Карандашные наброски

...Ей не нужны заменители, повторяет она раз за разом. Не нужны. Он не Голд. Да, он молод – ей чуть под тридцать, ему чуть за тридцать, они почти ровесники. Он любит жизнь, перемены, веселье и наверняка ее. Да, он привлекателен – резкие черты, выразительные глаза, походка танцора и фигура атлета. Женщины смотрят на него с желанием, а на нее – с завистью. Пусть. Ей нечему радоваться, нечем гордиться. Потому что он не Голд. Их отношения - как крем на верхушке отравленного пирожного. Она об этом знает. Он об этом знает. И он ее ненавидит – когда они возвращаются домой, спектакль о счастливых супругах, разыгрываемый перед друзьями, завершается. Маски падают. Он целует ее – грубо, чуть ли не до крови кусая губы, будто пытаясь заявить на нее свои права – и она с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться в ответ на эти жалкие попытки. Пусть вытворяет с ней все, что хочет; единственное, что она не позволит сделать – это включить свет. Так, в темноте, горячие жесткие ладони, скользящие по спине, расстегивающие платье, можно представить ладонями Голда. Так, в темноте, прерывистое дыхание, опаляющее кожу, можно представить дыханием Голда. Так, в темноте, сухие, жаркие губы, гуляющие по ее ключицам и груди, можно представить губами Голда. И только голос – чужой хриплый голос, который, то и дело переходя в стон, всегда повторяет «ведьма, ведьма...» никак не может принадлежать Голду. О, если бы она и впрямь была ведьмой! Она превратила бы его в летучую обезьяну, не умеющую говорить, и никогда, ни за что не позволила бы к себе прикоснуться. Он движется резко, сильно, раз за разом будто вбивая ее в простыни – и она со злобным удовлетворением чувствует его дикое, страстное до безумия желание пробудить ее, заставить раскрыться, сделаться его до последней капли. Она лежит неподвижно, стараясь ни единым вздохом, ни судорожным движением не выдать странного, преступного почти наслаждения – собственной властью, осознанием его одержимости. И тогда его тяжелое дыхание становится полурыком, полувоплем отчаяния, потому что он в очередной раз получил ее тело. Но ни на шаг, ни на мгновение не приблизился к душе.