле решил обрубить с нами связь. Зачем тогда дал адрес Ките, если не хочет теперь с ней разговаривать? Надеясь, что у него хватило совести не обрывать связи хотя бы с Псом и Прищепкой, я решил связаться с ними, но и они вдруг перестали отвечать. Может быть, Снег наговорил им про нас чёрт знает что и теперь даже наши старые друзья от нас решили отвернуться? Или он надумал всё же устроить свою революцию в этом доме и взял этих двоих себе в союзники? Ну да, хороша команда: папенькин сыночек, наркоманка и озлобленная парочка бывших друзей — из всей этой четвёрки шанс только у Пса, да и то минимальный. Впрочем, плевать на всё это, не хотят общаться — не надо, к этому всё и шло. Больше всего меня занимают размышления насчёт Мисс, но почему-то я никак не могу сосредоточиться на этом, и вдруг вспоминаю, как Эля отправила меня к Шатуну. — Рядом ожил дом, — сказала она мне, когда мы с Шаманом сидели у меня в комнате, и я ему рассказывал о своём очередном деле. Она думала, что я один, потому и зашла вот так: без стука и предупреждений, да ещё и сказала то, что Шаману не нужно было слышать. — Как это ожил? — Шаман, разумеется, тут же потерял интерес к моим махинациям в сети и переключил всё своё внимание на Элю, которая к тому моменту наверняка успела пожалеть, что зашла не вовремя. Ничего не оставалось, кроме как рассказать нам обоим: Шаман не отстанет потом с вопросами, а врать ему я не стану — мы друзья, несмотря на его придурковатость. Правда, говорила Эля так, чтобы понял только я, а Шаман не понял ничего. — Когда-то здесь были дачи, — и начала она издалека, а когда дошла до того места, где вдруг через улицу ожил дом, наконец-то сказала главное: — Нам бы подружиться с новым соседом, остальным это будет полезно. Шаман едва не вызвался налаживать соседские отношения, но, к всеобщему счастью, у него была работа, требующая теперь много времени, ведь работать он стал в одиночку, без Бинта. — Я познакомлюсь с ним, — а мне было понятно, к чему она клонит: котятам нужно мясо. Вечером я отправился к Шатуну, который оказался старше нас всех, но младше Эли, да к тому же работающим в местной поликлинике. Почему-то у меня промелькнула в голове мысль, что такого здоровяка, да еще и с медицинским образованием, Эля вряд ли отдаст котятам на съедение, к тому же в доме уже появился свой мент, оставалось только обзавестись своим врачом. Узнав о том, кто наш сосед, Эля даже согласилась с моим предположением. — Классно, веди его к нам, такой нам нужен, — говорила она, когда я рассказал ей про Шатуна, но всё оказалось не так просто. Кажется, Эля рассчитала всё от и до. Шатуна я привел, как только он остался без работы, воспользовался случаем, так сказать; а Шатун вдруг решил привести к нам своего друга — Снега. Словно замена: убивайте его, а не меня, я вам пригожусь. Единственное, что Эле не нравилось в Шатуне, так это то, что время от времени он уходил к себе домой. Она даже спускала ему с рук эту чудовищную рассеянность. Более того, просила остальных не заострять на этом внимания. Вроде бы всё это выглядит действительно безобидно, кроме одного «но». Когда Снег и Китя вернулись домой, приведя с собой Мисс, Эля проводила Мисс в комнату, после чего вышла на улицу и позвала меня на чердак, сказав, что хочет немного отдохнуть. Мы оба видели, как Мент, Снег и Шатун вышли из дома, видели, как горит дом Шатуна, но мы оба знали, что стоит нам позвонить пожарникам: появятся чужие люди. Нам оставалось только смотреть. — Теперь ему некуда идти, он останется у нас, — говорила Эля, глядя на зарево. Нет, дом Шатуна подожгли не я, не Китя, не Вена и не Сабля, и уж тем более не Шаман: мы все были в доме, когда это случилось; но выглядело так, словно Эля кого-то попросила это сделать. Может быть, в самом деле — попросила? Хорошо, предположим, что Шатуна она намеренно оставила без хаты, чтобы тот никуда не смог уйти. Что должно было стать с Ментом, если бы Мисс его не зарезала? Эля знала, что легенда о дядюшке рано или поздно перестанет действовать, потому решила подстраховаться. Всё, что требовалось от Мента: увезти Мисс, после чего Эля собиралась ему отдать Саблю, Вену и самого Шатуна — таков был первоначальный уговор, именно об этом они договаривались в кафе: две наркоманки и угонщик. Мент всегда считал их лишними в доме, а Эля говорила мне накануне о том, что Мент таким образом выбьет дурь из головы Сабли, наконец-то избавит дом от Вены и неуклюжего Шатуна. Как я мог в это поверить?! Выходит, что она его просто обманула? Выходит, она знала, что Мисс убьёт Мента? Мне нужно с ней срочно поговорить. Занята она или нет, хочет она того или нет — я должен с ней поговорить! Она сошла с ума! Убить Мента ради котят? Что она задумала, чёрт возьми?! Однако вся моя решительность осыпается, как только я выхожу в коридор: Мисс и Сабля вместе, более того, они обе накурились, и пока Сабля не ободрала себе руку о стену, соскребая с неё краску и штукатурку, это нужно остановить.Шаман
Последний раз я видел нечто подобное только тогда, когда впервые Эля попросила меня вылечить Китю. Ну, как вылечить… Собственно, я и Вий знали, почему нам вдруг запретили пользоваться сотовой связью, приходить домой когда вздумается, бухать каждый день — мы все слишком обнаглели, и над нами нужно было установить власть, а власть без всяких запретов — никакая не власть, а одно название. Только мы с Вием сотовой связью и интернетом пользовались, как и сама Эля, хотя бы потому, что только так и могли заработать денег. Так вот, Китя как-то раз услышала некий разговор Эли по телефону, да и мало того, что услышала: ещё и подсмотрела. В тот же вечер она внезапно набросилась на Элю, заявив, что та всех обманывает, что держит нас при себе только для того, чтобы однажды всех убить и принести в жертву. В это сейчас трудно поверить, но ещё минута истерики — и Эли бы сегодня с нами не было, Китя была настроена серьёзно: притащила с веранды железный прут и собиралась им драться. Вий и Шатун её обезвредили, но Эля попросила, чтобы парни её отпустили. Отчаянная и наивная Эля! Стоило Вию выпустить руку Кити, как та снова схватила прут и уже собиралась ударить им Эльку! Шатун не выдержал (до сих пор боится, что мы расскажем об этом Ките) и дёрнул Китю назад, но что-то пошло не так: то ли он её не удержал, то ли Китя сама потеряла равновесие, из-за чего и отлетела в стену, ударившись головой. Сколько крику было со стороны Эли! Она и Шатуна готова была убить, и Вия, и всех остальных; но, к счастью, всё обошлось: Китя дышала и умирать не собиралась, её отнесли в комнату, да и оставили там с Элей. Только через несколько минут Эля появилась на пороге моей комнаты и сказала: — Пора попробовать твой шаманизм в действии. Не знаю, что такого услышала Китя, но, видимо, у Эли после случившегося было только два выхода: либо убить Китю, либо окончательно отчаяться и вспомнить о том, что меня зовут Шаманом. Мне хотелось отказаться хотя бы потому, что я этого с людьми никогда не делал: одно дело заставить уличного пса наброситься на прохожего, и совсем другое — стереть человеку фрагменты воспоминаний, да к тому же такие яркие. А всё ведь с чего началось? С семейной легенды, разумеется: тётка рассказывала мне в детстве о том, что наш дед был шаманом, самым настоящим, а мне так хотелось быть похожим на него, что я пытался узнать ещё больше. В итоге я много чего узнал о шаманизме и ничего не узнал про деда, но это было и не так важно: от деда мне досталось много всяческих рецептов, что хранились на чердаке дома в огромном деревянном коробе. Перечитав всё это, я уже не мог не поверить в то, что дед посредством этих записей передал мне некоторые способности. А потом у меня случилась самая настоящая шаманская болезнь, но это уже было в доме Эли — неделю я провалялся в бреду с температурой, — как утверждали все домочадцы, но на самом деле, обзавёлся своими духами-хранителями, узнал о трёх мирах ещё больше, а по возвращении всем сказал, чтобы меня звали Шаманом. Вот так-то все и стали уверены в том, что я что-то могу. Нет, они часто надо мной прикалывались, но когда мои предположения оказывались верными — замолкали и уже не вспоминали своих шуток, а потом этих шуток стало меньше и меньше, и после случая с Китей они совсем исчезли. Пробовал я проделывать всякие штуки только с животными: они меня слушались, а вот человека я боялся, я мог навредить и опасался, что не смогу исправить своей ошибки. — Идём, идём, поможешь, — кабы Эля была одна, я, может быть, и отвертелся бы как-нибудь, но она взяла в свои помощники Вия, а ссориться с Вием мне никак нельзя. Так и состоялся мой первый обряд, и Китя вдруг забыла обо всём, что слышала, более того, она вообще не понимала, как так получилось, что она вдруг напала на Элю: ей было стыдно, и она не хотела даже жить, а потом перестала спать, боясь, что снова что-то забудет или кому-то навредит. Мне тогда долго пришлось с ней водиться: поить чаем, окуривать её комнату, быть постоянно начеку, как сейчас с Мисс. Вскоре она всё же сдалась: начала спать, постепенно забыла о том, что было, да и Эля не давала повода вспоминать былое. Теперь же у нас немного другая история, и по этому поводу мы с Шатуном создали в разрушенной кухне консилиум, на повестке дня: Сабля и Мисс. — Где они это взяли? — с нами ещё и пострадавшее лицо — Вий, который обнаружил и задержал наших пациенток. Ему здорово досталось от Мисс: пока он запирал в ванной Саблю, рыжеволосая убийца решила времени зря не терять: ногти у Мисс будь здоров (это я давно заметил!), вот ими-то она и вцепилась Вию в лицо. Как только глаз не выцарапала! Уму непостижимо! Теперь он напоминает того льва из диснеевского мультика, только у Вия аж четыре полосы под глазом и над глазом — он куда круче какой-то мультяшки. — Вена оставила, больше неоткуда взять, — Шатун мрачный и уставший, ему бы отдохнуть наконец-то как следует, но, очевидно, кошмары недавних событий, вся правда, которую мы вывалили на него с Китей, не дают ему покоя, и он пытается уйти в работу, чтобы забыться. — Они же за обоями наверх пошли, — а ещё с нами соучастница — Китя, это она отправила двоих непримиримых врагов наверх, как только они разгромили кухню, чтобы сделать ремонт. — Вам делать совсем нефиг было? — снова Вий, снова шипит как змей, осматривая руины нашей кухни. — Эля вас убьёт, — добавляет он, и Китя становится бесцветной, словно застревает в кадре старого-старого фильма. — Если мы сейчас начнём то, что начали, Эля ничего не узнает, — отмахнулась Китя, собираясь закурить. — Вы разнесли мою кухню в щепки, что ещё я должна не узнать? — Китя так и замерла, впрочем, замерли мы все: Эля вышла наконец-то из своей комнаты, и, кажется, она не в том настроении, чтобы любоваться руинами в собственном доме. — А у нас Сабля и Мисс накурились, — говорю я, надеясь, что гром грянет только в моей стороне, но надежда напрасная: за старшего явно оставался Вий, и сейчас всё внимание Эли переведено на него, выпускающего дым и растерянно улыбающегося. Хотя хочется верить, что внимание её привлекает не столько сам Вий, сколько его расцарапанное лицо. Но вдруг Эля переключает внимание на стены; выдыхает так, словно хотела бы нас всех поставить к ним и расстрелять, но стрелять не из чего, потому остаётся только воздохнуть и пожалеть себя, стены и весь дом; после чего проходит к холодильнику. — Чтобы к утру всё было на своих местах, — забрав из холодильника бутылку молока, отдав нам команду, она направляется к дверям. — И не надо надеяться, что ремонт что-то изменит, — бросает она как бы между делом, после чего исчезает. Китя выцветает и становится прозрачной, Шатун окаменевает, Вий гипнотизирует стол, а между пальцами дымит сигарета. Стоп-стоп-стоп! — Ты же не куришь! — вспоминаю я, и вырываю сигарету у него из руки. — Какая уже разница, — вытаскивая из пачки другую, отвечает он. — Всё равно уже ничего не изменится, — он закуривает и уходит в себя: последние слова Эли в нём что-то уничтожили, потому он почти сложился пополам, и его колышет ветром в разные стороны, как кусок старой газеты, выброшенной и ненужной. Впрочем, все мы себя сейчас чувствуем ненужными, брошенными — Эли нет с нами рядом, она не хочет нас видеть и злится на нас за всё, что мы сделали; и если раньше это были шалости, то теперь проблемы серьёзнее. Всё так, как когда-то говорила моя тётка: маленькие детки — маленькие бедки, а когда начинала говорить о больших, тяжело вздыхала и разводила руками. Вот и Эле, наверное, тоже остается сделать только это: вздохнуть и развести руками, потому что уже ничего не исправить и ничего, как сказала она сама, не изменится. Получается, что мы просто сидим и ждём, когда за нами придут, ждём того момента, когда придётся сдаться. А что она будет делать? Наверное, спокойно выйдет из комнаты, не станет сопротивляться и пойдёт туда, куда её поведут. Жалко только Сашку — он к ней привязался и вряд ли уже сможет увидеть, а мы… Ну, может быть, сможем видеться на каких-нибудь прогулках, я же не знаю, как у них там в тюрьмах всё устроено… Эх, спросить бы об этом Мента… Как не вовремя он умер! А если б не умер, то и спрашивать его об этом мне и в голову бы не пришло. — Ладно, давайте хотя бы кухню в порядок приведём, — заговорил Шатун, видимо, тоже решив, что оставлять дом в таком состоянии нельзя, даже если мы в нём уже никогда не будем жить. — А с чего вы взяли, что в кладовке есть обои? — из комы вышел Вий и обратился к Ките, которая вроде бы начинает набирать цвет, яркость и контрастность. — Вы же собирались комнату на чердаке делать, — напоминает она и ему, и Шатуну. Да-да, когда-то они там собирались сделать новую комнату отдыха, но все решили, что Вий просто хочет жить отдельно, потому были недовольны, а Вий хотел сделать сюрприз. Ну, сюрприз почти удался и не удался одновременно, так как комнаты как таковой на чердаке не появилось, но все стали туда ходить, чтобы отдохнуть. — Слушай, точно, — Шатун тоже вспоминает этот момент и вылетает из кухни — рванул за обоями. Надеюсь, что хотя бы он вернётся в своём привычном для всех состоянии. А что же мне теперь делать с Мисс и Саблей? Впрочем, Сабля меня волнует меньше всего: она отойдёт, проснётся и станет прежней, а вот Мисс… Чёрт знает, как на неё подействует эта трава-отрава, а это страшно. Если она вспомнит то, что я заставил её забыть, и забудет то, что должна помнить… Ох, как всё сложно! Голова кругом! Теперь даже я не знаю, что делать! — Ребята, — говорю я, но останавливаюсь и ещё раз прокручиваю в голове слова, которые собираюсь им сказать. Конечно, назовут идиотом, только идиот может до этого додуматься, но что мне остаётся делать?! Решено! — В общем, — продолжаю я, отметая в сторону все сомнения. — Надо убрать Мисс, — ну вот, сказал, а Китя и Вий совсем никак не реагируют. Ну, хоть бы пальцем у виска покрутили или засмеялись… — Только я не знаю как, — может быть, теперь отреагируют? Начинается, но как-то не так: Китя вдруг поднимается из-за стола, а Вий выпускает дым и тушит сигарету. Они вообще меня слышали? — Я уже думал об этом, — говорит Вий. Вот так новость! — По большому счёту, она именно для этого здесь и оказалась, но вдруг всё переиграла и нарушила привычный нам ход вещей. Какие страшные вещи он говорит! Мог бы и другие слова подобрать, рассказать об этом так, словно на Мисс была возложена великая миссия: спасти дом от разрушения; но нет, он решил говорить об этом так, как есть. — Не говори глупости, она здесь случайно, — Ките этот разговор неприятен — вот в чём дело, именно поэтому она поднимается со своего места и делает вид, что чем-то занята. — В этом доме случайностей не бывает, — смотря на страшный и облупленный потолок, говорит Вий. — Мышь, Бинт — ваши жертвы, Мисс должна была стать жертвой Мента, но всё пошло не так. — Мышь сама умерла! Она повесилась! — не выдерживает Китя и порывается выйти из кухни, но сталкивается с Шатуном. Как же вовремя он появился — неприятный разговор уничтожается. Нам пора заняться кухней. Да только Вий почему-то остаётся на своём месте, несмотря на то, что Шатун принёс обои, а Китя уже взялась их разворачивать. — А где клей? — громко спрашиваю я, надеясь, что хотя бы это выведет Вия из ступора. — Вот ведёрко, — Китя указывает мне на красное ведёрко, где клей уже разведён. Мне ничего не остаётся: я вызываюсь на самую тяжёлую роль, быть клеем. — Это я убил Мышь, — вдруг говорит Вий, и мы все замираем. — Что-что? — мне не верится, он не мог этого сделать!