Найти во всем этом смысл

Во вторник прихожу на работу, твердо решив проявить себя с лучшей стороны. Вчерашнее мое поведение можно списать на то, что я офигел, увидев Джастина. А вообще-то я – очень целеустремленный человек. Я знаю, чего хочу, и знаю, как это получить. Мой школьный учитель всегда говорит, что я уже одним своим упорством могу многого добиться, и, по-моему, он прав. Хочу покончить с этой жизнью, а для этого нужно попасть в университет. А чтобы туда попасть, нужно получить грант. А для гранта необходимы хорошие отметки и рекомендации. Я к этому иду уже несколько лет. Хорошие оценки с неба не падают. Да, учеба мне дается легко, но все равно приходится вкалывать, вкалывать годами, - что только доказывает, насколько я целеустремленный. И на финишной прямой я не споткнусь. Не могу я все проебать. Джастин там или не Джастин. Прошлой ночью я вдруг понял, как легко мы можем проколоться. Нельзя этого допустить. Ни в коем случае! Так что во вторник я прихожу на работу, уверенный, что все сделаю правильно. Я весь - воплощенный профессионализм и сосредоточенность. Но, конечно, первое же, что делает Джастин, - это просит меня закрыть дверь. Я-то думал, открытая дверь – правило номер один, разве нет? Если верить ему, стоит нам закрыть дверь, как весь офис тут же решит, что мы там трахаемся. А потом он принимается втирать мне, что не нужно «выставляться». Черт, может придерживаться этих сраных правил будет сложнее, чем я думал. Но Джастин снова меня удивляет. Оказывается, глубоко внутри он ко всему этому относится не лучше меня. И отлично понимает, с чем имеет дело. Старается просто соблюдать правила игры. А сам я разве не той же линии поведения решил придерживаться? Как по мне, так это не ложь, когда тебя заставляют лгать. С этим я могу справиться. Задания мне дают самые простые. Я тут что-то вроде личного помощника, но Джастин старается привлечь меня и к работе над контрактами. Не подхожу к нему слишком близко, разговариваю вежливо и называю его «мистер Тейлор». Это довольно забавно, ему, кажется, никогда не надоедает меня слушать. А когда мне приходит охота похулиганить, я называю его «сэр» - но только когда мы одни. Потому что, когда я произношу это своим особым тоном, он вспыхивает – каждый гребанный раз. Но вообще, конечно, он проявляет чудеса самообладания. Всякий раз, как мы остаемся одни, я не могу удержаться и поддразниваю его. Только я проделываю все так тонко, что он и не понимает толком, флиртую я или нет. Двусмысленные замечания, взгляды чуть дольше обыкновенного… Я нарочно сбрасываю папки и макеты с низкого кофейного столика, а потом демонстративно нагибаюсь, чтобы поднять их. Однажды я даже перегнулся через стол, чтобы дотянуться до папки, и Джастин буквально к стулу прилип. Я не пытаюсь соблазнить его. Просто дразню, это ведь весело. Ну и немного мщу за то, как он распсиховался из-за всего. И все равно не могу раскусить, что он чувствует. Смущение, вожделение или раздражение? Или все вместе? Во вторник вечером, пока Джон вопит в бывшей комнате Клэр, а Джек орет на его мать за то, что она все еще здесь, а не дома с мужем, я разрабатываю концепцию для рекламы газировки. Сосредоточиться трудно, но, по-моему, я придумал классную идею. Уж точно лучше, чем то, что могут насочинять эти два уебка с работы. Фиона из художественного отдела очень мне помогает. Находит у себя в архиве пару фоток, что мне подходят. Конечно, для настоящей кампании пришлось бы делать оригинальную фотосъемку, но пока сойдет. Еще Фиона учит меня кое-каким полезным приемам и позволяет самому сделать один из макетов. Когда мы заканчиваем, она даже подвозит меня домой, - а Джастин ни разу не предложил. С волнением жду пятничного совещания. Как и ожидалось, Боб и Брэд насочиняли тонну скучной фигни, которая уж точно не способна повысить продажи. Но Джастину, кажется, наплевать. Он спрашивает, что могу показать я, и я раскладываю на столе свои работы. Брэд и Боб, конечно же, страшно возмущены, но Джастин явно впечатлен. Он признает, что моя концепция – классная. Это я и сам знаю, но все равно приятно слышать. А потом он говорит, что они не станут ее использовать. Какого хуя нет-то? Она на порядок лучше того, что могут предложить эти мудозвоны! Он это знает, и они это знают. Я думал, наша цель повысить продажи, а не погладить по головкам тупых коллег! А, все ясно, у него смелости не хватает. Ведь моя концепция рассчитана на гейскую аудиторию, а он не желает привлекать внимание к своей ориентации. Вот же трус! Только выкурив вторую сигарету, я понимаю, что натворил. Закатил истерику и сбежал. Поступил бы я так же, заруби мою идею кто-то другой, а не Джастин? Может, личные отношения и в самом деле мешают рабочим? Если бы на его месте сидел парень, с которым я бы до понедельника и знаком не был, я бы так же отреагировал? Может, все дело в том, что это сделал именно Джастин? Тогда еще хуже. Блядь! Как бы там ни было, возвращаюсь в офис я все еще злой до чертиков. Джастин объясняет мне, что заказчик – гомофоб, и я слегка успокаиваюсь – но только до тех пор, пока он не отсылает меня домой, как нашкодившего ребенка. Мудак! Знаю, нужно взять себя в руки. Почему вообще я так завелся? Оно того не стоит. Дебби меня уже ждет, хоть я и пришел на час раньше. Мы отправляемся в банк обналичить чек. Она смотрит на бумагу, потом на меня. - Боже, Брайан, это большие деньги! Угу, именно поэтому я ее о помощи и попросил. Чтобы предки не узнали, сколько я зарабатываю. Не хочу я оплачивать отцовские попойки. Потом мы обедаем у Дебби, и я провожаю их до автобуса. Майкл расстраивается, что в этом году я не еду в Нью-Йорк вместе с ними. Но я убеждаю его, что ему там будет, чем заняться. Он даже не заметит, что меня нет. Боже, Майки, это же Нью-Йорк, возьми себя в руки! Иду домой переодеться и свалить, пока кто-нибудь не заявился и не поймал меня. По пути в «Вуди» вдруг понимаю, что ни разу там не был без Майкла. Он всегда рядом, хотя бы в начале вечера, даже если к концу я оказываюсь где-нибудь совсем в другом месте. Пытаюсь вычислить, во сколько, самое позднее, мне можно заявиться домой, чтобы не огрести по шее. Нужно либо успеть до того, как Джек вернется, либо прийти сильно позже, чтобы он успел уже задрыхнуть на диване или завалиться в постель. Но в «Вавилон» мне сегодня почему-то не хочется. Хочу напиться, а в «Вуди» мне точно нальют. Все еще злюсь на Джастина. Я понимаю, что он хотел сказать. И все равно злюсь. На кого-то. Или на что-то. Не могу сформулировать. Мне так хреново, что даже минет в туалете не слишком помогает. Так что я просто пью. По счастью, куча парней жаждет за меня заплатить. Домой возвращаюсь пьяный в дрова. Если б я ночевал сегодня у Майкла, я бы еще сильнее набрался. Потому что в таком случае, во-первых, я был бы уверен, что он доставит меня домой в целости и сохранности, а, во-вторых, не нужно было бы беспокоиться, что предки заметят, сколько я выпил. Довольно забавно слушать, как мои родители распинаются о вреде пьянства! Еще из-за двери слышу, как орет Джек. Вот блядь! Он уже дома, но еще не отрубился. Раздумываю, не подождать ли снаружи, пока он не угомонится. Слов разобрать не могу, но слышу, как он рычит. Так что скоро и кулаки подключатся. Иногда достаточно бывает просто его отвлечь – и он забывает, что собирался поколотить мать. Может, ему просто не нравится делать это при свидетелях. Правда, бывает, вмешательство просто переключает его на другую цель. Вхожу в кухню, и у меня едва сердечный приступ не приключается, когда я вдруг обнаруживаю, что мать сидит за столом и смотрит на меня стеклянными глазами. Значит, орет он на Клэр. Я думал, она еще во вторник вернулась к Тому. Я ее уже пару дней не видел. - Какого хуя происходит? – спрашиваю, как будто бы сам не знаю. - Не ругайся, Брайан, - вот и все, что отвечает мама. Протискиваюсь мимо нее и иду в гостиную. Клэр, съежившись, стоит перед отцом, а тот орет на нее, обзывая потаскухой и всеми остальными ругательствами, что ему в голову приходят. Клэр, кажется, в ужасе. А он вдруг, размахнувшись, бьет ее раскрытой ладонью по щеке. - Папа! – ору я. Я даже подумать ни о чем не успеваю. Вернее, только о том, что она беременна. Как будто бить не беременную можно. Он снова замахивается, а я пытаюсь перехватить его руку. И тогда он локтем бьет меня в лицо. Мне, в общем, повезло, потому что он даже размахнуться как следует не успел. И все равно меня оглушает, а по лицу начинает струиться что-то теплое. Блядь! Джек разворачивается и с трудом пытается сфокусировать взгляд на мне. Он пьян в нулину. Голова кружится, но мне удается отшатнуться от удара. Мне не больно – наверно, из-за того, что я пьян – но потом он надвигается на меня, заносит руку, и вот тогда я бью его кулаком. Я даже не успеваю ни о чем подумать. Обычно я просто прикрываю руками голову от ударов и пытаюсь удрать, но сейчас срабатывает какой-то инстинкт, как в школе, когда на меня наезжают. Я не очень-то умею драться, так что попадаю ему в подбородок по чистой случайности. Он отшатывается и пыльным мешком обрушивается на пол, приземляясь на задницу. - Брайан! Что ты натворил! – вопит мать, появляясь в дверях. Оу, вот теперь она заинтересовалась. Где же она пропадала, когда ее муж колотил ее ребенка? Джек сидит на полу, слишком бухой и растерянный, чтобы попытаться встать. Могу точно предсказать, чем все закончится. Еще пара минут – и он свалится и захрапит. Точно уже не поднимется и не погонится за мной или за кем-нибудь еще. Клэр смотрит на меня огромными испуганными глазами и трет красный отпечаток его ладони на щеке. На другой я вдруг замечаю еще один синяк, уже поблекший. А потом она произносит одними губами: - Беги! Мама бросается к Джеку, который уже удобно устроился на полу. Она же безрезультатно пытается заставить его подняться. - Что ты за сын! Ударил родного отца! Помоги мне поднять его. Но я лучше последую совету сестры и свалю отсюда. Слышу, как мать меня окликает, разворачиваюсь, подцепляю по дороге кухонное полотенце с батареи, вываливаюсь за дверь и бросаюсь бежать. На углу я замедляюсь. Бежать, зажимая полотенцем лицо, довольно трудно. Останавливаюсь и разглядываю ткань. Даже в тусклом свете фонарей видно, что полотенце все в крови, и кровь все еще льется, так что я сильнее зажимаю нос. И вдруг понимаю, что идти мне некуда. Я по привычке свернул к Майки, но они же в Нью-Йорке. А кроме Майкла школьных друзей у меня нет. У Тэда собственная квартира, но я никогда там не был. А Эммет живет с Годивой, которую я видел только издали. К тому же я не хочу, чтобы Эммет или Тэд видели меня в таком виде. Лучше уж на скамейке в парке переночевать. И вдруг передо мной вырастает Джастин. Не буквально, конечно, - в воображении. Он из тех, кто сначала поможет, а потом станет задавать вопросы. А к этому времени я уже что-нибудь придумаю. Он рассердится, конечно, но я надавлю на жалость, прикинусь бедненьким маленьким мальчиком. Не зря же он так психовал из-за моего возраста! Скажу, что в баре подрался. Теперь, когда у меня есть цель, я бегу быстрее. Проношусь мимо дома Майки и переулками огибаю Либерти-авеню. Тут никогда не бывает по-настоящему пустынно, но встречные парни слишком заняты, чтобы обращать на меня внимание. Вот и прекрасно, не хочу, чтобы кто-нибудь видел, что со мной. Звоню в домофон, но Джастин не открывает. Какая-то почти лысая вся проколотая лесбиянка открывает дверь и смотрит на меня. - С тобой все нормально? Поговорим о тупых вопросах! - Ты к тому парню с верхнего этажа, да? Я как-то утром тебя видела. Она впускает меня в подъезд. Поднимаясь по лестнице, я слегка напрягаюсь. Что, если ей захочется присмотреть за мной, пока Джастин не вернется? Но когда мы проходим выше, она желает мне не хворать и исчезает в собственной квартире. Стучу в дверь – просто на случай, если домофон не работает. Но никто не отвечает. Без сил опускаюсь на пол. Полотенце все в крови, и вот теперь мне уже больно. Сильно больно, в носу пульсирует, и во рту тоже. Закрываю глаза и пытаюсь отключиться.

***

Не знаю, кого я ожидал увидеть. Может, Тьерри. Хоть мы с ним и расстались давным-давно, он продолжает иногда ко мне наведываться. Он из тех бывших, от кого не так-то легко отделаться. Но стоит мне увидеть Брайана, сидящего на полу, в крови, как я вдруг понимаю, что где-то подсознательно знал, что это он. Опускаюсь перед ним на колени и отвожу от лица полотенце, чтобы понять, насколько все серьезно. Он, ворча, меня отпихивает. Пахнет от него выпивкой и сигаретами. В баре что ли подрался? - Встать можешь? - Могу, конечно. К тому времени, как я справляюсь с замком и открываю дверь, он уже на ногах, только слегка покачивается. Мне хочется шагнуть к нему, помочь, поддержать, но я боюсь, вдруг под одеждой прячутся более серьезные раны. К тому же, сам он, кажется, не горит желанием, чтобы я его трогал. Так что я просто иду в ванную, надеясь, что он пойдет следом. С удивлением слышу, как он запирает дверь. За ним что, кто-то гонится? - Брайан, может, в полицию позвонить? - Отъебись! - Ты знаешь человека, который тебя избил? Он фыркает, что, вероятно, означает «да». Смирившись с тем, что никакой информации из него не вытянуть, захожу в ванную. Он входит следом, и я осторожно усаживаю его на крышку унитаза. Боже, сколько крови! И на куртке, и на штанах, и на футболке – даже на ботинках. Он все еще прижимает к лицу полотенце, я осторожно отвожу его и вижу, что кровотечение прекратилось. Видимо, ему только нос разбили. Молча смываю кровь с его лица. Он смотрит куда-то мне в грудь и лишь вздрагивает, когда я тру слишком сильно. - Сними рубашку. Он посмеивается, но глаза остаются печальными. - Так и знал, что тебе не терпится меня раздеть. Улыбаюсь. - Ага, знаешь, у меня крышу сносит от парней, что валяются у меня под дверью все в крови. Красный так тебе идет. Он снимает рубашку, и, слава богу, никаких ран на теле нет. Но на этом он не останавливается, сбрасывает и туфли, и брюки. Подбираю все и сую в корзину для стирки. Все равно надевать это снова не выйдет, нужно стирать. Иначе к завтрашнему утру все будет жестким от засохшей крови. - Хочешь в душ? Кивнув, стягивает трусы и носки. Никогда еще не встречал человека, который бы настолько не стеснялся наготы. Хотелось бы мне так уметь! Заставляю себя отвернуться, чтобы не пялиться на его обнаженное тело. Боже, его ведь только что избили. И ему восемнадцать. И он мой интерн! В зеркале видно, что он смотрит на меня и смеется. - Пойдешь со мной? - Нет, - слишком поспешно отвечаю я, и он снова фыркает. Оставив его в душе, иду в чулан и сую одежду в стиральную машину. Останься я в ванной, я бы не удержался и пялился на него все время – а, может, и не только пялился. Нужно просто взять себя в руки. И только включив машинку, вдруг понимаю, что одежда могла бы послужить уликой. Но Брайан вроде как не хочет заявлять в полицию, и я не стану на него давить. Во-первых, у меня бы все равно ничего не вышло, а, во-вторых, я считаю, такие решения он вправе принимать сам. Он выходит, обмотав полотенце вокруг бедер. Изо всех сил стараюсь не опускать глаз ниже его груди. От еды он отказывается, просит только воды и пару таблеток аспирина. - Я положил одежду в машинку. Она с сушкой, так что через пару часов все будет готово. Кивнув, он валится на диван. Похоже, в ближайшее время уходить он не собирается. Достаю из морозилки пакет со льдом, оборачиваю полотенцем и вручаю ему. Это какой-то новый, незнакомый мне Брайан. Он, не глядя, берет у меня пакет и прижимает к лицу. Обычно он такой дерзкий, нахальный, а сейчас что-то совсем притих. - Где мои сигареты? Нахожу пачку и приношу ему, вместе с пепельницей. Стараясь оставить между нами как можно больше места, сажусь рядом и не решаюсь поднять на него глаза. Его близость и нагота слишком сильно на меня действуют. - Может, позвонить твоим родителям? Он хмыкает, и тут я, кажется, понимаю. - Ты сможешь туда вернуться? - Все уляжется, - отвечает он, откидывает голову на спинку и прикрывает глаза. Он молча курит, выдыхая в потолок длинные струи дыма. Никогда еще не встречал более совершенного создания. - Хочешь пойти в постель? Приоткрыв один глаз, разглядывает меня и усмехается. - Я имею в виду, что уже поздно, а тебе нужно отдохнуть. Иди в кровать. А я посплю здесь. - Зачем? – веселится он. – Ты что, себе не доверяешь? Или волнуешься, что люди подумают? Поверь мне, если кто узнает, что я у тебя ночевал, все равно решит, что мы трахались. Так что разницы никакой. - Для меня есть разница. Он долго смотрит на меня, теперь уже открыв оба глаза, а я понять не могу, о чем он думает. Ладно, он хотя бы снова начал меня подкалывать - уже хорошо. - Я лягу в постель, если ты ляжешь тоже, - усмехается он. – Обещаю вести себя хорошо. Вероятно, это единственный способ его уложить. Он так измотан, что, наверное, заняв горизонтальное положение, сразу же отрубится. Не думаю, что этой ночью он настроен на секс, так что проблем не будет. Перечислив про себя все эти аргументы, я соглашаюсь. Но на самом деле мне просто хочется быть к нему ближе. Мне бы так хотелось обнять его, прижать к себе и успокоить. Но он же не позволит! Не будь ему так больно, он с удовольствием занялся бы со мной сексом - в любой его форме. Но принимать сочувствие? Даже жалость? Не в этой жизни! Объясняю ему, где взять зубную щетку, а сам начинаю прибираться и гасить свет. К тому времени, как добираюсь до постели, он уже спит. Натягиваю пижамные штаны для страховки и стараюсь не думать о том, что он лежит тут, в нескольких дюймах от меня, совершенно обнаженный. Заснуть никак не получается, странно, да? Просыпаюсь я у Брайна в объятиях. Не знаю, как так получилось, но его плечо у меня под головой, а руки обхватывают меня поперек груди. Спиной и задницей я вжимаюсь в его обнаженное тело, будто бы он всю ночь обнимал меня сзади. Мы на моей стороне кровати, так что, вероятно, это не я во сне полез к нему обниматься. Утренний стояк настойчиво требует внимания, но я не осмеливаюсь пошевелиться. По легкому похрапыванию понимаю, что Брайан еще спит. Раньше я терпеть не мог спать в обнимку с теми, кто оказывался в моей постели. Я человек тактильный, и совместный сон, вероятно, единственная часть отношений, в которой я ценю личное пространство. Но с Брайаном мне сейчас почему-то так хорошо, что хочется побыть в его руках еще чуть-чуть. Что в этом мальчишке такого, что из-за него я пересмотрел уже кучу своих незыблемых принципов? Дафни считает, что я в него влюблен, и, наверно, она права. Конечно, я и хочу его до безумия тоже, никого еще никогда так не хотел. Но и других чувств, что он во мне вызывает, я ни к кому другому не испытывал. Пару раз мне казалось, что я влюблен, но по сравнению с тем, что Брайан во мне пробудил, это все были детские игры. Боже, можно ли было выбрать худший объект любви? Ему восемнадцать, матерь божья, и я из-за этого кажусь себе похотливым старикашкой. И он мой интерн. Да я работу потеряю! И самоуважение. Не говоря уж об уважении окружающих. Но есть и еще кое-что похуже. Сам факт того, что это Брайан. Полюби Брайана – и он вырвет у тебя из груди сердце, уронит его себе под ноги и даже не заметит. Я ведь знаю такой тип мужчин. И всегда старался держаться от них подальше – по понятным причинам. Дыхание его изменяется, а полуотвердевший член понемногу встает все больше, пока не упирается мне между ног. Ни секунды не раздумывая, он накрывает ладонью мой член, слегка сжимает его и принимается дрочить. Мне так хочется притвориться спящим, но я заставляю себя вывернуться в его руках и отпрыгнуть. - Нельзя, - говорю я. Он, наконец, открывает глаза и ухмыляется. - Почему? Мы же и раньше это делали. И, как я уже говорил, если меня тут застукают, все равно все будут уверены, что мы трахаемся. Можем хотя бы получить удовольствие от ситуации. - Нет, не можем. Раньше я не знал, сколько тебе лет. К тому же ты теперь мой интерн. Он хохочет и откидывает простынь, демонстрируя мне свое тело во всем его неприкрытом совершенстве. А затем принимается водить рукой по члену, глядя мне в глаза и улыбаясь. - Не говори, что тебе не хочется, - добавляет он хрипло. Не могу отвести взгляд. Боже, я сейчас в штаны кончу от одного его вида. - Иди ко мне, - зовет он, и у меня в ушах словно сирена воет. Трясу головой. - Нет. И тут раздается спасительный стук в дверь. Или не спасительный. И что мне теперь делать? - Тебе же хуже, - заявляет он равнодушно. Изо всех сил стараюсь не поддаться панике. - Оставайся здесь, - приказываю я, вскакиваю и закрываю все раздвижные ширмы вокруг спальни, включая ту, что, по-моему, вообще никогда не двигали с момента ремонта. Кто может заявиться ко мне в десять утра в субботу? По крайней мере, это не кто-то из коллег, потому что на работе мой адрес знает только Синтия, и даже она никогда здесь не была. По пути к двери молюсь, чтобы это была не мама, иначе получится жутко неловко. При самом лучшем раскладе там Дафни. Но нет, это не она. Открыв дверь, сталкиваюсь лицом к лицу с Дэном и Скоттом, его новым старым бойфрендом. - Мы принесли бублики, - возвещает Дэн и топает прямо в кухню. – Зашли тебя забрать. Скотт на вид не слишком доволен. Что не удивительно - я ему не нравлюсь. Это, в общем, понятно, мы с Дэном три года назад встречались, и иногда мне кажется, что он до сих пор тоскует по тем временам. - Я же сказал, что не пойду, - отвечаю и иду в кухню включать кофеварку. – Так что не понимаю, чего вы приперлись в этот проклятый богом час. - Ой, да ладно, Джас! Там столько работы, без тебя нам не обойтись. - Уверен, вы и без меня отлично справитесь. И не называй меня Джас. Обескураженный моим непривычным поведением, Дэн хмурится: - Да что это с тобой в последнее время? Ведешь себя, как грубиян и законченный эгоист. - То есть, по-твоему, врываться с утра в субботу ко мне домой и будить меня, зная, что я все равно не собирался идти, не грубо? Дэн открывает рот, чтобы возразить, и тут же захлопывает его, потому что за нашими спинами включается душ. Вытаращив глаза, он оборачивается к спальне и как будто сквозь стены пытается рассмотреть, что там происходит. Скотт поначалу не понимает, в чем дело, а затем расплывается довольной улыбкой. Я убью Брайана! Уверен, он это нарочно. Вот говнюк мелкий! - Ладно, раз в ЦГЛ ты не пойдешь, мы обсудим приготовления к карнавалу здесь, - заявляет Дэн, идет в гостиную и усаживается в кресло. Ну ясно, теперь-то он с места не сдвинется, пока не узнает, кто это там у меня в душе. Скотт следует за ним и опускается в кресло напротив. Проклиная свою судьбу, я бросаю кофеварку – пусть сама кофе занимается – сажусь на диван и беру блокнот. Должен же я записывать, что мы насочиняем. К тому же, за ним легко можно спрятаться, если что. Предлагаю пару идей, которые Дэн тут же отвергает. Он состоит в учредительском комитете, вернее, он сам и есть учредительский комитет, потому что, стоило ему туда вступить, как ни для кого другого уже места не осталось. Скотт сидит тихо и косится на мою спальню. Хоть он меня и недолюбливает, Скотт мне вроде как нравится. Интересно, как скоро он догадается, что Дэн просто упертый болван, считающий, что его окружают одни идиоты. У меня вот в свое время на это ушло три недели. Три долгих недели, в течение которых Дэн вечно меня пилил, что я должен больше трудиться на благо общего дела. Что, по его мнению, заключалось в том, чтобы служить у него на побегушках и восхищаться его речами на митингах. А потом Дэн затихает и, вместе со Скоттом, принимается глазеть куда-то за мою спину. Вижу, как они следят за чем-то глазами, и догадываюсь, что Брайан, вероятно, вышел из душа. Слышу, как он наливает себе кофе на кухне. Но оборачиваться боюсь. Вдруг он там голый? Боже, пожалуйста, пусть он хоть что-нибудь надел! Пока Брайан наливает кофе, в комнате царит мертвая тишина. Не будь я так смущен, от души посмеялся бы над вытянувшимися физиономиями Дэна и Скотта. Чувствую, как у меня кровь приливает к щекам. А затем слышу, как Брайан подходит ближе, шлепая босыми ногами по полу. Не буду я оборачиваться – еще уткнусь носом ему в член. - Привет, ребята, - говорит он так, словно всю жизнь тут живет и тысячу раз с ними встречался. Они что-то бормочут в ответ, и тут он наклоняется и целует меня в щеку. - С добрым утром, Тигр, - шепчет он. Клянусь, мой гель для душа в жизни так хорошо не пах, как на его коже. У меня волосы на загривке дыбом встают. Он игриво кусает меня в плечо, в то место, где оно переходит в шею, - знает же, что у меня там эрогенная зона. - Ты вернешься в постель? – соблазнительно мурлычет он, и мне приходится изо всех сил вцепиться в блокнот. Не дожидаясь ответа, он шествует в спальню. Краем глаза замечаю с облегчением, что полотенце вокруг бедер все-таки есть. После долгой паузы Скотт негромко выдыхает «Вау!», за что тут же зарабатывает строгий взгляд от Дэна. Только вот Скотт все равно его не замечает, потому что в восхищении таращится на меня. - Не удивительно, что ты не захотел в ЦГЛ пойти. - Ну, знаешь, существуют более важные вещи, чем секс, - заявляет Дэн. – Именно в этом наша основная проблема. Мы слишком зациклены на сексе. Не удивительно, что натуралы не воспринимают нас всерьез. Ну, с меня, пожалуй, хватит. - Будь в твоей жизни больше секса, может, ты бы не тратил ее на бесконечные проповеди. Или, как минимум, вытащил бы шомпол из задницы, что пошло бы тебе только на пользу. Как и всем нам! Давай уже, вали на свою встречу, а мне предоставь валяться в грязи. Потому что, веришь или нет, это куда как приятнее. Скотт прикусывает губу, чтоб не рассмеяться, а Дэн с негодованием вскакивает. - Я всегда догадывался, что ты не тот, кем прикидываешься, - бросает он и вылетает прочь из лофта. А Скотт все еще сидит в кресле, пытаясь подавить взрывы хохота. - Можно мне будет заняться твоим бойфрендом, когда ты с ним разделаешься? - Он мне не бойфренд, - машинально отвечаю я. – И советую для начала отделаться от своего собственного. - Да уж, - говорит он, бросает долгий взгляд в сторону спальни, а затем поднимается и уходит. А я остаюсь на месте, потому что теперь, когда все закончилось, я немножко в панике. Дэн – страшный сплетник, хотя и всячески это отрицает. Он уж точно расскажет обо всем, что видел, всем нашим знакомым, прикрываясь тем, что страшно во мне разочарован. К концу недели все будут знать, что у меня новый парень, который не считает нужным одеваться, когда в доме гости, и не стесняется делать мне при них непристойные предложения. А учитывая, что большинство моих друзей придерживается тех же взглядов что и Дэн, через пару дней у меня их не останется. Да какое мне, в общем-то, дело? Все равно я среди них никогда себя своим не чувствовал. Даже думал порой, есть ли на свете большие гомофобы, чем эти педики. Все мало-мальски живое они отвергают, потому что - «нужно подумать о том, как это воспримут люди». Почему я должен даже перед приятелями-геями извиняться за то, что сплю с мужчинами? Все, что лежит за пределами длительных отношений, делает тебя в их глазах шлюхой. А я-то сам разве так считаю? Боже, скоро у меня ни друзей, ни работы не останется! И буду я влачить свое одинокое никому не нужное существование в картонной коробке. И да, я драма-квин! Работу я не потеряю, потому что никто из моих коллег с моими друзьями не знаком. Значит, никто в офисе и не узнает, что Брайан здесь был. А если все друзья от меня отвернутся, все равно у меня останется Дафни, так пошли они все в жопу. Почему вообще я дружу с людьми, которые мне даже не нравятся? Может, я из-за них и отцу не смог открыться. Мы же вечно пытались относиться с пониманием к гомофобам, потому что якобы только так мы когда-нибудь сможем их переубедить. Половина моих друзей до сих пор скрываются от родителей и коллег. На работе я не отрицаю, что гей, но на самом деле за все время меня об этом спросили только два человека. И одним из них была Синтия. Я никогда не говорю о своей ориентации. Мягко уклоняюсь от вопросов, есть ли у меня жена или подружка. И на корпоративах ни разу с парнем не был. А, собственно, почему? Почему, раз я не делаю из этого тайны, я так беспокоюсь, что задену их чувства? Может, потому, что боюсь их реакции? Я не говорил отцу, когда был подростком, потому что боялся, что он меня выгонит. Не говорил, когда был студентом, потому что боялся, что он откажется платить за мое обучение. А когда закончил университет, не говорил, чтобы он от меня не отрекся. Я не хотел увидеть в его глазах разочарование или даже отвращение. Не хотел, чтобы мать и сестра вынуждены были выбирать сторону в нашем конфликте. Даже после развода родителей не хотел. Все это отличные причины, но по итогам я стал трусом, стал вести себя так, словно это я не прав, а не он. И лишил его шанса доказать мне, что я ошибался. Что он бы не отказался от меня и встал бы на мою сторону. Как бы маловероятно это ни было, я всегда буду жалеть, что упустил этот шанс. Ну и о скольком еще я собираюсь в своей жизни жалеть? Это же не я. Уже не я! Я же всегда во всех других сферах жизни был таким открытым и уверенным в себе. Так, может, хватит уже прятать то, что является определяющей частью моей личности? И пусть все катятся на хуй!

***

Только закрыв дверь лофта на замок, чувствую себя в безопасности. Здесь даже надежнее, чем у Майки, потому что предки не знают про Джастина. А, значит, пьяный папаша скандалить сюда не заявится. Хотя, задумай он буйствовать в доме у Дебби, та бы его точно сковородкой по башке огрела. Джастин пытается меня подбодрить. Блядь, вечно все пытаются меня подбодрить, но он хоть жалеть не начинает, как Дебби. А я пытаюсь его соблазнить. Не хочу, чтоб он считал, что я какой-то жалкий педик, расписховавшийся из-за разбитого носа. Но все же я рад, что он мне отказывает. Последнее, чего мне сейчас хочется, это трахаться. Сижу рядом с ним на диване и вдруг вспоминаю. Бля! Я же ударил Джека! Если мне повезет, он наутро об этом забудет. Не в первый раз. В лучшем случае мы все это запихнем подальше и вспоминать не будем. У нас в семье все большие специалисты по замалчиванию скользких тем. Но если он все же не забудет, в следующий раз, когда он напьется, мне придется держаться от него подальше. Иначе он мне покажет. Сколько себя помню, я всегда его боялся. Даже когда он не дерется, все равно орет и оскорбляет, и все остальное. Знаю, что я для него – большое разочарование, но я же не могу измениться. Богом клянусь, я пытался. И плюнул на все в тот день, когда понял, что педик. Я просто осознал, что никогда уже не буду для него достаточно хорош. Я даже могу понять, почему после этого он еще сильнее на меня вызверился. Потому что глубоко внутри он догадался, ну, или я сам стал вести себя иначе. Да какая разница, в общем-то? Джастин продолжает делать вид, что никогда больше со мной не трахнется. Ага, будто я не вижу, как он на меня смотрит. Даже на работе, где ему вообще-то следовало бы заниматься другими делами. Я правда сейчас не способен трахаться, но почему-то мне не хочется спать одному в его постели. Так что я обещаю вести себя хорошо - что этой ночью будет нетрудно - и засыпаю раньше, чем он ложится. Проснувшись, понимаю, что обнимаю его. Наверное, это он подкатился ко мне ночью, нарочно или просто по привычке. Пару минут гадаю, с кем это он привык спать в обнимку, а затем возбуждение берет свое. Я знаю, что с ним то же самое, знаю даже раньше, чем опускаю руку ему на промежность. Поверить не могу, что он улегся спать в штанах! Он где-то с минуту меня не останавливает, а затем выпрыгивает из кровати и говорит «нет». Нет? Никто никогда не говорит мне нет! Он пожирает глазами мой член, и тут кто-то стучится в дверь. Не знаю, что бесит меня больше, – то, что он мне отказал, то, что нас прервали, или то, что он загородил все входы в спальню. Боже, он такой жалкий! Иду в ванную, от души надеясь, что в комнате меня услышат. Пусть теперь попробует объяснить, кто у него там. Выйдя из душа, слышу, что они все еще в лофте, и решаю внести ясность. Обмотавшись полотенцем, иду за кофе и только посреди комнаты вдруг соображаю, что там могут быть Марти Райдер или Синтия. Но там не они. Отлично, буду смущать Джастина и дальше. Нечего было прятать меня, как маленький грязный секрет! Потом гости уходят, но Джастин что-то не спешит в спальню отчитывать меня. А я тут лежу, весь раскрывшийся и обнаженный. Подождав немного, иду в чулан, нахожу в машинке брюки, натягиваю их и, подобрав по дороге свой кофе, подсаживаюсь к нему на диван. Он весь какой-то грустный и задумчивый, но мне ничего не говорит. Так что, может, дело не во мне? Чертит что-то бессмысленное в блокноте. А потом, не поднимая головы, вдруг спрашивает: - Хочешь остаться на выходные?