Вий
— Это я убил Мышь! Шаман не верит, Китя в шоке, Шатун смотрит так, словно давно об этом знал, но ему меня жаль. — Что-что? — Шаман хочет меня остановить, но только не в этот раз. Мне надоело быть игрушкой Эли, они должны узнать правду, а после этого… Не знаю, что будет после этого, но я должен им сказать! — Эля сказала мне, чтобы я её остановил и не дал далеко уйти, иначе она приведёт чужих, — продолжаю я, зная, как они сами бояться этого: придут чужие люди, узнают об этом доме, о том, что мы здесь все живём, — и всё закончится. Эля напугала нас этим в первый же день. — Эля не могла! — Китя начинает ломать из себя наивную дурочку, хотя сама прекрасно понимает — могла, ещё как могла. — Я отвёл Мышь в лес, — но я делаю вид, что не слышу её и продолжаю. — Задушил и… — Ну и что? Расскажешь дальше, что ты с ней сделал? — внутренний голос начинает издевательски говорить голосом Эли, и я теряюсь. — Ага, и повесил на ёлку! — Шаман поверил, он всё понял, но начинает балаган: Китя смеётся, а большего ему и не нужно. — Слушай, вы, конечно, классно всё порешали с Лысым и с Ментом, но в историю с Мышью я не поверю, — говорит Китя. Конечно, ей проще поверить Шаману. — Тебя не напрягает, что мы сработали как команда: Эля добивается доверия, Шаман развлекает, я убиваю, а вы все — отвлекающая массовка! Нужно открыть ей глаза на правду, она ведь никогда не была такой дурой! — Так, всё, — снова Шаман, — хватит дышать клеем, иначе мы выполним план местной ментовки и пойдём все сдаваться, сознаваться даже в том, чего не делали. — Да, кухню надо приводить в порядок, — Китя его поддерживает. Что с ними со всеми? Они с ума сошли?! За столом остаётся только Шатун, он словно ждёт продолжения, но смотрит на этих двоих, словно верит им, а не мне, словно раздолбанная кухня — куда важнее! — Повторяю: я убил её! До них должно это дойти, они должны поверить! — Ну, убил и убил, — развернувшись ко мне лицом, пожимая плечами, говорит Шаман. — Чего теперь? Это же всего лишь Мышь, а не Мент. И он передаёт Ките рулон обоев, говорит Шатуну, чтобы тот помог им их расстелить на полу. Они сошли с ума…Эля
Мне всегда хотелось впустить в свою жизнь самую настоящую трагедию. Если та же Алёна или Гуля мечтали, что однажды непременно выйдут замуж, будут жить богато и ни в чём себе не отказывать, то я думала совсем о другом. Мне представлялось нечто безрадостное и пугающее; пугающее, разумеется, не меня, а тех, кому я об этом рассказывала. Например, что я приеду домой, а там никого нет: все умерли от рук соседа (отца Шатуна, который был тем ещё психом) или что вон тот парень со второго курса, который всем кажется тихоней, однажды выследит меня и если не убьёт, то изнасилует. Правда, попутно я представляла и happy end, где проходило около десяти лет, а я вопреки ожиданиям (чьим именно не знаю, возможно, — общества или соседки) становилась успешной и, может быть, знаменитой. Что ж, когда трагедия случилась, самая настоящая, которую я и представить себе не могла, — всё вышло иначе, по замыслу жизни, под диктовку исторического процесса. Комната с тремя соседками ботаничками, деньги переводом, один звонок раз в неделю родителям — вот такой оказалась моя взрослая жизнь. Поступить не составило никакого труда, хотя, может быть, я и волновалась перед экзаменами, но всё прошло гладко: я поступила, мне дали комнату в общаге, Штырь помог переехать. До поступления мы жили вместе, и это было самое лучшее время. В городе у него оказалось немало друзей, мы собирались вечерами, пели, что-то обсуждали, но я в основном молчала, мне редко удавалось сказать хоть что-нибудь, так как все друзья Штыря были старше меня и куда образованнее, а мне было интересно их слушать. С ними всегда было уютно и как-то светло, потому что не было всего того, с чем я столкнулась позже. Всё это время Штырь изображал из себя моего старшего брата, как и раньше, в то время как его друзья, как и моя мама, считали нас парой. Наверное, мы слишком хорошо скрывали свои чувства друг от друга, но не от других, или это другие внушили нам, что мы что-то чувствуем, — не знаю, не было времени понять, у нас его отняли. Алёну я встретила случайно, как мне тогда показалось, она пригласила меня в новое кафе, много говорила о себе и о том, что Андрей завязал с наркотиками и теперь занимается бизнесом. — Если честно, мне до сих пор жаль тех парней, что тогда так неудачно попались, — вдруг вспомнила она о тех, кто когда-то был в компании Штыря, но по каким-то дурацким причинам и обстоятельствам ушёл к Андрею. Алёна, как и другие, была уверена, что Штырь мне рассказывает обо всём, но мне приходилось либо только догадываться, либо и вовсе узнавать от других людей (от того же Стаса, или Гули, или от Лёлика), что Андрей и Штырь, например, поругались и теперь компания всё же поделена на два враждующих фронта. Парней, о которых она говорила, я знала плохо, мы виделись всего несколько раз, случайно, однако, когда некоторые из них умирали один за другим, почему-то становилось не по себе, словно они были моими лучшими друзьями или даже близкими родственниками. Сейчас это объясняется просто: я боялась смерти, которая бродила в наших кругах. Компания Андрея становилась всё меньше из-за передозов, компания Штыря становилась всё меньше из-за того, что многие уходили к Андрею. Компания эта, как сейчас помню, превратилась в наркопритон: все собирались на квартире у Андрея. Попасть туда мне довелось только один раз, когда пропала Гуля, а Лёлик, уже выдумав самое худшее, решила, что искать её нужно именно у этого дегенерата. Отправились мы туда без Штыря, потому опасались, что это будет последним днём нашей жизни, но мы слишком много воображали на самом деле. Дверь в квартиру уже не закрывалась, стены подъезда были изрисованы (впрочем, трудно вспомнить вообще идеальный подъезд из 90-х), ну, а запах, который едва не отбил у нас желание проходить вглубь квартиры, естественно, был далёк от парфюма, даже самого дешёвого. Тем не менее, пропала наша подруга, потому мы самоотверженно распахнули дверь и вошли. Света в коридоре не оказалось, но его неплохо компенсировало открытое настежь окно в соседней комнате, что как раз была слева. В комнате этой никого и ничего не оказалось, кроме огромного разбитого цветочного горшка и земли, вылетевшей из него; на окнах не было занавесок, а шкаф (или как в народе это называли «стенка») был пуст: ни сервизов, ни кофейных наборов, которые были в доме у каждого: всё уже было вынесено. В кухне, что была дальше, велись какие-то разговоры, но, не узнав голосов, мы прошли мимо, чтобы ни на кого не нарваться, далее прошли по очередному коридору, и перед нами оказалось две двери: две спальни. Открыть или постучать ни у меня, ни у Лёлика решимости не хватало, для нас уже было подвигом то, что мы вообще зашли в эту квартиру. — Её здесь нет, идём, — и Лёлик уже готова была сдаться, тянула меня за руку назад, к двери, но.… Слишком быстро я привязываюсь к людям и опрометчиво решаю, что они — мои друзья, потому даже ради Гули я собиралась проверить все комнаты в квартире, чего бы мне это ни стоило. Толкнув первую дверь, мы обнаружили какие-то неопознанные тела: трое парней, две девушки. Тогда мы решили, что они спали: кто-то на полу, кто-то в полусогнутом состоянии на матраце, что был на полу, — наивности нашей можно было только позавидовать. Однако стоило нам закрыть дверь в эту комнату, как за второй дверью раздались крики и стоны, и если мне было понятно, что происходит в соседней комнате, то Лёлика это почему-то не только не напугало (ну, крики же!), но даже и не остановило. Дверь Лёлик открыла с пинка и оцепенела. — Что вы делаете?! — заорала она так, что крики прекратились, и настала немая сцена на пару секунд. Лёлик приходила в себя от увиденного, а Андрей и Алёна… Не знаю, пытались ли они на тот момент понять, как две малолетки прошли в квартиру, зачем и что делают в их комнате, но лица их были даже не растерянными, а потерянными, с застывшими эмоциями обломанного кайфа, удивления и шока. После всё же закричали: истеричная Алёна и злой Андрей, потребовавший закрыть дверь, но Лёлик всё никак не сдавалась. — Мы ищем Гулю! — пыталась она перекричать неразлучников. Тогда Андрей решил выпроводить нас сам, и стоило ему только откинуть одеяло, чтобы встать с кровати, как Лёлик захлопнула дверь. Больше всего на тот момент мне хотелось заржать, но моя спутница потянула меня за собой к выходу, и на этот раз я не сопротивлялась, тем более, Гули действительно не было в квартире. — Слышите, вы, — Андрей появился за нами, как раз когда мы открыли входную дверь. — Гуля в деревне, к дочери уехала, — мы не стали выспрашивать у него подробностей, мы даже не обернулись, когда он нам это сказал, и быстро выскочили из квартиры. Уже только на улице мы начали задавать друг другу вопросы: о чём говорил Андрей и когда у Гули появилась дочь? Тогда мы ещё не знали (как и многие другие), что Гуля родила сразу после школы, а чтобы скрыть своего ребёнка, она отвезла девочку к бабушке в деревню, где та жила около пяти лет, пока Гуля училась. Разумеется, в тот вечер свою подругу мы не нашли, зато начали расспрашивать остальных — так о существовании Сабли, дочери Гули, узнали все, даже те, кто не должен был знать: соседки Гули, наши учителя, в общем, все: город-то маленький. С тех пор началась её ненависть ко мне, хоть и виноват по большому счёту был Андрей, но на него она наехать не могла (он же крутой), а на нас с Лёликом — запросто. Попутно в тот вечер мы познакомились и с теми парнями, о которых мне в кафе, спустя пару лет, говорила Алёна: друзья Штыря, не нашедшие в жизни ничего лучше, чем наркотики и воровство. Впрочем, не мне их судить. Они были в курсе, что у Гули есть дочь, так как были её одноклассниками. Рассказав нам обо всём, они попросили передать Штырю привет, и больше я никогда их не видела, только слышала от Штыря или от Стаса, что кто-то умер или кто-то пропал. Когда же этих парней забрали, Штырь поругался с Андреем окончательно, после чего и сам Андрей исчез из наших жизней, оставив только Алёну, но и Алёна пробыла в городе недолго. Пока у меня был выпускной, она хоронила свою маму, а через неделю исчезла, никому и ничего не сказав. Вот так мы оказались в городе и снова встретились. После недолгого рассказа о себе и о том, что она поступила благодаря Андрею в университет, Алёна пригласила меня в гости. — Да чего я тебе всё рассказываю! — видимо, пытаясь остановить саму себя, наконец-то, заключила она. — Приходи после занятий в гости, сама всё и увидишь. Рассказать Штырю о том, что встретила в городе нашу давнюю знакомую, я долго не решалась, но идти одной мне было страшно, и дело было не в Алёне, а в последних словах Андрея, которые мне передал Штырь после их ссоры: — Я доберусь до твоей малолетки, даже не сомневайся! До последнего мне казалось, что Штырь просто хотел оградить меня, передав эти слова, но потом всё стало ясно: Андрей решил отомстить не по-детски за детские обиды. Идти или не идти — у нас был выбор, однако Штырь, не задумываясь, согласился отправиться к ним в гости. Весь вечер я думала, что что-то пропустила, что Штырь и Андрей уже успели помириться. Они как и обычно пожали руки, Андрей провёл нас в квартиру, которая, конечно же, значительно отличалась от того притона, в котором пришлось побывать когда-то мне и Лёлику: кожаная мягкая мебель, телевизор с пультом… Да-да, когда-то этим всем можно было удивить. Андрей рассказывал, что занялся торговлей, но не говорил, чем именно торгует; вместо пива или чего покрепче нам предложили чай с тортом, так как прошлым вечером к ним заходил знакомый, у которого на днях был день рождения. Ничто не предвещало беды: всё было уютно, все были с улыбками, казалось, что прошлого никогда не было, что происходящее — действительно и нет никаких подводных камней. Никогда нельзя принимать за чистую монету всё то, что происходит между тобой и завистливым другом в одной комнате. Штырь это знал, а я нет, потому в скором времени мы начали ругаться. Если бы он мне рассказал… Если бы у меня хватило мозгов… Несколько месяцев Штырь заменял мне родителей, но, честно сказать, его запреты были куда мощнее: мы встречались после учёбы, иногда он меня даже ждал, а если его не было, мне приходилось проводить время в библиотеке и ждать, когда он придёт. Ходить по городу одной он мне запрещал, хотя общага была буквально через улицу от универа. В выходные он забирал меня к себе на квартиру, где встречался со своими очередными друзьями. — Это Эля, — представлял он меня своему очкастому другу в сером свитере… Да, может быть, так никто и не выглядел, но в памяти осталось только это: прыщавый худой урод в сером растянутом свитере, и на лице огромные очки — толпа вот таких уродов, и все в одной квартире. Скучно до ужаса! Тем более в то время, когда однокурсники вовсю рассказывают, как оттягиваются в доме у какого-то парня, как там круто, сколько они выпили, куда ездили, с кем знакомились… Окружённая очкастыми умниками, я считала, что жизнь проходит мимо: где-то есть планета Земля, там развлекаются люди, а нас, отдельно существующую от всего квартиру, выбросило куда-то в атмосферу, где на фоне звучит что-то монотонно-тягучее вроде «Radiohead». — Эля, а это… — продолжал Штырь, но мне было так скучно, что я всем своим видом демонстрировала ему своё безразличие: наигранно улыбалась, обменивалась дежурными фразами с новым знакомым и исчезала, уходила на балкон, в ванную, в кухню, в подъезд… Дальше было нельзя — мне не хотелось ругаться со Штырём, мне казалось, что у него есть полное право распоряжаться моей жизнью: он помог мне уехать, помог поступить, помог получить комнату в общаге, в конце концов — он мой друг. Но друг ли? Дружба в такие моменты становилась бременем, от которого хотелось избавиться. Расчётливому Андрею нужно было только вовремя появиться, и он не заставил себя долго ждать. После очередных выходных Штырь разбудил меня рано утром, ссылаясь на то, что он вдруг вспомнил, что ему нужно съездить в наш родной городок, к своим родителям. Возмущение моё нарастало из-за его нравоучений. — Вечером меня может не быть, после учёбы иди сразу в общагу, нигде не шатайся. И вроде бы это было произнесено между делом, с заботой, а не с тем, чтобы меня как-либо ограничить, но он слишком рано меня разбудил, поторапливал, и слова «не шатайся» и вовсе вывели меня из себя – я сорвалась. — Я и так никуда не хожу по твоей милости! Штырь даже не растерялся и сказал, что на следующие выходные как раз собирался организовать пикник за городом, но меня уже было не остановить: — Опять с твоими дебильными друзьями?! И тут начал заводиться он: — Это будущие профессоры, мастера своего дела, тебе есть чему у них поучиться. — Поучиться?! — не сдавалась я, а время тикало, Штырь мог опоздать из-за моей истерики. — Вы настолько запутались в своей философии, в своих теориях, что не видите очевидного, то, что смогу объяснить даже я, со средним образованием! О чём с вами говорить? Вы тонете в терминологии, не можете говорить человеческим языком! Жизнь проходит мимо, а вы только и делаете, что рассуждаете о ней! Вы не живёте! — Мне некогда с тобой спорить, собирайся, — ответил Штырь, и это равнодушие подлило в огонь бензина. — И не надо со мной спорить! Я вообще не хочу больше встречаться с твоими друзьями! И нечего следить за мной, как за ребёнком, мне хватило родителей, а теперь ещё и ты вздумал мной командовать?! Не выйдет! Исчезни из моей жизни! На последних словах я сама внезапно замолчала, не веря, что они вылетели именно из меня, оставалось только надеяться, что Штырь и эту тираду пропустит мимо ушей, потому я стала собирать свои вещи, словно ничего не говорила. — Хорошо, больше не появлюсь, — как-то весело и в то же время равнодушно ответил Штырь; а меня бросило от этого в жар или в холод — стало страшно, что я его больше действительно не увижу, но гордость брала верх, и я промолчала, не собираясь извиняться. Провожать до общаги он меня не стал, ссылаясь на то, что и так опаздывает. Мы разошлись в разные стороны. Всё утро меня мучила совесть, и это заметили все три мои соседки по комнате… Даже не помню, как их звали, но это и неважно, они редко вмешивались в мои дела с того самого дня: стоило одной из них сказать, что я «сегодня какая-то грустная», а второй добавить «Что-то случилось?», как я всё вылила на них, всё, что мне не давало свободно дышать: — Вам от меня какого хрена надо?! Я в ваши жизни лезу?.. А дальше много матов, криков… Когда твою свободу ограничивают, а ты пытаешься за неё бороться и в тоже время боишься потерять того, кто её ограничивает, остаётся срываться только на посторонних, дабы защититься хотя бы от их влияния. Мамины дочки обязательно станут неадекватно реагировать на ваши советы, специалисты из сферы обслуживания проклянут вас тысячу раз, а то и нахамят, учителя просто так могут занизить балл, чтобы хоть где-то, хоть в чём-то самоутвердиться… Бесконечный список, и я числилась в нём долгое время. Штырь не пришёл вечером, но что страшнее всего — не появился и на следующий день. Соседки по комнате решили, что я истеричка, и перестали ко мне лезть, мастерски игнорируя. День, два, три… Неделя без Штыря. Вот такой я хреновый друг — не стала его искать, не пошла к нему на квартиру, чтобы извиниться, — ничего не делала. Существовала где-то между занятиями и собственными мыслями о том, что вообще-то нахожусь в большом городе, а на Штыре свет клином не сошёлся и в жизни так много интересного, что грядущие выходные ни за что не проведу в четырёх стенах. Да, это сейчас меня нужно буквально вытягивать из дома, а когда-то я ненавидела быть запертой. Отправиться к Алёне и Андрею я тогда даже не думала, после первой встречи в городе они показались мне ещё скучнее Штыря вместе с его друзьями-очкариками: торт, чай — почти семья. Алёну я уже мысленно представляла беременной, бросившей универ — обычной и домашней тёткой, и в мыслях моих не было, что она станет той, кем стала. Однокурсники, те, что были куда круче моих соседок по комнате, которые жили в съёмных квартирах, часто обсуждали между собой какого-то парня, называя его Химиком. Надо сказать, что из-за постоянного надзора Штыря я была оторвана от общества: в универе однокурсники ничего не знали обо мне, у меня там не было знакомых, я казалась странной и замкнутой, но после ссоры со Штырём я решила изменить мнение о себе, потому и подошла к первым попавшимся, к тем, кто вновь говорил о Химике. — Возьмёте меня с собой? — уж и не помню, где я набралась столько решимости, чтобы обзавестись новой компанией, чтобы подойти к очередным незнакомцам и не просто заговорить, но и напросится в гости. Новой моей компанией стали Валик и Олег — они лучше других знали Химика, потому те, к кому я обратилась, отправили меня к ним, «к вон тем, что в коже… у них ещё иномарка одна на двоих». Заговорить с такими крутыми парнями смелости едва хватило, тогда я была полна предрассудков, да и лица мне их не нравились: скользкие, с маленькими глазами, с самодовольной ухмылкой, уже даже мой внутренний голос знал, что такие предадут, не моргнув и глазом. Тем не менее, я решила менять свою жизнь… Химик по их словам был крутым, весёлым и гостеприимным. Валик и Олег не просто согласились отвести меня к нему, но даже предлагали пойти в гости сразу после занятий, только от этой затеи я отказалась, ссылаясь на учёбу. Парни отреагировали на это равнодушно, и мы договорились, что отправимся к Химику в пятницу… — …но если передумаешь, то приходи, он за старым заводом живёт, там сразу найдёшь, мимо пройти невозможно, — говорил Олег. К счастью для себя, я не знала, где в городе находится ни старый, ни новый завод, потому, даже если бы и передумала — вряд ли бы отправилась искать, хотя, как позже выяснилось, искать бы не пришлось: место жительство Химика знал весь универ. Передумывать я не собиралась по простой причине: у меня не было подходящей одежды, потому я отсрочила для себя встречу с Химиком, чтобы подружиться с местными девчонками и взять что-нибудь у них, хотя бы какую-нибудь более-менее крутую футболку. Однако познакомиться с ними было не так уж и легко: все были на понтах, каждая строила из себя королеву, потому что-либо просить желание пропадало. Пятница приближалась, а я была не готова; меня охватывал ужас от одной только мысли, что я на фоне Химика и его друзей буду выглядеть как деревенская наивность. Валик и Олег тем временем уже успели поинтересоваться: не передумала ли я идти вместе с ними, и мне только оставалось отвечать, что у меня и в мыслях не было менять своего решения. Отступать я действительно не собиралась: действуя назло своему внутреннему голосу, который снова вопил и делал всё, чтобы меня образумить, — к вечеру я была готова. К одежде в итоге я отнеслась как к чему-то незначительному и не прогадала — всем было плевать. Олег и Валик ждали меня в той самой иномарке, которая была у них одна на двоих. Сесть в машину к незнакомым, которые увезут меня к другому незнакомому? В девяностые? Нужно было лишиться мозгов, чтобы так поступить; кроме того, с первых секунд этой встречи я сама себя ощущала какой-то швалью (хоть и была прилично одета), а внутренний голос был краток и заключил, опуская руки (если они у него, конечно, есть): «Это дно. Добро пожаловать». Химиком, конечно же, оказался Андрей, и мимо его нового притона действительно трудно было пройти, но менты это делали с успехом, а обычные люди, мирные граждане, просто не появлялись в этом районе. Моему удивлению не было предела, а он знал, что приду к нему именно я — малолетка Штыря. Олег и Валик быстро исчезли, когда узнали от Андрея, что мы с ним едва ли не друзья с детства, а я-то как раз рассчитывала на обратное: думала, что он заявит, будто видит меня впервые, тем более, что обстановка к этому располагала. Итак, это была не квартира, а целый дом, кстати говоря, ничуть не уступающий этому, в котором я живу с котятами. Обнесён он был трёхметровым железным забором, во дворе стояли на ладан дышащие иномарки: некоторые разбитые, некоторые целые, но, например, без колёс… Олег и Валик молчали, и это меня напрягало как никогда. В машине они хотя бы говорили друг с другом, причём делая вид, что меня вообще не существует; а стоило нам зайти во двор, как они оба заткнулись, пропустили меня вперёд и сказали, что подойдут позже, остановившись около какой-то машины. Идти мне пришлось одной, а внутренний голос орал, чтобы я повернула назад, сказала, что передумала, и вернулась в общагу, но я старательно делала вид, что не слышу его воплей, подавляя страх и волнение. В коридоре меня никто не встречал, зато с кухни, что находилась впереди, доносились голоса и ругань; по разговору было нетрудно догадаться, что кто-то кому-то задолжал и теперь настал час расплаты: — Завтра, завтра, завтра… Ты меня за лоха держишь? Сначала я решила, что мне показалось: из-за двери доносился голос Андрея, но вспомнив, последнюю встречу, я отмела эту мысль. В ответ последовало что-то невнятное, а голос продолжал: — Ты за дочку не боишься? Сколько ей? Четырнадцать? Может, она погасит твой долг? — Сказал же, что всё отдам! Подслушивать неприятный разговор у меня не было никакого желания, но я не знала, куда мне нужно идти, потому едва ли не стояла на одном месте, переминаясь с ноги на ногу. Однако вскоре появились Олег и Валик, но не одни, а с какой-то девчонкой, исходящей на истерику, умоляющей, чтобы её отпустили. — Ты ещё здесь? — наехали они на меня с порога, пытаясь удержать девицу. Желание провалиться сквозь землю или стать невидимой — было непреодолимым, но и со страхом, который сковал всё тело, я тоже поделать ничего не могла. Звучит сомнительно, но: к счастью, из кухни вышел Андрей, и тут меня окатила новая волна шока — увидеть его в очередном притоне было страшно, ещё страшнее было вспомнить слова, которые мне передал Штырь (а они звучали в голове и звучали громко!), тем не менее, я была рада его видеть... нет, не то что бы рада, а просто видеть его, а не Валика и Олега с плачущей девчонкой — было куда лучше. — Чё разорались? — тут же спросил он, закрывая дверь в кухню. — Дочка его, — ответил Олег, кивая в сторону Андрея, но явно имея в виду того человека, что остался в кухне. Андрей окинул её оценивающим взглядом, но не успел ничего сказать, так как в разговор вмешался Валик, указав на меня: — А это та самая. Наконец-то Андрей посмотрел и на меня, но радости его лицо не выражало, даже самодовольной улыбки не мелькнуло — он словно не ожидал меня увидеть. — Элька? Ты здесь какими судьбами? — вся его грозность спала, он стал прежним, таким, каким я его знала и ненавидела: наигранная весёлость, все вокруг друзья. Он кинулся ко мне с объятиями, чего я не ожидала, а потому даже не успела увернуться. — В гости пришла, — ответить мне было нечего, к тому же я ещё не успела прийти в себя и от увиденного, и от пережитого. — Идём наверх, — указав в сторону лестницы, продолжал любезничать Андрей. — А эту в гараж, потом разберёмся, у меня гости: друг детства, — обратился он к Олегу и Валику. Девчонка завопила с новой силой, но меня почему-то на тот момент больше всего интересовала судьба того, кто оставался в кухне. Андрей вёл меня за собой, пытаясь разрядить обстановку, так как понимал, что я услышала и увидела много лишнего. — Решил дом построить, но пока как дачу держим… Алёнка вечером приедет… Ты, наверное, к ней пришла? Опять она что-то напутала. Пройдя по коридору, мы оказались в большой комнате: стол в центре, подобие барной стойки около одной стены, несколько кожаных диванов и кресел. Тогда я ещё не знала, что происходит в этой комнате вечерами, потому она показалась мне шикарной, подобного я никогда не видела: просторно, крутые обои, делающие стены какими-то тяжёлыми, потолок в пластике, большое белое окно… Андрей снова предложил чаю, но в шкафах его не оказалось, зато был кофе, который он не умел варить, но сделал как смог — пить это было невозможно. — Ты ещё куришь? — спросил он, но, не дожидаясь моего ответа, бросил на стол, что был между нами, пачку дорогих сигарет; я закурила, не задумываясь. — Здесь хочу сделать комнату отдыха или бильярдную… как тебе? — продолжал он, пытаясь найти тему для разговора. Разговор не вязался, мы не могли найти общих тем, кроме того, внутренний голос мой не унимался: он требовал, чтобы я ушла, чтобы не оставалась до вечера, как того просил Андрей, чтобы я отправилась если не в общагу, то к Штырю. Мне же не хотелось думать ни про Штыря, ни про общагу, я согласилась подождать Алёнку в большой комнате; Андрей включил мне телевизор, сказал, что в холодильнике много еды и я могу угощаться, а сам наконец-то ушёл: у него были дела, нам не о чем было разговаривать. — Если хочешь, там ещё музыка у меня есть, покопайся в дисках, может, что-то интересное найдёшь, — бросил он напоследок, указав на тумбочку, где стоял телевизор и музыкальный центр. Лезть к незнакомой технике я не стала, так как максимум чем умела пользоваться — магнитофон с кассетами; о музыкальном центре в моём положении тогда можно было только мечтать, потому я смотрела телевизор, не решаясь даже канал переключить. Алёнка появилась часа через два, когда я уже смогла справиться и со страхом, и с волнением, чувствовала себя как дома, опустошала холодильник, пересмотрела все музыкальные диски, подавляя зависть и негодование… — Я думала, Андрюха пошутил. Давняя знакомая как раз застала меня за разглядыванием диска «The Doors», который мне хотелось послушать, но я боялась лезть к проигрывателю. — Привет! — диск мгновенно пришлось отправить на место и снова вернуться в роль скромной гостьи. — Тебя Олег и Валик привели, правда? — продолжала Алёна, раскидывая по комнате свои вещи: сумку в одну сторону, цветастый пиджак – в другую. — Да, — отвечала я, возвращаясь на диван. — Мы учимся вместе… Они часто говорили про какого-то Химика, я попросила взять меня с собой… — Сумасшедшая, — заключала она, пока я пыталась выстроить хоть какие-то предложения в своей голове. Алёнка на тот момент показалась мне совсем другой: слишком деловой и даже какой-то умной, что ли. — Да, было страшновато ехать неизвестно к кому, но не сидеть же всё время в четырёх стенах, — пыталась найтись я, после её заявления. — Штырь тебя совсем никуда не выводит? Денег на развлечения не хватает? — тут же подхватила Алёна, устраиваясь в кресле напротив меня и закинув ногу на ногу. — Я живу в общежитии, а не с ним, — мне вдруг захотелось расставить все точки над «i», чтобы нас со Штырём перестали считать парой хотя бы она и Андрей, но Алёна не собиралась меня слушать, а если бы и решилась на это — ни за что бы в это не поверила, как и многие другие. — Тебе нужна работа? — продолжала она, закурив. Вопрос загнал меня в тупик, но тут же включилась фантазия: если Андрей и Алёна так замечательно устроились, то наверняка могут и на работу меня взять, а свои деньги в чужом городе, да ещё когда живёшь в общаге, — очень нужны. — Да, было бы неплохо, — ответила я после недолгой паузы, не подозревая, во что ввязываюсь. Алёнка выпустила дым вверх, сбросила пепел в маленькую хрустальную вазочку, придирчиво взглянула на меня, словно собиралась покупать, после чего спросила, на что я готова ради работы. Ответить мне было нечего: до этого я вообще никогда не задумывалась о том, что могу работать, да и кем — мне никогда до этого не предлагали, потому я только пожала плечами. — Ладно, пойдем, оденем тебя нормально, — заключила она, туша в вазочке недокуренную сигарету. Сказать, что после её слов я почувствовала себя неловко, — ничего не сказать: всё же с одеждой я промахнулась, выгляжу как-то не так, потому меня требовалось переодеть. Комната, в которой Алёна снаряжала меня для грядущего вечера, была самой обычной: кровать, окно, шифоньер, большое зеркало, в котором можно было разглядеть себя в полный рост. Ничего не подозревая (такая дура!), я молча радовалась тому, что Алёнка изменилась, мы подружились, она даёт мне свою одежду, говоря, что я смогу её забрать. На час или больше я превратилась в её куклу: она одевала меня, красила, делала причёску, а дом тем временем начинал оживать: музыка, голоса, смех… Попутно она что-то расспрашивала об учёбе, но скорее только ради того, чтобы мы обе не молчали, чтобы я смогла ей доверять, в конце концов. — Так намного лучше, — заключила она, снова закурив. Из зеркала на меня смотрело нечто в короткой голубой юбке, какой-то нелепой легкомысленной майке, ярко накрашенное, с высокой причёской. А внутренний голос был краток и прямолинеен: — Выглядишь как шлюха! Но даже в этот момент слушать я его не собиралась. Алёна вывела меня в ту самую комнату, где меня оставлял Андрей, но к тому времени в ней уже собралось много народу, и было удивительно, что они слышали друг друга, ибо музыка играла достаточно громко. Она тут же подала мне бокал шампанского, сказав, что в их доме сегодня небольшая вечеринка и я могу чувствовать себя как дома. Пока я осматривалась по сторонам и пыталась разглядеть в толпе незнакомых людей хотя бы Валика и Олега, Алёна исчезла, а на её месте возник Яков. Низенький и лысый, в белой рубашке и белых брюках. Увидев его рядом с собой, я едва не вздрогнула, а он поздоровался и предложил присесть на диван, попутно пытаясь со мной познакомиться, называя своё имя. Нужно было бежать, но я рассчитывала на веселье, на новых друзей, а меня просто предали. Знакомство с Яковом не затянулось, как только мы выпили по второму бокалу шампанского (во всяком случае, для меня это был второй бокал), он предложил выйти, ссылаясь, что в комнате слишком шумно, а он хотел бы продолжить знакомство. Однако стоило мне направиться к выходу из комнаты, как он меня остановил, схватив за запястье. — Нет, есть другой выход, — сказал он, мерзко улыбаясь. Мерзко… Сейчас считаю, что мерзко, а тогда даже не придала значения этой улыбке и смело отправилась за ним следом, к другому выходу, который оказался очередной комнатой. Дверь за мной захлопнулась мгновенно. Внутренний голос подсказал, что я попала в ловушку, но было уже поздно. Стоило мне возмущённо посмотреть на Якова — он заржал во весь голос, запрокинув голову, а потом стал приближаться, потирая руки. Бежать некуда: четыре стены, прикроватная тумбочка, кровать, окно, а на мне туфли на высоком каблуке, и под окном — второй этаж, кроме того, почему-то вдруг стало ясно, что убьют меня в любом случае. Только хотела ли я с этим мириться? В этом Андрей и Алёна просчитались. Кричать? Если Алёна исчезла — значит, на помощь не придёт, да и вряд ли я смогла бы перекричать музыку. Предали! Ловушка! Каким бы низким хлюпиком ни был Яков, а силы в нём хватило, чтобы толкнуть меня на кровать, пытаться заломить руки, но сдаваться я не собиралась. Не знаю, сколько продолжалась наша борьба, но мы в ней друг друга не жалели: я расцарапала ему лицо, плюнула в морду, от него получила по лицу и по голове, не считая едва не сломанных рук. В какой-то момент он видимо решил, что я сдалась, а у меня только и хватило ума дотянуться до тумбочки и схватить с неё лампу, которой я его и огрела. Лысая голова уткнулась мне в грудь, пока я его сбрасывала с себя, сама порезалась о мелкое стекло лампочки, но ведь я уже была близка к своему освобождению. Свобода? Конечно, нет. Яков отрубился, а мне нужно было прийти в себя, и я лихорадочно пыталась сообразить, что делать дальше: бежать, прыгать из окна, звать на помощь? Всё это было бредом, но на помощь пришёл внутренний голос, посоветовавший мне успокоиться и привести себя в порядок, а после выйти из комнаты, не привлекая к себе внимания. Только в отличие от него я понимала, что времени у меня мало и хлюпик придёт в себя, тем не менее, на этот раз я его послушала: поправила одежду, как могла, причёску, попыталась восстановить дыхание, после чего вышла из комнаты, закрыла за собой дверь. Внимания к себе я не привлекла, но до самого выхода боялась, что меня заметят, остановят, а что самое страшное — вернут обратно, кроме того, я боялась столкнуться с Алёной или Андреем. «Высокий забор», — как-то обречённо, будто вспомнив об этом, проговорил голос, как только я оказалась на улице. — О, а ты чего здесь? — и когда я услышала голос Валика, мне хотелось сорваться и бежать, но страх до того меня сковал, что я оставалась стоять на месте. — Хочу… домой, — всё ещё задыхаясь и от пережитого, и от страха, ответила я ему, надеясь, что он ничего не знает. — Проводить? — продолжал он, закуривая и смотря на меня так, словно он всё знает и сейчас вернёт обратно. Качая отрицательно головой, я попятилась назад, опасаясь, что сейчас он меня схватит и потащит в дом. — Ты уже домой? — рядом с ним появился Олег, и мне подумалось, что я обречена, что второй раз мне уже не выбраться. Это конец! — Домой, говорит, хочет, — пожимая плечами, ответил ему Валик. — Проводишь? Олег кивнул и сказал, чтобы я шла за ним, но на этот раз я не шелохнулась до тех пор, пока не убедилась, что он идёт к воротам. — Ты бы осталась, темнота такая. Утром бы мы тебя и отвезли, чего сейчас-то? Понимая, что Олег и Валик ничего не знают, я торопилась уйти, ничего больше не говоря, не отвечая на вопросы. Уйти! Сбежать! В общагу! К Штырю! Куда угодно! Ворота открылись, я оказалась одна на дороге, в чужом городе, не знающая, в какую сторону идти, но точно знающая, что обратно ни за что не вернусь.Вий
Это похоже на очередное затишье перед бурей, но что ещё может случиться? Самые опасные — спят, их теперь до утра не увидеть и не услышать, а в кухне только свои, если только не считать Шатуна, но он и внимания к себе никогда не привлекал. Если только… Если только за нами придут. Вот сейчас распахнётся дверь, что-то прокричат, что-то вроде «сдайте оружие и мордой в пол!» А мы побросаем обои, клей (он непременно прольётся на линолеум), кисточки… И всё. Кухня останется полуразрушенной, в комнате Шамана найдут двух угашенных наркоманок, в другой комнате найдут Элю, и вдруг, откуда ни возьмись, появится Прищепка, которая обвинит её в смерти своего неродившегося ребёнка… Бред. Коричневая дверь остаётся закрытой, а у меня начинается паранойя. У нас и оружия-то никакого нет. Откуда здесь взяться Прищепке? Я начинаю сходить с ума. Зачем она вообще выходила из комнаты? Чтобы сказать нам, что ничего не изменится? Только ради этого?! Решила от нас избавиться: убрала Мента, заставила нас с Шатуном сжечь трупы… Стоп. Я уже когда-то обвинял её в подобном, но всё оказалось не так… Что тогда? Зачем она выходила? Долго смотрела на меня, прежде чем заявить о своём присутствии. Может быть, я был ей нужен? Она хотела поговорить, а я ничего не понял? — Сабля — овца! — Китя. Из-за неё все мои мысли с грохотом падают на пол, как и кисточка для потолочного клея. — Проснётся — пришибу! — продолжает она, разглаживая обои. Мне приходится спуститься с табуретки за кисточкой. — Но-но-но! — возражает Шаман, размазывая клей по стене. — Хватит нам трупов, — он отвлекается от своего занятия, чтобы посмотреть, чем занят я, мы встречаемся взглядами, и он снова отворачивается к стене, а я забираюсь на табуретку, чтобы продолжить обклеивать потолок. Новость о том, что я убил Мышь, их всё же напугала: мы словно разделены — они вместе, а я один. Китя готова разодрать меня в клочья, она время от времени оглядывается в мою сторону и смотрит как кошка, которая вот-вот на тебя набросится. Шаман будто бы наблюдает за мной, ожидая ещё каких-нибудь слов, чтобы вовремя разрядить обстановку. Один Шатун прожевал эту информацию молча, он ведь был с нами в лесу и теперь может быть уверенным, что сжечь трупы для меня — ничто, я уже убивал. Втроем они вдруг принялись клеить обои, игнорируя моё существование, словно я ничего не говорил. Они сами пытались говорить без умолку о разной ерунде, лишь бы я опять не сказал, не повторил им новость о том, что я убил Мышь. Уходить мне некуда, оставаться наедине с собственными мыслями, последнее время — страшно, поэтому я остался с ними, хотят они того или нет; и взялся за потолочную плитку. Надеясь уйти в работу, как они, я рассчитывал отвлечься от всего, что не даёт покоя, но становится только хуже. Косые взгляды Шамана, молчание Шатуна, привлекающая к себе внимание Китя — всё это создаёт атмосферу предсмертной агонии: мы ещё пытаемся выжить, цепляемся за жизнь из последних сил, но уже давно мертвы и истекаем кровью.Эля
Котята выросли, но не научились жить, они вообще потеряли эту способность, оставшись в коробке. Сотни раз я пыталась их прогнать, но коробка кажется им настолько уютной, что заменяет весь мир. Даже больше: весь мир им больше не нужен, нужна только эта самая коробка. Здесь очень удобно: их кормят, любят, проблемы обходят их стороной, они могут не взрослеть, не думать о завтрашнем дне, не планировать свою жизнь на несколько лет вперёд — им это ненужно, они навсегда остаются котятами. Много раз я думала, что бы с ними случилось, выгони я их в мир из этой коробки, и представления мои далеки от оптимизма. Миром правят абсурд и реализм — они время от времени заменяют друг друга, пытаясь нас обмануть, но суть от этого не меняется: котята не остались бы в живых. Выжить смог бы только один, тот, кого я приблизила, тот, кого я бы действительно хотела спасти, но ему это перестало быть нужным. Сегодня они решили переделать кухню, рассчитывая, что таким образом смогут убежать от реальности. Это у них получилось бы, на некоторое время они бы сбежали, да и то не все, но Сабля и Мисс всё испортили, ну, а чтобы не оставлять им никакой надежды, я решила выйти из своего логова, дабы заодно оценить размеры катастрофы в собственном доме. Катастрофа оказалась куда страшнее, чем я думала, и дело не в кухне. Вий начинает сходить с ума, он ведь не знает всей правды и напуган теперь не меньше остальных котят. Рассчитывая, что всё закончится на его новой привычке — курить, я ушла, но стоило мне уйти, он решил подвести для себя окончательную черту. Мне нельзя было его бросать, как когда-то Штырю нельзя было оставлять меня одну. Слова Шамана они вдруг воспринимают всерьёз, как фанатики слова из Библии, и начинают городить на этих словах свои домыслы: Мисс оказалась в доме неслучайно, её нужно убрать… Почти близки к истине, но ничего не могут понять. Котята думают, что я в своей комнате, возможно, лежу пластом на кровати, так как нахожусь в чёрной депрессии, но я рядом с ними, я всегда рядом. Мой отец был достаточно практичным и мечтательным человеком и, строя этот дом, он рассчитывал жить в нём вечно. Первый этаж для своих, второй для приезжающих родственников, а третий, что он планировал сделать под землёй, для печного отопления, для заготовок на зиму, а также для его мастерской. Однако третий подземный этаж так и остался подпольем с водопроводом и вентиляцией, так как для моей семьи настали тяжёлые времена и строительство дома встало. Моя же комната, где я сейчас нахожусь, в то время и была его мастерской, именно поэтому здесь находится вход в огромный подвал, по которому я могу беспрепятственно передвигаться и слышать всё, что происходит в моём доме. Иногда чувствую себя владелицей древнего замка, но, к сожалению, это подземелье никуда не выводит. Мне слышно, как Вий вдруг признаётся в убийстве, слышно, как реагируют остальные: Китя не верит, Шаман старается её успокоить, но знает, что всё сказанное Вием, скорее всего, самая настоящая правда, а Шатун — молчит, он не показывает своего страха, он старше. Ему здесь тяжелее всех остальных. Он бы давно ушёл, да только некуда. Дом сгорел, документов больше нет, а чтобы заявить о своем горе, нужно куда-то идти, оплачивать штраф за сгоревший дом (уже никто не станет разбираться: поджог это был или возгорание), оплачивать штраф за документы (уже никто не поверит, что они сгорели вместе с домом) и множить, множить, множить своё горе. Разумеется, проще остаться здесь, молчать, помогать и делать вид, что тебя больше не существует. Вия пора выводить из общей комнаты, пока он сам себя не уничтожил. Хватило уже его добровольного признания. Пора рассказать ему обо всём и отпустить, с остальными решу вопрос позже. Но вдруг они всё переигрывают: Шаман всех зовёт клеить обои, Шатун вызывается их приклеивать, а Китя – разглаживать. Что остаётся Вию? Неужели опять запрется в комнате? Нет. Вряд ли он оставит их одних, он давно понял своё предназначение в доме: наблюдать, изучать, не оставлять котят и быть рядом с ними, хотят они того или нет.Пёс
— На нас смотрела какая-то девка, мне кажется, это была та наркоманка. — Прищепка весь вечер пытается меня уверить, что Эля уже знает о нашем местонахождении и подослала к нам кого-то из дома. Нет, она, конечно, сумасшедшая, но не всемогущая — откуда ей знать, что мы в городе? — Откуда у них деньги на это? — отмахиваюсь я, уже давно уставший от её паранойи. — У Вия здесь тётка работает! — не сдаётся Прищепка. — Станет он в эти дела своих родственников впутывать, — продолжаю я, мечтая уже только об одном: лечь спать и не слышать этот непрекращающийся бред. — Если Эля прикажет — станет! Ужасно. Она настроена серьёзно, и лучше всего — оставить её одну, дать отдышаться, успокоиться и уснуть, иначе мы будем спорить до утра. — Я вниз. Покурить, — ответ мой её не устраивает: Прищепка закатывает глаза, мысленно спрашивая кого-то наверху — за что ей такое несчастье, как я; она уже наверняка думает, что мне плевать на её переживания, но я спешу её успокоить: — Заодно постараюсь что-нибудь узнать, — не знаю, успокаивают ли её эти слова, но мне самому делается от этого легче. Во всяком случае, моя совесть чиста. Дом отдыха в большей степени похож на больницу с отдельными палатами: двери друг напротив друга, белые потолки без всякой отделки, скучные стены, обитые серым пластиком, обыкновенные люстры-плафоны, а под ногами — линолеум с узором под паркет. А что самое угнетающее: стены почти картонные, никакой тебе шумоизоляции. Соседи слышат тебя, а ты соседей, причём со всех сторон. Дом пыток, а не отдыха. В общем, даже если Эля кого-то подослала, этот кто-то уже мог всё услышать и понять, что мы с Прищепкой догадываемся о его существовании. Ах, да — об её, об её существовании. Наркоманку из дома я помню плохо. Помню только, что появилась она с Ментом, которого все резко стали бояться. Вию и Шаману было чего опасаться, ну а всем остальным… Не знаю. Вроде бы Мышь и Бинт умерли как раз тогда, когда Мент уже был в доме. Ни черта не помню. Да и зачем? А, может быть, отговорить Прищепку от всей этой затеи? Что мы можем сделать? Ну, убила она этого Снега, но ей же ничего не будет, у неё есть Мент. Что мы ей докажем? В доме каждый готов за неё умереть, а нас всего двое, и, кроме жажды мести, у нас ничего нет… Нет. Нет. Бред! Сколько жизней она покалечила, эта Эля! Вий — умный парень, и тот попался в её ловушку! Кто-кто, но он-то должен был понять, что от нас хочет эта ненормальная! Шаман окончательно превратился в её игрушку, Китя – в «шестёрку», а Сабля… Надеюсь, она наконец-то ушла из дома. И, наконец, мы: я и Прищепка. Решившие от неё уехать, устроить свои жизни… Ей это не понравилось, и она пришла нам мстить. Ничего лучше в голову этой ебанутой твари не пришло: столкнуть беременную с лестницы и оставить умирать. Какой же сукой надо быть, чтобы пойти на такое?! И за что?! За то, что уехали из её дурдома и стали нормальными людьми?! Вдыхаю прохладный воздух и принимаю окончательное решение: завтра мы едем в дом, чтобы уничтожить суку Элю. Облокотившись на стену трехэтажного здания, смотрю наверх и закуриваю. Почти зима, тепла не будет. В голову лезет сумбур из очевидных вещей вместо представлений: как мы отомстим Эле, что мы ей вообще скажем, да и нужно ли что-то говорить… — У вас зажигалки случайно не найдётся? — около меня возникает девушка: низкая, маленькая, завёрнутая в тёплую одежду. Шарф, шапка и пуховик — всё это так нелепо смотрится на ней, словно в одежде нет никакого тела. Сколько ей лет? Выглядит взрослой, но такая мелкая… Да плевать. Молча передаю зажигалку, пытаясь не отвлекаться и представить, что будет, когда мы вернёмся… Придём! Придём в этот чёртов дом! Девчонка закуривает, шумно выдыхает дым и возвращает зажигалку, очевидно, никуда не собирается уходить, а это значит, что нужно о чём-то говорить. В самом деле, не молча же курить, тем более что, кроме нас, здесь никого нет. — Вы давно здесь? — спрашиваю я, хотя мне, разумеется, плевать. Девчонка окидывает меня взглядом с головы до ног, чему-то усмехается и снова затягивается, выпускает дым. — А вы? — спрашивает она вместо того, чтобы нормально ответить и завести разговор. — Недавно, — отвечаю я, теряя к ней весь интерес — пусть курит молча, раз не хочет разговаривать и отвечает вопросом на вопрос. — А не хотите в бар вернуться? Там сегодня мой любимый коктейль со скидкой, — вдруг продолжает она, так и не ответив на мой вопрос. Всё ясно, она не та, за кого её можно принять, а, наверняка, обычная шлюшка местного разлива. — Меня жена ждёт, — отвечаю я, давая понять, что на этом знакомство и разговор закончены. — Знаю-знаю, — но девчонка не сдаётся, и только я собрался развернуться и уйти, как она оказывается передо мной. — Вы так классно пели вместе, я видела, — после её слов в голове мгновенно зашумели слова Прищепки о том, что за нами следит какая-то наркоманка из дома Эли. А это? Наркоманка? Вроде бы прилично выглядит… А как выглядела та, что была в доме? Ни черта не помню! — А пойдёмте за моей женой, и потом вместе спустимся в бар, — выдаю я самое идиотское предложение, которое мог выдать, но: если это обычная проститутка, то проблем не возникнет, а если эта та самая наркоманка, то — вот она первая жертва нашей мести. Девчонка соглашается и бросает сигарету на землю, приминает её ногой и спрашивает, куда идти. Мы возвращаемся в дом отдыха, поднимаемся по лестнице, а меня начинает потрясывать. Девица молчит, идет, опустив голову; мы подходим к двери, я зачем-то стучу, но тут же распахиваю её и пропускаю вперёд себя эту странную теперь уже гостью, всё ещё надеясь, что она — не та самая наркоманка из дома Эли. — У нас гости! — кричу я из коридора, чтобы Прищепка вышла к нам и расставила все точки над «i»; но в ответ — тишина, а девчонка тем временем быстро скидывает свою обувь и прёт напролом в комнату, не собираясь меня ждать. — Ты?! — они вдруг столкнулись, и лицо Прищепки выразило не то удивление, не то испуг; девчонка же тем временем бросается к ней с объятьями. — Я так соскучилась! — заявляет наша будущая жертва, а Прищепка отстраняет её от себя, дежурно улыбается. — Как ты мог меня не узнать?! — обращается ко мне эта девчонка. — Это же я — Вена! — продолжает она, даже не подозревая, что живёт последние минуты. — Как ты нас нашла?! — Прищепка хватает её за плечи и трясёт, она выше Вены на голову, к тому же весовые категории явно неравные (после родов она набрала лишней вес, с которым не думала бороться). В общем — минуты жизни наркоманки из дома Эли сочтены. — Я вас и не искала, — хлопая ресницами, отвечает Вена, смотря на меня как утопающий на покинутый берег, но ждать от меня спасения — бесполезно. — Не прикидывайся дурой! — Прищепка прижимает Вену к стене, давя ей на шею едва ли не локтем. — Зачем ты здесь?! — Вена пытается освободиться, но все попытки тщетны, ей остаётся только хрипеть. — От… пусти… — выдавливает она из себя, вцепившись Прищепке в руку. Пора вмешаться. — Пусти, она никуда не денется, — оттаскиваю Прищепку, Вена откашливается, сползая вниз по стене. Она оказалась права: Эля прислала за нами, она знает, что мы здесь, а раз так… — Тварь! Пинаю Вену в живот, и она скручивается на полу, но мне этого мало, мне хочется её уничтожить или избить и отпустить, чтобы Эля знала, на что мы способны, чтобы боялась того момента, когда мы снова зайдём в её дом. Да, Вена не беременна, но уже никогда не сможет залететь — я отобью ей всё, я уничтожу её жизнь так же, как та, по приказу которой она сюда прибыла, уничтожила наши жизни. Пусть харкает кровью, пусть молит, чтобы я остановился, пусть Прищепка пытается меня оттащить, но я не остановлюсь, я хочу отомстить за всё, что мы пережили, хочу уничтожить то, что дорого Эле. — Хватит! — меня заносит в сторону, Прищепка цепляется за руку и тащит назад. — Она, кажется, не дышит, — шепотом добавляет она, а я смотрю на то, что сделал, и не верю, что это — реальность. Лицо Вены мгновенно заплыло и превратилось в месиво, рука почему-то неестественно вывернута и откинута назад. Сколько я её бил? Ведь всего несколько секунд! Становится жарко, хочется то ли курить, то ли выпить, слышу собственное дыхание — тяжёлое и прерывистое, словно сдавал стометровку. — Что… с ней? — мне нужно присесть, но я тупо опускаюсь на пол и закуриваю. Прищепка, видимо, пытается нащупать у Вены пульс, но перед глазами сплошные мультики и звёздочки. — Ты убил её! — заявляет она шепотом и с упрёком смотрит на меня, будто сама не этого хотела. — Не может быть, — отвечаю, переводя дыхание и выпуская дым, отчего начинаю кашлять. — Ты её колотил как сумасшедший! — шипит Прищепка. — Я ударил её всего пару раз! — знаю, что она права, но сам не верю в то, что сделал. Прищепка садится рядом, охватывает голову руками и шумно выдыхает.