Карандашные наброски

«Этого больше не повторится» – думает пятнадцатилетняя Мерида, ловя быстрый и неумелый поцелуй Макинтоша. Кажется, секунду назад они увлеченно говорили друг другу гадости, соревнуясь в злоязычии – а вот теперь его прохладные губы накрывают ее рот, и Мерида совсем не понимает, как же так получилось. Ей странно, необычно и, чего греха таить, очень приятно. Впрочем, это длится недолго и, в любом случае, никогда больше не повторится. «Этого больше не повторится» – Мериде почти двадцать, и пир в честь победы над злобным королем Камелота в разгаре. Играют скрипки и волынки, эль льется рекой, и сильная рука Макинтоша, обвитая синей вайдой, тяжело лежит на ее плече, и это почему-то правильно. Он спас ее от гибели. Ему положена награда, а Мерида не из тех, кто задерживает долги. Конечно же, она ни чуточки не влюблена – а огненные цветы, распускающиеся внутри нее от взгляда темных, диковато-красивых глаз, всего лишь следствие его бесспорной привлекательности. Теперь его поцелуи другие – настойчивые, жаркие, долгие; прижатая им к каменной стене коридора, Мерида почему-то со злостью думает, что долгая практика у Макинтоша явно была. Его твердая, шершавая ладонь скользит вверх по ее бедру, очерчивает линию талии и задерживается на груди – Мерида сжимает зубы, сдерживая стон. Хватит. Один поцелуй – все, что она обещала в награду. Один поцелуй, который все равно никогда больше не повторится. «Этого никогда больше не повторится» – Мериде двадцать четыре, и Макинтош, стоящий спиной к зажженному камину, прекрасен, ослепительно прекрасен. Подсвеченные огнем, его черные волосы отливают темным золотом, а глаза из-под упавших на лоб кудрявых прядей сияют, как звезды сквозь сплетения ветвей. Мериде странно и страшно – но ведь что такого в том, что королева вызывает советника в свои покои? Она – королева. Она имеет право распоряжаться своими подданными. Она – Мерида, которая устала тушить пламя в своем сердце. Они опускаются на медвежью шкуру, не размыкая объятий, и время замедляет свой бег. Эта длинная, длинная ночь наполнена его руками и губами, которые будто бы одновременно оказываются везде. Эта темная, темная ночь наполнена ее вскриками и стонами, смешивающимися, как странная мелодия, с его тяжелым судорожным дыханием. Эта жаркая, жаркая ночь помечена алыми царапинами от ее острых ногтей на его спине и синими пятнами от его железных пальцев на ее бедрах. Эта пьяная, пьяная ночь никогда больше не повторится. Когда начинает светать, Мерида тихо выскальзывает из кольца его рук и убегает. Следующие три года она будет разговаривать с Макинтошем только по необходимости и никогда – наедине. Никаких объяснений. Никаких откровений. Она – королева. Она не может и не будет никому принадлежать. Следующие три года она будет сгорать от ярости, краем уха слыша рассказы о многочисленных женщинах, побывавших в его постели. Всегда –зеленоглазых. Всегда – ярко-рыжих. – Этого никогда больше не повторится, – шепчет двадцатисемилетняя Мерида, проводя кончиками пальцев по загорелому плечу спящего Макинтоша. Полученная им рана несмертельна, но сознание к нему еще не вернулось; весь день и всю ночь Мерида просидела у его постели. Он снова ее спас – поймал стрелу, предназначавшуюся ей, Мериде. Спас едва ли не ценой своей жизни. Снова. Синяя вайда на смуглой коже такая же яркая, как и раньше – как и в ту хмельную, безумную ночь. К синей вайде хочется прикоснуться губами; Мерида так и делает. – Этого не повторится. Я никогда больше тебя не потеряю.