Карандашные наброски

- Дамы – вперед! – весело проорал Черная Борода, и Реджина почувствовала, как ее схватили под связанные руки и толкнули к доске. Внизу синими барханами перекатывались волны; кое-где их прорезали серебристые хвосты русалок. Злобные морские девы, как всегда, не упускали возможностей понаблюдать за чьей-то расправой. Сквозь спутанные волосы Реджина видела, как Киллиана тащат куда-то улюлюкающие и гогочущие моряки, и в который раз подумала, что устраивать мятеж на борту «Веселого Роджера» было самой идиотской идеей, когда-либо приходившей ей в голову. ...Черная Борода сразу же вызвал в ней чувство сильнейшего недоверия. Но куда ей было деваться? Гвардейцы королевы во главе с Черным Рыцарем Джеймсом наступали ей на пятки – и ей ничего не осталось, кроме как искать помощи у капитана корабля, явно собравшегося в далекое плавание. Реджине было все равно, куда плыть – хоть в Аграбу, хоть в Эренделл, хоть в ту экзотическую восточную страну, где ведьмы живут в домах с птичьими ногами, а превратившиеся в скелеты колдуны часами пересчитывают золото. Все равно. Главное, чтоб там ее не нашла свихнувшаяся мачеха. И все было бы хорошо, но... Всегда бывает это «но». Обостренное чувство справедливости, с детства не дававшее Реджине нормально жить, снова сыграло с ней дурную шутку. Киллиан Джонс, этот тихий юнга, вечно терпящий насмешки всей команды из-за непереносимости алкоголя, просто хотел свободы. Он собирал деньги, чтобы разорвать договор о своем рабстве на корабле – брался за любую работу, и его изможденный вид вызывал у Реджины острое сочувствие. Она сама не раз предлагала ему свои деньги, но Джонс был гордым – и предпочитал исходить кровавым потом, но не принимать ничьей помощи. Капитан разорвал освободительную записку на глазах у Реджины и выбросил ее обрывки за борт. Реджина тогда, помнится, не выдержала и закричала что-то о том, как можно подчиняться такому капитану – на что тот глумливо расхохотался, пригладив нечесаную бороду, и заверил ее, что готов подчиниться ей прямо сегодня ночью в собственной каюте. Как бывшая принцесса и настоящая разбойница, Реджина отважно плюнула ему в лицо... ...и теперь прямо сейчас отправится на корм акулам. – Не трогай ее, – вдруг разлепил разбитые губы Киллиан и жутковато усмехнулся. Его держал Сильвер и еще два каких-то незнакомых Реджине пирата; при этих словах Черная Борода закатил глаза. – Давай решим все в поединке. Честь по чести. Как мужчины и моряки. Если ты победишь – решать тебе, что с нами делать. Если я – ты нас отпустишь. Ведь ты мужчина и моряк, Черная Борода? Соленый ветер ударил Реджине в лицо, когда ее бросили на палубу в нескольких дюймах от злосчастной доски. Что он делает, безумный, мелькнула мысль в ее голове. Избитый, уставший, почти не умеющий держать в руках саблю – да против сытого и довольного мастера клинка! Несколько секунд Черная Борода размышлял. – Ладно, – наконец сказал он, – если хочешь повеселить меня перед смертью – валяй. Дайте ему меч. Кто-то вытолкнул Джонса в центр палубы; под ноги ему со звоном упала старая, заржавевшая сабля. Он наклонился, чтобы поднять ее – и, когда он выпрямился, Реджина поняла, что этот человек уповает на судьбу. Такую же безнадежную решимость волка, отгрызающего собственную лапу, чтобы выжить, она испытывала сама, темной ночью сбегая от Снежки в никуда. Черная Борода не спеша вытянул из ножен меч. Поединок начался. Вернее, назвать это поединком было трудно – Черная Борода неспешно наступал, лениво парируя неумелые и неуклюжие удары Джонса. Тот лишь раз за разом блокировал лезвие, уворачиваясь от летящего на него то справа, то слева клинка; по его лбу катились крупные капли пота. Старый пират явно игрался с Киллианом, как большой кот-крысолов с полузадушенной мышью – отскочив в сторону от сверкнувшего в дюйме от его плеча лезвия сабли, он успел слегка ударить Джонса плашмя по запястью. – Следующий удар будет последним, – спокойно сказал он, приостановившись, и тот вскинул глаза. И встретился взглядом с Реджиной. Она приподнялась на локте. – Зачем? – еле слышно спросила она, глотая слезы. Никто из этих ублюдков не увидит принцессу Реджину плачущей. – Ради чего? – Ради свободы, – просто ответил он. – И ради тебя. Внезапно Киллиан молниеносно бросился к снисходительно улыбающемуся капитану и, взмахнув саблей, глубоко рассек ему левое плечо. Черная Борода был левшой – взвыв, он перебросил свое оружие в правую руку и яростно кинулся на противника. О помиловании больше не шло речи. Победи – или убей. Больное плечо, облепленное пропитавшей кровью рубахой, было плохим подспорьем. Теперь капитан «Веселого Роджера» медленно, но верно отступал. Правая рука плохо его слушалась, и Киллиан, теперь с неизвестно откуда взявшейся ловкостью отражал слабые и лишенные стремительности удары. Черная Борода тяжело дышал и сверкал безумными от боли глазами – он, видимо, до сих пор не мог поверить, что щенок Джонс его побеждает. Он упал на колени, уронив саблю. – Хочешь – убивай, – прохрипел старый пират, и его побагровевшее от унижения лицо было страшно. – Нет. Киллиан Джонс стоял над ним, прекрасный, как юный бог войны – со своими горящими голубым огнем глазами и прилипшими ко лбу темными прядями волос. Реджина отчего-то впервые заметила, какой же он, на самом-то деле, красивый. Он только что спас ее честь и жизнь. Он победил Черную Бороду. Ее именем победил. – Освободите леди, – он обвел властным взглядом толпу моряков, и они немедленно повиновались. Вскочив на ноги, Реджина метнулась к нему, встав рядом и растирая онемевшие запястья. Она старалась не смотреть на Черную Бороду, все еще стоявшего на коленях. И, как выяснилось, зря. Потому что тот неожиданно выхватил из сапога длинную тяжелую мизерикордию и резким движением перерубил Джонсу руку. Кровь хлынула фонтаном – побледневший до землистого цвета, он застонал и попытался зажать рану, но тщетно. Рука вмиг почернела. – Все честно, – насмешливо сказал Черная Борода, текуче поднявшись. – Я дарую тебе и девчонке свободу. Вы, два благородных идиота, получите то, что заслуживаете. Кстати, – весело добавил он, – на лезвие был яд мор-шиповника. Ты же не обговаривал со мной сроки свободы? Насвистывая матросскую песню, он удалился, и палуба почти мгновенно опустела. Уже не скрывая слез, Реджина обняла привалившегося к борту Киллиана. – Все будет хорошо, все будет хорошо, – зашептала она, как заклинательница, – я найду противоядие, слышишь?.. Ты не умрешь, я не позволю, слышишь, не позволю! Последние слова она уже кричала, обращаясь не то к равнодушному серому небу, не то к холодному морю. Киллиан слабо улыбнулся – бледно-зеленые губы плохо его слушались. – Реджина, – почти неслышно выдохнул он, – я никогда тебя не забуду. Если последним, что мне суждено увидеть, станет твое лицо, я, наверно, и после смерти буду его помнить. Пообещай мне, что будешь счастливой. Мне там будет спокойнее, если я буду знать, что у тебя все хорошо... господи, как же жаль, что я не смог... Его речь оборвалась; на губах выступила розовая пена, а потускневшие глаза остановились. Он осел на землю. – Нет, нет, нет! – закричала Реджина, опускаясь вместе с ним, и, не помня себя, прижалась губами к его губам. Мир вокруг нее закачался, взрываясь разноцветными огнями; на Реджину лавиной обрушился водопад звуков и запахов. Реальность будто трещала по швам, не вмещая в себя силы ее скорби – перед глазами заплясали картины. Железный конь со странным именем Мерседес, остроносый мальчик Генри, мягко улыбающаяся Снежка в странном коротком зеленом наряде... незнакомая женщина с красивыми золотистыми локонами, плавающие в пруду лебеди... и Киллиан. Почти такой же – но не такой. Живой. Реджина ахнула. И реальность распалась окончательно. *** – Так, значит, я была благородной разбойницей? – Реджина изогнула брови, рассматривая акварель в книге под громким названием «Герои и злодеи». – Какой бред. Этот Айзек ненормальный. Я надеюсь, его съели огры. – А я пил козье молоко, – Киллиан смачно отпил из фляги что-то, чего ни в коем случае нельзя подносить даже на километр к огню, и ухмыльнулся. – Убивали и за меньшее. Оба они никак не могли вспомнить, что делали, будучи под проклятием. События восстанавливались по акварелям и текстам книги, созданной больным воображением Айзека Хеллера. Впрочем, это и не было важно. – По крайней мере, – подытожила Реджина, – мы живы и здоровы. Правда, тебе не мешало бы сменить свое цивильное кожаное пальто на что-то более приличное, но я не привыкла требовать от людей многого. – Миледи, ваш язык – ведьмино помело, – ядовито заметил Киллиан. – Зато я не ворую чужую подводку. Мир входил в обычную колею, и все казалось до боли обычным и рутинным. Реджина скользила взглядом по темным стенам библиотеки, и вдруг нахмурилась, мельком взглянув на Киллиана. На его запястье красовался свежий лиловатый шрам. Откуда он мог взяться? Что такое важное она забыла? – Реджина, – вдруг сказал Джонс, – мне кажется, там я любил тебя. Это странно и несколько извращенно, но... Она прижала ладонь к его губам. – Поговорим об этом позже. Сегодня вечером у меня дома.