Только слова

Всю ночь сменялся караул. Сначала меня, Бильбо и Торина не собирались тормошить, но потом сошлись на том, что мы будем дежурить втроем самыми первыми, чтобы потом спокойно спать до рассвета. — Дракон, должно быть, уже мертв, — я честно просидела целый час на земле как самый преданный часовой, глядя в ночную темень. — И Озерного города больше нет. Бильбо поежился. Я не знала, погиб ли кто-нибудь при налете Смога или эльфам и Барду удалось эвакуировать всех жителей, но, конечно, поводов для радости было не так много. Раз Бард убил дракона, значит, не за горами было наступление орков… Я подумала, что эта фраза звучала даже относительно иронично. Нас сменили братья, а мы осторожно, чтобы никого не разбудить, вернулись в просторную, но совершенно не обставленную караульную. Торин пожелал мистеру Бэггинсу спокойной ночи и провел меня во вторую комнату, где было точно так же пусто. Не то чтобы я ожидала увидеть там кровать с мягким матрасом или ванну, наполненную горячей водой, но в комнате не было ни завалящего стула, ни криво сколоченной табуретки. Торин расстелил плащ — как ни странно, его хватило, чтобы не дрожать от холодных каменных плит под спиной, — и мы легли вплотную друг к другу. Хоть мне и куда больше нравилось находиться на свежем воздухе, но пятичасовые прогулки вызывали у меня изжогу, так что я планировала хорошенько выспаться и отдохнуть. — Ниэнор, мои слова могут показаться чересчур грубыми по отношению к тебе, — вдруг заговорил Король под Горой. Я повернулась к нему лицом, опираясь на локоть. В тускло освещенном помещении, честно сказать, я видела плохо, но мне и такой нечеткой картинки хватило, чтобы пораскинуть мозгами и почувствовать, как в горле разрастается мерзкий комок. Спазм, который скрутил внутренности, вынудил меня податься вперед, прежде чем Торин произнес бы что-то еще. Он не противился, и я, зажмурившись, представляла, что это не последние спокойные моменты перед войной, что у нас еще будут дни, недели — да что там, целые годы, — чтобы не ютиться на плаще в караульной комнате. Когда я открыла глаза, то неожиданно оказалась сверху, на плотных королевских бедрах, а Торин терпеливо убирал мои волосы, которые падали ему на лицо. — Ты будешь со мной? — спросил он, и я только покивала в ответ, не в силах ничего ответить. Возможно, Торин предлагал мне то, на что приличные гномьи женщины соглашались только в первую брачную ночь или при необходимости родить наследников. А, может быть, у гномов было как у всех — и я не становилась объектом всеобщего порицания. Впрочем, стоило горячим ладоням проникнуть под мою рубашку, как мне резко стало не до рассуждений о нравственности. Плаща отчаянно не хватало, и я, раздетая не больше, чем это было необходимо, периодически оказывалась головой на камнях или утыкалась какой-нибудь частью тела в походные мешки. Все было очень тихо, а мне оставалось мечтать о волшебном будущем, в котором за дверью не будет спать десяток гномов и один хоббит. Торин был по-своему заботлив, несмотря на то, что явно не считал меня фарфоровой куклой в своих руках. Он, наверное, стал первым, кто не уточнил у меня, все ли было хорошо, — а только молча смочил в воде из фляги запасную рубаху и помог мне привести себя в порядок. Я настаивала на том, чтобы перед сном он убрал руку из-под моего затылка, но Торин отмахнулся: — Не волнуйся, от твоего веса не затечет. А теперь спи. Он, как в пещере, сухо поцеловал меня в лоб, накрыл свободной частью плаща. Я, сделав вид, что поправляю волосы, спрятала глупую улыбку. Наутро, когда меня разбудил Бильбо, я была ужасно сонная и, зевая, выслушала, что за ночь гномы не заметили ничего подозрительного. На завтрак достались сухари, я сжевала один без энтузиазма — исключительно из-за боязни отбросить копыта от голода, — и отправилась греться к Торину, наблюдавшему за горизонтом. — Происходит что-то странное, — сказал он, кивая в сторону круживших над Горой ворон. — Время осенних перелетов уже прошло, да и птицы все местные — скворцы, зяблики. А там вдали я вижу стервятников, питающихся мертвечиной, они словно ждут битвы. Я вздохнула, и в ту же секунду Бильбо протянул руку: — Смотрите, дрозд вернулся! Дрозд, испугавший меня, когда мы торчали у тайной двери, подлетел к нам, усаживаясь на соседний камень, и застрекотал. Я не понимала птичий язык — да и дрозд говорил что-то так быстро, что все равно бы, наверное, ничего не разобрала. — Дрозды тараторят чересчур непонятно… нет чтобы ему быть вороном! — усмехнулся Балин. — Ведь здесь, над караульным помещением, жила знаменитая мудрая пара воронов — старый Карк и его жена. Не думаю, однако, чтобы кто-нибудь из этой древней породы остался в живых. Дрозд издал громкий крик и улетел, а потом вернулся с дряхлым вороном, который, несмотря на будто слепые глаза, узнал Торина. Ворон уцепился лапками за мою штанину и произнес на понятном мне всеобщем языке: — О Торин, сын Трейна, и Балин, сын Фундина… Я — Роак, сын Карка. Карк умер, ты знал его когда-то. Сто пятьдесят три года протекло с тех пор, как я вылупился из яйца, но я помню все, что рассказывал отец. Ныне я предводитель больших воронов, живущих в окрестностях Горы. Смотри! Птицы собираются к Горе и к Дейлу со всех сторон, ибо распространилась весть, что Смог умер! Он пал в битве с жителями Эсгарота. Роак сделал паузу, чтобы позволить гномам радостно вскочить и воскликнуть, что сокровища теперь принадлежат им. Только я и Бильбо, пожалуй, не разделяли их восторга — да и Торин ждал продолжения воронова рассказа. — Такова радостная весть, Торин Оукеншильд. Возвращайся в свои чертоги без страха, сокровища твои. До поры, до времени, ведь сюда стягиваются не только птицы. Слух о смерти стража сокровищ прокатился повсюду, а легенда о богатствах Трора не устарела. Сюда движется войско эльфов, озерные жители видят причину своих бедствий в гномах. Однако послушайте моего совета: Бард, потомок Гириона, — тот, кто застрелил дракона, — заслуживает вашего доверия. Нам, воронам, очень бы хотелось стать очевидцами мира между гномами, людьми и эльфами. Но мир будет стоить вам немало золота. Чуда не случилось, и стоило Роаку упомянуть о том, что нужно будет делиться сокровищами, лицо Торина потемнело от безосновательного гнева. Все было настолько плохо, что к нему едва не кинулись племянники. — Спасибо тебе, Роак, сын Карка. Тебя и твое племя мы, разумеется, не забудем. Но пока мы живы, никаким ворам и насильникам не отнять у нас золота. Если хочешь заслужить нашу благодарность, приноси нам известия о тех, кто будет приближаться к Горе. И если есть среди вас молодые с сильными крыльями, пошли гонцов к моей родне в северные горы. Главное — добраться до моего двоюродного брата Дейна, что живет в Железных Холмах, у него много опытных воинов. Пусть поспешит к нам на помощь! Мы вернулись в Гору, чтобы замуроваться ото всяких гадких эльфов и людишек, и меня это вогнало в тоску: если Торин действовал, повинуясь болезни, то остальные никак не противились его решениям. Я бы поняла, если бы гномы отказались отдавать часть драгоценностей Трора склизкому бургомистру — тот бы сбежал с ней в закат, а добропорядочные жители Озерного города никогда бы не смогли восстановить свои дома. Братья, хоть и не перечили своему дяде, не выглядели довольными. Как и остальные гномы, они участвовали в укреплении Главных Ворот (в принципе, строительные работы не затронули только меня и Бильбо) — и я предположила, что нездоровое влечение к золоту передавалось только через поколение. Это было очень слабым утешением. Я помнила, что говорила Торину о его сумасшествии, но сам гном, видимо, уже давно про все забыл. К сожалению, Король под Горой, который был готов отказаться от Эребора ради меня, шутил с племянниками и извинялся перед Бильбо после встречи с орлами, превратился в фанатичного и жадного правителя. Настроение Торина менялось по сто раз на дню, и я умудрялась никогда не угадывать, чего от него ждать. Поскольку мы с хоббитом были освобождены от возведения новой стены перед Главными Воротами, на наши плечи легла готовка каши из топора. Как-то вечером, когда уставшие гномы сидели за столом в зале, а я работала «официанткой» и разносила плошки со скудным ужином, Торин поднялся со своего места: — Какой же я старый дурак. Я готова была ущипнуть себя: в его глазах не было и отблеска помутнения рассудка. Торин взял из моих рук плошку, поставил ее на стол перед младшим из братьев, и очень плавно поцеловал меня, не заботясь о том, что на нас глядели его подданные. Не то чтобы наши отношения были секретом, но до этого официально в них были посвящены разве что Кили и Фили. На следующий день Король под Горой делал вид, что знать меня не знает. После этого Торин набросился на Бильбо, как коршун, когда мы с хоббитом от нечего делать катали по рукам гладенький желудь. Торин неслышно материализовался в коридоре и, заметив нас, налетел гневным вихрем: — Что это?! У тебя в руке! Мы подскочили со скамьи, как будто действительно занимались чем-то предосудительным, и Бильбо промямлил: — Так, ничего… Конечно же, от этого мы не стали меньше похожи на заговорщиков, а Торин будто бы готовился силой вытрясти из растерянного хоббита правду: — Покажи! Мистер Бэггинс раскрыл ладонь, на которой лежал желудь. Торин долго смотрел на него, и морщины, созданные гримасой злости, постепенно разглаживались. — Я подобрал его у Беорна в саду, — сказал Бильбо, немного нервно пожимая плечами. — Ты пронес его с собой весь этот путь? — отчего-то Торин расщедрился на мягкую и трогательную улыбку. — Небогатый трофей. — Я посажу его в своем саду. Ну, однажды он вырастет, и, глядя на него, я буду вспоминать обо всем… о плохом и о хорошем, что мне повезло вернуться домой. Потом, когда с укреплением главного входа закончили, нас постигла новая напасть: мы застряли в сокровищнице в поисках Аркенстона, который спокойно лежал в кармане у мистера Бэггинса. — Не нашли? Торин помнил о моем обещании перекопать все горы сокровищ, поэтому я не была обделена этим бессмысленным общим занятием. — Пока ничего! — глухо раздалось из-за соседней груды самоцветов и золотых слитков. — Здесь его нет! — добавилось откуда-то справа. У меня уже болели глаза от постоянных золотых бликов, но я не должна была показывать, что считаю идею совместного поиска бесперспективной, чтобы не вызвать у Торина сомнений. Камень искал даже Бильбо, которому даже лучше, чем мне, было известно, что Аркенстон не найдется. — Ищите дальше, — строго приказал Торин, который провел в сокровищнице в одиночестве около трех дней и практически ничего не ел за то время, пока перебирал блестящее содержимое ваз и чаш. — Камень может быть где угодно, — заметил Глойн. — Аркенстон в этом зале! Найдите его! Ищите все! Никакого отдыха, пока не найдете! Я стиснула зубы. Конечно, следовало отдать Торину должное, он сам потратил десятки часов на поиск Аркенстона, но зато теперь Король стоял на одной из площадок и только отдавал резкие указания. Периодически мне казалось, что желудок намертво прилип к спине и ссохся настолько, что я никогда больше не захочу есть. От сухарей меня уже воротило, и я бы с превеликим удовольствием сжевала траву на одном из склонов Одинокой Горы. Потом Балин кричал, что пора сделать перерыв, и я плелась рядом с остальными, чтобы сделать жалкий глоток воды — и вернуться к работе. Один раз я спряталась за особенно высокой золотой пирамидой и позволила себе беззвучно выплакаться. Нет, даже это не заставило меня пожалеть о том, что произошло в караульной комнате: Торин предоставил мне выбор и я, уже зная, чем в любом случае закончится возвращение в Гору, согласилась. Аркенстон, разумеется, так и не нашли, а Торин позвал нас с Бильбо, Балина и Двалина к высокому королевскому трону, который стоял на круглой площадке в пустой пещере. Меня уже давно не радовали такие каменные пейзажи, лишенные растительности и каких-либо звуков, кроме гулкого эха шагов. — Ты сомневаешься в чьей-либо преданности? — спросил Балин. Тон вышел уж очень покровительственным. Торин прекратил созерцать спинку трона. Он повернулся к нам, не произнеся ни слова, и спустился по ступеням с площадки. Если бы я верила в ауру, то запросто могла бы представить, как она клокочет вокруг Короля под Горой. — Аркенстон, — продолжил Балин, — это достояние нашего народа. — Это королевский камень, — процедил Торин, как будто Балин только что присвоил Аркенстон себе. — Разве я не король?! Балин хмыкнул с грустной улыбкой, Двалин ничуть не изменился в лице и даже не дернулся от яростного восклицания, Бильбо украдкой почесал нос, а я закусила губу. Никто из нас не ответил. — Знайте же, если кто-то найдет камень и утаит его от меня, я жестоко отомщу. Собрание было окончено. Я наткнулась на Балина в библиотеке, наполненной пыльными фолиантами, когда бесцельно бродила по Эребору. Мне нужно было проветриться, но наружу никого не пускали, поэтому ничего не оставалось, кроме как наматывать круги по известным лестничным пролетам, чтобы не заблудиться. Балин потер глаза широкой ладонью: — Драконий недуг… я видел такое. Этот взгляд, ужасная жажда… Это неистовая и жестокая страсть… Она свела с ума его деда, что, впрочем, вам известно, леди. Я кивнула. Балин вдруг проницательно посмотрел на меня, и я с ужасом поняла, что он все знает про камень. Знает, что тот хранится у Бильбо… Моя жизнь была кончена — потому что нас обоих пустят на растопку эреборских печей. Когда я была готова умолять гнома ничего не рассказывать Торину, Балин произнес: — Аркенстон — венец всего, вершина всех богатств, он дает власть тому, кто им владеет. Боюсь, он не усмирит его безумие и станет только хуже. Будет лучше, если камень никогда не найдут. Несколько таких же мучительных дней и десятков съеденных сухарей спустя, в ночи, в долине перед Эребором вспыхнули огни. Балин увидел их первыми, подозвал весь отряд к стене, и мы, как толпящиеся туристы, перегнулись через каменные укрепления. Гномы, может, еще что-то и различали, а я как обычно изображала предмет интерьера. Днем из лагеря людей и эльфов начала доноситься музыка и слабый аромат лесных цветов. Торину не нравилось, что некоторые из его отряда бормотали о возможной дружбе, поэтому я помалкивала и даже старалась не высовываться на балкон над Воротами, чтобы не быть уличенной в моральном предательстве. В обед гномы притащили музыкальные инструменты и впервые за долгое время запели: Свободны здешние края, Еды здесь много и питья. Вперед, вперед, Лесной Народ, Ведь королю нужны друзья. Песня заметно подняла Торину настроение. Он взмахнул кубком над столом — мы пили воду так, будто она была самым дорогим на свете вином, — и сделал долгий глоток, салютуя нам с мистером Бэггинсом. Мы как обычно выделялись и не пели вместе с гномами (я, честно говоря, и не помнила такой песни). — Дядя! — обратился к Торину Кили, когда инструменты были отставлены к стене. — У этих людей ничего не осталось. Они пришли к нам из нужды, они ведь лишились всего. Король под Горой не пришел в бешенство, как непременно сделал бы, заговори кто-то другой о жалости к жителям Озерного города. Конечно, его голос звучал не слишком дружелюбно, но от его интонаций мне не хотелось сбежать или притвориться мертвой. — Не рассказывай мне об их потерях. Я знаю, что им здорово досталось. Те, кто уцелел от драконьего пламени, должны радоваться. Им есть, за что благодарить судьбу. На утро следующего дня к Главным Воротам Эребора пожаловал Бард, и вместе с Торином к нему на балкон вышли племянники и Двалин. Я нагло подслушивала из-за треугольного вертикального выступа, который закрывал меня от любого, кто стоял бы под Воротами. — Приветствую, Торин, сын Трейна! Мы рады, что вы живы вопреки всему! Но зачем, Торин, ты укрылся там, точно разбойник в берлоге? Мы с тобой пока не враги, и нам есть о чем потолковать и посовещаться. — Возможно, потому что я не хочу быть ограбленным, — ответил Торин. — Но так и быть, мы посовещаемся с тобой. Когда от наших стен отступит вооруженная армия. Потому что я не намерен вести переговоры с воинами, осаждающими мои ворота. И тем более — с эльфами, к которым я не питаю добрых чувств. Ступай отсюда, Бард, и отошли войско эльфов обратно в лес, где им самое место. Я оглянулась и встретилась взглядом с Бильбо. Приближалось время нашей ночной вылазки.