Вий
Закрываю дверь, отмечая про себя, что баррикады, которыми Китя и Шаман надеялись кого-то задержать, разрушил всего лишь один человек. Нас ничто не спасёт. — Какого чёрта вы там понастроили?! Чуть ноги себе не сломал! — он говорит это мне, но обращается ко всем остальным, а все остальные — в ступоре, как и я, ничего не понимают. Никто не знает, что ответить: Шаман ещё не успел отойти от гнева Эли, потому стоит столбом, очевидно, предпочитая поверить, что у него начались галлюцинации, чем в то, что всё это действительно происходит. Шатун, подпирая собой стену, сложил руки на груди — они незнакомы, потому он пока не реагирует; зато Китя уже готова наброситься, а Сабля ей с удовольствием в этом поможет. Одна беда: главнокомандующая заставляет всех ждать, бренча на кухне посудой, и пока котятам не дадут команду, они вряд ли что-то предпримут. Это не безбашенная Мисс, которая не знала правил, это котята, которых утопят, если они сделают что-то не так. — Здорова! — пытаясь разрядить напряжение, которое накрыло нас всех, он хватает меня за руку, но даже отвечать на это крепкое рукопожатие нет сил. Снова начинается какая-то херня. Что он тут делает?! — Девчонки, приве-е-ет, — он прёт на них, собираясь обнять. Ох, зря! — Пошёл к чёрту! — Китя ныряет под его рукой и оказывается около меня, а Сабля, переоценивая свои силы, хватает его за запястье. Наконец-то просыпается Шатун, отлипая от стены. Мы встречаемся взглядом: он не понимает что делать, а я не знаю, стоит ли делать то, что хотелось всё это время. Я всё ещё в её доме, и здесь её правила. — А где Эля? — понимая, что у него ничего не получается, что видеть его здесь, мягко говоря, не рады, он опускает руку, больше не собираясь никого обнимать, он крутится на месте и смотрит на нас, готовых разорвать его в клочья. Сабля отходит к Шатуну. Лучше бы им с Китей вообще уйти и Шамана с собой прихватить. — Ты? — наконец-то Эля появилась, и мы все мигом переключаем своё внимание на неё, чтобы понять — убивать этого урода или нет. Однако уже по её тону понятен ответ: удивления в голосе не проскользнуло, она словно знала, что он явится, но не ожидала увидеть так скоро. — Чуть свет - и я у ваших ног! — он мигом оказывается около неё, пытается обнять, но Эля его отстраняет, смотрит на нас и усмехается, совсем чуть-чуть, уголками губ. Это точно заметил я один. Что это значит?! — Чацкий, — всё так же стоя столбом, смотря в никуда, неожиданно выдаёт Шаман. — Это Дым, — Китя уже около него, а Дым и Эля скрываются в кухне и закрывают дверь. Мы все молчим: брошенные Элей, ошарашенные появлением Дыма. Шатун хотел было что-то сказать или спросить, но удержал себя от этого и закурил. Из-за двери ничего не слышно, и у всех, как у одного, сейчас единственное желание: подойти, подслушать и узнать, что там происходит; но мы все остаёмся на своих местах. — Как думаете, она его убьёт? — тишину нарушает Сабля, как и Шатун, подпирая собой стену. Шаман выходит из комы, шумно выдыхает и просит у Шатуна сигарету. — Тут дела похуже, ребята, — начинает он, закурив. — Когда вы ушли, с Мисс что-то странное произошло. Теперь почему-то каменеют Сабля и Китя, заговорщицки переглядываясь. — Что с ней? — зная весь расклад Эли, кроме внезапного появления Дыма, эту жертву обстоятельств жаль больше всех котят вместе взятых. — У неё сначала голова, — Шаман едва не просиял улыбкой, сообразив, что я никуда так и не ушёл. — Голова, — продолжил он, — холодная, такая неживая… Я ей подушку хотел поправить, а она едва с кровати не упала вся… Мисс, чуть с кровати не упала, — он вдыхает в себя дым, почти готов зажевать сигарету, и голос срывается. До меня доходит, что произошло с Мисс. Эля их убьёт. Едва не запнувшись о собственную сумку (если вещи умеют говорить, она пыталась меня только что предупредить, что это последний шанс свалить из дома, но я уже связан невидимой веревкой), я порываюсь к двери комнаты Шамана, но на пути возникает он сам. — Не надо, она спит, — он словно вернулся на школьную скамью и стал младше и меньше лет на пять, ещё и вот-вот расплачется. Отстраняю в сторону, открываю дверь.Шаман
Оказаться один на один с трупом — самое неприятное, что может случиться; он, конечно, уже не опасен, да и не скажет тебе ничего, но его присутствие может ощущаться. С Бинтом так было долгое время: я не мог зайти на кухню и спокойно поесть, как это делали все остальные. Приходилось либо не есть, либо уходить с едой в другую комнату. В какой-то момент мне вдруг захотелось обзавестись своим убежищем, чтобы я мог жить там и только там, как Эля. И я им обзавёлся. Конечно, у всех, кто остался в этом доме, своя комната появилась сразу же, условие было только одно: порядок в комнате наводим сами и, разумеется, не сносим стены, чтобы сделать комнату больше. Эля уже тогда понимала, что рано или поздно нам захочется что-нибудь переделать в её доме, потому и запретила рушить стены, но случайно упустила переделку чердака Вием. Вий отстраивал свою комнату наверху, Сабля могла не выходить из своей сутками, Китя свою комнату превратила в мастерскую, а в моей комнате были только кровать да тумбочка для вещей. Нужно было что-то менять и обзаводиться собственным миром. Перво-наперво, я попросил Шатуна разобраться в моей комнате с электричеством — убрать его от меня куда подальше. Причина проста: Бинт не раз приходил во сне и говорил, что однажды утащит меня за собой, так как ему скучно находиться в полном одиночестве. Прикинув все возможные способы исчезновения из этого мира в мир Бинта, я решил, что сделает он, скорее всего, так же, как и с самим собой, а я к нему пока не торопился, да и не тороплюсь. После того, как с электричеством в комнате было покончено, я остался среди голых стен, на которые словно наспех были поклеены дурацкие обои в серую клеточку. Понимая, что с электричеством эта комната выглядела всё же уютнее, я успел пожалеть о том, что от него избавился; а однажды как-то утром вспомнил наказ Эли: стены не рушить! Не рушить, так не рушить, но изменить-то я их могу! Однако стоило мне только оторвать вначале комнаты одну полоску обоев, как передо мной появились две большие красные буквы «НЕ». Отойдя в сторону, я уже хотел было позвать Элю, чтобы спросить, что означают эти буквы, но за второй полосой, которая неудачно потянулась за первой и неровно оборвалась, виднелась ещё одна красная клякса. Краска отрывалась вместе с обоями, местами она отлетала сама собой, но когда я понял послание стены, когда увидел надпись целиком — стало жутко. «Не бегай по могилам!» Страх улетучился, когда вспомнился разговор Кити и Эли, вернее обрывок. Китя говорила о том, что Эля неправильно делает подписи к картинам: одно слово не может состоять и из прописных, и из печатных букв, а Эля делала именно так: в одном слове могли быть разные буквы. В то же мгновение до меня дошло, что послание стены — её работа, и она не могла не знать об этой надписи. Но зачем? Хотелось позвать её и спросить об этом, но не хватало смелости, а больше всего я боялся, что она отругает меня за разгром в комнате раньше, чем я смогу что-то сделать со стенами, потому позвал Китю. — У меня ещё круче, идём, — посмотрев спокойно на стену с надписью, заявила она и повела меня к себе в мастерскую. Остановились мы напротив шифоньера. О, как мы завидовали Ките! Только ей досталась комната с шифоньером от потолка до пола! Некоторое время, мы даже пользовались им все вместе, пока не стало лень постоянно ходить к Ките в комнату, чтобы забрать свои вещи. Так вот, мы остановились около шифоньера, и она сказала мне, чтобы я открыл тот сектор, где вещи свешивают, а не складывают по полочкам. — И что здесь? Повесившиеся платья и юбки? — открыв, спросил я, но Китя подошла ближе, раздвинула вещи и сказала, чтобы я оторвал у шифоньера стенку. Стенка оказалась из ДВП, потому оторвалась легко и нисколько не повредилась, но вещи Кити мне помешали, и жердочка, за которую цеплялись все вешалки, рухнула на меня, а я скинул её на пол. — И как тебе? — отходя подальше, словно желая рассмотреть ещё одну надпись получше, спросила Китя, складывая руки на груди. «Январь — мёртвый месяц!» — говорила стена всё тем же красным цветом, а ниже ещё одна надпись, но буквы чуть-чуть поменьше: «Мёртвый!!!» — Январь — мёртвый месяц. Мёртвый, — прочитал я вслух, пытаясь понять, о чём это вообще, и в тот же момент, соображая, что и это — написала Эля. — Вию стена обещала нюхать салат, — не дав уйти мне в мысли, напомнила о своем существовании Китя. Не понимая, о чём она говорит, я переспросил. Китя рассказала, что Вий, когда ещё только поселился в доме вместе с нами, заняв комнату на первом этаже, как и все мы, обнаружил, что обои на стене вздулись, и стоило открыть окно — они начинали шелестеть, словно их приклеили только около потолка и плинтуса. Тогда он, разумеется, взял да и оторвал их, и увидел надпись на стене, из-за которой позвал Китю и спросил, не её ли это рук дело. — «Я буду нюхать салат», — было написано на стене. Вий подумал, что я таким образом решила приколоться над ним, и мне кое-как удалось его убедить, что даже при всём желании не смогла бы такое провернуть: угадать, какую комнату он выберет, оторвать обои, написать этот бред, а потом всё вернуть как было и исчезнуть. Стало ясно, что надпись появилась задолго до нас, к тому же на ней был клей; но мы никому и ничего не сказали. Послание стены Китя обнаружила, когда наводила порядок в своих вещах — лист ДВП накрыл её, а подняв голову, чтобы с ним разобраться — она увидела высказывание про январь. Было немного обидно: Вию — салат, Ките — январь, а мне достались могилы… Однако обижаться было некогда: надпись я забелил, как бы Китя ни просила меня не делать этого, а потом решил закрасить, но не успел — Китя внезапно напала на Элю… «Не бегай по могилам!» — всплыла у меня перед глазами, когда Мисс сползла вниз и едва не рухнула с кровати. Холодное тело, как каменное — всё, что я понял в тот момент, когда попытался уложить её обратно. Не веря в то, что с ней случилось самое худшее, я отчаянно пытался нащупать пульс, прислушивался к её дыханию — но ничего не было. «Я убил её», — пронеслось в голове. Тут же представилась и Эля в гневе, и смешки Сабли, и молчание Вия… Напугало даже не состояние Мисс, а именно то, что будет, когда об этом узнают остальные. Потом они, конечно, отошли на второй план, и появились вопросы: когда это случилось? Почему? Параллельно вспомнились собственные слова о том, что Шатун — не волшебник, а врач и воскрешать мёртвых он не умеет. «Я говорил об этом ей, — думал я, вспоминая живую Мисс, до всего того, что на нас обрушилось со смертью Мента. — А она смотрела на меня и как будто хотела сказать, что да, Шатун — не волшебник, но ты, Шаман, точно сможешь всё исправить. Или она не хотела этого сказать? — я посмотрел на неё ещё раз. В темноте, несмотря на светящиеся стены, лица Мисс было не видно. — А как она смотрела? — побежали новые мысли. — Какого цвета у неё глаза? А она плакала или смеялась в этот момент? Плакала… Она убила Мента и очень жалела об этом: хотела, чтобы он был жив». А мне захотелось, чтобы Мисс была жива. Она внезапно появилась в этом доме и так же внезапно решила уйти? Нет, я не мог ей этого позволить. В самом деле, когда умирает близкий или знакомый, начинаешь верить в чудеса, сказки и в прочую ересь, а на деле… В бога я не верю с тех пор, как мою тётку убили около часовни, которая строилась на отшибе нашего городка. Кроме того, что её убили в так называемом священном месте, её ещё и распяли на кресте, который там был. Делу не дали огласки, часовня строилась за счёт то ли мэра, то ли губернатора, виновных, наверное, ищут до сих пор. Должен ли я после этого верить в того, кто допустил такое? Отсюда же и ненависть к крестикам — нечего их носить, ничего хорошего они не символизируют. Всё, во что мне остаётся верить: никто не умирает, все рядом, есть миры духов, о которых мне рассказывали в детстве или о которых я узнал через записи деда. Неважно. Главное, что духи существуют и с ними можно общаться. — Мисс, ты здесь? — в курильницах дымили травы, в руках были все амулеты, а в комнате тишина и светящиеся стены. Никакого иного присутствия не ощущалось. — Я даже имени твоего не знаю, — уже опускаясь на пол, сказал я непонятно кому, зная, что занимаюсь на этот раз самой настоящей безнадёжной ерундой. Однако в ту же секунду случилось то, чего быть никак не могло: ветер распахнул закрытое окно, в комнату влетел снег, и стало так холодно, а дым от курильниц, которые почему-то не перевернулись, вдруг стал таким густым! Э-хе-хей! Я опаивал всех, чтобы они забыли вчерашний день, я стирал их воспоминания, я вызывал их духов на откровенные разговоры! Неужели же я не смогу вернуть и жизнь?Мисс
Свет погас, и тут же стало холодно. Белизна, окружившая меня, выедала глаза, но острее всего чувствовался холод. — Эй, иди к нам! — донеслось откуда-то сверху. Пришлось поднять голову; я оказалась около большого дома, на крыше которого стояли серые тени, похожие на людей. — Она ещё не знает как, — сказал кто-то тихо. В этот же момент до меня дошло, что я не могу отличить мужской или женский голос — это просто были голоса и больше ничего. — Просто оттолкнись от земли и иди к нам, — продолжал кто-то из теней. — Надо ей помочь, — одна из них, вдруг всколыхнулась и полетела вниз, сначала быстро, а потом всё медленнее и медленнее, пока не оказалась около меня. — Вена? — мне показалось, что ног у меня нет, но это заботило меньше всего — я не ожидала увидеть Вену и почти от неё отлетела. — Идём, — сказала она, протянув серую, слегка прозрачную руку. Не зная, чего от неё ждать и как она здесь оказалась, как и то — где мы вообще находимся, я не решалась даже шевельнуться. — Идём, — настойчивее сказала она, всё ещё держа передо мной свою распахнутую и странную ладонь. Пришлось послушаться: я подала ей руку, и голова моя закружилась, меня потянуло вверх, а через мгновение я снова стояла на ногах. — Готово, Мисс! — ещё не придя в себя, я обернулась и тут же отшатнулась назад, снова отмечая про себя, что с ногами что-то неладное. Передо мной стоял Снег, а позади него — Мент. — Я так и знал, что ты тоже не протянешь долго, — сказал он, отстраняя Снега в сторону и направившись ко мне. — Да, угомонись, мы тут все мертвяки, — видимо заметив, что я начинаю паниковать, поспешил успокоить он, оказавшись ко мне ближе всех остальных. — И ты тоже мертва, — опуская голову, сказал Снег. Внутри всё похолодело. Серая Вена, светящийся Снег, какой-то молчаливый парень, сидящий и смотрящий вдаль, но самая тёмная тень стояла рядом со мной — Мент. И я? Вытянув руки, я поняла, что свечусь так же, как и Снег, что на мне те самые бесформенные одежды, в которых была девушка, выходящая в окно… — Так это… — в ушах загудело. В одно мгновение все эти тени перестали для меня существовать, была только я и мысль, разрывающая изнутри, вырывающаяся наружу, потому что не хотела быть внутри меня: «Я умерла?!» — Сабля и Китя, — наконец-то заговорил тот, что сидел, и вернул меня в их мир, не дав до конца осознать, что всё для меня закончилось. — Но ты на Китю не сердись, — продолжал говорить он. — Да, — подхватил Снег. — Мы с Веной, например, всё выяснили и жалеем уже только о том, что при жизни были полными идиотами. — Что… выяснили? — едва находя силы для разговора, выдавила я из себя, но не была уверена, что они меня услышат. — Не Эля была нашим врагом, — ответил Мент, всё ещё стоя рядом со мной — тёмная-тёмная пугающая тень. «Кто бы мог подумать, что жертвы на том свете оправдывают своих убийц», — пронеслось у меня в голове вместо оправданий для Кити и Сабли. — Я же тебя убила, — снова тихо сказала я, не понимая, как можно так спокойно относиться ко мне после случившегося: стоять рядом, что-то объяснять и оправдывать. — Даже если бы он хотел тебе отомстить — ничего бы не получилось, — снова вмешался Снег. — Да и не за этим мы все здесь… — Эля в опасности… — начала говорить Вена, но меня обуял такой гнев, что захотелось их всех избить до полусмерти: они мертвы, я мертва! А их беспокоит судьба живой? — Эля?! Мне плевать на вашу Элю! — слова вылетали легко, но будто ударялись обо что-то возвращались ко мне обратно. — Вы все сдохли из-за неё! И я тоже! А я не хочу! — Вена попыталась дотронуться до меня, видимо, чтобы успокоить, но и речи о покое быть не могло. — Я не хочу быть мёртвой! Не хочу! — Мисс, ты здесь? — знакомый голос, который, казалось, прозвенел в голове, заставил меня резко замолчать. Тени окружили и начинали сжимать в кольцо, что-то говоря, но я их уже не слышала. — Я ведь даже имени твоего не знаю, — продолжил голос в голове. Вена дотронулась до меня, но я резко отстранила её назад. — Не хочу!!! — изо всех сил выкрикнула я, отталкиваясь от крыши, вырываясь из их рук. Ветер меня словно подхватил и понёс, а я не сопротивлялась. «Не хочу! Не хочу! Не хочу!» — стучало в голове, пока внезапно меня не бросило в жар и в груди что-то не стукнуло. — НЕ ХОЧУ! — испугавшись собственного голоса, я открыла глаза, но ветер или воздух так перехватили дыхание, что я тут же закашлялась. — Не хочешь, а придётся, я тебя никуда не отпускал, — на плечи опустились чьи-то руки, перед глазами было что-то смутно напоминавшее лицо. — Пить, — выдохнула я, прежде чем ощутить под головой мягкую подушку. — Это сколько угодно, — ответили мне. «Это Шаман, — чувствуя, как внутри меня всё успокаивается, подумала я, желая только выпить воды и уснуть. — Я дома».Эля
Яков так и не узнал, кто убил Андрея, — никто не узнал. К тому времени этот самодовольный кретин успел нажить себе врагов не только в лице безобидной Эли, чьих родителей он просто сжёг; а безобидная Эля к тому времени успела понять, какой дурой была, и найти тех, кому мешал её злейший… друг. Конечно же, друг. В отличие от Алёны, он был настроен по отношению ко мне куда дружелюбнее: как только Штырь исчез, ошарашив меня новостью, что его забирают в армию, на его месте возник Андрей. Не помню, в тот же вечер или на следующие сутки, может быть, вообще через неделю, но он возник: приехал якобы к своим друзьям Олегу и Валику в гости. — Они не живут в общаге, — сообщила я ему, приходя в себя после сна. Да, он приехал ночью, и его спокойно пропустили на вахте; подавая голодным, можно было пройти вообще куда угодно: они охотно хватали подачки, пока не поняли, что их вообще-то можно ещё и требовать. — Да? — Андрей изображал растерянность, а мне дуре и в голову не пришло, что ему, естественно, было известно, где живут Валик и Олег, и приехал он не за ними, а за мной. — Может, на улицу выйдем, а то соседок твоих сейчас перебудим, — продолжал он, пытаясь раскрыть дверь шире и заглянуть через моё плечо в комнату. Сказав, чтобы он подождал меня во дворе, я закрыла дверь, накинула, что первое попалось под руки, вроде бы даже успела расчесаться. Одна из соседок не спала и решила, что её мнение для меня важно, потому из комнаты я вышла под недовольное бурчание о том, что мужики ко мне стали ходить ещё и ночью; до этого они видели около меня только Штыря, появляющегося в общаге исключительно при дневном свете. Вахтёрша, полная тётка лет пятидесяти, даже не взглянула в мою сторону, когда я прошмыгнула мимо, она делала вид, что читает. Совсем, как Вий… Андрей стоял около своей машины, тёмно-бордовой иномарки, бренчал чётками в руках и курил. — Слушай, мы там гуляем, — увидев меня, заговорил он, и я тут же застыла на месте. — Не, не как в тот раз, — подавляя смех, продолжал Андрей, понимая, что предыдущую вечеринку я вряд ли успела забыть. — Алёнки там даже нет, — продолжал он. — И что я там буду делать? — рассчитывая, что после этого вопроса он отступится, я закурила, присев на скамейку около входа. — Ну, повеселишься, а то, поди, как Штырь ушёл, ты дома так и сидишь, — Андрей присел рядом, продолжая бренчать своими чётками, стуча ими по костяшкам. В голове мгновенно всплыли тонны душещипательных историй о том, как девушки не дожидаются своих парней из армии и изменяют им с друзьями; после всех этих историй было жаль, конечно, парней — привлекательная трагедия. Усмехнувшись, я попыталась погасить мысль о том, что Штырь мне вообще-то никто и ждать я не обещала; тогда проснулся внутренний голос, который, как и всегда, был настроен враждебно по отношению к Андрею, мол, это не значит, что я могу сейчас же отправиться с ним неизвестно куда поздно ночью. — У меня утром занятия, — выпуская дым и понимая, что на улице холодно (как-никак начало мая), я надеялась, что хотя бы это меня спасёт. — Да ладно тебе, — но Андрей сдаваться не собирался, — мы вон там, на пяточке, пиво пьём, — указав в сторону заброшенного, недостроенного дома, Андрей выкинул окурок и поднялся со скамейки, уже зная, что я соглашусь. — Поехали, — добавил он, проходя к машине. Выпить пиво, вернуться через час-два, немного разрядиться после утомительных занятий — вот на что я рассчитывала, совершенно забывая, что Андрей тот ещё психопат, который обычно собирает публику для своих зверских шоу. «Дура! Дура! Дура! — снова пытался докричаться до меня внутренний голос. — Сейчас пустят тебя по кругу! Какого чёрта ты творишь?! Штыря рядом нет!» От этой мысли или от того, что в машине были открыты все окна, отчего было холодно, я даже вздрогнула, и окончательно меня заколотило, когда мы подъехали к тому самом пяточку: толпа мужиков, машины… Не знаю, как начинается тахикардия, но сердце стучало нереально быстро, пока Андрей не позвал за собой, пока я не вышла из машины и не увидела в толпе ещё и девчонок. Внутренний голос ошибся со своими предположениями. — Знакомьтесь, чуваки и чувихи, это Элька, я украл её из общаги, и она желает оттянуться вместе с нами, — Андрей мгновенно растворился в толпе полутёмных силуэтов. Свет фар слепил глаза — лиц невозможно было разобрать; к счастью, мода того времени ещё позволяла даже в темноте отличить парня от девчонки. — Сам такой, — отреагировал кто-то из толпы. — Иди на хер! Встретили нас шумно, Андрей тут же подал мне банку пива, хвастаясь, что оно всё ещё холодное, и он припрятал её специально для меня; рядом со мной тем временем возникла высокая и худая блондинка с причёской «а-ля Мерлин Монро». — Не знала, что ты подруга Андрея, — отводя меня в сторону, заговорила она прокуренным и приглушённым голосом. — Меня Олеся зовут. Мы с тобой поступали вместе, — делая значительные паузы между словами, она подвела меня к машине, на которую облокотилась и жестом предложила мне сделать то же самое. — Правда, я так и не поступила, пришлось на коммерцию идти, — договорила она перед тем, как выпить. — А ты, в какой группе? — не то что бы я была рада встретить человека из своего универа, но беседу нужно было поддержать. — Я? — почти удивившись моему вопросу, переспросила она и тут же усмехнулась. — В группе самодеятельности. Растянутая речь, заторможенные движения, вид полусонного наркомана — всё это я переняла у Олеськи, которая в тот вечер стала моей подругой; и переняла не зря, в дальнейшем копировать чужие манеры мне очень пригодилось. — Едет, едет! — закричал кто-то, прерывая нашу с Олеськой беседу о том, как я познакомилась с Андреем и как хорошо знаю Алёну. — Девчонки, назад отойдите, — скомандовал кто-то. — И не визжите, как коровы! — голос Андрея, ему было плевать, что коровы не визжат; все бабы тогда назывались тёлками. Олеська потащила меня за собой, к стене дома, парни оставались стоять впереди нас, но так, что подъезжающую «копейку» было видно; в этот момент я услышала тишину города и шёпот остальных девиц о том, что сейчас проучат какого-то лоха. В какой-то момент у одного из парней появилась бита, которую он закинул на плечо. «Копейка» остановилась, и через минуту из неё вышел человек, кашлянув и хлопнув дверью своей машины. Достаточно высокий, и плотный, но походка выдавала в нём мужика лет под сорок. — Сейчас они его покрошат, — Олеська сказала это безэмоционально и растянуто, допила своё пиво и, смяв банку, откинула в сторону. — У тебя сигареты есть? — обратилась она ко мне, пытаясь отвлечь от начала того зрелища, на которое меня и позвал Андрей. Пока я отвлеклась на неё, шоу начиналось. — Ты деньги принёс? — голос моего злейшего друга в этот момент стал совершенно другим: он превратился в лай самодовольной дворняги, которая в отличие от остальных, подобных ей дворняг, вдруг смогла протявкать басом. Мужчина что-то ответил, я тем временем взглянула на Олеську, надеясь, что она расслышала, но моя новая подруга смотрела совсем в другую сторону и, словно уловив мой взгляд, сказала: — Не на что смотреть, не выношу, когда они так делают, — выпустила дым и добавила: — Ты куришь всякую дрянь. Если нет денег на нормальные сигареты — брось. Денег у меня не было вообще. Купить пачку сигарет и растянуть её на пару дней — было великим счастьем, хоть и стоили они тогда копейки, но и этих копеек мне не хватало. Впрочем, волновало меня в тот момент, конечно, не курево, а вопрос, ответ на который не заставил себя ждать. Что они делают? Ничего. Типичный наезд: за кого ты нас держишь, а не попутал ли ты берега, неоднократное повторение «слышь, слышь, слышь», незаменимая связка между словами «нахуй-блядь» — бесконечный словесный понос. Почему-то вспомнилась передача «В мире животных» про брачные игры хищников, но кадр даже не успел всплыть в памяти — толпа парней кинулась на мужика. — Ну, готово дело, — заключила Олеська и, выбросив сигарету, снова потащила меня за собой. — Скажете, что мы домой пошли, — бросила она остальным девчонкам, которые нас, кажется, даже не услышали. В тот вечер мне и в голову не пришло, что того мужика убили, «копейку» увезли на дачу Андрея, где превратили в ненужное никому железо. В тот вечер мне и голову не пришло, что скоро я буду убивать как они — забавы ради, собирая толпу зрителей, и плевать, что тебе должны были копейки или просто не так посмотрели. Повод находился всегда. Убив раз — больше не остановишься, находясь среди зверей — человеком не остаться. В общагу мы прошли так же, как я вышла: вахтёрша на нас не посмотрела, она уткнулась в книгу, мы спокойно прошли до лестницы. — Я на третьем, а ты где? На втором? — спросила Олеська. Третий этаж универ сдавал заочникам или каким-нибудь одиночкам, которые готовы были жить даже с клопами и студентами в одной коробке, лишь бы остаться в большом городе. Второй и первый этаж предназначался для студентов, как я, но этажи эти делись по половому признаку: мальчики на первом, девочки на втором. Распрощавшись с Олеськой, я вернулась в комнату. Соседки спали. Мне не спалось: за окном светало, но утро обещало быть серым. В начале мая всегда идут дожди. Забравшись на облезлый деревянный подоконник, я открыла форточку, и открылась она громко, так что одна из соседок недовольно вздохнула, но не решилась ничего сказать: мою первую истерику они очень хорошо помнили и боялись повторения. Упираясь лбом в холодное стекло, я курила, глядя на улицу; мне нравилось смотреть, как просыпается город: дворник, бездомные собаки, кошки, люди в серых одеждах, шатающиеся алкоголики. Кто бы мог подумать, что это утро для меня станет последним и после него все воспоминания превратятся в один сплошной кошмар. Лучше бы я поругалась с соседками, а ещё лучше — бросила бы учёбу, уехала бы к родителям, туда, где нет Андрея, заперлась бы в своей комнате, где теперь живёт Вий, дождалась бы Штыря. Вместо всего этого я собрала сумку, с которой ходила в универ, и отправилась гулять по городу, по дороге на учёбу. Через полчаса небо прояснилось, город окончательно ожил, стал ярким под весенним слепящим солнцем. Да, именно слепящим; ещё не принимая наркотики, я уже ненавидела его свет, как и любое другое яркое освещение. Не помню, сколько прошло времени, возможно, всего лишь неделя. Я училась, подготавливала курсовую, готовилась ко второй сессии, не вспоминала, что где-то на третьем этаже живёт новая знакомая, не вспоминала тот вечер, читала что-то из Достоевского, выписывала цитаты в тетрадку, которые нравились, писала какие-то стихи про любовь на расстоянии — жила себе спокойно, стараясь скрыть и от себя, и от всех, что люблю и жду Штыря. Затишье перед бурей, как любит говорить Вий. Буря не заставила себя долго ждать: вдруг снова появился Андрей. То ли он встретил меня из универа, то ли снова пришёл в общагу… — Алёнка говорила, что тебе нужна работа, — в итоге сказал он, тут же оговариваясь, что на этот раз у него действительно есть работа для меня, что Алёна, конечно же, та ещё дура. — Поехали, — и в заключение разговора открыл дверь своей машины. Забавно. Двери в ад. До сих пор не понимаю, что мной тогда руководило: вера в то, что существует дружба, даже для такого дерьма, как Андрей, или просто голод бедного студента. Голос в голове я как всегда не слушала, он уже заранее знал, что ничего хорошего меня не ждёт, а я снова делала ему назло, не зная, что Штыря забрали в армию из-за Андрея, не подозревая, во что вляпываюсь. Впрочем, глупо искать оправдания глупым поступкам. На самом деле мне всё было прекрасно известно. Стоило только вспомнить хотя бы тот вечер со спусканием директора с лесенок или с изнасилованием больной матери Алёны, а в довершение — подслушанный разговор в новом доме Андрея, плачущую девицу (сколько их потом ещё было!) — и всё встало бы на свои места, я бы ни за что не согласилась. Нет, дело даже не в том, что Андрей стоял около дорогой (во всяком случае, дорогой для меня) машины, что в памяти больше всплывала взрослая и крутая Алёна в дорогих шмотках, что безумно понравился их дом, который они называли дачей. Дело в том, что свободу больше никто не ограничивал: родителям по телефону можно было сказать всё что угодно, написать Штырю, что у меня всё отлично, не составляло труда, да и писать на тот момент пока было некуда. Всё время мне кто-то говорил, что именно я должна делать, что читать, как говорить, во сколько приходить домой, как играть на гитаре, как писать стихи, с кем дружить, с кем не дружить. И вдруг — никакой власти больше нет, а ты не знаешь, что с собой делать, что делать с обрушившейся свободой, и делаешь то, что тебе предлагает первый встречный. Уговаривал он меня недолго. Алёна молчала и курила, подавляя улыбку. Два самодовольных ублюдка: радовались и знали, что я точно соглашусь, знали, как на всё это отреагирует Штырь, знали, как его добить, используя меня, и знали, что нужно говорить, чтобы меня потом использовать. — Штырь просил присмотреть за тобой, но ты же учишься, а другой работы у меня для тебя нет, ну, а так просто деньги давать, извини, я не Мать Тереза. Соглашайся. Там у меня всё схвачено, в тюрьму не попадёшь. Сможешь сама своё обучение оплачивать, да ещё и родителям поможешь. В конце концов, я же обещал Штырю, что помогу тебе. И так далее, и тому подобное. Сколько нужно говорить, чтобы запудрить мозг малолетней дуре? В какой обстановке? Не надо быть психологом, чтобы уметь заставить человека сделать то, что он хочет, надо быть расчётливым и наблюдательным. Упомянуть друга, упомянуть родителей, упомянуть, что деньги достанутся легко, предложить дорогих сигарет, нормальной еды, вина — ничего больше. Малолетняя дура согласится, никуда не денется — ей больше некуда деваться, она одна. Работа была простой: на вокзале стояли «бомбилы», то есть, нелегальное такси, многие были повязаны с Андреем: он крышевал их, они нас — бегунков. В любой момент, при любой опасности можно было добежать до машины, или машина сама приезжала, и уехать в безопасное место. Нас не гоняли, только шугали, чтобы мы не наглели; а наглели мы часто и бегали от ментов, только чтобы позлить. Нет, конечно, вначале было страшно, пока была не в теме, а потом стала как остальные. Как на это можно было согласиться? Куда делось всё, чему учил меня Штырь? Да никуда. Это оставалось, но где-то на задворках, для минут в одиночестве, а на первом плане была другая жизнь. Внутри же всё переворачивалось: подмена ценностей, обесценивание всего того, что было дорого, чёрствость, грязь. Сначала было страшно, потом привыкла, к концу месяца — понравилось: деньги всё компенсировали. Переступить через себя, свои принципы, привычки — очень легко, а вернуться обратно — это уже другой вопрос. Было нас трое: я, Олеська и Заяц (настоящего имени этого парня я не помню); Олеська не ожидала меня увидеть и узнать, что мы будем работать вместе. — Вы же друзья! — как и я, она вкладывала в эти слова какой-то особый смысл, что-то вроде: друзья так не делают, друзья не могут быть такими, да разве это — друзья?! Она была старше на год, а умнее на целую вечность: видела, что меня тянут на дно, пыталась некоторое время выбить дурь из башки, говорила, чтобы я отказалась от этой работы и спокойно жила, но через три дня сдалась и стала моим проводником в болото. Незаметно передать, разбодяжить, расфасовать на ходу, стоять на месте как ни в чём не бывало или куда-то идти, но оставаться всё так же на вокзале, запоминать лица, смешиваться с толпой, оставаться незаметной — это тебе не лекции по истории культуры слушать, это тяжелее, чем выучить склонения по латыни, и это куда интереснее пресных экскурсий, которые всегда хотелось пропустить. Разумеется, эти двое были наркоманами, и Андрей им не доверял: они его хорошо накалывали, но поймать он их не мог, потому и появилась в их коллективе третья — Эля. Однако тут Андрей просчитался: стучать на этих двоих я не собиралась, считая, что все их махинации с разбодяживанием — не моё дело; более того, они и меня научили обманывать и толкать полную шнягу. Итого: Олеська и Заяц за свою работу получали две-три дозы, а я деньги, которые прибавлялись к навару на вокзале. Можно было остановиться, потребности у меня были никакие: я могла купить любых сигарет, кофе, одежду, могла снять квартиру, но — никто не остановил, а своей головой я пользоваться не умела. Сессия кончилась, несмотря на то, что я пропустила всего пару недель занятий — сдала я её кое-как. Нужно было ехать домой. Нужно было… Ехать. Позвонив родителям, я сказала, что устроилась на работу в магазин. Если бы они отреагировали как реагировали всегда — ничего бы не было, я бы спокойно собрала вещи и уехала бы домой. Сжимая трубку телефона, пытаясь погнуть провод-пружинку, я ждала совершенно других слов, других эмоций, которые меня остановят, однако в трубке прозвучало: — И хорошо, молодец, что нашла работу! Ты хоть на выходные приедешь? — мама действительно была рада. Ещё бы: дома шаром покати, высылать половину бабушкиной пенсии мне — обречь себя на голодное существование, отцу не выдавали зарплату третий месяц, но обещали всё отдать, как только, так сразу. — Не знаю, мам. Работы много, — ответила и положила трубку. Взрослым становишься не по окончанию школы, не лишившись девственности и не уехав в другой город, взрослым становишься, когда начинаешь врать родителям, что у тебя всё хорошо, находясь в полной заднице. Жить мне было негде, с общаги нужно было валить. Квартиру Штыря заняли новые квартиранты, снять свою — я даже не представляла, как это делать; жить с Олеськой, какой бы подругой она бы мне ни была, в любом случае она оставалась для меня мерзкой наркоманкой. Парадокс. Ирония. Потому в скором времени я поделилась своей бедой с Андреем, он ведь что-то обещал Штырю. — Ну-у-у, живи здесь, — неопределённо ответил тот и исчез, а я бросила сумку и ушла на работу. Вечером у меня появилась своя комната на первом этаже; на втором вечерами продолжались вечеринки, доходящие до оргий, но для меня они некоторое время оставались безобидными. В принципе, ничем не отличалось от жизни в общаге — я запиралась в своей комнате, до поры до времени, и занималась своими делами: включала музыку, подцепив к магнитофону наушники, и читала или тупо валялась на кровати. Вывести в люди меня пытались не раз, но Алёна быстро отступала, а Андрей вообще не вмешивался в моё существование в его доме — пожалуй, нереально благородно с его стороны. Утром я уходила на вокзал — мне там нравилось: люди, толпа, шум, кто-то куда-то уезжает, кто-то наоборот. Олеська и Заяц постоянно ждали меня на скамейке около входа с горячим кофе и каким-нибудь бутербродом. Фаст-фуд тогда только-только зарождался. На работе Олеська выглядела бесцветно: чёрная или серая одежда, на голове у неё всегда была либо кепка, либо вязаная шапка (причёску она делала только на вечеринки), её невозможно было разглядеть в толпе, а пока она не начинала говорить, нельзя было сразу понять кто перед тобой: парень или девушка. Заяц был из тех, кого вообще невозможно заметить: низкого роста, очень низкого, его можно было бы принять за ребёнка, если бы не широкая спина и состарившиеся лицо; ему было двадцать два на момент нашего знакомства, но выглядел он на все тридцать пять. — До торговли накротой он в Чечне побывал, — рассказывала Олеська, и этого было достаточно, чтобы с сожалением смотреть на Зайца, уступать, делиться. Ни я, ни Олеська не знали, что всё это — пиздёж: в армии Заяц никогда не был, ничем не болел, только много курил, каждый вечер бухал и кололся, так что утром нас встречал синюшный зомби. Олеська об этом уже никогда не узнает, а Заяц никогда не узнает, что мне всё известно: никто не выжил. Олеська не нравилась Алёне, а Заяц слишком много жадничал и передозировался. Вечерами, до моего переезда к Андрею, мы с Олеськой вместе уходили в общагу, а иногда оставались на вокзале часов до трёх утра. Компания наркоманки, которая без мата не могла и двух слов связать, — меня более чем устраивала, я даже сравнивала её с очкариками Штыря и считала Олеську умнее их всех вместе взятых. В самом деле, что может будущий профессор каких-то там никому ненужных наук по сравнению с Олеськой? Только зачитать мораль, сообщить нам, как это асоциально, что мы разрушаем себя как личности, идём к деградации, плюём на духовность. Может быть, проведёт конференцию на тему нашего существования, со своими коллегами. Они все его выслушают, изобразив умные и серьёзные лица, сделав вид, что эта проблема их действительно волнует, а потом закусят эту проблему бутербродами, запьют чаем, разойдутся по домам, отметят про себя, что о проблеме надо говорить открыто, не скрывать её от остальных. Попытаются всё систематизировать в своей голове, найти очередной научный подход. В итоге: тешить своё самолюбие тем, что кто-то это всё одобрил и, возможно, даже наградил за активную деятельность и неравнодушие к проблемам современной молодёжи. А проблема никуда так и не денется. Да и не проблема это вовсе, а личный выбор. Возможно, раньше, как и я, Олеська жалела о том, что жизнь сложилась именно так, но на момент нашего знакомства: она радовалась этой жизни, считала себя счастливой, нисколько не жалела о том, что живёт именно так, а не иначе. Вот такая параллель: где-то наверху будущие специалисты, желающие забраться ещё выше; лекции по истории всего на свете, разговоры со Штырём о чём угодно, а внизу: обычная, самая обычная жизнь с естественным отбором, где есть только одно желание: выжить. Разве же люди — не звери? Собаки, свиньи, тёлки, овцы, котята… После переезда к Андрею отношения с Зайцем и Олеськой стали натянутыми: до них вдруг дошло, что я запросто могу сдать; потому утренние встречи, которые раньше сопровождались идиотским традиционным анекдотом от Зайца и часовыми заседаниями на скамейке, внезапно превратились в холодную формальность. К тому же, многое в то время изменилось и во мне самой: из тихой зашуганной, вечно кем-то опекаемой девочки я превращалась в… чёрт знает кого. По манере разговора я ничуть не уступала Олеське, единственное, что нас отличало: я так говорила только в их кругу, а она всегда и где бы ни была. Наехать на каких-то лохов или лохов-одиночек, которые вдруг решали занять нашу точку на вокзале, — не составляло никакого труда; мы даже соревновались в этом иногда: кто кого и как прессанёт. Прессовать пытались и нас, но мы были под защитой злых дядей-таксистов, а если это не помогало — нас тупо увозили и устраивали уже другие разборки. Так или иначе, когда я переехала жить к Андрею, он в один вечер спросил: не приставал ли к нам кто-нибудь? — Да нет, всё гладко, — ответила я, не зная и не понимая, к чему такой вопрос. — Купи себе нож, — сказал Андрей, когда я уже собиралась уйти к себе в комнату. — А лучше волыну, — тут же добавил он, но уже тихо. Наутро я потащила Олеську в магазин, сказав, что мне нужно купить нож, потому что так посоветовал Андрей. — Зарезать нас сказал тебе? — и такая реакция меня… нет, «обескуражила» — это я теперь так могу сказать, в то время максимум — «я из-за этого чуть не охуела». — Чё ты гонишь? — я пыталась отшутиться, но Олеська даже глазами не улыбнулась, она реально думала, что покупка ножа — это верная смерть для неё и Зайца. Наезжать начали вдвоём, тут я и узнала все их домыслы и опасения: — Вы же друзья, — слово друзья она пальцами взяла в кавычки, — он тебя к нам приставил, чтобы ты на нас стучала! Ты получаешь деньги, а с нами товаром рассчитывается! Ещё и живёте теперь вместе! Ты нас за лохов держишь совсем?! И всё в том духе. В этот момент мне действительно не помешал бы нож: меня буквально прижали к стене два обдолбанных торчка, и если справиться с одним можно было бы и плевком, то Олеську я побаивалась. — Только запомни, — говорил Заяц, смотря на меня снизу вверх, но говорил так, что запомнить пришлось на всю жизнь: — ты нас уберёшь, а он потом тебя уберёт. Он же лучшего друга своего убрал — сначала на нары хотел его кинуть, а потом тупо к друзьям своим в Чечню отправил. Пушечное мясо! — Какого ещё друга?! — после вопроса, который я задала в исступлении, до меня тут же дошло: речь идёт о Штыре. — Ты про Штыря говоришь?! Заяц был не в теме, да и про друга он сказал случайно, потому что только об этом и знал — это был единственный аргумент, которым он хотел меня задавить. В теме была Олеська. — О, ты и Штыря знаешь! — Олеська вновь была удивлена, хотя при первой встрече я ей рассказывала, что мы с Андреем знакомы чуть ли не с детства. — Он мой друг. — Да ты определись уже: кто твой друг?! — Олеська истерически захохотала, видя, что я ничего не знаю и не понимаю. — Один доставал, другой продавал, но продавал для какой-то элиты, а потом ему всё это надоело, и он решил выйти из дела. Мол, негоже ему, будущему профессору, такой хернёй заниматься. Андрей бы, может быть, и понял, но тот начал его лечить: давай, мол, и ты бросай, а то за наркоту парни вон гибнут, — она мотнула головой в сторону живого Зайца. — Ясен пень: Андрюха его послал, а потом сдрейфил и решил вообще убрать его нахер: сдал ментам, а у того папаша… Штырь брал каннабис для своих очкариков, но те так грамотно употребляли, что я ничего даже и не замечала всё то время. Стало так хреново, что я сползла по стенке: вот почему они так спокойно друг с другом встретились первый раз. Вот почему Штырь никак не отреагировал на произошедшее со мной в доме Андрея. Меня эти мысли так затянули, что в глазах стало темно; очнулась я только в зале ожидания, и первая здравая мысль, которая посетила меня за весь тот месяц: «Отсюда надо выбираться». — Ты чё, тоже подсела? — но мысль перебила Олеська, когда поняла, что я пришла в себя. — Я вас всех ненавижу, — ответила я, поднимаясь с места, но всё ещё находясь в коматозе. Эти двое были не виноваты. Мне было плевать. Они могли бы сделать ставку, как делали это всегда: за сколько минут Элька загасит вон того хмыря? Ставлю всё, что у меня есть, и даю ей пять минут! Сколько бы они поставили, если бы поняли, что я собираюсь вызвать на разговор Андрея? Выйдя на улицу, я поняла, что у меня чудовищно болит голова, а солнце уже выползло так, что вновь ослепляло и делалось от этого только хуже. От наркотиков я решила избавиться. Такая идиотская форма мести: не буду я больше торговать и другим не отдам, и вообще — пропади оно всё пропадом! Словно от того, что я их выбросила в урну, мне стало легче. На самом деле — нет. Я не знала, что делать дальше, потому решила отправиться в магазин и купить, наконец-то, чёртов нож. Магазин от вокзала был достаточно далеко: нужно было пересечь площадку, где останавливались автобусы, а потом перейти через дорогу. Всё было бы хорошо, если бы я вдруг не ощутила панику в толпе. Взглянув впереди себя, я увидела, парня, от которого все почему-то шарахались. Бомжеватый прикид. Нет, очень бомжеватый прикид: какая-то роба, надетая поверх пуховика, вязанная грязная шапка и лицо... Как будто оно не сформировалось в утробе матери — слишком вдавленное, ни глаз, ни носа, ни подбородка не наблюдалось (но они были) — одна сплошная кожа. На мгновение мне даже показалось, что у меня из-за стресса галлюцинации начались или я втянуть при фасовке успела. Однако парня видела не только я, но и другие, и если эти другие — бежали от него, то я почему-то стояла и спокойно смотрела, как он ко мне приближается. — Козлина! Спидозник хренов! Кровью всех пачкает! — услышала я, наконец-то, и внутренний голос скомандовал: «Беги!» Но когда я его слушала сразу? Пока я не увидела, что у приближающегося ко мне, рука действительно в крови и обмотана бинтом, я стояла не шелохнувшись. Не знаю, игра воображения это была или он действительно улыбнулся очень довольно, во все зубы, когда увидел меня, стоящую в ступоре, да только именно это меня и разбудило — я сорвалась с места, но явно не туда, куда побежал бы любой нормальный человек. Я побежала на него, оттолкнула его в сторону, переоценивая свои силы, и собиралась бежать дальше… И тут мне помешала толпа: пришёл какой-то автобус, и народу стало слишком много. Меня закружило в этом потоке людей, я пыталась вырваться, чтобы понять, в какую сторону бежать от того сумасшедшего. В какой-то момент его лицо мелькнуло в этой толпе. Люди орали. Мне хотелось скорее вырваться куда-нибудь на свободный клочок земли. Снова мелькнуло лицо сумасшедшего. — Элька! Сюда! — Олеська прыгала на скамейке и размахивала руками, чтобы я наконец-то её заметила. Расталкивая людей, я рванула к ней, но передо мной как из-под земли возник этот парень. Он выдохнул мне в лицо, всё так же скалясь, а я тут же отвернулась, старясь почему-то не дышать. Снова оттолкнула его от себя и побежала, надеясь, что теперь уж точно спасена. — Быстрее, быстрее! — Заяц кричал громко, срывая голос. — Не уйдёшь! — сумасшедший меня остановил и тут же развернул к себе лицом. Инстинкт самосохранения — довольно странная вещь и работает непредсказуемо. Вместо того чтобы снова оттолкнуть от себя этого ублюдка, я в него вцепилась, каким-то образом оказалась сзади него, и двумя руками зажала его голову, прижимая к груди так, что почувствовала как его кости хрустят. Почувствовав, что он обмяк и больше не сопротивляется — отпустила и побежала к своим, Зайцу и Олеське. — Я его убила! Бежим отсюда! — то ли радуясь, то ли просто констатируя этот факт, я обоих схватила за руки и повела за собой к уже готовой отвезти нас машине. В салон я влетела на заднее сиденье, машина сорвалась с места. В этот момент до меня дошло всё, что случилось: я убила! Меня затрясло, как при лихорадке и началась истерика: то ли смех, то ли плач. — Чё это было-то?! — Заяц сидел на пассажирском, рядом с водителем, который сам ничего не знал и не мог толком ответить. Олеська сидела рядом со мной, приговаривая «успокойся-успокойся», но меня продолжало колотить, я не верила в то, что случилось. — Тихо, тихо… На, вот, покури, — папироска «Беломора», в которой табака уже не было, едва не выпала из трясущихся рук. В итоге Олеська сама её прикурила и передала мне. Первое убийство, первый косяк — для одного дня было слишком много, но впереди был ещё вечер, перечеркнувший окончательно всю мою жизнь на ближайший год. Двадцать девятое мая. Котятам по семь-шесть лет, они готовятся пойти в школу осенью, а у их будущей классной руководительницы, у которой они потом будут жить, снесло крышу окончательно. Таксист привёз нас к дому Андрея. Шалман уже собирался, очередная попойка набирала обороты, когда мы вошли в дом. К своему несчастью, мы сразу же встретили Алёну, которая в одно мгновения рассвирепела, увидев, что я с собой привела ещё и Зайца. Вход для Олеськи был свободным. Объяснить она нам толком ничего не давала, пока на её визги не вышел Андрей. — Ну, убила и убила, — заключил он, когда мы ему всё рассказали. — Идите наверх, оттянитесь. В самом деле переживать было не из-за чего: вокзал принадлежал Андрею, камер на вокзалах тогда ещё не было, менты были куплены. Кого я убила — всем плевать, каждый день кто-то кого-то убивал. Нужно было принять душ, прийти в себя и идти спать, но меня хорошо накрыло в машине и ещё лучше — когда я из неё вышла, потому я последовала совету своего злейшего друга: пошла наверх, решив перепробовать всё. Абсолютно всё: все напитки, все наркотики, всех мужиков. Прежней Эли больше не было, в тот вечер она сдохла.Сабля
«Мне придётся уйти из дома, — думала я, смотря на спящую Китю. — Или убить ещё и эту дуру, а потом всех остальных… А что дальше?» Китю не беспокоило ничего: она спала так, словно убивает каждый день, а потом живёт дальше, до следующего убийства. Что на нас нашло? С чего мы вообще вдруг решили убить эту Мисс? Ну да, она мне не нравилась; да, она виновата в том, что наш дом рушится на глазах: умер Мент, ушли Снег и Вена, Вий и Шатун какие-то загруженные, Шаман вот-вот окончательно спятит, ещё этот Лысый в довесок… Нет, нет, я думала, что её надо убрать, выгнать, но я не хотела её убивать! Самое страшное случилось, когда мы все разошлись: её лицо встало перед внутренним взором, и я не могла избавиться от этого видения: начала тереть глаза, готова была бить себя по голове, лишь бы она исчезла! Но ничего. Пришлось идти к Ките. Когда я последний раз приходила к ней вот так? Это было ещё в школе, пока она была нормальной и не загонялась так по рисованию, как сейчас. — Страшно, — сказала я, когда она открыла дверь и непонимающе взглянула на меня, а я готова была смотреть на неё во все глаза, лишь бы из головы исчезло лицо Мисс. Китя отрубилась сразу, а я надеялась на разговор… Пришлось втыкать в потолок, а потом смотреть на нее, так как Мисс и не думала выходить у меня из головы. Тем не менее, я уснула, и даже кошмары меня не мучили — просто провалилась в сон, а потом этот грохот внизу разбудил. Мы едва переглянулись, даже сказать ничего друг другу не успели и вылетели на лестницу, ожидая всеобщей истерики, но вышло так, что… — Вий уходит. Навсегда, — сказала Эля, когда мы зашли с Китей на кухню. — Ну, сейчас я ему устрою! — заявила Китя, и мне на мгновение даже показалось, что она снова стала нормальной: наехать на Вия — когда-то было в её духе. Не прошло и полсекунды, как громыхнуло второй раз — на веранде. — Она его убьёт! — почти завопил Шаман и выскочил из кухни, а я следом за ним, оставив Элю. И снова неожиданность — явление Дыма. Как он вообще здесь оказался?! Хватило наглости прийти после всего того, что сделал?! Однако появилась Эля и увела его на кухню. «Она его убить в одиночку решила?!» — пока я задавалась этим вопросом, ожил Шаман. Меня бросило в дрожь, как только он заговорил про Мисс, и окончательно заколотило, когда Вий открыл дверь и замер на пороге. Хотелось сорваться с места и бежать. Без оглядки, ничего не объясняя. — Ой, как хорошо, что вы все здесь! — когда прозвучал её голос, я решила, что окончательно спятила от собственного страха. Китя внезапно появилась рядом и, вцепившись в руку, потащила меня в сторону. — Так и знала, что мы промахнулись! — прошипела она, радостно сверкая глазами. — То есть? — Мы же в умат были! — продолжала она. — Как я рада… Нет… То есть — да… Дальше пошёл какой-то бред, под который я пыталась быстренько вспомнить, как мы душили эту выдергу, но ни фига не вспоминалось. Да как вообще можно было промазать подушкой мимо головы?! — А где Эля? — тем временем Мисс вышла к нам, попутно спросив у Кити сигарету. Теперь мы все сидим в комнате Шамана и рассказываем ей о том самом Дыме, с которым Эля заперлась на кухне. Чую, что день обещает быть странным. К счастью, хотя бы Вий с нами и никуда уже не уходит.