Эля
В глазах котят я сейчас та ещё сука: ненависть возросла, стала выше любой башни, шире земного шара, она разрывает их на куски больше прежнего. Сказочка для Вия, которую он им пересказал, — только половина удара. Простите, ребят. По-другому было нельзя, иначе вы убьёте меня раньше, чем я успею отомстить, а рисковать вами я просто не могу: успела привязаться. Это не внезапное благородство и попытка очистить карму, совесть от всего того, что я сделала до сегодняшнего дня; это единственное мудрое решение за всю мою грёбаную жизнь — ни больше, ни меньше... Какой же бред! В чем мне не занимать места, так это в любой драме — могу сотворить её на ровном месте. Андрей был прав: я переигрываю в собственной игре, а в итоге — не знаю, как выкрутиться, чтобы остаться с чистыми руками, и вляпываюсь в дерьмо по уши. Вот и в тот вечер, когда я должна была купить товар у мелкой барыги, а Андрей должен был её благополучно сдать ментам — началась наша вражда, из-за которой пострадали все, кто был мне дорог. Эля вдруг решила, что живёт неправильно, находится в каком-то дурмане и так жить она больше не должна, потому и перевернула всё с ног на голову — тупая сука. С одеждой я не заморачивалась, как и просил мой заклятый друг, но, смотря в зеркало, понимала, что скорбь по подруге-наркоманке берёт верх: замызганная серая куртка, вязаная чёрная шапка, натянутая чуть ли не на глаза, старые джинсы, драные кроссовки — Олеська выглядела примерно так, когда мы виделись с ней в последний раз. Закурив, я вышла из комнаты в коридор. Это сейчас нельзя, а в наше время всем было плевать — хоть стреляйся у всех на виду, никто тебе слова не скажет — полная свобода и независимость. Если и тот день окрасить драматизмом, то сами стены того коридора, вся серая обстановка, все эти уставшие и измученные лица, которые я встречала на своём пути, предупреждали только об одном — это конец. Режиссёры обыгрывают такие ситуации под плаксивую мелодию: герой идёт, всё ему нипочём, он готов отречься от самого себя, лишь бы получилось по справедливости, и все (даже незнакомые ему люди) смотрят на него так, словно понимают: он идёт на верную смерть, но так надо, так будет правильно. Нихрена у меня правильно не было. Мы заехали в какой-то переулок: ни дороги, ни каких-либо опознавательных знаков, полуразрушенные частные дома — натуральное захолустье. Андрей сказал, что я должна дойти до какого-то дома (я его узнаю сразу), позвать хозяйку и купить хотя бы травы. Всучил мне деньги, которые выглядели как горсть мелочи, и выпроводил из машины. Место было незнакомым, с хозяйкой того дома я никогда не встречалась раньше и, тем не менее, живо представляла картину расправы: вместо покупки — убийство, вместо возвращения к Андрею — бегство. А что дальше? — меня это не интересовало. Главное было сделать, а потому уже сожалеть или радоваться. Жёлтый обшарпанный дом с вроде бы синими наличниками на окнах — выглядел как очередной притон натуральных русских нарколыг: с атмосферой подвала, заброшенности и разрухи; я даже ожидала, что выйдет ко мне какая-нибудь синюшная баба, спросит: «Чо надо?» – ничего не поймёт, я её спокойно убью… может быть, вернусь в машину… может быть, убегу… В кармане я нашарила свой складной ножик с крокодилом на рукоятке, хотела было его раскрыть, да так и держать в руке, но меня уже ждали. Подобие Алёны – только волосы крашенные в нереально чёрный цвет, в тёплой водолазке и косухе — вышла мне навстречу. — Ты ко мне? — она чавкала, жуя жвачку, ей хотелось посмотреть на меня сверху вниз, но мы оказались одинакового роста. — Походу, — намереваясь нарушить все планы Андрея, я одарила девицу оценивающим взглядом, прошла вперёд, к её дому. — Ты себе или кому-то? — девка меня тут же догнала, вышла немного вперёд, видимо, хотела договориться на берегу, но я не собиралась останавливаться и проходила во двор. — У тебя для девушек скидки, что ли? Пока я огрызалась и попутно осматривалась, считала про себя: вот сейчас, сейчас развернусь и ударю ножом. А куда бить? Надо попасть по шее, чтобы эта овца не заорала, чтобы никто не прибежал на помощь. Знаю, Вий примерно так же грохнул Мышь. Надо убить, а ты никак не решаешься, руки потеют, и где-то фоном, совсем бесцветно, в голове существует картинка «как будет, если ты этого не сделаешь» — если не убьёшь; и чем больше ты оттягиваешь момент нападения, тем ярче становится эта картинка, а голос (уже не твой) в голове требует: «Убей, убей, сейчас, сейчас!» В этот момент тебя разрывает на части. В этот момент ты как никогда понимаешь, что в тебе одном есть два человека: добро и зло, а тебе остаётся выбрать чью-то сторону, или один из них сделает это за тебя: ты либо опустишь руку, либо занесёшь её и больше не остановишься; при этом и тот, и другой — дадут тебе насладиться моментом. С псевдо-спидозником так не было: я просто защищалась, сама не знала, что делала — это всё внезапно, а первое убийство я пыталась представить и боялась его совершить. — Проходи, — девчонка меня всё же обогнала, открыла дверь в своё убежище и, не задумываясь, сама прошла вперёд. «Сейчас!» — может быть, эта мысль мелькнула, может, её и не было вовсе, но именно в это мгновение торговка стала моей жертвой. Схватив за волосы, я уже намеревалась ударить её мордой об стену, но она вдруг вцепилась мне в руку, пытаясь освободиться, и закричала… Чем я только думала? Силы у нас оказались неравными: до того дня меня никогда вот так профессионально не били по морде — ей было плевать на клок волос, который остался у меня в руках, она вырвалась, тут же ударив меня так, что я не устояла на ногах. Дома она, разумеется, была не одна… «Разумеется», — это дошло намного позже, когда на её крики в полутёмном коридоре появилось два мужика. Полутёмный коридор моментально стал для меня камерой пыток: я долго не могла отключиться, хотя мечтала уже только об этом; мысли спастись, сбежать, выжить — покинули уже в тот момент, когда один из её заступников пнул меня в живот. Сознание я потеряла позже, когда меня взяли под руки и куда-то потащили. — Совсем нюх потерял?! Я те чё, бык театральный?! Твоя курица базар подняла, а ты за него не отвечаешь?! Ты хоть понимаешь, что за это отвечать придётся по-взрослому?! Прессовали Андрея — это я поняла сразу, едва пришла в себя, но открывать глаза и возвращаться в тот ад, который я сама же и создала, желания никакого не было. — Это не моя тёлка, я тебе, блядь, десятый раз повторяю: я к вам сам ехал, и в душе не ебу, кто это такая! Борзый голос Андрея дал понять, что с самим Андреем всё в порядке, а вот у меня ломило в затылке, болело всё лицо, да и пошевелиться я боялась — вдруг что-то сломано. — Проверим, твоя она или нет?! У меня были доли секунды, чтобы окончательно прийти в себя, но как только меня, как котёнка, подняли за шиворот с пола, я снова едва не отключилась. Увидев рассвирепевшее лицо Андрея, я закрыла глаза, не желая верить в происходящее. — Да его это баба, я её сразу узнала. Слова девчонки, на которую я пыталась напасть, дали понять, насколько я ебанутая: местных «бегунков» знали в лицо; в тот же момент вспомнились слова Штыря об Андрее: тот обещал добраться до малолетки — вот и добрался, специально подставил, ему оставалось только убедить, что я с ним никак не связана, и свалить. Поэтому вместо того, чтобы смириться со своей участью, я решила действовать: если он решил, что мне пора сдохнуть, то сдохнет вместе со мной. Собрав последние силы, я засмеялась, как только смогла, но на смех это мало было похоже. — Решил от меня избавиться? Теперь я — не твоя баба? — стоило мне это кое-как произнести, как меня снова отправили на пол. — Ну, чё, козёл?! — тот, кто всё это время держал меня, ринулся к Андрею. — А ну стой, — но тот как-то спокойно и самоуверенно отреагировал на то, что его собирались уж если не убить, то избить; и, подняв голову, я поняла почему: у него был ствол. Рассчитывая, что начнётся перестрелка и я либо сбегу, либо подохну, я пыталась найти в себе силы, чтобы встать, и выжидала этого момента; а они, как назло, все замолчали. Андрей жестом указал этим мужикам на место рядом с их тёлкой — им защищаться почему-то было нечем. — Ты сейчас уйдёшь, но мы же тебя найдём, — говорил Андрею один из них, медленно проходя по комнате. — А я тебе не сифилис, чтоб меня искать: придёшь – и поговорим, — проходя ко мне, отвечал он. — Вставай, — и Андрей протянул мне руку. Вышли мы молча, было уже темно и, наверное, прохладно, но колотило меня не от холода, а от того, что пошли отходники: я начала понимать, что сделала и чем всё это закончилось. Андрей усадил меня на заднее сиденье, закурил, включил музыку и только после этого завёл мотор — давал понять, что ничего не боится, а я это принимала на свой счёт — теперь мне точно пиздец. — Я не знаю, чё там у вас произошло, но учти: если они сказали правду, я это так не оставлю. Лучше сама скажи, я всё пойму, — уже когда мы выехали на трассу, заговорил он, убавив музыку. Говорить мне не хотелось, как и умирать, поэтому через силу попросила сигарету. — Я думала, ты меня кинешь, — объясняться я начала из-за того, что всё-таки Андрей превзошёл все мои ожидания: мог ведь свалить, оставить, не защищать и не вытаскивать. Он понял, что я говорю о том моменте, когда меня подняли на ноги и хотели проверить — с ним я или нет. — Если бы хотел, сделал бы это не так: меня бы там не было, — он меня только дурой не назвал, а во всём остальном говорил чистую правду: кинул он меня потом по-другому, и его там не было. — Что бы они ни говорили… — я сдала назад и начала врать: на меня напали, как только завели в дом, напомнила ему тут же, что баба меня сразу узнала: он это слышал, что ничего мне не объяснили – просто завели и начали бить. Врала я уверенно, словно всё так и было — трудно было не поверить. — Блядь, так и знал! — и он сделал вид, что поверил: я же на тот момент ещё была своей, а значит, говорила правду. — Не надо было тебя брать, — добавил он после молчания и снова врубил музыку. Он нервничал, а я на тот момент даже не представляла, как его подставила и что моё враньё случайно перевернёт всю его жизнь. Мы приехали к нему; в общагу в таком виде, в котором я тогда была, меня бы, конечно, пустили, если бы я или Андрей заплатили, но сплетен потом было бы не миновать — мы это оба понимали. Моя комната в его доме так и оставалась моей, я сразу же ушла к себе, не желая слышать охов и ахов Алёны, отвечать на вопросы братвы Андрея и тем более подниматься наверх. Пусть он сам обо всё рассказывает — с меня, мол, хватит. Тем не менее, Алёна позже появилась в моей комнате. — Как это на тебя напали? У нас с ними мир. Она же тебя узнала. С чего это вдруг? — эта стерва была куда умнее, потому и начала наезжать с порога. — Слушай, я не знаю, кто это и какого хрена они меня избили. Андрей попросил — я поехала; всё остальное произошло в считанные секунды, — я уже лежала на кровати, скрючившись от боли, и мне не было никакого дела до её наездов: если в мою ложь поверил Андрей, то оставалось убедить только его бабу — и дело сделано; но то была Алёна, а не просто тёлка очередного братка. Она опустилась ко мне на кровать, заставила повернуться, но вместо этого я подскочила и готова была защищаться. Увидев мою реакцию — Алёна едва не засмеялась. — Смотри, а то твоя подруга прокатилась с Андреем пару раз — и её нашли на трассе с проломленной башкой, — она довольно улыбалась, напоминая мне об Олеське — только полный идиот мог не понять, что она и есть причина смерти моей подруги-наркоманки. — Вы ему нахер не сдались, а вот работала бы на меня — проблем бы не знала: и потрахалась, и заработала, и никто бы не избивал — у меня для каждой есть охранник… — Уходи, — не было сил ей ответить и тем более ударить, а хотелось именно этого: избить эту тварь до полусмерти. — Ох, какие мы злые. Алёна поднялась с кровати и, застучав каблуками, направилась к двери; от неё пахло дорогими духами, на ней было крутое по тем меркам платье, она была с причёской, накрашенная — полная противоположность мне; и будь я на тот момент снова безмозглой маленькой Элей — повелась бы на это в два счёта. Не повелась. Повели. Утром я проснулась рано, но проснулась — это громко сказано; я не спала всю ночь, сходя с ума от боли: казалось, что мне отбили все внутренности. В доме было тихо, я вышла из своей комнаты и направилась прямиком в кухню, зная, что там, в шкафу, есть аптечка — мне нужно было обезболивающие, я больше не могла терпеть. В кухне, к моему удивлению, оказались Валик и Олег, я даже вздрогнула, увидев их за столом; но быстро нашлась и принялась копаться в аптечке. — Это тебе не поможет, — заговорил Валик. — Лучше вмажься. — Иди на хер, — слушать того, кто был у Андрея на побегушках — было не в моих правилах, я их всех посылала, и меня не трогали, но я не знала, что Олег и Валик работали вовсе не на Андрея. — Ты старшим-то не дерзи, — в разговор вступил Олег, и меня это начинало накалять, но я решила не отвечать и просто найти анальгин, а потом свалить с кухни. Глупо было думать, что Алёна просто так приходила в комнату и ничего после этого не последует. Меня ударили по голове; по и без того больной голове. Кто это сделал — не знаю, в любом случае они уже оба сдохли. Когда пришла в себя, не понимала, что со мной происходит и где я нахожусь: большая кровать с шёлковым бельём, ватная голова, большое зеркало напротив кровати, я в пеньюаре и халате, а ещё — очень сильно хочу пить. Огрели по голове, накачали наркотой, увезли в шлюшарник Алёны; Андрею сказали, что я уехала в общагу — идеальное преступление, ему ведь как раз было не до меня: я развязала войну на районе, и это нужно было разгребать. Кричать и звать на помощь — было бесполезно, меня никто не слышал до определённого момента. До самого обеда. В это время замок в двери щёлкнул, дверь немного приоткрылась и появилась светлая голова с испуганным лицом. Марго. Громкое имя для маленькой девочки-дауна, которая разносила шлюхам еду и наркотики, ничего не говорила, появлялась и исчезала. Наверное, благодаря тому, что мне её стало жаль больше, чем себя, мы смогли поговорить; для остальных, как выяснилось позже, она была немой. — Хоть кто-то, наконец-то! — я отреагировала слишком громко, едва не напугав её, но ей было не привыкать, потому немного помедлив, она прошла в комнату с подносом в руках. — Где Алёна? — мне не было никакого дела до еды, я хотела выбраться из того дерьма, в которое меня тянули, но Марго пропустила этот вопрос мимо ушей и молча выставляла еду на тумбочку: салат, сок — от жирных шлюх прибыли мало. — Слушай, а какие-нибудь таблетки есть? У меня ужасно болит голова: меня по ней ёбнули и привезли сюда! Закипая от злости, понимая, что даже если убью беззащитную девчонку, вряд ли смогу сбежать, я пугала её ещё больше: она вцепилась в пластиковый поднос и стала пятиться назад, не спуская с меня глаз: вдруг я её ударю. Внутри что-то сжалось. Светловолосая, лет тринадцати, напуганная даже не тем, что происходило в моей новой комнате, а тем, что происходило в доме, — она что-то резко изменила во мне, я даже опустилась обратно на кровать, смотря на неё и не понимая, как она вообще оказалась в этом месте. — Слушай, можешь забрать всю еду, — почему-то подумав, что её совсем не кормят, пыталась договориться я. — Можешь мне вообще её не носить, съедать сама, только помоги мне, ладно? — У меня нет ключей от выхода, они у Олега, — когда она заговорила, в её глазах, казалось, мелькнуло какое-то сожаление: рада бы помочь, но не могу; да только никакого сожаления не было — это я так хотела её видеть, чтобы хотя бы дурнушка меня пожалела и что-нибудь придумала, помогла мне выбраться. Сколько таких как я она видела, сколько из нас всех предлагали ей обменять еду на свободу? Это сейчас в проституцию идут добровольно и называют это эскорт услугами, а в наше время туда по большей части затягивали. Хотела выбраться, а попала на самое дно. Барьеры внутри себя переступать оказалось не так уж и сложно, тебе просто становится любопытно, что с тобой произойдёт дальше, и хрупкие картонные стенки внутри тебя, которые только были разрисованы и выдавали себя за каменные горы, падали одна за другой, с грохотом и пылью. Грохот заглушался чужим смехом, пыль превращалась в разноцветные узоры, а потом до самого рассвета наступала тьма. Каждое утро начиналось одинаково, организм был крепким, и не было никаких последствий, кроме недосыпа. Спать хотелось чудовищно, но ещё больше хотелось забить на всё, что с тобой происходит. Первое время я сопротивлялась, а потом сама просила, чтобы меня чем-нибудь накачали. Всё было в тумане, никаких лиц, никаких голосов — ты есть, и тебя нет. Не знаю, на что надеялась Алёна, когда увидела меня спустя много лет в своём офисе. Думала, что я пришла к ней на работу устроиться или просто поговорить, но она явно забыла всё то дерьмо, в которое окунула меня с головой, потому спокойно и даже с радостью, приняла меня и пригласила в свой кабинет. Едва не сбила меня с толку своей доброжелательностью и гостеприимством, но я знала, зачем иду, вернее, за кем — новая подружка Надя, которая проворачивала все аферы в её торговой компании, или, как теперь её зовут — Мисс.Вий
Такого ареста не бывает даже в кино. Эля всё продумала, чётко себе представила и воплотила в жизнь. Пёс Сашка исходил на визг, Сабля кричала, что во всём виновата Эля, Шатун попытался оказать сопротивление, Шамана так и не нашли, Мисс билась в истерике, и только мы с Китей спокойно сдались, охеревая от того, как Эля обвела нас вокруг пальца. Спокойно стояла и смотрела, как нас складывают мордой в пол, а потом, когда Сабля начала кричать, медленно прошагала в большую комнату и включила своего грёбаного Моцарта. Значит, меня она выпроваживала не просто так — хотела спасти. Надо же, как благородно! Одно не могу понять: почему её не взяли с нами? Как она выкрутилась? Как смогла всё повесить только на нас? Сука!Эля
Меня не было месяц. Искать начали, конечно же, в универе: позвонили родителям, узнать — куда это пропала их дочь, почему не ходит на занятия, напомнили, что я вообще-то занимаю бюджетное место и, раз уж бросила учиться, могла бы и освободить его для того, кто посещает занятие ежедневно. А я тем временем, как и обещала Алёна: и трахалась, и зарабатывала, и никто не бил, а накачивали наркотой до такой степени, что становилось в принципе плевать, что и кто с тобой будет делать. Правда, иногда наступало просветление и хотелось сдохнуть, закатывались истерики, и дозу в этих случаях увеличивали, чтобы наступила полная отключка. После одной из таких отключек я проснулась у себя в общаге. Почему-то в комнате, кроме меня, никого не оказалось, возможно, мои соседки (в которых я на тот момент видела лишь жутких ботаничек и дурнушек) ушли сразу, как только на пороге комнаты показались комендант и мои родители. Да-да… У нас были двухъярусные кровати, в комнате мы жили вчетвером. В то утро я оказалась не на своей верхней полке, как обычно… Отец скинул меня с кровати — так он меня решил разбудить, а потом проорал во всё горло: — Собирай свои вещи, дрянь! Обычно я долго приходила в себя по утрам, тянула до последнего, и только минут за пятнадцать до прихода Марго вливала в себя пару чашек кофе, а потом вмазывалась и была не в этом мире. В то утро я пришла в себя моментально, но в голове начиналась война чужих голосов: — Они здесь! — Это конец! — Что они здесь делают? — А если они здесь ещё со вечера? — Они пришли за тобой! Они… Они… Когда куришь и принимаешь всякую дрянь, у тебя вдруг начинается паранойя: за тобой кто-то охотится, ты кому-то нужен, тебя непременно могут найти и… убить? Уничтожить? Да неважно что! Главное — чтобы этого никогда не случилось. Нужно было стать осторожной. Пол мог провалиться, и тебя могли схватить, узоры на обоях могли превратиться в здоровенных гадов, которые были посланы за тобой, а люди вокруг — вовсе не люди, они только прикидываются людьми, и на самом деле они чудовища, инопланетные твари, которые ждут удобного случая, чтобы тебя уничтожить… Никому нельзя верить — кругом они! Кто они? Они! Страшные они! Конечно, это были либо менты, либо клиенты шлюшарника, либо собственные глюки, но в угаре ты уже ничего не можешь различить, ты загнанное в клетку животное, всё вокруг превращается в чудовищное нечто, которое за тобой охотится. Да, в то утро я пришла в себя слишком быстро, я даже поднялась на ноги, и моё тело меня слушалось, но только не мозг. Мозг всё ещё был в другом пугающем его мире, так как, наверное, я проспала всего пару часов, а то и меньше… Как потом утверждали родители: я набросилась на них, глаза у меня были бешеными, я кричала, что они меня не поймают, а потом вдруг вырвалась и кинулась к окну… Попытка суицида, наркотическое опьянение — за такое могли выгнать в два счёта и уж тем более позаботиться о том, чтобы меня никогда не подпустили к детям, но кому тогда было до меня какое дело? Мы были в комнате одни, в окно я не выбросилась, а только разбила стекло и, испугавшись собственной крови, свалилась в обморок. Меня тихо вынесли, сказав, что вещи заберут позже, тихо увезли на квартиру к неизвестному мне тогда родственнику, и с того момента начались очередные ужасы. Если бы родители не вмешались, я бы вряд ли окончила универ, вряд ли бы дожила до сегодняшнего дня, но они… Они, скорее всего, были бы живы.Китя
Нас всех запирают в одной камере, и никто не хочет с нами говорить. Досталось только Шатуну: он сильно борзый, как сказал один из ментов. Сабля молчит с тех пор, как нас всех затолкали в машину, а потом привезли сюда. Непонятно, что это вообще; я представляла себе тюрьму как-то иначе: с допросами, регистрациями, судами, а тут: коридор, коридор, камера. Мисс сходу занимает верхнюю полку, как будто уже не впервой в этом месте и только и ждала того момента, когда нас всех заведут сюда, оставив в покое. — Я убил Мышь, — Вий начинает говорить так, словно мы снова на кухне и клеем обои. — Мисс — Мента. Сабля, ты ведь никого не убивала, как и ты, Китя, — обращается он ко мне и проходит вглубь камеры, отходя от всех нас. — За машину садить не будут, если Мисс не напишет заявление, — продолжает он, глядя на Шатуна. — Шамана вообще не нашли, — добавляет Вий, опускаясь на подобие кровати. — Эля его спрятала? — спрашивает Мисс, оставаясь на своём месте. — Когда? Она бы и не успела, — бубнит Шатун, оттирая кровь над губой. Не успела бы? Эля увидела меня на кухне, когда пришла за очередной порцией еды, которую перетаскивала с холодильника в свою комнату — она не ожидала меня там увидеть, едва не вздрогнула, но тут же нашлась и сказала, что я сегодня дежурная на кухне, после чего исчезла и больше не появлялась. Готовила я часа полтора. Парни всё это время были на улице, Мисс и Сабля разошлись по своим комнатам. Куча времени, чтобы спрятать Шамана. Когда всё было готово, я позвала Шатуна и Вия домой, потом позвала девчонок к столу, собиралась было постучать к Эле, когда все мы собрались в коридоре, и вдруг… Топот за дверью, люди в масках… — Ещё как успела бы, — отвечает вместо меня Сабля, выйдя наконец-то из своей комы, проходя к соседней полке. — Вы видели, что в её комнату даже дверь не открыли, а её саму вообще не тронули — прошла мимо, включила музыку и исчезла. Мразь! — А ваш этот… Дым, — говорит Мисс, свешивая ноги вниз, усаживаясь там наверху, — точно не родственник какого-нибудь мента? — слово «не» она произносит громче и протяжнее остальных. — Это ты к чему? — спрашиваю я, не понимая, куда она клонит. — В тюрьму так не садят, ребята, — отвечает она, усмехнувшись. — Помолчи и не разрывай мне мозг, — вмешивается Вий, — про Дыма она ничего не говорила, но… он же не просто так появился сегодня. Мы все замолкаем, ничего не понимая, только Сабле неймётся: — А ты уже сидела, что ли? — спрашивает она Мисс. — Нет, меня только задерживали и судили, а потом отпустили, я не такой лох, как вы, — выдала она и снова улеглась, давая понять, что больше ничего не скажет. Да и не надо, не до неё сейчас. Зачем приходил Дым? Почему Элю не забрали с нами?Шаман
«Вот и всё», — подумал я, когда все они ушли из моей комнаты. — Вот и всё, — говорит мне Эля, возвращаясь в свою комнату и прикуривая сигарету. Мне страшно. Зачем она это сделала? Почему оставила меня одного? Почему забрали всех остальных? Я ведь ничего не делал: сидел в своей комнате, вытащив свой сундук, собирал свои вещи, хотел отправиться в город, уйти из дома; а Эля пришла и сказала, чтобы я со всем своим хламом пришёл к ней в комнату немедленно. И я пришёл, а она вдруг отшвырнула палас на полу, подняла крышку в полу и потребовала, чтобы я спустился вниз. — Эля, я всё объясню! Не надо! — как же она меня напугала этим, я-то думал, что она меня убить решила… — Ярик, лезь вниз! Быстро! — как давно я не слышал своего имени! Эля нервничала и точно не собиралась меня убивать: с таким лицом не убивает, с таким лицом вместе идут на верную смерть. Спрыгнув вниз, я несколько мгновений ждал и Элю, но она лишь показалась там, вверху, и захлопнула надо мной потолок. Меня окружила темнота где-то на минуту, за которую я успел подумать, что вот так и погребают заживо; но внезапно надо мной зажёгся свет электрической лампочки: жёлтый и тусклый. Подвал оказался самой настоящей комнатой: кровать, стол, стул… «Как всё это здесь оказалось?» — подумал было я, но вдруг услышал приглушенный голос Мисс и пошёл на него. С ума сойти! Под этим домом есть подвал, с вентиляцией, которая ведёт наверх! Можно ведь вообще любой разговор подслушать! — Я не знаю, что это за город, — говорила кому-то Мисс. — Просто найди Алёну, пусть она позвонит мне на этот номер, — продолжала она, не зная, что я её слышу, что у стен этого дома могут быть уши. — Мисс, Сабля, идите есть! — Китя прокричала очень громко — даже я её услышал, находясь наверху между балками. Где-то забубнили Шатун и Вий; я вернулся вниз, чтобы быть поближе к выходу: может, и про меня вспомнят и накормят, но чем ближе я подходил, тем отчётливее слышал всхлипы — это была Эля. — Простите меня… Простите, мои милые…. «Кому это она? Кого она называет милыми?», — я замер, чтобы расслышать лучше, но вдруг — громкий топот, много шума… Можно было оглохнуть! Посыпались все эти «не с места, лицом к стене!»; залаял Сашка, закричала Сабля, а потом шаги по комнате надо мной — медленные и размеренные… — Она виновата! Она! Заберите её! — кричала Мисс, но крик её внезапно утонул в музыке, вместе с лаем и скулежом Сашки. «Lacrimosa» заглушала крики, шум… А потом настала тишина. Всех арестовали. Всех забрали. Остались только я и Эля. Она проходит по комнате, забирает со стола синюю большую папку, проходит к своей двухъярусной кровати. — Садись, Шаман, — устало выдыхая дым, говорит она, указывая на стул около её стола. — Я расскажу тебе настоящую историю, и только тебе потом решать: расскажешь ты это всем остальным или нет. Слушай меня внимательно, постарайся запомнить всё, что я тебе скажу. — Мне никто не поверит, — пытаюсь я прервать её, усаживаясь на стул; но Эля меня будто не слышит и продолжает: — Маленький город умещал в себе немного людей и немного домов; город был тихим и жил своей жизнью, не обращая внимания на другие города. В этом городе был дом, в котором жила бы Эля… Глаза Эли блестят от слёз, но она говорит и улыбается так, словно внезапно стала бабушкой, которая рассказывает мне сказку…