Карандашные наброски

Небо за забранным легкой решеткой окном светло-сизое и туманное; значит, уже утро. Анастасия прислоняется лбом к холодным переборкам и закрывает глаза. Еще один, новый, никому не нужный и бесполезный день. Когда-то Анастасия могла хотя бы рисовать – но после того, как она, сломав кисть, острыми деревянными обломками попыталась вскрыть себе вены, доктор Джеффри Сарпент запретил любые рисовальные принадлежности в ее палате. Ну или в камере, как посмотреть. – Реактивный психоз, обусловленный сильным стрессом, – хорошо поставленным голосом говорил он ее матери, с не менее хорошо изображаемой печалью качающей головой. – Ваша дочь, миссис Тремейн, переживает сильнейшую депрессию. Есть опасность суицида... Сколько умных слов!.. Стресс, суицид, психоз – то, что осталось от Уилла Скарлетта, привезенное в ноябре 1965 года, не узнали даже его родители. Анастасия краем уха слышала о жестокой битве в долине Йа-Дранг, но она не хотела думать, что он, ее Уилл, может погибнуть. Это невозможно. Он обещал, что вернется. Оплавившийся армейский жетон и чудом сохранившаяся фотография Анастасии в кармане обгоревшей формы говорили об обратном. Сержант Уильям Майкл Скарлетт пал смертью храбрых на полях Южного Вьетнама. Америка не забудет своих героев. Америке нет никакого дела до Анастасии Тремейн, его невесты, павшей вместе с ним в провинциальном городке штата Мэн. Зачем была нужна эта война? Какое им, американцам, дело до разборок жителей маленькой азиатской полудикой страны? Анастасия ненавидела весь мир. Красная Королева полностью и во всем соглашалась с ней. -----— Красная Королева пришла к ней в начале декабря – появилась в зеркале, улыбаясь и подмигивая, и Анастасия сильно удивилась их сходству. На Красной Королеве было алое, расшитое гранатами платье, а светлые волосы украшала рубиновая корона; в руках она держала чью-то отрубленную голову – кажется, одного из генералов Пентагона, который недавно толкал речь о патриотизме в одной из передач. – Нет, мы не похожи, – ответила она на вопрос, который Анастасия успела задать лишь мысленно, – я и есть ты. – Но... – начала Анастасия, и Красная Королева прижала тонкий пальчик к ярко накрашенным губам. Красная Королева была красива и сильна; она держала жизнь свою и судьбы подданных в собственных руках и не подчинялась никому. У Красной Королевы не было матери, мечтавшей подсунуть ее богатому старику. У Красной Королевы не было сестры Эллы, выскочившей замуж за принца какой-то крошечной европейской страны. Красная Королева одним взглядом могла смахнуть с пути преграду и поставить на место непокорного. Красная Королева действительно существовала. Только вот никто, кроме самой Анастасии, не верил в ее существование. ------ – Он жив, – однажды сказала Красная Королева, и кисть с окровавленными острыми краями закачалась, не успев вонзиться в правое запястье; Анастасия уставилась в темное окно. Красная Королева изгибала в улыбке темно-пурпурные губы, и за ее спиной изливались огненные фонтаны; спустя секунду она исчезла, и сквозь стекло проглядывался лишь темный остов больничного сада. – И ты живи. Зима надвигалась. Анастасия нажала на звонок, вызывая хоть кого-нибудь, и принялась жить. Более того, она даже сумела как-то дожить до конца февраля. Даже самая глупая и призрачная надежда лучше, чем ничего. А еще Уилл обещал. -------- Безучастно разглядывая трещины на стене, Анастасия лежит, гадая, жива она или в промежутке между сном и завтраком умудрилась умереть. Извивистые трещины раньше прикрывались календарем – но Анастасия сегодня сорвала его. Глянцевая бумага с аляповатой цветочной фотографией говорит, что сегодня первое марта. Первый день весны. День, когда она впервые встретила Уилла. Тогда, в «Кроличьей норе», где они с Элис отмечали ее девятнадцатый день рождения, он просто пригласил ее на танец. А потом сказал, что у нее самое прекрасное имя на свете. «Анастасия, Анастасия, Анастасия...» Его голос звенит и звенит в ее голове, звуча почти как настоящий – до тех пор, пока она не понимает, что действительно слышит голос Уилла. Очередная галлюцинация? Анастасия молниеносно садится, вперивая взгляд в дверной проем – и зажимает ладонью рот. Это он – Уилл Скарлетт, со шрамом от ожога на лбу и чуть прихрамывающей походкой. Это он – кто из них бросился к другому первым? – Ты живой? – шепчет Анастасия, прижимаясь лицом к его плечу, обвивая руками его шею; он кивает, пытаясь что-то сказать, но только повторяет ее имя. – Ты не кажешься мне? Ты не пропадешь? Ты не привидение? – Нет, Анастасия, нет, – говорит он чуть огрубевшим, но своим, Господи всемогущий, своим голосом, – я был в лазарете, с чертовым тифом, никто не подозревал, что выживу, и я сказал Грэму – если сможешь спастись, заедь по дороге домой в городок Сторибрук и навести мою невесту... Я был при смерти, Анастасия. Я даже, кажется, уже почти умер – но когда увидел тебя, в чем-то красном, ты кричала и звала меня домой – я просто... не смог. Я вернулся, Анастасия. К тебе. Как и обещал. За окном, забранным легкой металлической решеткой, разгорался яркий, радостный, солнечный весенний полдень. Вступал в свои права первый день весны.