Polifonia

      И снова она возвращалась домой с чувством всепоглощающей усталости. А внутри натянутой струной дрожал вопрос: "Как помочь Хоуп?" Ведь Джесс ничего не могла сделать для нее, пока худший враг был на свободе. Впрочем, на его счету полно смертей, в ее бутылке еще остался алкоголь, а силы позволяют бороться дальше. Неспешно девушка подходит к столу и садится в кресло. Сломанную дверь так никто и не починил, как и ее сломанную жизнь, ведь попросту некому. Ну, воровать у нее все равно нечего, а иной вред вряд ли ей смогут причинить. Уставшая, опустошенная, Джонс откидывается на спинку кресла и хлещет бурбон прямо с горла, он приятно обжигает и заставляет расслабиться. Хочется, чтобы все немедленно закончилось, чтобы этот ужасный год исчез из головы, словно страшный сон.       А воспоминания снова возвращают ее в тот день, когда она убила кудрявую незнакомку и, чувствуя, какой болью отзывается в сердце приказ ее хозяина, разорвала связь с ним, которой была подвластна. А Килгрейв все кричал ей вслед: «Вернись, Джессика! Вернись, немедленно!» Но она будто бы не слышала, сквозь пелену собственного шока, шла вперед на ватных ногах, понимая, что вот-вот сорвется на рыдания. Визг тормозов и громкий вскрик — в него врезался автобус. Она вздрагивает, чувствуя, как электрический удар пронзает сердце…       Он мертв? Она была уверенна, что так и есть, ведь их связь пропала совершенно. Никакой власти. Свободна. Но почему же Килгрейв не умер тогда? А Джесс, в одиночестве и самокопании, и вовсе запуталась в собственных чувствах. Она готова была орать о том, что все произошедшее для нее было лишь одним кошмаром, только бы не помнить тех мгновений, что показались важными, самыми удивительными, счастливыми минутами с ним. Болью, жестокостью и алкоголем, она выбила их из головы, поверив в то, что их любовь была игрой, а секс изнасилованием, что все произошедшее было фальшью и он только использовал ее. Так было правильно. Так было легче. Только с этой верой она могла продолжать двигаться дальше.       Город тихими звуками сопровождал мрачную тишину комнаты, будто фон к неведомой мелодии, звучащей внутри тоской. Он жил и дышал за окном, а она сидела одинокая во тьме и пустоте, прожигая свое существование в одной мысли — поймать его. Худшим было осознавать собственную бесполезность — она не знала, как остановить Килгрейва, пока что не знала. Убивать не хотелось. Уже испробовав кровь на своих руках, Джонс не желала повторять подобное ощущение. Ненависть к убийству, как к методу, родилась при последнем его приказе, и использовать подобные меры она себе запретила. Кроме того, где-то глубоко внутри девушка понимала, что просто не сможет причинить ему вред. Потому нужно было придумать, как нейтрализовать врага иными путями. Раздумывая о мужчине, Джессика снова почувствовала панический страх - в воспоминаниях опять начали появляться картины их путешествий, свиданий, все они были против ее воли, его касания, поцелуи, его слова.       Названия улиц слетают с дрожащих губ снова и снова, она зачитывает их, как мантру, как последнее спасение, за которое пытается ухватиться. В этой тихой истерике Джонс не замечает, что возле двери кто-то стоит. Сквозь шепот родных и знакомых названий улиц, сквозь прерывистое дыхание, из-за двери слышится слегка приглушенное: «Джессика». Она сразу узнает его голос, ведь он приходит к ней и в кошмарах, и в самых лучших, даже постыдных, сновидениях, он рядом с ней везде и избавиться от него не выходит. Широко раскрыв глаза, девушка замирает на месте, дыхание останавливается в груди и она в напряженном молчании следит за тем, как медленно открывается дверь, а в ее дом заходит Килгрейв.       И будто весь мир замер в один момент, ведь Джесс не ожидала встретить его так скоро и знала какой катастрофой станет для нее, если он найдет ее раньше, чем она обнаружит способ его остановить. Шикарный пурпурный костюм, глаза блестят, а запах хвои с примесью цветов кружит голову. Она помнит этот аромат столь хорошо, словно он ее собственный. На его лице появляется улыбка и Джесс лишь устало выдыхает, едва шевеля губами: — Зачем… пришел? — А как ты думаешь? — Килгрейв усмехается и подходит ближе, рассматривая ее, словно потерянный бриллиант, что вновь приобретен им. — Я думаю о том, что ты зря не погиб под тем автобусом, — хладнокровно сообщает Джесс и спокойно делает еще один хороший глоток бурбона, не сводя с мужчины внимательного взгляда. Он не доволен подобным ответом, это заметно по блеску его глаз, но позволить себе проявить эмоцию ярче не смеет, потому лишь молчаливо изучает девушку, будто решая для себя, как стоит поступить дальше. — Я пришел, потому что ты нуждаешься во мне. Потому, что у тебя есть чувства ко мне. И мы оба знаем об этом, верно? — он подходит слишком близко и осторожно касается ее щеки, нежно проводя ладонью, заглядывая в глаза. — Ты выглядишь слишком грустной. Это никуда не годится. Улыбнись.       Карты на стол. Он пользуется козырями, жестокий самообман. Разве он не бесчеловечен? Или именно таким она хочет его видеть? Таким ли он является на самом деле, или она нарочно натягивает на него образ бездушной твари, чтобы защититься от желания быть с ним? Джесс отвергает все вопросы. Им не место и не время. Килгрейв стоит и смотрит, решая, что с ней делать, и она почти чувствует, как петля уже сжалась на шее. «Улыбнись!» — одно слово, точно удар, начинает истязать ее, и Джонс улыбается, потому что выбора нет. Но в глазах не обида, не пустота — вызов и откровенная насмешка. Он говорит столь дикие для понимания вещи, а она улыбается, будто от лучших комплиментов. И горечь отчаяния лишь добавляет ей сил, а взгляд красноречивей любых слов: «Смотри, ты делаешь это со мной. Смотри, не отводи взгляд. Твоя игра, твоя любовь, не одно ли это и то же?» Он столь близко, невыносимо, испытывает, мучает. Умеет ли он по-другому показывать свою любовь? Килгрейв. Разве не этого она ждала? Что он вот так придет и сломает ее, что заберет ее с собой. В глазах горит огонь, и боль смешивается со странным чувством правильности, словно так и должно быть. Она давно уже принадлежит ему, и хоть проиграна битва, не война, все равно у нее нет жизни без него, потому что без него она ей и не нужна. Ей нужен только ее худший враг, и Джесси уже не знает для чего: отомстить, усмирить, любить, так сильно, как она лишь умеет, убить, отстранить, как можно дальше, или держать настолько близко, на сколько это возможно. Этот человек сводит ее с ума. И сейчас захватывает все ее сознание. Она борется с ним с последних сил, но это дается ох, как непросто. Килгрейв побеждает. Он всегда побеждает. Могла бы она влюбиться, будь это не так? — Это ложь. Ложь! — восклицает Джонс, сжав руки в кулаки, только чтобы взять себя в руки и бороться, - Я. Никогда. Тебя. Не. Полюблю. — выделяя каждое слово выговаривает она, — Слышишь? — смотрит уверенно ему в глаза, — Никогда! И все что между нами было, все твои чувства, вся твоя любовь — полное вранье. И, прежде чем вытягивать из меня ответы, спросил бы себя, умеешь ли ты вообще любить? В какой-то момент комнату охватила напряженная, подавляющая тишина. Мужчина отстраняется и абсолютно серьезно смотрит на Джонс. Он прекращает контролировать ее, позволив этой искусственной улыбке исчезнуть. Присев на краешек стола, молчит, несколько секунд разглядывая ее, анализируя собственные чувства, как бы достаточно убеждаясь в неоспоримости подведенных итогов. — Я люблю тебя, — звучит абсолютно честно, словно вовсе не Килгрейв проговаривает эту фразу, а человек, не умеющий врать, раскрывший душу полностью. И она верит… В один миг его слова разрушают последние стены ее защиты. Джесс не готова к подобному признанию, она молчит, пораженная им. Эти откровенные слова заставляют вздрогнуть, а его взгляд заставляет отвести глаза. Она не выдерживает и весь ее карточный домик из обвинений ломается под одним чистым словом — «люблю». Все существо тянется к нему, отчаянно, слепо, забывая обо всех ошибках и обидах. Разве не могут они начать все заново? Построить их собственный мир на двоих? Счастье кажется слишком призрачным, надежды отходят ровно за 18 секунд. Она почти силой заставляет себя отказаться. Как же сложно уломать себя на отвержение собственного счастья. Просто потому, что Килгрейв редкостный мудак, пользующийся людьми, как игрушками? Ей плевать. Во всем ее образе супергероя есть место дерзкому отвержению всех моральных устоев. Она бы простила. Открылась бы ему полностью, увлекая в собственную жизнь, пытаясь направить его силу в совершенно другое русло. Пытаясь сделать его лучше, сделать человеком, в которого могла бы влюбиться Джессика Джонс с первого взгляда. Разве имели бы ее попытки результат? Кто знает. Если Килгрейв и вправду влюблен, он бы согласился, принял бы и оценил ее старания. Все внутри бурлит сомнением, она смотрит ему в глаза, и после раздумий выдыхает тихо. — Я не вернусь, — проговаривает уверенно и спокойно, без попытки зацепить, и без обиды в голосе, просто понимая, что этот человек создан для разрушения, и попытка сделать его лучше только усилит надежды, которые не оправдаются, которые стоит подавить. Его любовь редкостная слабость, ее ответное чувство только ухудшает ситуацию, будь они вместе — все полетит к чертям. — Мы не созданы для подобного. Я не верю тебе. — врет им обоим и поднимает бокал с бурбоном, сделав несколько внушительных глотков. Проходит ровно 18 секунд, она закрывает глаза, понимая, что ударила его глубоко, даже не желая этого. Просто пытаясь убежать от самой себя. Скрыться от невозможного притяжения, что кажется неестественным со своей силой. Как же она влипла… Непросто сейчас сохранять равнодушие, как и непросто посмотреть в глаза. «Я люблю тебя» — каждым ударом звучит в ее сердце, звучит в ее голове, она снова и снова слышит эту фразу, и где-то внутри, другая, искренняя и невозможно слабая Джессика отвечает ему тихо: «И я люблю тебя… Слишком сильно».