Learning to fly

У Стайлза медового цвета глаза, короткие тёмные волосы и россыпь родинок по всему телу. У Стайлза узкие — они кажутся такими хрупкими, что Дерек даже боится лишний раз касаться этого удивительного парня — запястья и дурацкая привычка чесать языком без остановки. Дерек Хейл, если честно, даже не знает, с каких пор эта привычка перестала его раздражать. Знает только, что со Стайлзом, непривычно живым и весёлым для того, кто похоронил свою семью и теперь живёт одной местью, ему становится чуть теплее. У Стайлза весь плед на коленях усыпан крошками от чипсов (вообще-то Дереку не нравится, что Стилински питается всякой дрянью, но Стайлз настойчиво советует ему отстать в ответ на каждое предложение купить чего-нибудь более полезного), а ещё он любит фильмы Marvel и заставляет Дерека по тысяче раз пересматривать с ним «Мстителей», или «Тора», или «Железного человека». Дерек — может быть, из-за возраста, а может быть, потому, что по характеру так сильно отличается от Стайлза — не склонен фанатеть по героям комиксов. Но, тем не менее, он терпеливо выслушивает все восторги подростка по поводу Тони Старка, или Стивена Роджерса, или ещё одного из этих дурацких героев. Если бы они жили в другое время и в другом месте, их непременно назвали бы сладкой парочкой — ещё бы, такое терпеть ради другого человека не станешь, если между вами ничего нет. Только вот они не парочка. Даже близко — нет. Потому что Стайлз — семнадцатилетний инвалид, прикованный к коляске, а Дерек — его, если будет угодно, сиделка, призванная присматривать за Стилински всё то время, пока его отец, шериф округа Бейкон Хиллс, на работе. Они никогда об этом не говорят. Никогда. Дерек не спрашивает, как Стайлз очутился в инвалидной коляске, Стайлз не спрашивает, что Дерек забыл на такой неблагодарной и сложной работе. Своеобразный молчаливый уговор, о'кей? Это не значит, что Дереку не хочется знать. Это значит, что Дерек не имеет права спрашивать. Он, в конце концов, схоронил всю свою семью, погибшую в пожаре несколько лет назад, и, можете поверить, Дерек знает, насколько может ранить человека бестактный вопрос. Наверное, Стайлз его потому и ценит, что Дерек это знает. И молчит. На коленях у Стайлза — яркий пушистый плед, усеянный крошками от чипсов. Стилински весело смеётся, глядя на экран (очередной дубль «Мстителей», Дерек скоро выучит эти фильмы наизусть), и изредка забирается тонкими длинными пальцами в открытую упаковку, чтобы взять ещё немного. Дереку совсем это не нравится, но Дерек молчит. — Эй, — говорит Стайлз, облизывая усеянные солью и крошками пальцы, и Дереку Хейлу с огромным трудом удаётся отвести взгляд, сделав вид, что он сосредоточен на фильме, — тебе не нравится? У Стайлза глаза такие огромные, оленьи прямо-таки, и Дерек не смог бы ответить «Не нравится», даже если бы ему очень этого хотелось. Он мотает головой и отвечает мягко (он не знает, почему всегда выбирает этот тон в разговоре со Стайлзом, но знает, что так — правильно): — Нет, всё хорошо. И у тебя крошка… вот здесь, — Он прижимает указательный палец к уголку собственных губ справа, и Стайлз, ойкнув, стряхивает крошки. А потом краснеет неловко, бурча что-то невнятное и отворачиваясь к экрану. Дерек почему-то улыбается. Такой Стайлз ему нравится. Если честно, он даже восхищается этим худым мальчишкой в инвалидной коляске. Правда, восхищается. Потому что у самого Дерека тогда, много лет назад, не хватило мужества улыбаться и радоваться жизни. Не хватило сил игнорировать оставшуюся в сердце горечь и боль на месте той любви, что он испытывал к своей семье. Не хватило сил не помнить. А Стайлз — вот он, он не может пошевелить пальцем на ноге, он не может и шагу сделать, но он кажется таким счастливым. У Стайлза есть лучший друг. Скотт Маккол, они были одноклассниками до тех пор, как… это произошло. Теперь Стайлз на домашнем обучении, и с самого утра к нему приходят учителя. Что-то объясняют, иногда сердятся. Стайлз очень умный, нет, правда. Только совершенно не хочет учиться — он исправно доводит химика до грани сердечного приступа, и, если честно, Дереку мучительно хочется рассмеяться, глядя на то, как собранный мужчина интеллигентного вида краснеет, бледнеет, зеленеет и весь надувается, не в силах отыскать подходящие слова. Скотт приходит к Стайлзу по понедельникам и четвергам. У него тёмные глаза, он высокий, плечистый и немного кудрявый. Не так, конечно, как Айзек (Айзек Лэйхи, знаете такого? Неплохой парень, тоже друг Стайлза). Обычно, когда к Стилински заваливаются друзья — а их у него на удивление много, — Дерек оставляет парня в окружении подростков и отправляется на кухню. Иногда ему приходится сидеть там до самого прихода шерифа, и потом Стайлз смотрит так виновато, что у Дерека даже мысли возмутиться не возникает. В конце концов, он коротает время за чтением, или за разговорами с шерифом, который, бывает, приходит раньше обычного, или за чем-то ещё. Когда Дерек смотрит на шерифа Стилински, он видит в нём то, что так упорно прячет в себе Стайлз. Надлом. Шериф тоже, конечно, шутит и смеётся. Только вот радости ни в его глазах, ни в его улыбке Дерек не видел ни разу. Сегодня четверг. Сегодня к Стайлзу приходит Скотт, и, заслышав его шаги на лестнице, Дерек отбирает у Стилински пустой пакет из-под чипсов, коротко скалится (улыбаться — непривычно)  и, как всегда, желает: — Хорошо провести время. — Спасибо, — выдыхает в ответ Стайлз. Голос у него тихий-тихий, а губы искусаны почти в кровь. Дерек кивает и уходит, пропуская в комнату Скотта. Он читает «Замок» Кафки, когда на кухню заходит шериф. Он дерьмово выглядит — синие круги под глазами, тонкая и ломкая, как пергамент, кожа, туго обтягивающая щёки… Дерек ещё помнит, каким живым и здоровым казался шериф год назад. Сейчас он больше напоминает призрака. — Привет, Дерек, — говорит шериф и усаживается рядом. Спустя несколько коротких вопросов и не менее лаконичных ответов Дерек вздыхает, откладывает книгу в сторону и, повернувшись к шерифу, тихо спрашивает: — Как это произошло? Стайлз тоже так делает, когда недоволен вопросом. Поджимает губы и скрещивает руки на груди. — Он сам расскажет, — говорит шериф глухо, устало и вымотанно. — Вы стали хорошими друзьями, Дерек, и он расскажет. Когда будет готов с этим смириться. А сейчас… прости, я очень устал и хочу спать. — Да, конечно, — отвечает Дерек. Друзья. Друзья. Какое забавное и глупое слово. Стайлз Дереку вовсе не друг — он ему нравится. Действительно нравится, при всей его болтливости, при всём его детском, ребяческом образе, с которым он не собирается расставаться. Действительно нравится — настолько, что иногда Дереку кажется, будто он свихнулся. Потому что Дерек не хочет влюбляться. Потому что уже поздно не хотеть. В этот день он возвращается домой раньше обычного, потому что на Стайлза смотреть почему-то в разы тяжелее. Дерек одновременно и хочет, и не хочет знать, что такого могло произойти, чтобы Стайлз потерял способность ходить. Дерек не знает, что он чувствует, и это дерьмово. — Ты меня избегаешь, — говорит ему Стайлз в следующий вторник, уверенно и быстро расправляя на острых коленках плед. Забавно, он умудряется мёрзнуть всегда и везде, хотя за окном конец апреля, и уже совсем тепло. — Избегаешь, Дерек, и даже не пытайся спорить, я знаю. — Стайлз… — говорит Дерек, кусая губы. — Всё не так просто. — Да что ты? — у Стайлза голос дрожит, и Дерек изумлённо смотрит на него — он почти уверен, что Стилински на грани истерики, и не совсем понимает, если честно, что происходит. — Я думал, что хотя бы ты не станешь сбегать от меня из-за… — узкая, усеянная веснушками рука проходится по ноге от бедра к колену, — из-за этого. — Глупости, Стайлз, — тяжело вздыхая, говорит Дерек и садится рядом: коляска Стайлза стоит у самого дивана. Дерек сжимает чужое худое плечо и говорит: — Я не сбегаю от тебя, Стайлз, правда. Тем более из-за… — он не знает, какое слово подобрать. Стайлз нервно дёргается, скидывая его руку, и заканчивает сухо: — Из-за моей неполноценности. Дерек готов рычать. Он привык к Стайлзу, который смеётся и радуется жизни. Он привык к Стайлзу, который никогда не поднимает эту тему. Он совсем не привык к вот такому Стайлзу — болезненно морщащемуся, будто этот разговор причиняет ему дискомфорт, маленькому, худому и так неправильно одинокому Стайлзу. — Я устал, — говорит Стайлз, откидывая голову назад, и, наверное, больно бьётся головой. — Я устал быть сильным, Дерек, я устал отвечать друзьям, что всё в порядке, как будто бы они не видят, что ничего у меня не в порядке! Дереку ничего не остаётся, кроме как сжать чужие пальцы в своих. Это — разряд тока, сумасшедший микс эмоций. У Стайлза холодные руки, и их хочется согреть, и его всего, измученного, так незаслуженно несчастного, хочется согреть, спрятать от мира, убедить в том, что он — не урод, не калека, что он — самое прекрасное, что видел грёбанный Дерек Хейл в своей грёбанной жизни. Нельзя. Потому что Дерек уверен — Стайлзу не это нужно. Не нужна ему глупая влюблённость своей сиделки. Ему свобода нужна, и в первую очередь — от этой коляски. Потому что Стайлз — птица со сломанными крыльями, которой хочется взлететь и скрыться в бескрайнем небе. Дерек — не тот, кто умеет лечить или поддерживать, он вообще предпочитает словам действия. И он не знает, что делать. — Расскажи мне, — просит он. Стайлз молчит. Смотрит так напряжённо, так внимательно, будто пытается отыскать в глазах Дерека намёк на насмешку или что-нибудь в этом духе. Дерек молчит. Терпеливо и тихо сидит на самом краю дивана. Он вряд ли осознаёт, что так и не выпустил ладонь Стайлза из своих пальцев. Он вряд ли осознаёт, что сейчас они сидят так близко, что он мог бы просто податься вперёд — и поцеловать Стилински. — Я… — начинает Стайлз, прочищая горло, и — внезапно для них обоих — сжимает пальцы Дерека, будто прося поддержки. Дерек сжимает его пальцы в ответ. Это значит «да». — Одним из мест преступления оказалась давным-давно заброшенная стройка. И мы со Скоттом отправились туда, — Дерек качает головой: Стайлз такой ребёнок, такой глупый, неосторожный ребёнок, который вечно лезет туда, где может отыскаться угроза его здоровью и даже жизни. — Один из верхних этажей там в полном запустении, идёшь — и всё под ногами трещит, дрожит, будто вот-вот рухнет вниз. Мы со Скоттом тысячу раз там ходили, с самого детства, и каждый раз ничего не происходило. В тот раз мне повезло меньше. Его улыбка больше похожа на гримасу боли, на узких скулах пляшет лихорадочный огонь румянца, будто бы Стайлзу сейчас и правда стыдно за глупость подобную. — Подо мной просто рухнул пол, — заканчивает он тихо, пожимая плечами, — я пролетел несколько этажей и рухнул спиной на сломанную балку. Помню только дикую боль, испуганного Скотта, который спрашивал, всё ли со мной в порядке. А потом я отключился. Конец. — Ребёнок… — выдыхает Дерек и делает то, на что никогда не решился бы. Вытаскивает Стайлза из коляски. — Что ты делаешь?! — голос Стилински срывается на крик, но Дереку всё равно. Он прижимает парня к себе (тот такой лёгкий и костлявый, наверняка давно уже не ел нормально), забирается с ним на диван и устраивается поудобнее. Стайлз верещит: — Отпусти меня, придурок! — Тише, — говорит Дерек спокойно и твёрдо. Этот тон, видимо, производит на Стайлза должное впечатление, потому что он затихает, даже прижимается лбом к плечу Дерека. Дерек улыбается. Это прогресс. А потом говорит (ему тяжело, но откровенность требует откровенности в ответ): — Ты наверняка слышал о пожаре в доме Хейлов несколько лет назад. В этом пожаре погибла вся моя семья. Я тоже погиб бы, не будь я на тот момент в другом городе — едва ли это можно считать везением. Я уезжал на месяц, Кора, моя сестра, не хотела меня отпускать, даже Лора при всей её рассудительности больше всего хотела, чтобы я остался. Будто что-то чувствовала. Я тогда успел поссориться с мамой, знаешь, — он сглатывает появившийся в горле ком; Стайлз затих и слушал внимательно. — Думал, приеду — и обязательно с ней помирюсь, извинюсь за грубые слова. Я приехал как раз к похоронам. Выходит сухо. Холодно. Безразлично. Будто бы всё уже отболело, будто бы он не винит до сих пор себя в случившемся. Дереку плевать: он просто знает, что Стайлз выслушает и не расскажет ни-ко-му, а ещё Стайлзу почему-то говорить об этом куда легче, чем любому другому. Наверное, так и нужно. — Я остался один и с острым чувством собственной вины, — заканчивает Дерек, прижимаясь щекой к макушке Стайлза. Он не знает, почему Стилински больше не возмущается по поводу их позы: то ли слишком внимательно слушает, то ли (думать об этом до обидного глупо) ему нравится. — Дерек, я… Пальцы Дерека на губах Стайлза кажутся чем-то абсолютно, в корне неправильным. Дерек мотает головой, прогоняя это ощущение. — Всё нормально, — говорит он и улыбается одними уголками губ, — я не нуждаюсь в сочувствии, это было давно. А теперь — что насчёт последнего «Тора»? Стайлз соглашается с радостью и явным облегчением.