Только слова

Сон долго не проходил. Я лежала с закрытыми глазами и чувствовала, как по боку и спине расплывалась тягучая боль. Где-то вдалеке на ветру шелестели листья, шуршали по асфальту автомобильные шины… Шины? Я подскочила и с размаху врезалась головой в подоконник. Руки и ноги запутались в клетчатом пледе, и я все никак не могла выползти из-под него, чтобы посмотреть в окно. Нет, это определенно была моя комната, откуда я вывалилась, столь грубым образом перенесенная Гэндальфом в мир Хоббитании. Или никуда меня не переносили — и я просто провалялась, упав в обморок, под пледом. Вот и понятно, почему было больно, не на мягкий ковер же падала! Наконец, отвоевав правую руку, я с надеждой взглянула на нее… кольца не было. Пощупала шею, на которой преспокойно болталась цепочка, и со стоном переползла на кровать. Значит, никакое Кольцо Всевластия не меняло меня на Бильбо Бэггинса, меня не брали в поход к Одинокой Горе, не закрывали в бочке… От кружки с чаем валил пар, будто бы я только недавно отставила ее на стол, чтобы выглянуть в окно и узнать, откуда там вырос дуб, своими ветками так настойчиво стучавший в стекло. Я не хотела верить, что все произошедшее в Средиземье мне приснилось. Лучше было бы знать, что я действительно умерла там, чем что я никогда там и не была. Я отчетливо помнила, как мы с Торином сидели на пастбище Беорна, в руках у меня была ромашка, а в мыслях — желание его поцеловать. Мы танцевали в Озерном городе, когда бургомистр устроил праздник в честь возвращения гномов. И… и караульная комната, в ночь убийства Смога, намертво засела в моем сознании. Чудес не случилось. Жизнь вернулась на круги своя, и за невнятной серой осенью должна была последовать холодная и грязная зима. Я уже не могла носить на шее цепочку с копией Кольца Всевластия и вообще пару месяцев провела в какой-то прострации, стирая любые упоминания о «Хоббите» с компьютера и телефона. Чтение стало прямо-таки пыткой, и я редко проводила за книгами много времени. Не отличаясь покладистым характером и до путешествия, я превратилась в раздражительный кошмар любых родственников, которым не везло общаться со мной дольше обязательных пяти минут. После вопросов о том, когда же я приведу в дом жениха, я выплескивала целый фонтан саркастичных замечаний и ругательств — и, сметая все на своем пути, мчалась под спасительное одеяло. Наверное, спустя месяц после пробуждения под окном мне больше нечего было рушить в собственной реальной жизни. По вечерам я вспоминала Ривенделл, килограммы зелени на тарелках, которая, разумеется, не вызывала восторженных криков: «Добавки!» — у гномов, пускай даже вымотанных побегом от Азога и его волколаков. Я рассматривала свое отражение в зеркале в безуспешных поисках шрама, который когда-то не поддался магии Элронда и который так же внезапно, как появился, прошел в Озерном городе. В один из дней, когда дождливая погода превращала пейзаж в унылую сюрреалистичную картинку, раздался громкий стук в дверь (словно я кому-то задолжала, и вот ко мне явились коллекторы). Лишенная желания двигаться с утра даже на кухню за чашкой кофе, я прошлепала в коридор и посмотрела в глазок. — Я ищу участника приключения, — весело сказали с той стороны двери, — но не так-то легко его найти! Я, забыв о том, что стою в пижаме, крутанула замок. На пороге высился Гэндальф в сером плаще и островерхой шляпе. Я растеряла все слова, которые знала и не знала, и вперилась в волшебника — наверное, диким — взглядом. — Прошу прощения, что зашел без приглашения, леди Ниэнор, — Гэндальф чуть склонил голову. — Однако… у меня были определенные, м-м-м, причины. Вы составите мне компанию для прогулки? У меня дрожали руки. Переодеваться было неудобно, и я боялась, вернувшись в гостиную, не увидеть волшебника. Тогда я бы точно сошла с ума. Гэндальф был на месте, сидел на диване и раскуривал трубку, выпуская дым в форме колечек, распустившихся причудливых цветов и даже лошадей. Я осторожно села рядом, не решаясь заговорить. — Леди Ниэнор, неужели вы думали, что я собирался отправить вас на верную смерть ради своих товарищей? — Гэндальф улыбнулся и пустил в воздух очередное ровное сизое колечко. — Помнится, я вам говорил, что в ваших силах решить, станут ли Торин и компания мстительными ворами или благородными и храбрыми воинами. А теперь, пожалуйста, скажите мне, что надевает воин, когда собирается на поле боя? — Кольчугу… — пробормотала я, чувствуя себя полной идиоткой. — Мифрил, который выдержит любой удар клинка и который не пронзит вражеская стрела… Выходит, я сама придумала теорию с балансом, во имя которого должны были умереть трое — и обрекла Тауриэль и себя на, хм, смерть. О… какой же я дурой выглядела в глазах Торина! Волшебник поднял мою голову за подбородок: — Вы очень отважная, леди Ниэнор. Однако настоятельно прошу вас впредь лучше заботиться о своем самочувствии. Кто знает, что нас ждет? А теперь, пожалуйста, наденьте это — и нам пора. Я, попеременно краснея и бледнея, взяла небесно-голубой плащ, украшенный серебряной кистью, и накинула его на плечи. Не стала спрашивать, сам ли владелец плаща его передал или волшебник воспользовался помощью Взломщика, чтобы заполучить его. Это уже не имело значения. Мы вышли из дома, и Гэндальф повел меня через парк, по выгнутому мосту с резными перилами, мимо набережной — несмотря на то, что мы были в странных плащах, а в руке у Гэндальфа и вовсе был посох, прохожие не обращали на нас внимания. Мы оказались у негустой рощи, и я полной грудью вдохнула свежий воздух. Волшебник подал мне руку, помогая перешагнуть выкрашенный зеленой краской заборчик. Шагнув вперед, я почувствовала под ногами ровную дорожку, осмотрелась и чуть не хлопнулась в обморок. Впереди стояли милые хоббичьи домики с круглыми дверями и окнами, а дальше, на Холме, виднелась нора Бильбо. Гэндальф кивнул: — Они уже ждут нас. С вашего, — он деловито кашлянул, — ухода прошло довольно много времени, так что не удивляйтесь их… энтузиазму. Я не бежала только потому, что волшебник держал меня под руку, а вырываться было бы как-то глупо. Хотя и не мне было говорить о глупости… У меня перехватывало дыхание: я снова шла по дороге к норе Бильбо, но теперь уже не одна и не в тех дурацких носках в горошек (на этот раз они были в клетку). Мы с Гэндальфом степенно поднялись на Холм, и когда приблизились к нужному домику, я услышала знакомую песню с заводным мотивом: Рвите на части скатерти, гости! Лейте на стулья жир от котлет! Корки и кости под ноги бросьте! Мажьте горчицей ценный паркет! Чашки и рюмки — в чан с кипятком! Ломом железным поворошите, Выньте, откиньте и обсушите — И на помойку все целиком! Гэндальф постучал на словах: «Эй, осторожно, хрупкий фарфор!» — и я, переставая дергать ногой в такт песне, пригладила волосы. Это было не первое знакомство с Бильбо, когда я пришла к нему наудачу, но нервничала теперь я не меньше. Дверь распахнулась, являя одетого в желтые штанишки на подтяжках и рубашечку с множеством пуговиц хоббита, и я бросилась обнимать мистера Бэггинса, как будто вместо нескольких месяцев не виделась с ним годами. От него пахло выпечкой и свежезаваренным чаем, в комнатах уютной норы не затихали голоса. — Ниэнор! Это ты! Гэндальф прошел внутрь, сказав Бильбо, что достанет из кладовой бутылку красного вина, а мы с хоббитом остались в прихожей. Я посмотрела на вешалку сбоку, начала считать плащи и тут же сбилась. Их должно было быть тринадцать, я принялась считать по второму кругу — одного не хватало. — Может, чай? Или кофе? — предложил Бильбо, перехватив мой взгляд. — Ох… как я рад тебя видеть! — Чай, да, наверное, — ответила я. — Не представляешь, что тогда было… после битвы пяти армий, я имею в виду! С тех пор ведь прошло целых полтора года, и мы собрались вспомнить все, что случилось, и рассказывать друг другу разные истории, а мистер Гэндальф огорошил всех новостью, что задержится и явится не один. «Полтора года». У меня пересохло в горле. Я была уверена, что, судя по смене времени года, в том мире, откуда меня забрал Гэндальф, я прожила «недостающие» осенние месяцы… и должна была вернуться в Хоббитанию, когда в обоих мирах была зима. Теперь я поняла, что не видела снега, когда мы шли к Бильбо. — Я должен был тебя остановить! — вдруг воскликнул хоббит. — Я знал, что тебе нечем защищаться и что ты идешь туда ради Торина… — Тогда мне казалось это правильным, — улыбнулась я. — Спасибо, Бильбо. — Я ничего не говорил им насчет наших секретов. Не думаю, что это что-то бы изменило… Хотя, сдается мне, от мистера Гэндальфа многого не утаишь, — он замолчал, активно двигая губами, будто бы прополаскивая рот. — Все! Тебе нужно выпить крепкого, свежезаваренного чая! Я не стала комментировать, что Гэндальф знал все и даже больше. Он подыгрывал мне, когда мне нужно было изображать из себя великую волшебницу, чьим оружием были не только слова. Одно оставалось для меня неясным: зачем Гэндальфу понадобилось возвращать меня в Средиземье? — Тауриэль, ты видел ее? — спросила я. Мистер Бэггинс очень серьезно посмотрел на меня: — Она исчезла в тот же день, что и ты. Торин не позволил к тебе прикоснуться, а ее мы перенесли в Эребор… Я сидел на той площадке, рядом с Торином — правда, не хотел, чтобы он меня видел. Ты буквально растворилась у него на руках… осталось только кольцо, и я сохранил кинжал. На память. — Выходит, Тауриэль осталась в своем мире? Бильбо пожал плечами. Горевать, наверное, было не из-за чего: Тауриэль просто сделала свой выбор, как тогда, во время выполнения моего в итоге бессмысленного плана. Разумеется, это никак не оправдывало меня как идейного вдохновителя, однако… Может быть, ей было что терять или любовь к Кили, взращенная магией, ослабла до такой степени, что эльфийка не видела смысла в Средиземье. И только во мне, конечно же, волшебные чувства процветали до звона в ушах! И только я, огрызаясь на всех, пыталась выкинуть из головы обещания Торина. Сначала я убеждала себя, что болезненная страсть к сокровищам заместила наколдованную Гэндальфом симпатию и поведение Короля под Горой наглядно демонстрировало его истинное отношение ко мне. Потом сама же выла в подушку. — Ниэнор, ты здесь? — Бильбо помахал ладонью перед моими глазами. — Пойдем… В столовой на меня накинулись гномы: все двенадцать участников рискованного похода к Одинокой Горе, собравшиеся за одним столом, по очереди обнимали меня или просто улыбались и говорили, «как хорошо встретить старых товарищей». Кили и Фили, пропустившие старших вперед, крепко стиснули меня в объятиях, а потом крикнули чуть ли не хором в гостиную, где трещал камин: — Дядя! Самое время сменить гардероб! Кили подмигнул мне. Они практически не изменились: у Кили все так же не росла густая борода, а у его старшего брата разве что прибавилось бусин на светлых кудрях… Я еще раз посмотрела на братьев, прежде чем свернуть в гостиную. Колени не сгибались совершенно — я шла вперед и думала, что лучше было бы двигаться по стеночке. Торин сидел, не снимая плащ, в кресле перед камином, и когда поднялся мне навстречу, я поняла, что имели в виду его племянники. Абсолютно вся его одежда: сапоги, рубашка, жилет, подбитый мехом, и даже плащ — была черного цвета. Если это было результатом волшебного вмешательства, то… у Гэндальфа должно было быть предельно извращенное чувство юмора. — Ниэнор, что ты тогда наделала?! — Торин обхватил меня за плечи, посмотрел точно в глаза. — Если бы я знал… О, как же я мог… Я стоял посреди сокровищ, созданных моими предками и украденных проклятым Смогом, и они так захватили меня, что я совершенно забыл про самую главную драгоценность в моей жизни! Он опустил руку в карман — как обычно делал Бильбо, когда хотел надеть Кольцо или проверял, что с ним все в порядке. Мы молчали. Я разглядывала задумчивое лицо Торина, в выражении которого больше не угадывалась туманящая разум ярость, и все никак не могла наглядеться. — Я… все было как в страшном сне, — продолжил Торин, не отпуская меня свободной рукой, — и я застрял в нем, не имея возможности проснуться. Я слышал ваши голоса, но будто бы сидел в расщелине… и когда отвечал, было уже поздно… Я предпочел бы забыть, как отверг собственного отца! Как грозился причинить вред тебе и… Бильбо. Я спряталась внутри его мехового плаща, глотая сентиментальные слезы. О, черт, я любила его — настолько сильно, что уже не представляла нормальной жизни без Торина. Мое место было здесь, в Средиземье, рядом с прекрасным Торином Оукеншильдом и его компанией. Он поцеловал меня в макушку, позволяя выплакаться, и только потом, заботливо вытерев теплыми пальцами слезы, легко улыбнулся: — Моим народом в Эреборе правит мой отец… и теперь он зовется Королем под Горой. И хоть я обещал просить твоей руки только как король, ты согласишься стать моей супругой и делить… воспитание этих двух негодников? Я повернулась к строящим невинные лица Фили и Кили. — Мы просто хотели сказать, дядя, что мистер Гэндальф запускает фейерверки в девять вечера, после пира, — Фили почесал затылок. — А мистер Бэггинс послал нас узнать, какую ткань предпочитает леди Ниэнор для скатертей. — Бофур разбирается со швеями и торговцами, — добавил Кили. — Им придется снять с вас мерки… И еще около дома много детворы, им хочется увидеть волшебницу. — Должно быть, они приняли вас за своих, — ответил Торин, воздевая глаза к самому потолку. — Небесно-голубой и серебряный, пожалуйста, — сказала я. Церемония затронула всю Хоббитанию: посмотреть разом на двенадцать гномов, двух волшебников и фейерверки стеклись сотни хоббитов разных возрастов. Сколотили длинные лавки, на поляне развернули шатры и расставили столы, накрытые небесно-голубыми скатертями с серебряной вышивкой. Я перехватила Бильбо, когда он пытался прошмыгнуть мимо, и поинтересовалась, как же швеи успели смастерить столько всего за жалкие несколько часов. — Ниэнор, многое уже было… готово, — Бильбо пошевелил пальцами на ногах. — Гэндальф был уверен, что ты захочешь устроить все именно так. Правда, он ничего не сказал про платье… Я рассмеялась и чуть было не схлопотала булавкой в ногу от шикнувшей на меня швеи. Эх, а когда-то давно мы с Кили и Фили искали, где бы мне сшили платье для похода, чтобы я не позорила отряд. В готовом наряде меня никуда не выпустили, так что начало праздника я просидела в домике Бильбо в обществе братьев, которые великодушно согласились сопровождать меня к поляне (или, вернее, они были делегированы Торином в качестве наказания). Мы вышли, когда уже чуть стемнело, а заинтересованную в моем появлении ватагу детей увлекли ароматы со столов. Хоббитов было очень много, некоторые сидели даже на траве, и все как один посмотрели в нашу сторону, когда братьям пришло в голову восхищенно присвистнуть от объемов еды. Гномы, Бильбо и Гэндальф сидели отдельно: во главе стола стояло два стула с резными спинками, с правой стороны на лавке было оставлено два свободных места для Кили и Фили, слева — ближе к моему, наверное, стулу, — восседал мистер Бэггинс, за ним — волшебник, снявший остроконечную шляпу. С ней, кажется, играла малышня. Меня подвели к столу и передали Торину. Гости замерли в тишине, а мы как взялись за руки — так и застыли, пока Гэндальф не стукнул посохом по земле и над нами не взмыло вверх множество светлячков. Я покосилась на гномов. Никто не мог гарантировать, что этот брак, на который решался их предводитель, был политически более выгодным, чем женитьба на какой-нибудь принцессе Бирюзовых Пригорков. А еще… точно так же никто точно не знал, смогу ли я родить наследника, несмотря на то, что Торин в этом почему-то даже не сомневался — если только в Горе у него при том разговоре не кипели мозги. Тем не менее, все гномы и все хоббиты, на которых я посмотрела, искренне улыбались мне в ответ. Балин даже украдкой смахнул слезу, и я точно не заслуживала такой чести! — Давно, после нашей первой победы над троллями, я подарил тебе это кольцо как знак доверия и обещания разделить сокровища Эребора, — голос Торина окутал меня, будто мягкий и уютный плед. — Теперь же я прошу принять его как знак моей любви и обещания разделить весь Эребор и будущее моего народа. Кольцо с гранатом, призванное поддерживать во мне отвагу и мужество в походе и прекрасно сидевшее у меня на среднем пальце, идеально подошло на безымянный. Гэндальф стукнул посохом снова — и взлетевшие светлячки распустились, словно бутоны, и закружились в танце, а вместе с ними, бесшумно ступая по траве, закружились и радостные хоббиты. В атмосфере абсолютного счастья, слыша, как гномы наигрывают что-то на своих музыкальных инструментах, без которых они не приходили в гости вообще, Торин повел меня танцевать — и целоваться под одобрительные возгласы и хлопки. — Я люблю тебя, — я улучила момент, чтобы мимо нас не проносились хороводы или озорные дети. — Я очень сильно тебя люблю.