Отражение

Глава 6 Зрителям вообще безразлично, что каждая иллюзия реальна. Нил Гейман Я схожу с ума, Михе. Мы обзвонили все больницы и морги и, слава богу, тебя не обнаружили. Это оставляет надежду, что с тобой ничего плохого не случилось. Полиция ничего не может нам сказать по поводу тебя. Заявления наши приняли и сказали, что будут искать. Сообщат новости, как только будут. Теперь каждый раз, когда звонит сотовый, я вздрагиваю. Боюсь, что это дурные вести. Ведь не мог же ты просто так испариться. Любимый, признаюсь честно, что упросила Моритца еще раз обыскать квартиру. Странно то, что я не нашла в твоей комнате никаких твоих документов и дневника тоже. Пускай ты мог с собой взять дневник. Я знаю, что ты часто носишь его с собой. Но документы ты никогда не берешь. Они всегда лежали в ящике твоего письменного стола. Мы нашли ключ, вскрыли ящик. А там пусто. Только ручки и клочки записных бумажек в том ящике. Я хватаюсь за пропавшие документы, как утопающий за тростинку. Это моя последняя надежда на то, что ты все-таки исчез по собственной воле. Просто ничего не сказал никому, и симку сменил. Но почему? И каждый раз, когда я задаюсь этим вопросом, я вспоминаю свое предложение. Если ты не вернешься или тебя не найдут полицейские, - а последнее ужасает меня до глубины души, то я всю жизнь буду мучиться и гадать, не стала ли я причиной твоего исчезновения. Может с тобой сейчас все хорошо, и ты уехал в другой город. Но куда? У тебя же нет родственников и друзей в других городах, насколько мне известно. Я бы пошла к отцу за помощью. Но я не хочу признаваться ему в том, что он так подозревал о тебе все то время, что мы встречались. Не хочу, чтобы он сказал: «Я же тебе говорил». Я тебе не рассказывала, но он с самого начала твердил мне о том, что ты никчемный кандидат на серьезные отношения. А я отмахивалась. Списывала все на его профессиональную подозрительность. Ведь он говорил мне, что ты думаешь только о себе, эгоистичный, что он видит это в твоем холодном взгляде. Расчетливость. «Выгода – все, что нужно твоему Михе,» - твердил он мне постоянно. – «Разве ты не видишь, что он ищет всегда для себя место послаще, потеплей и побогаче?» Признаюсь, что я и сама это видела. Но разве я могла тебя винить? Ведь у тебя никого не было, чтобы защитить тебя от этого мира. Ты был один. Но у тебя была я. А где бы ты ни был сейчас, ты теперь совсем один. И это меня пугает. Я понимаю, что это глупо, но я не хочу идти к отцу, потому что тогда признаю тем самым, что он все эти месяцы был прав. А я не хочу этого. Не хочу, чтобы он порочил то, что у нас было. Потому что это все, что осталось мне от тебя, от нас. И скорее всего новой главы в наших с тобой отношениях уже не будет. Твоя Л. Через неделю Билл стоит передо мной уже минут пять, поправляя мой внешний вид. Он, кажется, уже пошел по третьему кругу, теребя серебряные цепочки на моей шее, одергивая футболку. Он то застегивал, то снова расстегивал молнию на черной кожаной куртке, которую одолжил мне сегодня, как и все остальное, что было на мне. Каждый раз, когда я пытался заглянуть за него и посмотреть на свое отражение в зеркале его спальни, изящные, но сильные руки парня возвращали меня на место. А я уже весь в нетерпении увидеть его «шедевр». Именно так он это назвал, когда сегодня снова разбудил меня рано утром и сказал, что будет из меня делать тот самый «шедевр». И вот спустя два часа Билл явно никак не может завершить свое великое творение. - Билл, может, хватит уже? – ною я. - Нет, не хватит, - отрезает Билл и отходит на шаг назад, наклоняя голову к плечу, оценивающим взглядом окидывая свое произведение, как художник холст. Сегодня мой первый выход в свет в качестве Билла Каулитца. А тут еще вся эта процедура. Хочется уже скорее закончить со всем, а я еще даже не могу выйти из комнаты. Сжимаю сильней в кулаки вспотевшие ладони, пока отросшие наманикюренные, покрашенные черным лаком ногти не впиваются в похолодевшую кожу. А Билл, снова приблизившись ко мне, начинает поправлять неимоверных размеров прическу на моей голове. Я только и могу разглядеть в зеркале над головой Билла возвышающиеся острые торчащие кончики моих черных волос. Нет, я, конечно, видел это все за последнюю неделю на фото и на видеозаписях. Но все это я видел на Билле, а не на себе. Спустя, кажется, еще минут пять и еще пару кругов повторений всего того теребления и одергивания, Билл говорит: - Вот теперь точно все. Парень вздыхает и отходит в сторону, и передо мной в зеркале - Билл. Другого бы я не подумал даже зная правду. На лице толстый слой тонального крема, пудры, румян. Глаза подведены черным, накрашены тушью, да так умело, что можно подумать, что сама Натали накладывала макияж. В брови пирсинг, который, слава богу, успел зажить хоть немного за эти дни. Ну, а одежда Билла – это же одежда Билла. Ясно, что сидит как влитая на мне. Я за прошедшую неделю успел подметить, что не просто похож на него, а я - его полная копия. Делаю шаг, приблизившись к зеркалу. Не могу поверить, что смотрю на самого себя. Даже забыл волноваться. - Нравится? – спрашивает Билл. Я еще более пристально всматриваюсь в свое отражение, практически вплотную поднеся лицо к блестящей поверхности зеркала: - Одно лицо… - Ну, я же говорил, что Нати из отпуска вызывать не надо. Я ведь хорош? Скажи, хорош! Правда?! - Ты просто супер, – ровно проговариваю я и засовываю руки в передние карманы джинсов – одни оттопыренные большие пальцы остались снаружи. Кручусь перед зеркалом туда-сюда, не отрывая взгляда. - Только куртку не снимай, чтобы татуировку не зажившую не видели, - доносятся деловые слова парня. И я вспоминаю зачем я здесь. Явно не для того, чтобы любоваться отражением. Поворачиваюсь к Биллу: - Билл, я не справлюсь. Меня всего трясет, а я еще не вышел из дома. Что будет, когда я буду сидеть перед всеми теми журналистами на пресс-конференции? - Все будет нормально, - он смотрит на меня так мягко, но в то же время уверенно, что эта его уверенность пробирается сквозь мои зрачки вглубь мозга. - Ты - Билл Каулитц, - назидательно говорит он мне. – Все, что ты будешь делать, будет правильным в их глазах. Они ничего и не подумают дурного. Никто не догадается о наших планах с двойником. Ведь это нереально, чтобы кто-то рискнул такое сделать… Кроме нас… - он ухмыляется. – Тем более, смотри, как ты на меня похож. – Билл возвращает меня к зеркалу и, приобняв за спиной, встает рядом. - Ладно, ты прав. В конце концов, как я собираюсь на сцену выходить, если не могу полчаса поотвечать на глупые вопросы? - Тем более, что они всегда спрашивают одно и то же. Ей богу, как будто их читатели глупые или они сами. Хотя, я больше подозреваю последнее. – Билл отворачивается и отходит в середину комнаты. - Уже достали. Ну, хоть сегодня мне не придется в этом цирковом представлении участвовать. - Хитрый какой! Я знаю, дело не в голосе вовсе. Тебе просто надоело ходить на интервью, - говорю я в шутку, садясь на свою кровать. - Ну, конечно, конечно. Весь последний год я только спал и видел, как бы придумать, как отлынивать от всей этой фигни. И – та-дам! – Билл взмахивает руками – Передо мной ты. Я не верю своему счастью! – продолжает он в том же шутливом духе. – А если серьезно, ты же знаешь, сам ведь заметил, наверняка, с первого дня, что у меня голос пропадает иногда даже когда я просто говорю. Поэтому и интервью для меня исключаются. Представь, они спросят меня, как восстановление после операции проходит, я начинаю расписывать все в радужных красках, а тут раз - и голоса нет. Как-то не обнадеживающе выглядеть будет. Тогда точно раздуют целую шумиху в прессе о том, смогу ли я выполнить обещанное и выйти на сцену через две недели. А слишком пристального внимания по этому поводу нам в данной ситуации не надо. - Ты прав… Снова. - Я знаю, - уже гораздо тише говорит Билл, подходит и садится рядом со мной. Он опять изучает ворс ковролина под ногами. Я заметил, что он делает это каждый раз, когда к нему приходят дурные мысли. - Не переживай, я все сделаю. - Я верю в тебя. - И на последней «я» его голос пропадает. Молниеносно Билл вскакивает с места, отряхивает с одежды несуществующие пылинки и говорит: - Ну, все! Пора тебе на выход! – Слова вылетают с такой энергией, что заставляют меня тоже вскочить с места и одернуть одежду. Билл подводит меня к входной двери, где меня уже ждут охранники и все трое парней из группы. - Ну, неужели, - недовольно вздыхает Том. - Том?! – резко одергивает его голос Билла. - Это я его задержал, - слышу из-за спины. - Ладно, пошли, - говорит старший Каулитц и смотрит на меня как-то по другому, как будто все его претензии ко мне испарились в одно мгновение. - Михе! - Я оборачиваюсь в дверях. – Не забудь все, что мы репетировали. - Я все помню, - отвечаю я, а внутри зарождается червячок, который начинает выедать в моей шаткой уверенности малюсенькое отверстие. Мы вчетвером сидим за длинным столом. Перед каждым поставлены микрофоны, а стулья в зале мало-помалу заполняются журналистками. И я говорю «журналистками», потому что пока еще не заметил среди посетителей ни одного парня. Видимо, о Tokio Hotel и подобном пишут только девчонки для девчонок. Оглядываюсь по сторонам. Густав – само спокойствие, сидит слева от меня и что-то вырисовывает синей ручкой на листе лежащей перед ним бумаги. Я его только на записях интервью видел в такой обстановке, и он всегда молчал. Не отвечал на вопросы. Может он стеснительный на публике или просто не многословный? Хотя так по нему не скажешь. Когда наши пути пересекались в доме или же на репетициях он часто прикалывался, кривлялся даже. А тут ушел в себя. На крайнем стуле справа - Георг, любопытно оглядывается по сторонам, иногда одаряя журналисток улыбкой соблазнителя. А между мной и Георгом сидит Том. Он вальяжно откинулся к спинке стула, растопырив коленки в разные стороны так, что мне пришлось повернуться чуть боком, чтобы его левая коленка не упиралась в мои ноги. Чувствую, что во рту сахара – от волнения все пересохло. Тот маленький червячок сомнений уже успел за последние полтора часа проделать ну просто огромную дырищу. Ну, Михе, соберись! Сам же подписался! Дотягиваюсь до бутылки с минералкой и с треском отвинчиваю пластмассовую крышку, которая болезненно впивается в мою влажную ладонь. Замечаю краем глаза, как Том покосился на меня. Я все это время боялся на него взглянуть. Боялся столкнуться со стеной его каменного взгляда. Мне бы без него справиться со всем этим. Ведь все будут смотреть в первую очередь на меня, ответов ждать от меня. Билл всегда был основным действующим лицом любого интервью – брал почти все ответы на себя. А сегодня внимание журналистов будет в стократ более пристальным. Пресс-конференция посвящена тому, что Билл… я… возвращаюсь на сцену после операции. Все захотят впервые после того ужасного случая с потерей голоса услышать, наконец, чуть хриплый тенор фронтмена. Завинчиваю крышку и ставлю бутылку на стол перед собой. - Волнуешься? – я вздрагиваю от низкого голоса над правым ухом. Не думал услышать такой вопрос от Тома, тем более, без намека на насмешку. - Есть немного… - сухо отвечаю, уставившись на голубую крышку бутылки. Не буду врать. Зачем? Это глупо. Боюсь посмотреть на Тома. Боюсь, что тогда не справлюсь. Странно, но я сейчас тянусь к его поддержке. Как так получилось? Ведь я не воспылал симпатией к гитаристу, как и он ко мне, с нашей первой встречи, когда он меня дружно отшил. А дальше было только хуже. Может это из-за того, что Билла сейчас нет рядом, а Том, как на зло, самый близкий ему человек? Зал заполнился до отказа девушками. Все ряды стульев заняты и еще пара десятков журналисток стоят у дальней стены с диктофонами и фотоаппаратами наготове. - Прошу тишины! - произносит организатор пресс-конференции – мужчина средних лет, которого я ни разу не видел и имени его не знаю. Перевожу взгляд на него и нервно сглатываю. Гул в зале понемногу утихает, превращаясь в единичные звуки: скрежет подвинутого поудобней стула по ламинату, хруст перелистываемой страницы, щелчок кнопки автоматической ручки, кто-то прочищает горло, коротко прокашливаясь. Я стараюсь расслабить позу и лицо, чтобы все не выглядело так натянуто, делаю глубокий вдох и выдох через нос, как учил меня Билл. Я бы сейчас не прочь, как Густав, что-нибудь покарябать на бумажке, чтобы снять напряжение. Только вот ручки у меня нет. Кроме того… Билл так не делает… - Можно начинать. – Слова организатора ударяют меня в грудь, заставив сердце яростно заколотиться о ребра. Я снова повторяю глубокий вдох. Не скажу, что это помогло. – Прошу первый вопрос. Какая-то девушка поднимает руку, и организатор делает ей жест, разрешающий задать вопрос. - Добрый день, журнал "Zillo". Билл, вопрос к Вам. Как себя чувствуете после операции? Я сижу и смотрю на нее, застыл как гипсовая статуя. Даже не дышу. Боже, мои первые слова, первые слова Билла Каулитца после операции должны быть просто идеальными, а я не могу рта открыть. Пара вспышек озаряет зал холодным синим светом. А я все смотрю на девушку. Чуть подпрыгиваю на месте от того, что мою правую лодыжку пнули, причем, довольно больно. Том! Хорошо, что мое скованное состояние не дало мне выругаться по этому поводу прямо в микрофон или дернуться слишком заметно. Но из ступора меня это действие точно вывело. - Добрый день! Просто отлично! – сам говорю и не верю, что это мой голос раздается в динамиках. Стараюсь поприветливей улыбнуться. Девушка мило улыбается в ответ. - Ваш тур начинается ровно через две недели? – продолжает она. - Да, совершенно верно. - Эти слова уже выходят гораздо проще. Слова Билла… Мои слова… - Следующий вопрос. Пожалуйста, - голос организатора поднимает еще одну журналистку с места. - Здравствуйте! Журнал "Rolling Stone". Концертная программа или сам тур претерпят изменения в сторону сокращения количества песен или выступлений в связи с восстановлением после операции? - О, нет! С моим голосом уже все хорошо, как слышите. Так что никаких отклонений не будет. Разве что на бис исполним еще пару лишних песен, возможно. – Улыбаюсь уголком рта, как показывал Билл. - Пусть это будет сюрпризом для наших фанатов. Пока не будем раскрывать все планы. - Билл, так, может, исполните для нас что-нибудь прямо сейчас? Фанаты так соскучились по вашему голосу. И тут я замираю. Рано, видать, я расслабился. Еще несколько ярких вспышек ослепляют. Такого мы с Биллом не обсуждали и с Йостом тоже. Все камеры направлены на меня… и все глаза… Блин, и что я должен сейчас сделать? Встать и спеть для них? Или это будет неправильным? Вообще это допустимо? Билл бы сделал так? Я не то, чтобы не способен сделать глубокий вдох и выдох через нос. Я вообще не могу дышать. Все мои нервные импульсы, предназначенные для реализации основных физиологических процессов, перенаправились по собственной воле для работы над разрешением поставленного передо мной вопроса. А я щурюсь от взрывов холодного белого света, заполняющего все вокруг меня. - Прошу сейчас не фотографировать, - говорит организатор. – Вам для этого будет выделено время в конце пресс-конференции. - Ну, так что? Споете? – снова возвращается к больной теме девица. Я-то уж думал, что после того, как организатор перебил ее вопрос, она от меня отстанет. А я так и не придумал в отведенные для моего тупого молчания несколько секунд что ответить. Я как будто онемел и меня настиг паралич всего тела разом. Боже, я провалил свой первый выход! - Девушка, Вы такая милая, - этот голос над моим правым ухом – голос Тома, снимает с меня чары церебрального паралича, и заставляет удивленно повернулся в сторону старшего близнеца. Он так обольстительно смотрит на журналистку. Я таким его не успел лицезреть еще. Прищуренные карие глаза устремлены через зал к цели и, кажется, попали в яблочко. Девушка теперь смотрит исключительно на Тома. – Но мой брат не поет вне концертов – контрактом не предусмотрено. Если желаете, то после пресс-конференции я могу лично для вас устроить концерт собственного исполнения. – Том улыбается и игриво облизывает нижнюю губу. Я отрываюсь от губ Тома. Все же он мой «брат» как-никак. Теперь и я уперто гляжу на наглую журналистку. А она стоит напротив и - о, боже!, начинает краснеть. - Спасибо, я обдумаю Ваше предложение, - говорит она, причем тихо-тихо, и плюхается на место, уткнувшись своим длинным носом в ежедневник. Неужели пронесло? Спасибо, Том! Не ожидал. Следующий вопрос задают Георгу, как ни странно. А я, пока тот пространно отвечает, перевожу на Каулитца взгляд, надеясь, что он посмотрит на меня с поддержкой во взгляде. Но Том так и сидит, не поворачиваясь в мою сторону. Вместо этого он любопытно озирается вокруг, посматривает временами на то, как отвечает Георг, а иногда вообще тупо рассматривает поверхность стола перед собой. Но ко мне не поворачивается. Вопрос о том, в каком городе возобновим мы свое неожиданно прервавшееся турне, я смело беру на себя. После конфуза с пением мне уже все кажется нипочем. Если бы меня сейчас попросили раздеться до трусов перед всеми и перед камерами тоже… Нет, даже если бы попросили раздеться догола, я бы и это сделал, не подумав дважды. Я отвечал на вопрос за вопросом. Заученные реплики отлетали от зубов. Пресс-конференция шла своим чередом, а я, незанятым размышлениями о тупых однообразных вопросах мозгом, цеплялся за тот ответ Тома. За то, как он спас меня. Или же он спас себя? Группу? Билла? Да. Эти размышления ни к чему хорошему меня не приводили, а только запутывали все больше с каждой минутой. На фото-сессии после интервью Том стоит рядом со мной. А я работаю на камеры, как меня учил Билл, предвидя, что и фотографироваться хотя бы иногда мне придется за него. И сегодня как раз такой случай. Я стараюсь не обращать внимания на Тома и на мысли о его поступке. Повернуть голову вправо, наклонить чуть в сторону. Холодный свет ослепляет меня. Поднять бровь, положить левую ладонь на бедро. Вспышки. Повернуться немного боком и выставить ногу в сторону. Вспышки. Повернуть другим боком и ткнуть пальцем в объективы, сделав надменный вид. Цвет фотовспышек с каждой позой становится все теплее, и я ощущаю себя нежащимся в золотом солнечном свете. Но тот червячок, точнее уже отожравшийся червячище сомнений, не дает мне покоя. Кажется, я могу даже различить хруст своих мыслей между его зубищ. Ежесекундно он отхватывает кусок того, что я воспринял как поддержку со стороны Тома, беспощадно поглощая. Хочется думать, что Том просто помогал мне. Но хотеть, как говорится, не вредно. «А может…? Нет,» - говорю я себе мысленно, когда мы отправляемся по коридорам на выход, туда, где нас ждет автомобиль. Во всяком случае, я так думаю. Я ковыляю позади всей группы, глядя себе под ковбойские сапоги, за мной - только какой-то охранник. - Эй, Михе! - слышу я и поднимаю взгляд. Я стремительно приближаюсь к остановившемуся в коридоре Тому. Вся предшествующая часть нашей группы, включая Густава и Георга, скрылась из виду, выйдя на улицу. С недоверием подхожу ближе. Ну, не будет же он меня здесь бить за мой косяк на виду у охранника. Том ведь не тупой. Но смотрит он на меня тяжело. Впрочем, как обычно. Ничего нового. Все предсказуемо. Подойдя вплотную, останавливаюсь. Сейчас меня будут активно втаптывать в землю, чтобы смешать с грязью, пусть даже словесно. Но мне и этого будет сегодня достаточно. Я стою и смотрю мимо Каулитца на выход, к которому сейчас стремлюсь всей душой. Жду выговора. - Не переживай. Ты сегодня молодец. Для первого раза очень даже хорошо держался, - искренним тоном говорит он. А слова как будто влетают в одно ухо и вылетают из другого. Не верю. Что? Меня сейчас поддержал и похвалил сам Том Каулитц - король всего сущего? Да ладно! Разве такое может быть? Я реально удивился. Не это я ожидал услышать от него. - Я и не переживаю, - вот тут я вру впервые за день. Точнее во второй раз. Первой ложью был весь этот спектакль в образе Билла. - Я помню, как это было не просто для нас пару лет назад. Неужели, такие откровения от Короля-Тома, думаю я, а по телу проносится волна облегчения. Облегчения от того, что все на сегодня закончилось. Облегчения от того, что сказал Каулитц. Немного расслабившись, я продолжаю свой путь к двери. Том принимается вышагивать рядом со мной. - Спасибо, что выручил с той девицей, - я продолжаю упорно следить за ковбойскими сапогами Билла на своих ногах. Все же я сегодня справился. Действительно, Том прав, - первый блин комом. Сначала всегда трудно. Потом втянусь. В следующий раз буду лучше соображалку включать. Я выдыхаю, расслабляясь. Кажется, у меня за спиной вырастают крылья. Я это сделал! Я был Биллом Каулитцем! Я справился! - Не обольщайся, - жестко и оглушающе звенит рядом со мной, как кувалда о наковальню. Словно того мягкого, готового прийти на помощь Тома, который был здесь пять секунд назад, и не было. В ответ я просто молчу. Толкаю дверь, и выпускаю себя под горячие апрельские полуденные солнечные лучи. «А я и не обольщаюсь,» - в очередной раз напоминаю себе, глядя в зеркало сквозь плотный туман витающего в воздухе лака для волос на то, как вернувшаяся из отпуска Натали колдует надо мной перед сегодняшней генеральной репетицией. После того интервью прошло десять дней. И все это время я работал как проклятый. Когда мне было обольщаться-то? Билл из меня выжал все соки. Не знаю, как я буду выступать – тур возобновляется через три дня, а сил уже нет. Пресс-конференций больше не было, но и выходных тоже. Наши с Биллом репетиции проходили с удвоенной силой. По четыре часа каждый день мы с ним репетировали наедине. Слова я уже давно все запомнил, и они вылетали на автомате, а вот интонация, поза, манеры, движения на сцене… Все это штудировалось до потери пульса ежедневно. Билл показывал на своем примере и часто подкреплял объяснения видеозаписями концертов. И каждый день уже в составе группы с живым звуком инструментов в мониторах я прогонял весь сет-лист с начала и до конца, пока Билл стоял в сторонке и неотрывно следил за действиями на «сцене», скрестив руки на груди. Для этих целей Йост выделил нам большой зал в здании студии, где обстановка максимально приближена к концертной, и я могу свободно передвигаться по пространству между участниками группы. И каждый раз я слышал замечания. Ладно, когда от Билла, но вот Том меня подбешивал кардинально. После каждой песни он кидал в меня претензии о том, что тут спел не так, а там встал не сяк, а вот в тот момент вообще посмотрел на него как-то косо. Боже! За что мне все это?! Хотя, понятно за что. Не я ли хотел славы, денег, восхищенных поклонниц и полных залов, взрывающихся визгом и аплодисментами? Теперь приходится закусить удила и соответствовать. Одно греет душу. Несмотря на все сомнения, я жду первого концерта в надежде почувствовать отдачу от фанатов, их безоговорочное обожание. Жду, что это утвердит меня в намерениях, покажет, что я действительно чего-то стою. И боюсь этого одновременно. - Ну, как тут дела? - слышу за спиной. В мою импровизированную студийную гримерку врывается Билл – такой возбужденный, что, кажется, пальцем тронь и получишь разряд электричества. Его взгляд врезается в меня, отскочив от идеальной глади зеркала. Взгляд, больше всего ожидающий от меня отдачи… Больше, чем мой собственный. Не могу понять, почему во мне с той первой встречи с Биллом в напыщенном офисе Йоста родилось непреодолимое желание угождать этому парню. Я прокручивал ситуацию в голове бесконечное множество раз, но так и не пришел к конкретному выводу. Да, я хотел снова стать нужным кому-то. Но почему именно этому парню, а не Лили? Почему ему, а не своей собственной группе, о которой я, к слову, и не вспоминаю, кроме как в контексте подробных размышлений. Я ощущаю с ним особую связь. И каждый раз списываю все на его уязвимость и зеркальное сходство со мной. - Принимай работу. – Натали делает пару шагов в сторону от стула, на котором я сижу. Внезапно я теряю ориентацию в пространстве. Кресло резко крутанули. И я оказываюсь уже лицом к лицу со своим оригиналом. Рука Билла продолжает лежать на красной кожаной спинке кресла над моим левым плечом. Билл смотрит на меня сверху вниз. Снова оценивает. Как в ту первую встречу. А я исподлобья гляжу на него в ответ. Теперь нас не разделяет зеркальная преграда. Он так близко, что, не смотря на успевшую выработаться привычку к этому парню, мне становится не комфортно. Я съеживаюсь. - Ну, ладно. Посмотрел и хватит, – бубню я, пока парень не успел ничего сказать. Встаю с места и Билл с Натали вынуждены отойти в сторону. Не обернувшись на свое отражение в полный рост, я почти выбегаю из «гримерки» в коридор. Не хочу сейчас видеть две пары оценивающих глаз. Если честно, на Натали, мне, в общем-то, все равно. А вот темные глаза Билла, знаю, могут задеть сегодня за живое. - Михе, в зале через пять минут! – звонкие и, странным образом, идеально прозвучавшие слова Билла мне вслед. Я открываю дверь из комнаты. Вдогонку слышу женский голос, почти шепотом: - Он напоминает мне тебя, - мягкие слова Натали долетают до меня. Выхожу в темный пустой коридор и наотмашь откидываюсь спиной к деревянной двери. Фрезеровка на ее поверхности неприятно впивается в мою костлявую спину. Да что со мной сегодня такое вообще? - Не смешно, - неожиданно сквозь преграду могу различить слова Билла. Шумно втягиваю ноздрями глубокий вдох и выпускаю его. - Я не внешность имела в виду. Опустошив легкие, продолжаю стоять и слушать. - Глупости, - резко отвечает Билл. Я слышу в его голосе недовольство? Но чем? - А ты вспомни себя перед концертами… - так же спокойно говорит девушка. Пою последнюю песню. С меня ручьями стекает пот. Спина футболки под кожаной курткой мокрая насквозь, что ее можно просто отжимать. Хорошо, что волосы стоят ежиком, а то бы они давно прилипли к сырой голове. Слава целому флакону лака для волос и мастерству Натали. Минут через пятнадцать после начала генеральной репетиции я перестал обращать внимание на Билла, стоящего в темноте зала, как всегда скрестив руки на груди. Я знаю, что он неизменно находится на одном и том же месте – с правой стороны «сцены», но я не смотрю на одинокую фигуру в темноте. Вместо этого прилагаю все усилия к тому, чтобы не упустить ничего, не ошибиться, сыграть вверенную мне роль достоверно. Все должно быть идеально. После генеральной репетиции совсем не хочется слышать очередную тираду замечаний от старшего близнеца. Да и концерт через три дня. Нужно взять себя в руки и собраться. Я сгибаюсь чуть ли ни пополам в стиле Билла, выдыхая последние ноты. Гитары затихают, а ударные ставят финальную жирную точку в сет-листе. Не успеваю разогнуться, как свет в зале загорается и меня больше не слепят софиты, поставленные перед «сценой». Сейчас начнется… - готовлюсь к нападкам Тома. Неимоверно устал. И это еще не настоящий концерт и не настоящий тур, когда такие концерты будут по несколько раз в неделю. С каждой репетицией я все больше начинаю уважать Билла, да и остальных парней. Даже Тома, как бы мне и не хотелось это признавать. Я теперь получил предвкушение их нелегкого труда. И это еще цветочки. Ягодки будут потом. Несмотря на усталость, я поворачиваюсь к троим «согруппникам». Давайте уже! Критикуйте меня. Перевожу взгляд с Тома, на Георга, на Густава за барабанами. Потом в обратном порядке на Георга, заканчивая Томом. В этот раз я не вижу отведенных бегающих глаз басиста, не вижу сомнения. Не вижу недовольства и жесткой насмешки во взоре старшего близнеца. Георг не пытается интеллигентным образом, как обычно, подойти ко мне и тихо начать что-то внушать. Густав ничего не крикнул из-за установки. Том… молчит. В зале повисла полная тишина. Старший Каулитц смотрит на меня, и я не понимаю его взгляда. Но спрашивать, что я сделал не так, в этот раз совсем не хочется. Им придется смириться с тем, что есть. В конце концов, они хотят от меня практически невозможного – стать на сцене и в жизни двойником фронтмена знаменитой группы за три недели. Я не супермен и даже не актер, а просто человек и делаю все, что могу. Но на этом все. Остальное придется рихтовать по ходу тура, если что-то не на сто процентов идеально. Пусть фанатки думают, что Билл приобрел новые повадки после таких драматических потрясений в жизни. Так и не дождавшись реплик в адрес собственной персоны, я медленно поворачиваюсь в зал и встречаюсь с карими глазами Билла. Впервые его руки не скрещены на груди, а висят по сторонам. Он тоже смотрит на меня – в глазах то же, что и у Тома. Но что? Он делает пару шагов в сторону «сцены» и набирает в легкие воздух. Сейчас я услышу вердикт. Но услышать я так ничего и не успеваю. Только я навострил уши, как замечаю еще кое-что - дверь в противоположном конце зала распахнута. А затем замечаю кое-кого - темную фигуру рядом с входом. Йост. Он ни разу до этого не присутствовал на моих репетициях, что я считал странным - он за старшего оставлял Билла. Сегодня же менеджер снизошел и явился сам. Теперь уже он, скрестив руки на груди и прислонившись спиной к далекой стене, стоит и в упор смотрит на меня. Вот почему никто не решился ничего сказать. А я-то размечтался, что хоть на этот раз сделал все как полагается. Они просто побоялись произнести то, что думают, при Йосте. Задержав дыхание, я уставился в ответ на мужчину. Я не могу даже моргнуть. Все, что сейчас существует – это ограниченное полем моего зрения пространство между мной и продюсером. Темный тоннель, в конце которого меня ждет окончательное решение. Ожидание весомых слов уже само по себе придавило меня к лакированному деревянному полу. Йост отталкивается от стены и начинает медленно шагать навстречу. Его взгляд не выдает ничего положительного. Он, как всегда, хмурый и серьезный. Внезапно от стен огромного зала резонирует резкий звук. Я вздрагиваю. Хлопок. Потом еще один и еще. Йост медленно, словно пантера, продолжает шествие, приближаясь ко мне. Он хлопает в ладоши. Это ирония? Он издевается? Менеджер доходит до Билла, стоящего в десяти метрах от меня и покровительственно закидывает одну руку вокруг его плеч. Билл теперь попадает в радиус моего тоннельного зрения. По нему видно, несмотря на привычно натянутую в ответ на внимание Йоста улыбку, что ему в данный момент не комфортно. - Ну, что? – громкие слова менеджера повисают эхом в пространстве. Я жду вердикта, хоть, в общем-то, он теперь не имеет значения. Назад дороги нет ни для Йоста, ни для группы, ни для меня. Решение принято давно. - Ты стал Биллом. Поздравляю… - губы мужчины растягиваются в сухой скрытной улыбке, как будто забрав ее с лица бывшего фронтмена.