Грехи отцов

      Алекс тяжело приходила в себя. Налитые болью мышцы слабо давали о себе знать, но Роджерс понимала — стоит ей пошевелиться, как тут же взвоют руки, бедра и спина. Глаза удалось открыть не с первого и не с десятого раза. Обстановка перед глазами плыла, не желая собираться в четкую картинку, да еще и половину обзора закрывала подушка.       Она не слышала привычных звуков удара стальных инструментов о лоток, не слышала переговоры медсестер, не чувствовала тяжелый запах крови, а значит единственным пациентом, вернувшимся с поверхности сегодня, была она. Для «гражданских» пациентов отводилось другое помещение. Там успешно рвали зубы, прописывали порошки и пилюли при лихорадке, гипсовали мальчишек, хлюпавших носами. И там партизанская война не висела мрачным напоминанием над мирными жителями бункера.       Сейчас была ночь: все внутреннее освещение свели к минимуму. Хантер ценил и всеми силами старался сохранить хотя бы иллюзию светового дня. В темноте лазарета единственным источником света была масляная лампа за ширмой. И над ней, будто у костра, застыли две фигуры. Алекс смотрела на грязное полотно ширмы, и как незваный гость, видела целый спектакль. Тени плясали, вторя игре пламени. Одна тень сидела, забросив ноги на соседний стул или табурет. Другая — бесформенная, едва ли похожая на сидевшего человека, скорее всего была повернута к ширме боком. Не в силах больше напрягать зрение, Алекс закрыла глаза.       Голоса медленно обретали форму, становясь из бессвязного шума четкими фразами. Еще полминуты понадобилось, чтобы узнать эти голоса. — Кайл может, он… — То о чем говорит этот мальчишка. Беннер. Это бред, слышишь? Это не голливудский фильм, бога ради. Это реальная жизнь. — Не тебе ли полторы сотни исполнились? — Не передергивай. Двадцатый век был богат на технические изыски, мое выживание лишь плод долгой работы ученых. — Так Кайл тоже ученый. — И какие эксперименты он проводил по ту сторону стены, а? Изучал скорость крыс в зависимости от цвета шерсти? Или воздействие местной жрачки на стул? — Ты чересчур категоричен. У парня действительно гениальный мозг. — И как ты со своими тремя классами начального образования это определил? — бесформенный ткнул в собеседника пальцем. — Эти мысли опасны, они не просто дают слепую надежду, но и заставляют ее думать, что можно что-то исправить. А мы не можем надеяться. После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума.       Спор, судя по всему, продолжался уже довольно долго, и никого вокруг не было, раз они не соблюдали субординацию. — Нат, это уже серьезно. У нее срывает крышу. — А у тебя бы не сорвало? После того, что случилось в лагере? — Здесь каждый кого-то потерял. Малышка Алекс не исключение и не избранная. — Да, потерял. Но не так… — Бартон, не надо ее защищать. Смерть Шерон ее не оправдывает. И точка. Твой отец сгорел у тебя на глазах, когда ты был ребенком. Любая война — это смерти.       Хантер был немногословен. И каждое произнесенное слово имело вес. Слышать от него столь длинный и содержательный разговор было странно, и Алекс знала, что означать это может только одно — он в ярости.       И она чертовски боялась такого Хантера. — Послушай, — Нат наклонился вперед, заслоняя свет, отчего профиль яснее очертился на ширме. — Она делает то, во что верит. Поднимается наверх, тащит боеприпасы, ресурсы… занимается тем же, чем занимаются патрули, выходящие на поверхность. — Не делай вид, что ты не понимаешь, о чем речь. Я не в настроении каждый раз тебя одергивать, — Хантер потер подбородок. — Она становится угрозой. — Нет, это…       Резкий удар ладонью по столу заставил Алекс распахнуть глаза. — Закрой рот и слушай. Есть большая разница между патрулем и Алекс, и мне жаль, что приходится объяснять это тебе. Ты отличный друг раз пытаешься прикрыть ее задницу, но дерьмовый командир, если не видишь, к чему ведут эти вылазки. Если не понимаешь последствий, преемником тебе не стать. — Это сюда не приплетай, — отрезал Нат. — Это твое решение, не мое. Сам знаешь, мне плевать, кого ты выберешь. — И поэтому ты лучший кандидат.       Обезболивающие переставали действовать. И Алекс чувствовала, как медленно миллиметр за миллиметром боль отвоевывала себе плечо. Ощущение холода и заторможенности сходило на нет, медленно возвращая в реальность горящую кожу, стянутую тугой повязкой. Рана обширная. «Дурная» как любил выражаться доктор Холл. Щупальце двухголовой химеры сначала хлестнуло по спине, оставляя глубокий рубец от ребер до основания шеи, а затем вонзилось чуть выше лопатки, пробив мышцы и связки насквозь. Алекс неудачно увернулась, но зато смогла схватиться за щупальце и добраться до одной из голов.       Перед глазами вспыхнули обрывки последней битвы — тоже игра обезболивающих, не иначе. Ноги, утопающие в устье местной «речки-переплюйки» (Роджерс с Наташей явно переобщались за последние пару недель — крестная Бартона часто стала переходить на русский, заражая всех неприлично ужасным акцентом и цепкими фразочками). Жужжание мошкары, настолько высокое и едкое, что слух действительно разъедало. Высокая трава. Острые листья, царапающие пальцы. И падающее прожженное посередине лучом репульсора дерево, перекрывающее путь к отступлению. А за спиной Химера и два Стража. — Бартон, здесь не будет другого решения: либо ее накажешь ты, либо с ней поговорю я.       Алекс тяжело приподнялась на руке и села. И хотя пальцы у нее мелко подрагивали, спросила: — Зачем нам посредники? Я готова поговорить.       За последнее время у нее накопилось множество вопросов. И ярости. Слепой всепоглощающей ненависти к Гидре и бездействию тех, кого всю свою жизнь она считала борцами за свободу. За то, что она видела в лагере: то скотское состояние абсолютного подчинения, до которого довели людей, в которых Алекс видела не больше жизни и разума, чем в глазах кроликов, которых разводили в бункере на мясо. За то, что в этом проклятом месте убили ее мать, и не просто убили, а жестоко терзали, и Роджерс никогда бы этого не узнала, если бы Гидра не сделала из этого представление на центральной площади. За то, что этот проклятый лагерь все еще стоял. За то, что Хантер боялся и осторожничал. За то, что отсиживался в этой проклятой крепости, когда можно и нужно было действовать. За то, что вытащил ее из этого лагеря не друг, а враг.       С тех пор как она вернулась, она перестала слушать, что ей говорят. Игнорировала и Натаниэля, который прошел через это вместе с ней, и Хантера, который старался не допускать ее к управлению и осаживать за пределами административных коридоров. Казалось, что понимает ее жажду действия только Наташа. Смотрела исподлобья оставшимся глазом и никогда не комментировала ее действий, не осуждала. Даже головой не качала, только изредка ухмылялась, и бормотала что-то снисходительно на русском.       Потому что Роджерс не останавливалась на проявление неподчинения перед остальными, раз за разом раздражая генералов Сопротивления тем, что не просто влезала в разговоры «взрослых», но и оспаривала авторитет Хантера. Она вылезала на поверхность и берсерком проносилась по окружающим дорогам, постам и патрулям. А после возвращалась в бункер с добром или ожогами на разных частях тела, злилась, рычала, и в следующий раз уже не позволяла той же твари ее поджарить. Эти стычки вызывали восторг только у нескольких таких же обиженных, как она сама. Остальные косо поглядывали, поджимая губы, явно не одобряя ее выходок. Алекс даже несколько раз позволила втянуть себя в потасовки с особенно недовольными.       Последний раз Натаниэль оттащил ее от Марка. Парня, который несмотря на скудный паек, был жилистым и мускулистым — опасным, несмотря на скромные размеры. А еще мстительным и довольно изобретательным. Алекс не собиралась просто уходить с расквашенной губой, вырвалась из хватки друга, и замахнулась было для очередного удара, когда перед ней вырос Хантер. — Довольно! Забери ее, Нат. А вы, расходитесь! Не на что здесь смотреть! — Ну что? Получила моральное удовлетворение от того, что избила кого-то слабее тебя? — спросил Натаниэль, уводя ее в один из туннелей. — Ой, вот только ты не начинай, — рванулась из захвата, едва не разорвав сухожилие большого пальца — аж в глазах потемнело. Алекс резко обернулась, — Только от тебя мне лекций не хватало. — Ты уже все границы переходишь! Начни уже контролировать себя, Ал! Хочешь пар выпустить? Сходи в Яму, хоть лишний паек заработаешь. — Да пошел ты.       С тех пор они не разговаривали, а сейчас он сидел и защищал ее перед командиром.       В горле неприятно защипало.       Шатаясь, Алекс поднялась. Натаниэль из-за ширмы бросился к ней, возникая в проеме черным силуэтом. — Рад, что ты очнулась, — он и правда выглядел счастливым, улыбался открыто и смело, но в голосе чувствовалось напряжение. Он подал руку, и Алекс уже собиралась проигнорировать ее, но задавила не вовремя проснувшуюся гордость, и почти вцепилась в теплую влажную ладонь — она едва держалась на ногах. — Ты все-таки решила поговорить? Славно, — протянул Хантер, когда Алекс тяжело опустилась на стул рядом. — Если позволишь, я начну… — Я… — Это не вопрос, — Хантер откинулся на стуле и оглядел ее. — Я могу понять, твои эти бунтовские настроения, юношеский максимализм, и все такое — гормоны стреляют, хочется горам шеи свернуть. Я понимаю. Не понимаю только почему ты так упрямо стараешься убиться сама и утащить весь бункер за собой? — Я не самоубийца. — Конечно. За последний месяц на тебя извели больше медикаментов, чем за последние два на пять патрулей. Я дам тебе время. Попробуй сосчитать. И это ресурсы, которые ты своими вылазками не восполняешь. Это во-первых, — Хантер начал постукивать пальцем по лицу — верный признак крайнего раздражения. — Во-вторых, из-за твоих агрессивных действий нашим патрулям больше небезопасно выходить наружу. Потому что количество патрулей Гидры возросло. И не где-нибудь там, подальше, а в нескольких соседних квадратах, как раз там, куда ты последний раз их уводила, раскрывая наши пути отступления, которые придется перекраивать, а это, сама понимаешь, не так просто — у нас не так много запасных выходов. В-третьих… — Я делаю то, что считаю правильным. — О, слышу знакомые нотки одного пернатого придурка. Жаль, вы с ним не знакомы. — Это бессмысленно — торчать здесь, ожидая конца, когда можно сражаться с ними за пределами бункера, оттеснять и медленно, но верно создавать перевес. Мы вроде как последний оплот человечества, или как ты там это называешь. И неужели все, что мы можем это безропотно голодать в консервной банке, страдая от нехватки топлива и побираться как паразиты, пока нам оставляет крошки могущественный хозяин? Куда делись вылазки и засады? Почему мы перестали нападать на блокпосты, выгрызать себе место под небом, почему перестали выезжать в город?       Хантер в отличие от нее сохранял ледяное спокойствие. Смотрел прямо и безучастно, будто на неразумное дитя, добравшееся до любимой игрушки, которую теперь не желает отдавать. И это только сильнее бередило раны малышки Алекс. Будто он тупо выключил все свои эмоции, стер себе память, и не было больше ни погибших товарищей, ни сгоревших сослуживцев, ни этих проклятых лагерей, ни страдающих подчиненных. Никого. Только масса, которой нужно управлять одной рукой, и щупальца, от которых нужно обороняться другой. — Ты выросла во время расцвета движения, когда у нас были силы, люди, оружие и технологии, я понимаю. Но ты больше не ребенок, а мы больше не в силах оказать реальное сопротивление Гидре. — Так какое мы тогда Сопротивление? Или зовемся так для крепкого словца? И удержания власти? Они отобрали у меня все! Слышишь? Все! И если я могу выбираться туда и раз за разом жалить их, ранить их, воруя, уничтожая оружие, уменьшая количество Стражей и Химер, я буду выходить и делать это, слышишь? Если у меня есть шанс и силы сражаться за свободу, я буду это делать. — Это давно перестало быть сражением, Алекс, — Хантер не сводил с нее внимательных, чуть поблекших глаз, печальных, подернутых какой-то пеленой оживших воспоминаний. Рот скривился будто от сожаления, но это было короткое мгновенье. — Очевидно, ты родилась не в то время… Какая ирония, — он усмехнулся, подпирая голову рукой, и вмиг стал выглядеть моложе лет на десять. — Признай, что ты трусишь! Каждый день без борьбы приближает нас к полному исчезновению!       Алекс тяжело дышала, глаза горели, а непривычное для нее яркое неповиновение эхом гудело в голове. От страха засосало под ложечкой, потому что настрой с вроде бы добродушной, но перепалки резко изменился. Во рту появился металлический привкус, сердце билось в ребра разъяренным зверем.       Хантер убрал руку от лица и застыл, глядя на скачущее пламя лампы.       Молчание затянулось. — У меня нет времени ждать, пока ты совершишь ошибку, и твоя ошибка, наконец, позволит тебе увидеть, что ты не права. Придется объяснять старым армейским методом.       Командир схватил ее за шкирку и заставил встать. За ее спиной упал стул, а следом завалилась и ширма. Бартон вскочил вместе с ними, но Хантер успел ткнуть его в грудь, и Нат скатился на пол. — Твои идеалы, мутация и папин упрямый характер мешают тебе видеть всю картину в целом, но давай я тебе покажу, раз умом ты допереть не можешь.       Он ударил Алекс по лицу. Она отшатнулась, в глазах потемнело. Мгновенно на левой брови открылась сечка, и кровь из нее заструилась по лицу. Глаз стал опухать, оставляя все меньше и меньше поля для обзора. — Они заставили нас прятаться по туннелям, лишили солнечного света.       Алекс смогла заметить второй выпад и пропустила ногу Хантера мимо, но подставилась под его тяжелую левую руку. Удар точно в грудину выбил воздух из легких. — Проводили химические атаки и лишили свежего воздуха.       Удар ногой Алекс смогла заблокировать, но он все равно оказался достаточно сильным, чтобы отсушить бедро. Когда нога опустилась, Роджерс уже не могла на ней стоять. — Мы лишились городов и транспорта, лишились энергии и ресурсов.       Хантер толкнул ее, Алекс завалилась на стену. Прижимая ее предплечьем к стене, он со всей силы несколько раз ударил ее в живот. — Нас лишили продовольствия.       Нат попытался остановить это безумие, но Хантеру хватило авторитета и одного окрика, чтобы тот остался стоять на месте.       Алекс с хрипом втягивала воздух, но все еще продолжала дергаться и сопротивляться. Пол и стены лазарета плыли перед глазами, будто норовили поменяться местами. Роджерс стиснула зубы и медленно втянула воздух, гася панику. Несколько раз девушка ударила Хантера по ребрам, но в отсутствии возможности вложить корпус, удары эти для солдата оказались бесполезными тычками. Она попыталась ударить Хантера коленом в пах, но он, поняв ее намерения, просто шагнул ближе. Ее окутал запах металла, кожи и масла.       Мужчина смотрел на ее лицо, но Алекс всеми силами избегала зрительного контакта. То цеплялась за торчащие ребра потолка, то за складки ширмы, то за чернеющий проем по ту сторону лазарета. И все искала выход.       И нашла его в медицинских приборах на столе, схватив неуверенными пальцами какой-то блестящий крючок.       Хантер это тоже заметил.       Он схватил Алекс за запястье, останавливая острый инструмент в нескольких сантиметрах от куртки. Она продолжала давить, но понимала, что это бесполезно. Сейчас Хантер сильнее. Ее мутит от усталости, она ранена, и что бы она не сделала, опытный боец раскусит и все ее попытки отбиться, и такие же слабые попытки защитить. Да и обманки ее он знал как пять пальцев — либо сам учил, либо смотрел как обучают мама и Наташа. — А потом всех загнали в лагеря, лишив нас самого важного — количества.       Сумбур в голове помешал Алекс понять, что именно сделал Хантер, но локоть уже ударился пучком нервов о ребро в стене бункера и тут же занемел, а кость в предплечье громко хрустнула. Роджерс открыла рот, а мужчина коротким движением, высек ногу, и Алекс упала на пол, не успев закричать, и утянула за собой часть медицинской утвари с громким звоном и треском рассыпавшейся по полу.       В проеме двери появились разбуженные медики на дежурстве, но Бартон одним коротким движением отослал их прочь. — Вставай.       Девушка приподнялась на локте. Злой непоколебимый взгляд врезался в лицо командира, но большего она сделать не могла. Сломанная рука осталась на полу и никак не отзывалась на команды. Даже пальцы не повиновались. Тяжелый сапог врезался в живот. Алекс отшвырнуло к стене. Затылком она ударилась так сильно, что перед глазами вспыхнули черные звезды. — Вставай!       Воспользовавшись стеной в качестве опоры, Роджерс подтащила себя наверх. Губы дрожали. От следующего удара девушка успела увернуться под дробь осыпавшейся краски, а еще через мгновение шагнула за стол, создавая хотя бы мнимое препятствие на пути противника. — Что ты видишь здесь в туннелях? Больных детей, если они выживают. Взрослых, страдающих от скудного рациона. Посмотри на Натаниэля, — Алекс закрыла глаза.       Стол отлетел в сторону. Рука в перчатке сомкнулась на горле. — Я сказал посмотри, — Роджерс открыла глаза. Затуманенный взгляд уставился на Бартона. На впалые щеки, вечно незаживающие ссадины в жесткой корке запекшейся крови, синяки под глазами, серую кожу, блеклые глаза, выпирающие из-под растянутого воротника ключицы. — И он солдат. Он получает больше пайка, поэтому у него выпало только несколько зубов, а не половина, не выпадают волосы, не кровоточат десны, поэтому он еще не похож на обычных жителей бункера.       Мужчина облизнул губы, взгляд на мгновенье будто подернула пленка. — Когда вся эта война только начиналась, мы сражались. Пытались отвоевать кусок места для спокойного существования. Но это время прошло. Мы проиграли. У нас нет шанса на нормальную жизнь, только шанс приспособиться и выжить.       Алекс вцепилась в запястье. Пальцы заскребли по полоске металла между рукавом перчаткой. — Хантер, она все поняла, отпусти. — Рано, — отмахнулся он и со всей силы лягнул в колено, Алекс буквально прочувствовала, как под массивной подошвой ботинка сначала сходит кожа, а затем надрывается связка, и ребро подошвы скользит в сочленение сустава. Роджерс не выдержала и закричала. Снова хруст.       Он отпустил шею. Алекс мешком свалилась на пол. Колено подогнулось. — Есть у тебя силы, Ал? А? На сопротивление ? Не дожидаясь ответа, Хантер схватил Алекс сзади за шею. Девушка сжалась, чувствуя, как жесткие пальцы впиваются в скользкую от крови кожу, пережимая мышцы. Неприятное щекочущее ощущение напомнило ей о детстве, заставило почувствовать себя такой же слабой и беспомощной. И в очередной раз напомнило, что кем бы она себя не мнила, для Хантера она все еще неразумный глупый ребенок, с которым тот просто устал разговаривать. А когда нельзя объяснить, можно запугать.       Командир потащил ее вперед, не заботясь о том, успевает ли она переставлять ноги или волочит их по неровному полу. Они прошли мимо нескольких медиков, вжавшихся в стены, мимо светлой палаты приема гражданских, к выходу из галереи. Хантер подтащил ее к небольшой лестнице и заставил подняться, и вот перед ней площадь — сердце бункера. Дышащее, бьющееся. Живое.       Отсюда в разные стороны уходило порядка восемнадцати широких галерей. Этот бункер наследие Старка, то единственное за что Александра была готова его благодарить. Огромный спасательный пункт с запасами еды, очистительной системой воздуха и воды, и едва дышащим репульсорным генератором, который никто не мог починить. Он был похож скорее на светлую огромную лабораторию, а не на закопченный бункер, в которых Алекс приходилось скрываться в Европе. Он находился недалеко от старой базы Мстителей, так надежно укрытый технологиями Старка, что за последние восемь лет его так и не смогли отследить.       Слева находились жилые галереи, которые изливались оплавленный золотом огней в лишние пару кварталов на площади, посередине — галереи, отведенные под военные нужды с казармами и тренировочными залами, одна из галерей отдана на откуп механикам, еще одна — врачам и так далее, и так далее. Во всех галереях находились запасы, что позволяло избежать потери всех ресурсов. Каждая крошка шла под расчет. Потому что великий Тони Старк подсчитал, что при лучшем раскладе в бункер при экстренной ситуации смогут прибежать или приехать около пяти тысяч человек.       Когда Алекс с матерью и Натаниэлем приехали сюда здесь ютилось восемь. — Смотри, девочка. Смотри. Они не могут регенерировать как ты. Их раны не затянутся, их организм не компенсирует нахождение в металлической консервной банке. А ты своими яркими поступками тащишь их сюда. К этим людям, которые не то, что защищаться — дышать нормально не могут.       Даже сейчас в ночи здесь царила жизнь: вдалеке бренчала гитара, мерцали огни, сновали туда-сюда сменщики, патрульные, даже парочки. Слышались приглушенные голоса, сонные, предвкушающие, счастливые, грустные. Живые. Чувствующие. Дышащие. — Им плевать на твои надежды и чаянья, на твои потери. Они живы. И хотят продолжать жить. Война за существование наверху давно проиграна, все что мы можем: жить здесь и сейчас, — Алекс тяжело дышала. — У них есть выбор жить свободными здесь, плененными там или умереть за призрачную надежду.       Роджерс попыталась дернуться, но хватка на шее стала сильнее. Хантер подтащил ее ближе. Жесткие прутья перил уперлись в грудь. Его шепот смолой растекался по шее, остро прожигая до самого сердца. — Хочешь умереть в борьбе за мнимую свободу? За призрак счастливой жизни на поверхности без Гидры? Подыхай! Только не привлекай внимание, не тащи их сюда, потому что эти люди не заслужили смерти, и ты не вправе делать выбор за них. Время войны прошло. Ты можешь или встать рядом с Бартоном и защищать их или валить на все четыре стороны, когда залижешь свои раны. Поняла? Защищай или проваливай!       Он отшвырнул Алекс от себя.       На громкий лязг обернулись проходящие мимо жители бункера, но заметив привычную фигуру Хантера, тут же отвернулись. Роджерс обхватила себя здоровой рукой. По щекам катились слезы. В спутанном сознании пульсировали, постоянно сменяя друг друга, вина, отчаяние и боль. Натаниэль вбежал по лестнице, в секунду оказываясь рядом с подругой, мягко подхватил под колени и поднял. — Последней в ящике Пандоры осталась надежда, — закончил Хантер, глядя на Алекс так будто остался не доволен проведенной работой. — И приберитесь в лазарете. Оба. Чтобы к утру все было в порядке. — Эй! Что за Пандора? — крикнул Нат, спускаясь следом. Слова гулко отразились от жерла галереи и замолкли. — Спроси у твоего ненаглядного Беннера, — буркнул мужчина, не оборачиваясь.

***

      Алекс встрепенулась и открыла глаза. Шея болела из-за неудобного положения — спать пришлось в углу, прислонившись к стене — так она могла быть уверена, что успеет вскочить и приготовиться к атаке до того, как вошедший в камеру сможет приблизиться. Медленно открылась дверь, выпуская в темное помещение яркий свет из коридора, а следом вошедший тут же перекрыл этот свет собой. — Выходи, — тихо произнес Стив, пряча руки за спину.       Девушка сделала вид, что закрывает глаза от яркого света, и незаметно стерла слезы с щек. Сон казался слишком реальным, и от тоски защемило где-то под сердцем. Алекс долго приходила в себя после той ночи — левая рука до сих пор иногда болела, а шрамы, по какой-то нелепой случайности, так никогда и не перекрыли новые. Но урок запомнила на всю жизнь. И эта фраза, которую обронил тогда Хантер, врезалась в мозг каленым железом.       «Защищай или проваливай».       И она не сразу, но приняла его философию. Тяжело. С истериками и побегами. Но приняла. И защищала. Защищала до последнего. Жителей бункера. Выживших в осаде. Пробившихся из окружения… Даже остатки своего отряда. И когда не осталось никого, чья смерть стала бы напрасной, они решились на этот отчаянный шаг.       Судя по всему, обреченный на провал.       Алекс медленно поднялась, чувствуя, как затекшая спина не дает до конца выпрямиться.       Осмотрела застывшую у двери фигуру и глубоко вздохнула.       Она сбежит из любой тюрьмы если придется. Если так подумать, это даже лучше… Кайл просто вытащит ее в подходящий момент и… — Прости.       Девушка застыла, не веря своим ушам.       Неужели Старк сказал правду? — Я… не знаю, что и сказать… Только что виноват… Мы все, но я особенно. Я… прости, что не поверил и позволил запереть… запер тебя здесь.       Она не успела отпрянуть. Не успела увернуться или отшагнуть, когда рука отца опустилась на плечи, и вдруг Алекс оказалась прижата к его груди. Услышала частое биение сердце, запертое в грудной клетке, и почувствовала, как теплое дыхание всколыхнуло волосы.       Алекс робко и неуклюже, обняла его в ответ. — Я знаю, что ты испугалась. Но теперь все будет хорошо.       Вдруг ее затрясло. И слезы, которые она пыталась спрятать, снова потекли по щекам. Рука отца, теплая, непривычно тяжелая, крепче прижала ее, оставляя так мало места для воздуха. Этих слов она ждала всю жизнь. Всю проклятую жизнь… Мечтала, что папа не просто придет. Вдруг окажется живым, воспрянет как по волшебству, потому что он герой, и он обязательно бы смог. Папа защитит, закроет от ужасного мира и примет весь удар на себя.       Но папы рядом не было.       Рядом был Стивен Роджерс. Одинокий мужчина из Бруклина.       Алекс стиснула зубы и осторожно, не желая его обидеть, вывернулась из объятья, обошла его и вышла в коридор. Стив не окликнул ее и не пошел следом, хотя Алекс и расслышала как он сделал несколько неуверенных шагов.       Как никогда раньше, она почувствовала, что в этой команде она будет одна. И даже если будет работать в команде, сможет, несмотря на все эти трудности, стать ее частью, станет другом и напарником, она никогда не сможет рассказать Мстителям правду. О своей настоящей жизни. О своем бегстве. О своих страхах. О горящем мире за линией настоящего. Об их смертях. Они услышат только искаженные истории, если вообще услышат хоть слово после того, что произошло. Помехи. Даже Кайл не отберет это гнетущее состояние полного одиночества. Он никогда не поймет и не попытается понять ее переживаний, а она никогда в полной мере не поймет его. Беннер был замкнутым и непонятным. Алекс тоже не стремилась раскрыть ему душу. Кайл был тылом и поддержкой, но именно она находилась на острие. И даже оставаясь в тесной связке, они были слишком разными, чтобы в полной мере стать друг для друга опорой.       Но у мира впереди иной надежды не было.       А после… Даже если у мира будет будущее, еще не значит, что в этом новом будущем найдется место для нее.