Звёзды знают всё

«Грязь пристаёт быстрей, чем мы её отмываем…»

— Говорят, его пришлось уволить... — Всё тайное становится явным, — многозначительно заметил администратор. — В положенный час. Ника ни разу не вступала в подобные обсуждения. Она чувствовала: здесь что-то не так. И есть в этой истории какой-то подвох. Но здесь, в магазине, похоже, никто не думал так же, как она. — Думаю, случившееся более чем возможно. Наверняка он устроился в детский сад именно для этого. — Извращенец, — зло «выплюнул» херр Питерсон, толстый мясник. Ника торопливо тыкала в клавиатуру кассового аппарата, но слушала в оба уха. — Вчера его сынку задали жару, я сам видел, — заявил доставщик. Ника вытянулась в струну. Враждебные настроения витали в воздухе, раздирая в клочья спокойствие самых разумных людей, тревожили жён и матерей, злили мужчин. Одним словом, это затронуло почти всех жителей, — и самых важных, и самых незначительных, и даже случайных заезжих. Невероятное вероломство! Даже самые преданные друзья бросили Лукаса. Здесь, в магазине, Ника старалась оставаться в тени. В этот же день она решила рискнуть и попробовать встретиться с Маркусом, но он ушёл к родственникам отца. (— Большой, красивый дом, — сказал он после и улыбнулся, только улыбка его была недоброй, и в глазах горел жёсткий огонёк. — Они за отца, и им не терпится уделать всех этих уродов. — Да, Маркус. Покоя теперь здесь не будет, — ответила Ника, стараясь перехватить его взгляд.) В последнее время Маркус совсем не мог справляться с собой. Он становился всё раздражительней и резче. Он сделался замкнутым и грубым. Но Ника понимала, через что ему приходится проходить каждый день. Несмотря ни на что, она старалась оставаться терпеливой и спокойной. Репутации хуже, чем у Лукаса, теперь не было ни у кого в Аннике. Суд оправдал отца Маркуса за неимением улик. Но мнение обитателей городка не изменилось. Вероятно, одно лишь присутствие в приходе такого негодяя, как Лукас, сильно задевало жителей за живое… Они оставались верны старым убеждениям. (На другой день Маркус рассказал Нике, как началось утро после приезда отца — тот только вернулся из следственного изолятора. Полный надежд и, кажется, немного успокоенный, Лукас болтал с Маркусом на кухне. И вдруг в окно влетел здоровенный камень, который, выбив стекло, едва не зашиб Лукаса. Ника нахмурилась и уставилась на мрачного Маркуса. — Зачем?.. И кто это сделал? — Мне кажется, я начинаю сходить с ума, — вздохнул Маркус. — Я предчувствовал, что так просто все не закончится. — Брось переживать. Надо бороться. А тому, кто кинул камень, нужно было надрать задницу. — Ты ни за что не догадаешься, что мы увидели потом. Камень послужил своеобразным посланием, и Лукас вышел из дому, чтобы встретить незваного гостя. Во дворе лежала Фанни, охотничья собака Лукаса, — она была мертва. Это оказалось настоящим ударом для обоих... И будущее, минуту назад рисовавшееся светлым и спокойным, снова стало неясным и зловещим.) Ника стояла у кассы уже целый день. Народу было немного. В преддверии Сочельника люди бросали все свои дела и заботы и собирались вместе, чтобы вечером отправиться в церковь. И вот пришёл отец Маркуса. Ника наблюдала за ним исподтишка, чтобы он ничего не заметил. Нике ни разу не доводилось бывать в доме Лукаса, и только однажды она перекинулась с ним парой слов за пределами этого магазина. Пока она оставалась единственной, кто заметил его появление. Херр Лукас теперь держался совсем иначе, чем прежде. Он немного сутулился, не поднимал глаз, чтобы взглянуть на других покупателей. С ним никто не здоровался. Видно было, что он чувствует себя, как говорят, не в своей тарелке, — лицо Лукаса было отстранённым и замкнутым. Что произошло за полками с хлебом, она увидеть не могла, но догадаться, что именно случилось, — было нетрудно. Херр Питерсон отказался отпускать ему товар. А Лукас совершил опрометчивый поступок — настоял на своём. Кажется, это неподобающее упрямство оскорбило херра Питерсона. И всё-таки все эти слухи и впрямь не прошли даром! Более того, даже решение суда не смогло защитить Лукаса. Служащие магазина погнали беднягу прочь. Он сопротивлялся. Ему разбили нос, и, вышвырнув за двери, кидались в него чем-то тяжёлым. Ника плохо видела, что происходит. Её руки тряслись от страха и волнения. Ох, и опасно было бы сейчас выдать свои истинные чувства. Нет, всё это никуда не годится, ей нужно взять себя в руки и снова готовить отчёт… Но Ника не могла совладать с собой. Вскоре девушка увидела радостные лица работников. — Пусть не смеет больше сюда заходить. И его обожаемый сынуля тоже. Теперь Ника молилась о том, чтобы доставщик не вздумал вспомнить о «девчонке за кассой». Только доставщик знал`, то она водит дружбу с Маркусом. Как бы тому ни пришло в голову рассказать об этом мяснику. Может быть, тогда и ей достанется. Напряжение сковало её тело, руки и даже лицо. Она случайно увидала себя на экране кассы: бледное лицо, сдвинутые брови, сжатые губы, неподвижный взгляд распахнутых глаз. Вооружённые ненавистью люди бывают безрассудны и совершают нелепые вещи, они заражают друг друга этой ненавистью, они выносят приговоры без суда и следствия… Кажется, каким-то невероятным образом Нике удалось избежать внимания доставщика. И тогда на пороге магазина снова появился Лукас. Теперь Ника не могла глядеть на него без утайки. Он шёл, прихрамывая. Его лицо было в крови. Определённо, это был конец. Сейчас папу Маркуса разделают под орех… Впечатлённая видом Лукаса, Ника ждала, что будет, и не знала, что предпринять. Она казалась себе несчастной, беспомощной и совершенно бесполезной. Никто не ожидал такого поворота событий. Разумеется, толстый мясник первым подошёл к вернувшемуся Лукасу. — Ну чего тебе? Это был один из тех редких моментов, когда херру Питерсону не удалось понять намерений клиента. — Я забыл тебе кое-что сказать. Херр Питерсон многозначительно выпучил бесцветные глаза. Лукас выглядел ужасно. Его взгляд показался Нике совершенно ненормальным. Она так и не поняла толком, что случилось: кажется, отец Маркуса ударил мясника головой, и, наверное, он метил лбом прямо в его мясистый нос. Херр Питерсон рухнул, как колода, и взвыл. Ника воспрянула духом, но её радость тут же улетучилась — ведь служащих было больше, а в лице бородатого сотрудника, обслуживающего рыбный отдел, вместо прежнего ехидства появилась невиданная досада. — Я хочу забрать мои продукты. — Отдай ему корзину, он же псих… — всполошился администратор. Лукас не глядел на Нику, он смотрел в сторону. Его плечи были расправлены, подбородок вскинут, и даже взгляд как будто изменился. Сама того не желая, Ника увидела в его глазах всё то, чего, наверное, другие не видели. Как много в них было горечи и боли, — только теперь Ника видела их так близко… и это было мучительное открытие. Через полчаса Ника отправилась домой. Тьма вечернего неба и звёзды, вспыхивающие, как блестящие камушки, рассыпанные на тёмно-синем покрывале, не казались ей сказочными, не завораживали своей холодной красотой. Теперь очень многое в её мире казалось ей новым, и многое было разрушено. Ника была совсем ещё молода, но уже, как и Маркус, начинала разочаровываться в людях.` Да и в себе самой. Ведь она ничего не смогла сделать, ничего не сказала, а молчала, словно немая. Она гадкая и жалкая… Она трусиха. Прежний Лукас «умер», прежнего Лукаса не будет никогда. Он никогда не станет тем человеком, которого знают деревенские, и никогда не будет тем, кого знала она. Ника видела дом Лукаса только издали, и никогда не переговаривалась с отцом Маркуса чаще, чем позволяли обстоятельства. Он виделся ей одиноким и не очень словоохотливым, но красивым, по-своему обаятельным. Наверное, он раним и не склонен доверяться едва знакомым людям. Он и прежде не был слеп, а теперь жизнь открыла ему глаза: прошло всего три месяца, и херр Лукас не доверяет никому со всем правом. Теперь ему угрожают и те, кого прежде он считал хорошими знакомыми. Ника толкнула деревянную дверь, — она оказалась открыта. Наверное, Лукас забыл закрыть. Нике стало страшно. Она боялась херра Лукаса и всего того, на что решилась. И хотя ещё не поздно было уйти, она упрямо следовала по пустому тёмному коридору. В кухне стояла непроглядная темень. Ника увидала широкую спину Лукаса. Он сидел на табурете, не раздетый, безмолвный и погружённый в тишину. Только эта тишина не была успокаивающей и умиротворённой. Ника тотчас почувствовала в ней тихий звон напряжения, ощутила лёгкий холодок, которым напоена была пустота вокруг замершего на табурете мужчины. Она слышала течение крови в своей голове. Нике снова захотелось уйти, но нужно было остаться. Лукас шевельнулся. Ника обомлела от ужаса. Теперь её мысли были неясными, неоформленными, точно шуршание осенних листьев под ногами, а голова пуста, как порожний пивной бочонок. Она не знала, что скажет ему, как объяснит своё вторжение в эту тишину, в его одиночество. Наконец херр Лукас обернулся. В его глазах появилось удивление. Он привстал и сказал на тихом выдохе: — Что ты тут делаешь?.. Ника не сразу нашлась с ответом, — непослушный язык прилип к нёбу. Наконец она взволнованно проговорила: — Извините, херр Лукас… Мне стыдно, что я ничего им не сказала. — Брови херра Лукаса, кажется, сдвинулись, — между ними появилась морщинка. — Я знаю, вы ничего не делали. Лукас всматривался в её лицо пристально и недоверчиво. Ника ощутила, как зарделись ее щеки. Херр Лукас ничего не ответил и тяжело уселся на место. «Если надо, я уйду», — чуть было не сорвалось с ее губ. Они стали совсем сухими. Ника облизнула их кончиком языка. Ей было жарко. Сердце стучало в груди дробно, сладко и болезненно. Но её желание быть здесь и видеть Лукаса не изменилось. Девушка молчала. Херр Лукас вытер лоб запястьем, взглянул на рукав куртки, измазанный кровью. — Кажется, ты общаешься с Маркусом?.. — Да… Мы… Мы друзья. Лукас ничего не ответил. Наверное, ему и впрямь очень хотелось, чтобы Ника ушла. — Вам нужно вымыть лицо, — робко сказала Ника. Мужчина вздохнул, — в его вздохе слышалась усталость. — Ты знаешь, тебе лучше пойти домой. Сегодня Сочельник. — Знаю. — Лукас встал в полный рост, сбросил куртку, кинул недобрый взгляд в сторону внезапной гостьи. — Я могу чем-нибудь помочь? Лукас покачал головой. — Вряд ли. Он ушёл в ванную, включил воду. Ника немного успокоилась, и её руки больше не тряслись. Херр Лукас не выгнал её взашей, но в его глазах нетрудно было увидеть самые противоречивые чувства. Ника взяла его рубашку, повесила на спинку стула. Огляделась по сторонам. Всё здесь было устроено чисто по-мужски, и ни в чём нельзя было уловить того особенного порядка, какой так любят женские руки. Кажется, той девушки, которая была с Лукасом, не было здесь довольно давно. Стакан в шкафу посверкивал рубиновыми гранями. «Пьёт», — догадалась Ника. Неуверенная надежда на то, что его подруга не выйдет из коридора, окончательно утвердилась. — Ты учишься вместе с Маркусом? — спросил Лукас, не отрывая глаз от зеркала. — Нет. Я учусь в колледже. Лукас повернул голову и снова посмотрел на Нику настоящую, а не на ту, которую, должно быть, увидел в зеркале. — Тебе есть восемнадцать? — мрачно осведомился он. — Да. Она опустила глаза, поглядела на носки своих старых ботинок. Лукас принялся умывать лицо. — Вы ранены?.. — спросила она через некоторое время. Лукас промолчал. — Если вы позволите, я могу помочь… Лукас прикрыл глаза, наверное, он совсем потерял терпение. — Сущий кошмар, — вымолвил он негромко, через силу. Конечно, это относилось к Нике, к кому же ещё?.. — Я знаю, как это делается, я будущий медик, — упорствовала она. Во всём этом была малая толика какой-то глупой трагикомедии. Ника поступает в духе сестры милосердия, а херр Лукас старается придумать, как бы от неё отделаться. Сплошное безумие… Ника продолжала нервничать, но Лукас до сих пор не сказал «я тебе очень благодарен, но будет замечательно, если ты оставишь меня в покое», — быть может, потому, что обессилен, или она ему слишком безразлична. Лукас приподнял чёлку, пытаясь осмотреть рану. Кровь запеклась в волосах, и от этого они стали тёмными. Ника сняла парку, бросила её на уголок в кухне. — Только не вздумай подходить ко мне, хорошо? — Разве вам не могли нанести такую рану, на которую лучше взглянуть? — Не думаю. Ника не стала настаивать и уселась на стул. Она отвернулась от дверей в ванную комнату. Несмотря на шум воды, в кухне по-прежнему было очень тихо. — Однажды дедушка выпил крепкого вина и каким-то образом стукнулся о притолоку. Рана была очень глубокая, только он был настолько пьян, что ничего не заметил. Он не чувствовал боли. — Значит, ему не следовало пить в одиночестве. — А ещё он ненавидел, когда мы прятали от него выпивку. — Херр Лукас молчал. — Вам не больно?.. — зачем-то спросила Ника. — О чём ты говоришь?.. — через некоторое время отозвался Лукас. — О вас. Было слышно, что херр Лукас глубоко и продолжительно вздохнул. Что-то упало. Лукас всё ещё молчал. Ника оробела и не могла ни на что решиться. Ни уйти, ни встать, ни поглядеть в щель между дверью и дверным проёмом ванной комнаты. — Херр Лукас? — спросила она наконец. И снова он не ответил. Ника решилась встать и приблизилась к дверям. Несмело приоткрыла их и увидела Лукаса. Он сидел на краю ванны, отвернувшись от неё, и смотрел на светлую полосу вверху заклеенного плёнкой окна. На улице горел фонарь. И тут Ника в полной мере сообразила, что нынче Сочельник, и она давно должна была вернуться домой… — Всё хорошо? Херр Лукас взглянул на неё и кивнул. Ника смутилась — он снял футболку, его грудь оказалась волосатой, но так, пожалуй, было лучше, так он выглядел ещё взрослее и мужественнее. — Вы, наверное, сердитесь на меня. Может быть, мне стоит уйти. Простите меня… — проговорила Ника, отводя глаза в сторону. Как-то это всё было на неё не похоже. Она всегда была так разумна, немногословна и спокойна. — Я не сержусь. С этими словами херр Лукас коснулся пальцами мокрой макушки. Волнение, ещё недавно парализовавшее Нику, постепенно отступило. Херр Лукас выглядел сейчас вовсе не тем отстранённым, незнакомым и солидным человеком, которого она знала прежде. Сейчас Ника подумала о том, что люди могут меняться и становиться почти неузнаваемыми. Растрёпанный и понурый, раздетый, плохо выбритый, сейчас он ничуть не походил на того Лукаса, которого Ника видела прежде. Он был потерян. Может быть, сегодня он потерял всякий смысл в своей жизни?.. Он смотрел на неё неотступно. Его глаза были очень серьёзны, но в них не было неприязни. Разве Ника пришла сюда для того, чтобы выдать ему свои чувства, открыться ему? Или для того, чтобы просто повидаться с ним?.. Ника преодолела свои сомнения только для того, чтобы сказать Лукасу, что она на его стороне. Наверное, ему было не слишком приятно осознавать то, что незваная гостья видела, как его гонят и ругают. Как бросаются в него чем потяжелее, точно в бродячего пса… Но сейчас и это не имело для неё значения, и она улыбнулась: — И всё-таки здорово вы врезали херру Питерсону. Как ни странно, что-то похожее на улыбку коснулось губ Лукаса. Ника устала сомневаться и быть рассудительной. Она ступила на кафельный пол ванной комнаты. Подошла к Лукасу и, встав справа от него, обняла руками его голову. Обняла с искренностью и сдержанной силой. Он не противился. Его руки неподвижно лежали на коленях. — Он долго кричал и очень ругался. — Кто? — Наш мясник. Ему было больно… — И что он ещё сказал? — спросил Лукас с мрачным любопытством в голосе. — Сказал, что выпустит вам кишки. Лукас даже не усмехнулся. Сейчас его правое ухо и висок ощущали тепло горячей девичьей груди, и он внимал ему отчуждённо и бестрепетно. Впрочем, нет… Это тепло было безыскусным, полным участия… Он ощущал искренность и готов был потерпеть Нику ещё немного, но только для того, чтобы не обидеть её.` — Раньше я понятия не имел, что такое боль. Я ничего не знал о боли. Ника прислушивалась к его словам напряжённо, вдумчиво. — А теперь? — Самая едкая живёт в душе... Херр Лукас помрачнел. Кажется, его глаза заблестели, и ресницы тотчас опустились, но едва Ника успела это заметить, как он отстранился от неё. — Думаю, тебе лучше пойти домой. — А вы?.. — насторожилась Ника. Только теперь она заметила, что на скамейке, под зеркальным шкафчиком, стоит бутылка с содержимым чайного цвета. Глаза херра Лукаса были почти такие же, только немного темней. — Уходи, слышишь? — сказал он уверенней. Ника принялась натягивать ботинки. Херр Лукас тем временем надел свежую рубашку. Прошёл к платяному шкафу, встроенному в стену, распахнул дверцы и сумрачно уставился в недра. Неужели собрался на церковную службу? На лице херра Лукаса появилось выражение решимости. Понимая, что его суровое молчание теперь уже неколебимо, Ника ушла не попрощавшись. И всё-таки не верилось, что он явится в церковь. Может быть, он решил уйти в какое-нибудь другое место? Никогда не знаешь точно, куда нелёгкая понесёт человека, имеющего склонность к выпивке! Подумать только, херр Лукас, образец прекрасных манер, пьёт виски прямо из горла. И спит в одежде, как говорил Маркус. Печальные перемены. Но если бы не они, Ника не решилась бы сдвинуться с места у порога его дома. И всё же она не стоила такого терпеливого приёма. Ника вытащила из карманов рукавицы. Её пальцы оказались розовыми. Похоже, херр Лукас плохо промыл рану на голове, — и почему она не настояла на своём?