* * *
Отец — самое страшное, что приходилось на русую голову парнишки. Он видел-то его раз в месяц или реже, потому что мистер Мин не желал лицезреть лицо ребенка, который был не запланирован. По крайней мере, у него. Юнги часто получал от отца просто за то, что попадался в одном из многочисленных коридоров их большого дома. — Ты нарушил правило! — мужчина замахивается и бьет мальчика по щеке, — Чего нельзя делать?! — Папа, не кричи, — Юнги кидается на отца, сжимая его в объятиях. — Не прикасайся ко мне, не говори при мне, не попадайся мне на глаза! Три правила, паршивый ребенок, три! — Папа, я больше не буду, — маленького Юнги пыталась увести гувернантка, но ребенок отталкивал ее, бросаясь под удары взрослого мужчины. — Ты ничтожество, Юнги, и всегда им остаешься.***
— Ты ничтожество, Тэхён, — шипит Мин, расчесывая пересушенные рыжие волосы. — Это можно исправить, — я осторожно отодвигаю Юнги, вставая позади Кима, поспешно нанося гель на его копну. — Если бы в твоей жизни не появился Чимин, ты так бы и остался ничтожеством. Юнги тихо выходит из гримёрки, прикрывая дверь. На лице Тэхёна не дрогнула ни одна мышца — его эти слова давно не трогают. Как давно он это терпит, что уже ужился с издевательствами и оскорблениями со стороны Мина? Мне хотела прижать Кима к себе, тихо сказав ему, что он не ничтожество. Он талантливый танцор с шикарным телом, он хороший человек и приятный в общении. Его бы ждало большое будущее, будь он в университете или еще где. — Сегодня ты выходишь, — Тэхён смотрел на меня в упор через зеркало. — Я помню. — Если закрыть глаза, то можно представить, что никого нет, — рыжий положил ладони на лицо, закрывая его от моего взгляда. — Лучше немного выпить, — я впервые увидел такого Юнги. Вернувшись, он улыбнулся и заботливо накинул мне на плечи белую шубку. У него в руке была небольшая, но красивая и дорогая бутылка ликера. — Шоколадный? — я поморщился, вспоминая свою последнюю «выпивку». — Одна рюмка и в теле приятная гибкость, — усмехнулся Мин, — волнение и страх уйдут сами собой. Только не перепей… — Тэ, тебе не надо? — Ему нельзя, — Юнги сурово свел брови, протягивая мне блестящую рюмку, — это же шоколадный. «И что, блять?»– я не мог понять, как связан шоколадный ликер с «нет, нельзя». Меня не волновал тот факт, что придется минут десять метаться по сцене, иногда вытанцовывая с шестом. Меня больше беспокоило то, что Юнги решил самолично выбрать мне костюм. Шубка — сегодня это неотъемлемый арсенал. Казалось, что Мин подходит с таким трепетом к этому делу, словно выпускает на шест королеву Англии. От мысли о старой женщине за девяносто я сдавленно хихикнул. — Снимай джинсы, Чимин, — Юнги повернулся ко мне, разглядывая с ног до головы. Неловкость налетела волной. Просто так взять и снять? Под пристальным взглядом Мина и Тэхёна, который якобы незаметно смотрел через зеркало. — Ким, выйди, — Юнги махнул Тэхёну рукой. Рыжий оторвался от стула, бормоча, что выпьет немного, а то совсем скука напала. Стоило ему выйти, как Юнги моментально развернул меня к стене: — Лист третий, подпункт пятый, — шептал Мин, — танцор является собственностью хозяина заведения и теряет свои личностные качества, приравниваясь к вещи. Вспоминая, что я самолично отказался читать договор, сердце пропустило удар. Его черные глаза горели, а руки сжимали мои плечи. Каждый позвонок чувствовал холодную стену полутёмной комнатёнки. Юнги нагнулся ниже, чтобы поглубже вдохнуть аромат моего одеколона и опалить шею горячим дыханием. Его руки быстро метнулись к ремню, расстегивая его в два счета: — Я сказал снять. Неизвестно почему, но я не стал перечить Мину, беспрекословно стягивая джинсы, оставаясь в одной длинной футболке. Юнги кинул мне штаны, подобные тэхёновым, белую майку, которая вообще была нужна лишь для виду, и ту самую белую шубку. — Когда музыка сменится, скинешь с плеч шубу и стянешь майку, ясно? Я киваю. — Потом вернешь зверька на плечи, — Мин потрепал ворот шубы. Я снова киваю. — Если что-то будет идти не так, — он на секунду замолчал, давая мне ложную надежду на «все нормально, это же первый раз», — ты получишь не меньше, чем вчера Тэхён. Юнги касается моей щеки, плавно ведя прохладными пальцами до подбородка. В его взгляде сейчас читались забота и нежность, которые никак не согласовали с его холодными угрозами и действиями. Божественно красивый, ледяной и бесчувственный. Хотелось его ненавидеть, но внутри все протестовало. Возможно, ликер не давал мне злиться. –Давай, Чимин, — невысокий мужчина треплет меня по волосам, поправляя белую шубку на оголенных плечах, — заставь их всех возбудиться до предела. Я молча делаю шаг вперед, медленно раскрывая красные тяжелые шторы, отделяющие меня от маленькой сцены и шеста. Темнота в баре — все источники света приглушены, а софиты устремлены на меня, подсвечивая так, что ни одна часть моего тела не останется не замеченной глазами старых извращенных мужчин и женщин. Волнения нет, пока в зале не начинает играть музыка. — Ну же, Чимин, не зли меня, — шипит Юнги, выталкивая меня на сцену. Делая вдох, я прикрываю глаза, отдаваясь яркому свету и громкой музыке. Некое тепло несет меня по течению. Течению похоти и разврата, царившему в баре. Вспоминая Тэхёна, я медленно начинаю двигаться вдоль края сцены, срывая на себя взгляды. Веду рукой по шее, запускаю пальцы в волосы. Чуть прогнувшись в спине, я снова выпрямляюсь, показывая всю пластичность рельефного тела. Еще секунда и я крепко обхватываю ледяной шест, не совсем понимая, что я должен делать. Перед глазами Тэхён… Я обхожу шест, проводя пальцами вверх и вниз, спускаюсь по нему спиной, прогибаясь, что есть силы. Музыка меняется и по яростному приказу Юнги я скидываю шубку, стягивая белую майку. Зал наполнили вздохи восхищения. Поднять шубу я нормально не могу — пальцы так дрожат, что сжать меховую ткань просто нереально — она выпадает из рук уже третий раз. Нервы накрывают меня, заставляя превратиться в неподвижное бревно. Я чувствую, как сильные руки тянут меня на себя, буквально кидая на пол. Яркий свет уже не бьет в глаза, а в зале слышны шепоты «Тэхён, Ким Тэхён вышел!». Я лежу на полу гримёрки с шубкой в руках… Надо мной нависает Юнги, словно небоскреб. Его лицо выражало презрение и негодование. Я лежу у него в ногах, стараясь выдавить скользкое «прости», но сил нет сказать даже это. — Ты ничтожество, Чимин, и всегда им останешься, — его жгучий удар прилетает мне по щеке.