Letters from war/Письма с войны

Реджина, как бы трудно ей не было поначалу, вырабатывала в себе привычку перебирать вещи Эммы. Чаще всего, после этого она писала девушке, погружаясь в их общие воспоминания. Миллс никогда не вынимала из сумки всех вещей сразу, отчасти, потому что, глядя на снимок, не могла отложить его, собравшись разобрать конверты, читала письма, а взяв в руки красную куртку Свон, подолгу сидела, сжимая в руках порядком поношенную кожу. А отчасти потому, что просто не могла этого сделать. Ей казалось, что, как только сумка опустеет, и всё её содержимое окажется перед глазами, девушка окончательно исчезнет из её жизни, оставив в сердце пустоту. Арчи был впечатлён её инициативой. Реджина стала приносить их фото на сеансы психотерапии, когда доктор просил её припомнить какой-нибудь счастливый момент. Через месяц она извинилась перед Августом за свою вспышку и даже вызвалась помочь с поисками жилья. После их ссоры мужчина решил отложить переезд, но спокойный разговор прояснил ситуацию. И в сентябре, когда Бут осторожно заикнулся о лофте над мастерской Марко, брюнетка смогла кивнуть и предложила сходить и осмотреть квартиру вместе. Через две недели они с Фигаро переехали, и Реджина отнеслась к этому спокойно. Настроение у Миллс часто менялось. Иногда, по ночам, она просыпалась в холодном поту от того, что, как ей казалось, слышала звонок телефона или во сне ощущала рядом чужое тепло. И в первые секунды, еще не проснувшись, женщина забывала, что некому звонить ей по ночам. Что Эмма уже много лет не ложилась в эту постель. Иногда она звонила друзьям и разговаривала с ними, и, хотя Кэтрин постоянно приглашала её куда-нибудь, Реджина всегда отказывалась, боясь оказаться уязвимой. Но иногда случались особенные ночи. Редкие, но они много значили для Миллс. Ночи, когда она вскакивала с кровати и торопливо вытаскивала из сумки в шкафу письма Эммы или часами пересматривала её видео-послание. Для всех жителей Сторибрука этот вечер среды был самым обычным. Грэм, работающий в ночную смену, патрулировал улицы на крузере. Кот миссис Джинджер крался сквозь кусты в соседский двор. Генри крепко спал в своей постели, одетый в костюм шерифа Вуди, который он выбрал в этом году для Хэллоуина и наотрез отказался снимать. В эту тихую октябрьскую ночь Реджина сидела в тёмной гостиной. Впервые за два года, а может быть, и за более долгий срок, учитывая, сколько солдата не было дома до её исчезновения, все вещи, связанные с Эммой, лежали перед ней. На кофейном столике мозаика из фотографий, видеокассета, которую Август послал сестре, лежит на подушке рядом с Реджиной. Ворох писем на столике и на диване. Рисунки Генри сложены на краю стола, и стопка такая высокая, что опасно кренится, угрожая рассыпаться. Рядом с нетронутым бокалом вина лежит открытый альбом, слепо глядя так и незаполненными страницами в потолок. Миллс лежала на диване, прислонившись спиной к подлокотнику, единственным источником света в комнате был светящийся экран ноутбука, стоящего у неё на животе. Женщина смотрела видео-послание, наслаждаясь звуком любимого голоса. - Я вас всех люблю. И я всё время думаю о вас, ребята. Присматривайте друг за другом. Она снова нажала на «плей». Эмма улыбнулась в камеру. - Эй! С Днём Рождения, Генри. Мне жаль, что меня сейчас с вами нет, но я могу поспорить, что твоя мама устроила супер-офигенную вечеринку. Реджина медленно закрыла глаза, представляя, что Эмма рядом. Тепло ноутбука грело живот, голос девушки лился в уши, позволяя ненадолго вообразить, что Эмма лежит на ней. - Я, правда, скучаю по вам, ребята. По тебе, по дяде Августу и по твоей маме. По Реджине. Она никогда не устанет слушать, как звучит в устах блондинки её имя. Не важно, звала ли Эмма из другой комнаты или просто произносила его, чтоб привлечь к чему-то её внимание. Реджина. Реджина. Видео закончилось, и брюнетка открыла глаза, чтоб посмотреть на лицо белокурого солдата, застывшее на мониторе. Часы в углу экрана сообщили ей, что день рождения Свон уже прошел, но Реджина продолжала лежать в темноте. Сегодня, то есть, уже вчера, был двадцать четвёртый день рождения Эммы. Она была такой молодой. Реджина постоянно напоминала себе об этом просто потому, что ей не верилось. Миллс всегда забывала, что Эмма младше, потому что благодаря полученному жизненному опыту и природной проницательности девушка повзрослела раньше времени. Реджина села, сдвигая лежащие на диване конверты, собираясь поставить ноутбук на стол. В тишине раздался телефонный звонок. Только один человек звонил ей после десяти вечера, но сейчас женщина была настолько эмоционально измотана, что мысль об этом промелькнула, не задерживаясь в сознании. Реджина взяла трубку и, взглянув на определитель номера, всё поняла. - Не спится? – спросила она вместо приветствия. - Мне всегда не спится в этот день, – признался Август. - Мне тоже. Они погрузились в уютное молчание. Тихо гудел ноутбук Реджины, рядом с Августом негромко мяукал Фигаро. - Мы с Руби расстались. Реджина потянулась за бокалом, слегка нахмурившись: - Когда? - В прошлом месяце. - Мне жаль. - Нет, всё нормально. Это было обоюдное решение. Но тебе точно, нужно почаще общаться с подругами. Разве девчонки не обсуждают эти дела? - Мы общаемся достаточно часто. - Сомневаюсь, – повисла еще одна пауза. Потом Август нарушил молчание, тихо сказав. - Знаешь, Эмма была уверена, что сможет просто служить, как волк-одиночка, и что ей никто не нужен. И, наверное, она бы действительно смогла пройти всё одна, но это точно не принесло бы ей счастья. - Она всегда была такой упёртой. - В самом лучшем смысле. Реджина согласно кивнула, поигрывая бокалом. - Все эти годы ты помогала ей остаться в живых. Брюнетка горько хмыкнула: - И всё же сейчас её в живых нет. - Ты не знаешь этого наверняка. - А ты? – она собрала письма, лежащие на коленях, отложив бокал, чтобы не пролить вино на конверты, и положила их на стол. Опустив локти на колени, Миллс подперла подбородок ладонью и посмотрела на фотографии на столе. – Пожалуйста, Август, давай не будем начинать этот разговор. - Арчи говорит, что надежда – это хорошо, если она не мешает нам жить дальше. - Ты ходишь к доктору? – удивилась Реджина. - Он мудрый человек, – пожал плечами Бут. – Знаешь, есть специальные группы психологической поддержки для жен офицеров, чьи мужья служат за рубежом. Брюнетка усмехнулась и, наконец, отпила из бокала: - И что? Хочешь, чтоб я слушала их слезливые истории о мужьях, сказала им, что пришла из-за своей девушки, чтоб потом они могли опорочить Эмму и всё, что она сделала для страны, пока служила? Август тихо, почти многозначительно усмехнулся. Фигаро громко мурлыкал в трубку, без сомнения, сейчас мужчина задумчиво поглаживал лежащего у себя на груди кота. - Ты до сих пор считаешь её своей девушкой. Он просто констатировал факт. Реджина открыла рот, собираясь возразить, но поняла, что не хочет отрицать этого. - Она… Эмма… Мы ведь с ней не разорвали отношений. Господи, она не может отпустить. Реджина застонала, досадуя на себя, и, допив вино, резко поставила бокал на столик. Уже не в первый раз она жалела, что чувства нельзя просто выключить одним щелчком. Может быть, тогда голова перестала бы кружиться хоть на секунду. - А ты? – хрипло спросила она. - Она всё ещё моя сестра, – просто ответил Август. – Я не мог защитить её ото всего на свете, это нормально. - Господи, ты и правда ходил к мозгоправу, – криво ухмыльнулась Миллс. Она снова наполнила бокал и задумчиво покрутила его в руках. - Ты ходишь? В эти группы психологической помощи? - Был один раз. - Хочешь, чтоб я тоже пошла? – усмехнулась женщина. - Реджина, это ведь для всех по-разному проходит. Может быть, ты там встретишь кого-то, кто тебя зацепит. Не узнаешь, пока не попробуешь. *** Впервые в жизни Реджина последовала чужому совету без возражений, потому что Генри всё еще оставался самой большой проблемой. Часто, когда Август приходил к ним на ужин или навещал по выходным, она, заглядывая в детскую, видела, как мальчишки рисуют или играют в настольные игры, и слышала, как Бут рассказывает Генри про младшую сестру. - Эмма всегда жульничала, когда мы играли в «Змеи и лестницы»*, - вспомнил он как-то. – Она всегда говорила, что слишком крута для настольных игр, но всякий раз, когда фишка падала на змею, она двигала её вверх, заявляя, что она – заклинатель змей. Генри засмеялся и попытался незаметно передвинуть свою фишку со «змеи» на «лестницу». Но старый добрый дядя Август был слишком азартен, чтоб позволить шестилетнему мальчишке обыграть себя. Август явно очень серьёзно отнесся к совету Арчи почаще говорить об Эмме. Реджина же всеми силами избегала этого, меняя тему всякий раз, как Генри упоминал блондинку. Он же ещё маленький, его память о ней скоро сотрётся. Но от этой мысли по позвоночнику брюнетки пробегала неприятная дрожь. Она вовсе не хотела заставлять сына забыть Свон, хотя бы просто потому, что ей не нравилась сама мысль, что Генри может потерять человека, которого любит. Но это уже случилось. Ведь Эмма с самого начала стала ключевой фигурой в жизни мальчика. Она не меньше самой Реджины радовалась, когда Генри сделал первый шаг, когда произнёс первое слово, когда он учился самостоятельно пользоваться унитазом, как большой мальчик (и иногда падал в него). Эмма вместе с Реджиной сходила с ума от беспокойства, когда он заболел, и пришла в ужас, когда он потерялся. И что же? Теперь Реджина даже не может поговорить об Эмме с Генри из страха, что детское сердце просто не сможет понять, что такое смерть. Хотя, в глубине души, Миллс знала, что боится вовсе не за Генри. И сейчас она осознавала это как никогда ясно, заметив, что мальчик всё реже и реже упоминает блондинку. С дядей Августом он говорил о ней шепотом, а когда рядом оказывалась Реджина, старался вовсе не упоминать. И женщина радовалась тому, что сын оказался достаточно восприимчивым, чтоб заметить, как она каменеет, когда он вспоминает Эмму, и одновременно проклинала себя за это. Итак, в начале ноября Реджина стояла перед дверьми одной из аудиторий в старшей школе Сторибрука и медлила, не решаясь войти. Там собиралась группа психологической поддержки для понесших тяжелую утрату. Реджина помнила, сколько всего пришлось Эмме вытерпеть в армии из-за их отношений. И она не могла добавить бесчестие к уже полученным Эммой ранам. Реджина не станет порочить образ своего солдата походами в группы для офицерских жен. Хотя брюнетка всё ещё не могла понять, что плохого с точки зрения армии было в их отношениях. Кому какое до этого дело? Это до сих пор злило Миллс. Эмма – бисексуальна. Эмма – женщина-солдат. И она отдала этой стране всё, что могла. А страна даже не может отыскать её? Она напряглась. Потом глубоко вздохнула. Из класса доносились голоса и скрип передвигаемых по деревянному полу металлических стульев. Почему-то от этих звуков Реджине становилось не по себе. Она не была здесь с выпускного, и даже тогда памятное событие было омрачено тем, что некому было сфотографировать её и осыпать цветами. Никто не хвастался друзьям, рассказывая, как сильно гордится такой дочерью. Её прощальная речь была сдержанной, отстраненной и хорошо отрепетированной. И, стоя на сцене, Реджина улыбалась, красноречиво расписывая стандартный набор «светлых воспоминаний, которые навсегда останутся с ними». Но карие глаза, глядящие в зал, оставались совершенно серьёзными, и девушка думала только о том, что в этой толпе, заполнившей зал, у неё нет ни одного родного лица. Сердце тяжело колотилось в груди. Она не может этого сделать. Она не скорбит. Эмма не уме… Просто сейчас её здесь нет. Она повернулась, чтобы уйти, но тут её окликнул тихий старческий голос: - Мэр Миллс. Спина Реджины напряглась, и в голове промелькнула мысль, что, если она не двинется с места, возможно, её оставят в покое. Но, сама того не ожидая, брюнетка одернула пальто и, тряхнув головой, медленно развернулась: - Мистер Борелли. - Пожалуйста, здесь вы можете звать меня Марко. Зайдёте? Реджина замялась. Акцент Марко напомнил ей папу. Её терпеливого и доброго папочку. Заметив её сомнения, Марко улыбнулся: - Может, в другой раз? Реджина покачала головой, делая шаг вперёд: - Я думаю, сегодня подходящий момент. Мужчина широко улыбнулся и придержал дверь, пропуская её. Они молча спустились по ступенькам и прошли к возвышению, на котором кругом стояли металлические стулья, занятые, как поняла Реджина, постоянными участниками группы, хотя брюнетка не видела их лиц. Она не могла оторвать взгляд от дорожки, покрывающей ступени. Та почему-то была насыщенного бордового цвета, хотя официальными цветами школы были черный и красный. Миллс почти рассмеялась, увидев дыру на средней ступеньке. Ковер был дырявым, сколько она себя помнила. Кэтрин однажды запнулась за него, а Дэвид её поддержал, так они и познакомились. Её подруге стоило увидеть в этом падении предвестие беды. Приблизившись к сцене, Реджина почувствовала аромат кофе, и, когда Марко предложил ей руку, чтоб помочь подняться, она увидела слева от сцены столик с закусками. Под взглядами группы нестерпимо захотелось втянуть голову в плечи, но нежелание показаться слабой было в Реджине неистребимо. Гордо подняв подбородок, мэр заняла ближайшее свободное место. Группа, которую вел мистер Борелли, была небольшой. Вместе с Реджиной их было всего пятеро. Марко сел напротив неё, слегка отодвинувшись, чтобы лучше видеть остальных. Справа от неё, через два места, сидел блондин, Реджина знала его, они пересекались, когда брюнетка забирала сына из садика и когда обязанности мэра заставляли её выбраться в лес, где мужчина, работавший лесорубом, показывал и объяснял, как они восстанавливают лесной массив, чтобы компенсировать ущерб от вырубки. Через три стула слева, зарывшись дрожащими пальцами в каштановые волосы и опустив голову, сидел мужчина. Он выпрямился, и Миллс нахмурилась, узнав Джефферсона Хэттера, отца Пэйдж. Классный руководитель Генри уведомил родителей о том, что Алиса Хэттер погибла в автомобильной аварии. Реджина послала цветы и соболезнования. Она хотела зайти к Джефферсону и отнести лазанью, но, представив блондинку лежащей в гробу, не смогла заставить себя это сделать. Темнокожая, бесстрастно глядящая перед собой женщина, сидящая рядом с Марко, была на несколько лет старше Реджины. Брюнетка была не знакома с ней и её историей, но, видимо, она скоро всё узнает, учитывая, что впереди целый вечер. - Спасибо, что пришли сегодня, – начал Марко. – Мне приятно видеть новые лица, и я улыбаюсь не потому, что не сочувствую вашей утрате, но потому, что горжусь вашим мужеством. Реджина вздрогнула и опустила глаза. - Всегда нелегко терять тех, кого любишь. И иногда нам требуется помощь, хотя мы и не привыкли просить о ней. Поэтому мы собрались здесь. И чтобы подать пример новичкам, сегодня начну я. Марко откинулся на спинку стула, и начал говорить, вспоминая Марию, свою жену, умершую от болезни Альцгеймера двадцать пять лет назад. Он не мог иметь детей, но Мария любила его. Она не узнавала мужа, но он любил её до последнего. И теперь дня не проходит, чтобы он не тосковал по ней, не думал, не молился о её душе. Реджина знала историю старика, но, когда он закончил, уступая право слова следующему, брюнетка почувствовала, как внезапно вспотели ладони и отвела глаза, чувствуя себя ученицей, не выполнившей домашнего задания. Следующим заговорил Джефферсон. Реджина краем уха слышала, что Хэттера в сеансах групповой терапии обязал участвовать суд. После смерти жены его нашли дома с передозировкой и сейчас Пейдж находилась на попечении ближайших соседей, пока её отец медленно собирал свою разбитую жизнь по кусочкам. Он был краток. Сказал, что понемногу смиряется с утратой. Но Реджина чувствовала, что он хочет только вернуть опеку над дочерью и ради этого торопит самого себя с выздоровлением. К счастью, после Джефферсона взял слово лесоруб, представившийся Робином. Он сидел, упираясь локтями в колени: - Знаю, что каждый год возвращаюсь сюда примерно в это время. Два месяца назад была годовщина смерти Мэриан. Жена покинула нас почти четыре года назад. Мы с моим мальчиком остались одни. Она умерла через три дня после его рождения. Послеродовые осложнения. Роланд, считай, и не видел матери. Иногда мы вместе смотрим фотографии, но он узнает её не так быстро и живо, как других. Но сын хотя бы знает, что это она. Каждый год я обещаю себе, что проведу годовщину с Роландом, поминая Мэриан, и каждый год с приближением этого дня я чувствую себя так, будто на грудь ложится гора и давит, мешая дышать. Это несправедливо по отношению к Роланду, ведь у него день рождения. Но мы очень стараемся. Реджина посмотрела на Робина, ловя его взгляд. Слишком хорошо она знала, какие чувства он испытывает. Мужчина взъерошил волосы и продолжил: - В этом году Роланд пошел в школу. И в первый день я практически не вставал с постели, постоянно думал о том, что Мэриан должна была быть с нами. Должна была фотографировать и смущать Роланда, прося его посмотреть в камеру. Он легко пережил этот день. Пришел домой такой взволнованный и показывал мне свои рисунки. И когда мы шли по улице, постоянно говорил мне, кто его новые учителя, и с кем он сегодня подружился. - А ты? – перебил Марко. – Что ты чувствуешь, видя, как Роланд растёт без Мэриан? - Честно говоря, – отозвался Робин, – мне кажется, что я предаю её память. - Почему тебе так кажется? - Потому что как можно быть счастливым, когда твой любимый умер? – только когда четыре пары глаз обратились к ней, Реджина поняла, что сказала это вслух. Марко ободряюще улыбнулся и одобрительно кивнул: - Реджина, ты хочешь рассказать нам, что тебя привело? Обычно за такое фамильярное обращение брюнетка отчитала бы любого, но здесь она не может спрятаться за маской мэра. Здесь её пост не имеет значения, и она не может просто рявкнуть на Марко и сказать, что не будет говорить. Все эти люди, они, за неимением более подходящего определения, такие же, как она сама, скорбящие. - Тебе необязательно говорить, – быстро заверил Марко, – иногда душа исцеляется, когда просто слушаешь других. Она покачала головой и выпрямилась, складывая руки на животе: - Нет, думаю, я смогу продолжить. Ораторское искусство с детства было её сильной стороной. Красноречие Реджины очаровывало учителей и искушало одноклассников. В споре она могла обезоружить любого противника. Но сейчас, под внимательными взглядами группы, это оружие впервые подвело брюнетку. Глядя на Марко, который терпеливо ждал, пока она соберётся с мыслями, Реджина судорожно вздохнула и начала: - Полагаю, мне не нужно представляться, – сказала она, желая сохранить остатки привычного превосходства. Закатив глаза в ответ на многозначительный взгляд Марко, брюнетка уступила. – Меня зовут Реджина, и я потеряла свою девушку почти два года назад, – рука сама потянулась к цепочке, Реджина привычно гладила кулон большим пальцем. Медленными и методичными круговыми движениями. – Эмма. Её звали Эмма. - Эмма, – Марко мягко улыбнулся, ободряюще протянув руки. – Расскажи нам о ней. - Её улыбка, – Реджина снова уткнулась взглядом в колени, теребя полу пиджака, – от неё в комнате становилось светлей. Это забавно. У Эммы были все причины, чтоб быть несчастной, быть пессимисткой. Чтоб быть, как я. Но почему-то она не была. По крайней мере, не показывала этого так сильно. Да, она была сдержанной, настороженной, но, думаю, мы обе нашли утешение в общении с незнакомцем. Она… Она служила… думаю, служит в армии. Мы познакомились по переписке шесть лет назад. И на протяжении нескольких лет я писала ей, даже не зная, как она выглядит. А потом она просто ворвалась в город на каком-то древнем чудовище, жёлтом, под стать её волосам. И всё изменилось. - Она погибла на службе? – спросил Джефферсон, подпирая подбородок кулаком. - Джефферсон, – наставительно вмешался Марко, – помни, мы выражаемся деликатно. Мужчина раздраженно закатил глаза и снова посмотрел на Реджину, ожидая ответа. Та открыла рот, собираясь сказать, что Эмма просто пропала, и что это Август убедил её сходить на эту встречу. Что чаще всего она в полном порядке. Но она не в порядке. Эмма преследует её в снах, и мысли о ней заполняют подсознание Реджины, как бы она не старалась отвлечься. - Она пропала, – тихо сказала брюнетка. – Уже два года от неё нет никаких вестей. Я легко говорю другим, что она погибла, но, стоит мне самой об этом подумать, и я крепче цепляюсь за воспоминания. Только недавно я сумела смириться с худшим. Эмма… – она закашлялась и шмыгнула носом. Глаза начало жечь. – Эмма больше не вернётся. *** Проходили недели, и Реджина продолжала ходить на встречи группы и на сеансы к доктору Хопперу, который гордился ею, видя, как женщина, медленно, но верно выбирается из кокона, которым окружила себя, Генри и Августа. Ноябрь сменился декабрём, и этот месяц принес Миллс несколько трудных дней, но она пережила их, напоминая себе, что Эмма не хотела бы, чтоб она портила праздники тяжелыми воспоминаниями. Реджина даже была благодарна лесорубу. Ей оказалось полезно просто послушать Робина. Он остался вдовцом с новорожденным сыном на руках, и на протяжении нескольких лет они с Роландом справлялись с этим. Они здоровались всякий раз, когда встречались в школе, забирая детей, иногда разговаривали после собраний. Проглотив свою гордость, Реджина спрашивала, как он говорит с Роландом о матери. Осторожно. В самых простых словах. Нужно дать ребёнку понять, что он, как и вы, имеет право грустить. И что важней всего, нужно любить его за двоих. Реджина еще не говорила с Генри об Эмме. Каждый раз, собираясь это сделать, она вспоминала его заплаканные глаза. Боль предательства во взгляде. Себя, кричащую на сына. Но любой путь начинается с маленького шага, и Реджина видела, как далеко уже продвинулась на этом пути. Самый значительный рывок произошел в марте, когда она позвонила Августу, и попросив его посидеть с Генри, отправилась в кафе «У Бабушки». Реджина и сама точно не знала, что вытащило её из дому этим пятничным вечером, но зато, стоя перед дверью в комнату Руби Лукас с предложением о мире в виде бутылки Шардоне в руках, она, несмотря на волнение, была уверена, что готова это сделать. Реджина робко постучала в дверь. В комнате громко залаяла Рэд. - Пиццу привезли! – раздался голос Тины. Едва дверь открылась, брюнетка увидела Рэд, которая, выбежав на площадку, радостно гавкнула и, обежав Реджину кругом пару раз, приветственно ткнулась носом в её ладонь. Во вторую, третью и четвёртую очередь Миллс заметила шокированные лица подруг. Тина с круглыми от удивления глазами выглядывала из-за двери. Руби растянулась поперёк кровати, совершенно забыв про журнал, который, видимо, читала до прихода Реджины. Кэтрин застыла, сидя на своём любимом месте перед телевизором, и напоминала оленя, замершего в свете фар. - Привет, – здороваясь, она чувствовала себя неловко. Машинально Реджина положила руку на голову Рэд и погладила хаски, почёсывая за ухом. - Ты ведь не подрабатываешь по вечерам разносчиком пиццы, верно? – Тина быстро оправилась от своего удивления и открыла дверь шире. - Ну, с утра я, вроде бы, всё ещё была мэром. Кэтрин встала со своего места и, подойдя к порогу, заключила подругу в крепкие объятия: - Мы скучали по тебе. - Я тоже по вам скучала, – призналась мэр, позволяя Тине забрать своё пальто. Она протянула Руби бутылку. Та улыбнулась, принимая её грациозным жестом: - По какому поводу? - У нас девичник, – просто ответила Реджина, пожав плечами, и села на диван рядом с Кэтрин. - Хорошо, что ты вернулась, – Тина протянула ей бокал. В дверь постучали, и Рэд залаяла снова. - На этот раз точно привезли пиццу. *** В следующем месяце слишком быстро растущий Генри, которому уже исполнилось семь, позвал Пейдж к себе домой поиграть. Когда мистер Сицилиано, её временный опекун, привёз девочку к особняку Миллсов, она вежливо поздоровалась с Реджиной, и дети унеслись в гостиную, где сразу включили какой-то фильм и достали настольные игры. Каждые пятнадцать минут Реджина по привычке заглядывала к ним, чтоб убедиться, что всё в порядке. И когда через час она принесла в гостиную овощи с подливкой и нашла только ворох цветной бумаги и фломастеры на полу, её склонное к гиперопеке материнское сердце испуганно забилось. Миллс поспешила отправиться на поиски. Четыре шага по коридору – и шум, донесшийся из кабинета, сказал ей, где нужно искать. Она заглянула в приоткрытую дверь. - Мама хранит ножницы тут, – сообщил Генри, выдвигая ящик. – Она показывала мне, как делать человечков из бумаги. Пейдж помогала ему, открывая ящики с другой стороны стола. - Кто это? – спросила она, остановившись. Реджина увидела, что девочка держит фотографию Эммы, на портрете блондинка была одета в форму. На почти серьёзном лице застыла тень улыбки. Это была единственная фотография девушки, которую Реджина хранила при себе. Остальные лежали, спрятанные в её комнате. Брюнетка пыталась принять тот факт, что её любимая женщина была, прежде всего, солдатом, который пожертвовал всем ради родины. Реджина уважала это и чтила, но показать свои чувства пока не могла. На снимке Эмме едва исполнилось двадцать, на её лице еще не было морщинок, этих свидетельств того, какая у Свон сложная профессия. Генри глянул на фотографию и протянул руку, забрав её у подруги. Он прищурился и несколько долгих секунд смотрел на снимок молча. От этого молчания у Реджины, как будто все внутренности замерзли. В голове пролетела ужасная мысль: «Что, если она заставила его забыть? Как она могла так поступить с Генри? С Эммой?» - Это Эмма, – прошептал мальчик, Реджина вытянулась, чтобы лучше слышать. – Я давно её не видел. - Кто она? - Сестра дяди Августа, – Реджина зажмурилась. Конечно, он не помнит. Он ведь был совсем маленьким. - Я никогда не видела её. Генри кивнул: - Она умерла. Так мама сказала. Она не любит об этом говорить. - Моя мама тоже умерла, – тихо сказала Пэйдж, – поэтому я сейчас живу с Джимми и Мэл. - Мне жаль, – сочувственно сказал Генри. Пейдж вымученно улыбнулась. Несомненно, в последнее время она так часто слышала это, что слова теперь мало для неё значили. - Почему твоя мама хранит её фотографию? Эмма была твоей тётей? Мальчик пожал плечами, поглаживая фотографию пальцем, и нахмурился, пытаясь вспомнить: - Она много работала. Мы редко виделись. Но когда она приезжала домой, это было самое лучшее время, – в его голосе прозвучал смешок. – Мы постоянно смотрели вместе «Планету сокровищ». А ещё она купила мне мой первый рюкзак. - Кажется, она была весёлой. - Да. Она подтыкала мне одеяло, и мы играли в солдат. Она звонила нам, и мы разговаривали, и она рассказывала мне сказки. Иногда они с мамой вместе пели мне колыбельную. У Эммы не очень хорошо получалось, но мама всегда ей помогала. Пейдж понимающе кивнула: - Знаешь, когда я была маленькой, мама разрешала мне её красить и даже выходила так из дому. Реджина шмыгнула носом. По щеке побежала слезинка, падая на поднос с морковкой и брокколи. Сердце болело, переполненное светлой грустью и сожалением. Она не может так больше. Не может притворяться, что Эмма – её самая большая тайна, и что если ни с кем о ней не говорить, то блондинка вернется. Генри, Господи, Генри переживает не меньше неё самой, а она что? Вместо того, чтоб быть рядом с сыном, она всё это время жалела себя. Ящик хлопнул, закрываясь, и Генри поднял вверх пару ножниц: - Нашел! Реджина вошла в комнату, грустно улыбаясь: - Я приготовила перекусить, если вдруг вы проголодались, – она посмотрела на овощи и улыбнулась. Это что, морковка и брокколи? Им по три года! – Но, если вы не хотите овощи, я подумала, мы можем испечь печенье. - Ага! – обрадовались дети и, бросив ножницы, побежали на кухню. Реджина подошла к столу и, поставив поднос, нерешительно открыла ящик. На неё смотрела готовая улыбнуться Эмма. Улыбнувшись, брюнетка поцеловала фотографию и, прислонив её к настольной лампе, вышла из комнаты. *** - Генри? – тем же вечером, когда после ужина опекун забрал Пейдж, Реджина вошла в комнату сына, держа в руках коробку с вещами Эммы. Мальчик с мокрыми после душа, зачесанными назад волосами, лежал на кровати и читал комиксы. Он давно перестал упрямиться, когда приходило время идти купаться, и уже начал, как большой мальчик, принимать душ. Генри всё еще предпочитал супергеройскую пену для ванны и любил свои мягкие игрушки, но Реджине не верилось, что этот стремительно растущий ребенок – её крошка-сын. Он поднял голову: - Привет, мам. Это тоже всякий раз поражало её. Теперь он называл её мамочкой только по выходным, когда они проводили время вдвоём. Или когда ему хотелось обнимашек, и еще если он болел. Он же крутой, а что, если друзья услышат, что он сюсюкает, как маленький? Реджина присела на край кровати и, положив коробку на колени, отчаянно попыталась вспомнить, что советовали Арчи и Робин и даже её подруги. - Привет, солнышко, – нежно улыбнувшись, она заправила выбившуюся прядь волос ему за ухо. – Я хотела с тобой поговорить. - О чем? Глубоко вздохнув, как перед прыжком в воду, брюнетка достала из ящика фотографию, на которую смотрела чаще всего, и протянула её Генри: - Об Эмме. Мальчик несколько секунд рассматривал их первое семейное фото, на котором ему было три. Он прищурился и покраснел: - Это я? Почему я такой толстый? Реджина расхохоталась, поудобнее устраиваясь на кровати: - Только щечки. У тебя была привычка таскать сладости, пока никто не видит. - А… - он замолчал, снова посмотрев на фотографию. - Эмма, – подсказала Реджина. Имя знакомо легло на язык – Эмма. - Я знаю, что из-за неё тебе грустно, – пробормотал мальчик, избегая смотреть ей в глаза. – А я не хочу, чтоб ты грустила. Вздохнув, Реджина притянула сына к себе, целуя его в макушку: - Знаю, мой маленький принц. Я не хотела, чтоб ты это заметил. Просто я так сильно скучаю по ней. - Я тоже, – признался Генри, заглядывая в коробку. - Прости, детка, – Реджина крепче прижала его к груди. – Тебе не нужно больше бояться говорить о ней, из-за меня, ладно? Генри отстранился, неуверенно глядя на неё, так что брюнетка положила коробку на кровать и стала доставать вещи одну за другой. - Я когда-нибудь рассказывала, как мы познакомились? - Школьная парочка? – пожал плечами Генри. - От кого ты услышал это выражение? – хихикнула она. - Тётя Руби. - Ну, разумеется. - Я думал, ты всегда знала Эмму. Вместо ответа Реджина вытащила своё самое первое письмо, адресованное Эмме, и протянула его Генри: - Тебе было полгода, когда мистер Гласс, из газеты, пришел ко мне и спросил, не хочу ли я поучаствовать в программе переписки, которая укрепляет моральный дух войск. *** Это стало началом. Медленно, но верно Реджина и Генри привыкли вместе пересматривать содержимое коробки воспоминаний. Реджина вынула из неё все письма, в которых упоминалось усыновление. К этой битве она пока не готова. Генри улыбался, разглядывая свои детские рисунки и по-детски посмеивался над теми почти любовными письмами, которые Эмма с Реджиной писали друг другу в самом начале отношений. Увидев альбом, он выдвинул блестящую идею продолжать заполнять его. Услышав это, Миллс почувствовала, как тревога захлёстывает её, но отказать взволнованному сыну не смогла. Он начал заполнять страницы, отыскивая фотографии того периода, на котором остановилась Реджина, и записывал анекдоты и забавные случаи на полях. Они достали из коробки все снимки, и теперь те хранились либо в этом памятном альбоме, либо с другими семейными снимками, либо стояли в рамках на столе в гостиной. Сперва это всё пугало Реджину, и она стала чаще писать Эмме. В этих письмах она разговаривала с девушкой, рассказывала ей об их жизни. Генри делал то же самое на страницах альбома. И теперь брюнетка разумом и сердцем понимала, что это всё, что осталось у них с Эммой. Арчи хвалил её, и каждую среду участники группы поддержки аплодировали её маленьким успехам. *** Июль 4, 2008. Эмма, Мы решили уехать и устроить себе долгие выходные. Когда я говорю «мы», я имею в виду, что сначала должны были ехать только мы с Генри. Но потом о наших планах услышал Август. Да и Кэтрин нужно отвлечься от переживаний из-за развода, поэтому, естественно, Руби и Тина тоже едут. Мы едем в Огасту, и Август грозится научить нас рыбачить. Надеюсь, он понимает, что эта затея ни к чему не приведёт. Хотя Генри рад. Видишь, я сфотографировала его, пока он собирал снасти. Август говорит, что ты никудышный рыбак, и, признаюсь, мне кажется, что он прав. Я бы хотела, чтоб ты поехала с нами. *** Июль 25, 2008. Эмма, Кажется, я сделала пару шагов назад, но доктор Хоппер утверждает, что такая реакция не выходит за пределы нормы. Робин, тот, что ходит со мной в группу психологической помощи, ну, тот, у которого сын с ямочками на щеках больше, чем у Генри, пригласил меня пообедать вместе. Я накричала на него посреди улицы и приказала держаться подальше. Доктор Хоппер говорит, что это нормально, если я еще не готова для новых отношений, но, честно говоря, я думаю, что никогда не буду готова. И меня это не беспокоит. Я отдала своё сердце тебе и хочу, чтоб ты хранила его. Я люблю тебя. *** Сентябрь 1, 2008. Привет, Эмма! Завтра я иду в школу. Уже во второй класс! Я учусь с Пейдж и Николасом. Мы в классе мистера Герреро. Ава говорит, он злой. Завтра я угощу его яблоком. Жаль, что тебя не было с нами летом. Мы с мамой ездили в Нью-Йорк. Она говорит, что мы уже там были, но я был маленький и не помню, так что мы решили завести традицию. Кстати, мы посадили мое собственное вишневое дерево на заднем дворе! Оно еще малыш, но мы с мамой о нём заботимся. Я скучаю и сильно люблю тебя. Рекс и его семья передают привет. С любовью, Генри. *** Ноябрь 3, 2008. Эмма, Смотри, Генри с дядей Августом решили одинаково одеться на Хэллоуин. Снова увидеть Генри в форме было грустно и радостно одновременно, но до прошлой пятницы я думала, что мне не доведётся увидеть сержанта Бута. Он сказал, что оденется тобой. Я подколола его, спросив, значит ли это, что он считает тебя жуткой. И, разумеется, твой братец не мог не сумничать. Он ответил, что, если б действительно хотел всех напугать, то оделся бы мной. Ему повезло, что я люблю тебя. Я знаю, что ты за нами присматриваешь. Однажды мы снова встретимся, любимая. *** Неделей позже, в День ветеранов, большая часть города собралась на площади, и семья Миллсов возложила цветы к памятнику Основателя. Генри положил на постамент букет жёлтых лилий. - Они как волосы Эммы, - заявил он. Прежде, чем опустить единственную красную розу рядом с букетом сына, Реджина прошептала тихое обещание, прижав цветок к губам. Одиннадцать ружейных залпов не смогли заглушить тихого голоса и заразительного смеха блондинки, звучавшего в её ушах. *** В третью годовщину исчезновения Эммы Реджина не стала пить, хотя искушение было велико. Арчи похвалил её, но она была не в том настроении, чтоб, как ребёнок, радоваться чужой похвале. *** В январе, пообещав начать год правильно, Реджина и Генри провели вторую половину рождественских каникул, перекрашивая стены во всех комнатах дома. Пропали однотонные стены, из-за которых благопристойный особняк выглядел, как картонный макет. Коридоры окрасились в жёлтый, гостиная стала красной, а игровая комната – зелёной, как трилистник. Они отодвинули и укрыли чехлами всю мебель, надели то, что не жалко (Реджине пришлось для этого купить майку и спортивные штаны), и вознамерились вдохнуть в дом новую жизнь. Миллс, как прирожденная перфекционистка, контролировала выбор гармоничной цветовой палитры, но в остальном проектом руководил Генри. И на правах главного он решил, что они развесят рамки с фотографиями из альбомов по стенам. Реджина искренне улыбалась, глядя, как сын поправляет стоящую на каминной полке рамку с фотографией, на которой они были сняты втроём. Перемены витали в воздухе, и каждый раз, когда она слышала, как кто-то упоминает Эмму, или видела выпуск новостей, рассказывающий о солдатах за рубежом, сердце болело всё меньше, Реджина всё больше принимала то, что случилось. Она могла, не кривя душой, сказать, что счастлива. Иногда она пересматривала видео-послание Эммы, поставив его на повтор, и перечитывала их письма, словно любимый роман. Или надевала безразмерную футболку Эммы с надписью US ARMY, вдыхая запах изношенного материала. На секунду ей казалось, что она ощущает её запах, хотя после трех лет от него, конечно, не осталось и следа. Но это нормально. Где бы Эмма ни была, главное, ей не больно, и она в безопасности. И Реджина не могла просить о большем. И если время от времени Миллс забывала об этом, рядом с ней были люди, которые могли напомнить. *** - Ты всё взял? – Реджина склонилась к Генри, у которого через плечо висела слишком большая и слишком полная сумка. – Столовые приборы? Фонарик? Спрей от насекомых? Смену белья? - Ма-а-ам, – простонал Генри, выворачиваясь из её объятий и оглядываясь, чтоб убедиться, что никто из друзей этого не слышал. Реджину не заботило его смущение. Слегка подрагивающими ладонями она обхватила его лицо: - Можешь не ехать, если не хочешь. Уверена, что ты можешь получить нашивку за выживание, если проведешь ночь в палатке во дворе. - Ма-а-ам, – протянул восьмилетний мальчишка, – я хочу поехать. Она неуверенно кивнула. Ребята из его скаутского отряда начали забираться в автобус. - Это всего на одну ночь. - Если испугаешься или захочешь домой, просто скажи вожатому Харкнессу. У него есть номера всех моих телефонов, – только за это утро Реджина говорила это уже пятый раз. - Знаю. - Вот, - она достала из сумочки Рекса и протянула потёртого и хромого дракона Генри, – держи. Он, покраснев, покачал головой: - Это для малышей. - Это же Рекс! – расстроилась брюнетка. Генри прикусил губу, явно мучаясь противоречивыми чувствами. Потом он наклонился к маме и прошептал: - Я хочу, чтоб Рекс позаботился о тебе, пока меня не будет. Она нахмурилась, но кивнула, прижав игрушку к груди: - Ты мне не ответил, взял ли ты чистое бельё. - Да, мам, – проворчал Генри, тяжело вздохнув. - Слушайся вожатого и не рассказывай остальным страшилок. И не засиживайся допоздна, – она пригладила волосы сына, убирая их со лба, но Генри тут же взлохматил их обратно. – Я люблю тебя. Прежде, чем отпустить его к автобусу, Реджина крепко обняла и поцеловала Генри в щёку, заставив покраснеть. - Я тоже люблю тебя, мам. Она смотрела, как он прошел по салону автобусу и сел рядом с Николасом. Мимоходом глянув в окно, Генри улыбнулся и помахал ей. Через несколько минут автобус уехал, и родители, проводившие сыновей в поход этим ранним майским утром, разошлись кто куда. Кто-то задержался, чтоб поболтать, кто-то отправился домой, кто-то поспешил к «Бабушке», торопясь утолить утренний голод. Реджина долго стояла на углу Финч и Мидоувеил, глядя вслед автобусу, пока тот не скрылся из виду. Узел в груди стал туже. Завтра он вернется. Вздохнув, Миллс повернулась и пошла в особняк, держа Рекса за лапу. Несмотря на субботнее утро, улицы были очень оживленными. Видимо, многие решили провести день на воздухе, любуясь цветущими деревьями. Апрель в этом году выдался исключительно дождливым, так что выглянувшее, наконец, солнце стало для этого уголка Новой Англии настоящим благословением. Но Реджина не могла наслаждаться им. Слишком остро она осознавала, что, когда она придёт домой, там не будет никого, кто ждёт её. Это только на одну ночь, напомнила себе женщина. Он с другими мальчиками, и Харкнесс ходил этим маршрутом миллион раз. И Нолан сегодня на дежурстве. Последняя мысль не слишком обнадёживала, но это частично связано с неприязнью, которую она испытывает к Дэвиду. Она быстро дошла до особняка и открыла дверь. Реджина никогда раньше не осознавала, насколько этот особняк огромный. Более живые цвета, конечно, делали его более дружелюбным, но, бросив ключи в вазочку, стоящую на столе в прихожей и услышав, как эхом разнесся по пустому дому звон, брюнетка почувствовала себя такой маленькой. Она даже не могла припомнить, когда после того, как усыновила Генри, в последний раз оставалась дома одна. Чтобы успокоиться, Реджина пошла на кухню и начала чистить духовку. Четыре дня назад Август готовил свиные отбивные, и упрямые пятна жира никак не хотели сходить. Но брюнетка настойчиво терла их скребком. Через час духовка, плита, раковина и все рабочие поверхности сияли чистотой, и Реджина огляделась, ища, чем бы ещё заняться. Проклятая природная чистоплотность. Даже пыль стереть неоткуда. Ей не нужно в офис. Август работает с Марко над заказами. Руби занята в закусочной до обеда. Может, Тина или Кэтрин зайдут. Миллс нахмурилась, припоминая, что Кэт гостит у отца, а Тина, хотя и полна кипучей энергии, когда дело касается дошколят, скорей, умрёт, чем встанет на выходных пораньше. Проведя пальцем по кулону на шее, Реджина решительно кивнула. Гнев Тины она уж как-нибудь переживет. Стук в дверь раздался, едва она потянулась к телефону. Пульс резко подскочил. Что, если с Генри что-то случилось? Она посадила его на автобус час назад, с ним ведь не могло что-то случиться за это время? Нет, ей бы позвонили. Реджина побежала к двери и резко её распахнула. Дыхание остановилось, едва она увидела золотистые волосы. - Привет.