Северус ещё никогда не был настолько молчалив. Нет, его немота здесь была ни при чём. Он всегда умел прекрасно обходиться без слов, одним лишь взглядом. Но сейчас его глаза на бесстрастном лице молчали.
Это пугало. За прошедшую неделю Гарри привык видеть его разным: и обжигающим словно пламя, и отталкивающе холодным, и безмятежно спокойным, что раньше Поттеру казалось сказкой. Но наблюдая за спящим Северусом, он убедился в этом. Снейп спал мирно, не хмуря брови, не кривя губы, не вздрагивая от случайных шорохов и прикосновений. Спал крепко, будто пытался отдохнуть впрок, а может, восстанавливая истрёпанные нервы. Ведь для них обоих это хоть и было ожидаемо, но всё равно произошло слишком внезапно. Там, в зале огромного замка, открытом всем ветрам и чужим глазам, коих могло быть великое множество, всё и случилось. Если и были эти глаза, видевшие их в ту минуту, то ни Снейп, ни Поттер этим нисколько не были озабочены.
Этот порыв, который они испытали; эта нарочитая серьёзность в намерениях к друг другу; эти неуклюжие и страстные поцелуи выбили обоих из колеи. Они теперь не знали, что с собой и друг с другом делать. И первая вспышка их одновременной болезненной страсти, таящая в себе долгожданное проявление чувств, выплеск эмоций, сначала вскружила голову, погрузила в неминуемую эйфорию, поглотила их без остатка. Когда они оба пришли в себя, то чувствовали некоторую неловкость и неправильность. И хотя для Поттера это было всего лишь мимолётным и ничего не значащим, но казалось, что Снейп придал этому факту большее значение. Этим и объяснялось его беспрестанное метание в поисках себя и в попытках понять Поттера. Гарри всё это видел и терпеливо ждал, когда же кончится душевная потеря Северуса.
Все эти дни — а их было ровно десять, с того безумного завтрака, — Северус не желал сдаваться без боя. Гарри его понимал: трудно смириться с собственным поражением даже в той войне, в которой не было шансов на победу. Всегда остаётся маленькая надежда на иной исход. И Северус не желал мириться с реальностью, отчаянно отталкивая от себя Гарри. Он знал, что больше не сможет отказаться от него, но всё равно шёл против себя. В этом плане Поттеру было легче, он-то практически получил то, что хотел, осталось только дать время Снейпу на осознание. Практически — потому что каждое утро с Северусом начинало их замкнутый круг сначала.
Они просыпались в одной постели, но будто на разных концах света. Снейп смотрел на него таким взглядом, что Гарри очень хотелось сбежать и сделать вид, что ничего не было. Сделать вид, что они оказались в одной постели по нелепому стечению обстоятельств, и он никогда не видел Северуса беззащитно слабым и чувственным. Никогда не знал вкуса его губ, запаха волос и кожи. Но это лишь защитная оболочка. Северус строил вокруг себя скорлупу-домик, боясь поверить, что это не сон и не бред сумасшедшего. Гарри уходил молча и без намёков, ни на чём не настаивая, с полной уверенностью в том, что…
Каждый из этих долгих десяти дней Северус, в конце концов, сдавался. Хогвартс оказался для них ловушкой. Замок, как единый организм с собственным сознанием, сталкивал их. Где бы они не находились, куда бы не шли — дороги всегда пересекались. Нельзя было спрятаться, ни в подземельях, ни в многочисленных заброшенных башнях и коридорах, ни в запертых сильнейшей магией классах. Замок будто уменьшился в размерах и состоял всего лишь из пары комнат.
Они были вынуждены встречаться.
Гарри видел на лице Северуса немой вопрос самому себе: «Это действительно то, чего я хотел? Оно стоит того?», и пытался доказать Снейпу, что он не ошибается на их счёт. Что нужно дать шанс. У Поттера не всегда выходило гладко показать, что бояться нечего, что это не очередной мираж и не извращённый способ поиздеваться. Гарри боялся сказать или сделать что-то лишнее, он чувствовал себя укротителем опасного зверя, готового в любой момент выпустить когти и изодрать в клочья. Иногда ему не удавалось этого избежать, и Северус замыкался в себе, без надежды на скорое возвращение, или наоборот выходил из себя.
Но каждый день неизбежно заканчивался одинаково — Северус оказывался повержен самим собой и сдавался на милость «врагу». Гарри терпел всё это, сам не зная почему. Почему он так боролся за него? Почему уступал и терпел вспышки гнева, больше напоминавшие истеричные срывы? Неужели он действительно любил его и был готов на всё? Сейчас, конечно, под влиянием головокружительной влюбленности, он не мог оценить реальную ситуацию, но верил, что это всё не напрасно. Верил, что их судьбы крепко связаны с самого его рождения. Он знал, что не знаком с настоящей любовью, как и Северус, и им вместе предстоит пройти этот путь. Единственное, чего он не знал — когда Снейп примет его по-настоящему, и сможет ли тот вообще перебороть себя. Но каждая ночь из тех десяти была только для них двоих.
Каждая ночь была отлична от другой, обнажая грани снейповского характера. От покорённого, но гордого, до жаждущего теплоты. Снейп был неповторимым и противоречивым. Не терпел, когда Гарри пытался его коснуться, хоть бы всего лишь ладони, и прятал руки под манжетами, будто опасался, что его кожа тут же воспламенится.
Десять дней и ночей болезненного привыкания. Десять раз Поттер наблюдал, как каждый вечер со Снейпом происходило что-то удивительное, невообразимое для его понимания. Слишком сложное и противоречивое. Казалось, чем ближе сентябрь, тем отчаяннее и порывистее становился он. Поттер уже догадался почему.
Сегодня была последняя ночь. Ночь перед возвращением Пэйна. Поттер понимал, что именно она должна стать переломной для всех троих. Понимал и боялся. Страх собственной одержимости сковывал его по рукам и ногам. Его одержимость была как вторая кожа с острыми иглами, с жидким огнём, с кислотой. Она медленно убивала: царапала, обжигала, разъедала. Её нельзя было сбросить, не причинив себе страшные муки, не сломав себя окончательно. Не оставив ужасного клейма. Он не хотел снова возвращаться в то болезненное состояние, в котором плавал, как в сиропе, всё это время. Он не желал отдавать Снейпа, но не хотел повторять собственных ошибок, совершенных из нелепого эгоизма. Джинни дорого заплатила за них.
— Ты думаешь о Пэйне? — Гарри не мог больше терпеть пустоту и холод комнаты, и безмолвие Снейпа. Ему нужны были ответы.
Северус сфокусировался на нём и неуверенно кивнул. Поттер выбрался из кресла и принялся ходить из угла в угол, раздражаясь на самого себя.
— Ты что-то уже решил? — беспокойно пробормотал он, кидая острый взгляд в сторону своего любовника, но тут же попытался оправдать свою нетерпеливость, поспешно добавив: — Нет, я ни на что не претен…м-м-м… Чёрт, нет! Послушай меня, Снейп, — намеренно грубо обращаясь, — мне всё равно, что у вас там с Дизмалом…
Он остановился напротив Северуса, дрожа от внезапного зудящего возбуждения. Ему трудно было себе представить, что он действительно готов отдать своё, выстраданное, так недавно понятое и ещё не нашедшее всех ответов. Нет, он решительно не мог и не хотел покидать Северуса и мириться с происходящим. Он отказывался в полной мере представлять себе эти и без того непростые тройственные отношения. Ему внезапно представилось, как он разрывает на мелкие кусочки этого ужасного Пэйна, и Гарри злорадно и торжествующе усмехнулся самому себе, но тут же устыдился собственного малодушия. Он испуганно посмотрел на Снейпа в попытке понять по его лицу, увидел ли он его трусливый демарш перед самим собой. Но Северус смотрел на него прямо и ясно, будто всё уже для себя решив.
Окончательно разозлившись на всех и вся, абсолютно не замечая того, что эти десять дней, которые он терпеливо сносил все снейповские заморочки, так вымотали его, что внутренних сил уже не хватало, что чаша терпения уже давно вышла за края, Поттер закричал:
— Ты можешь дурачить кого угодно, но избавь, пожалуйста, меня от этого! Кажется, я уже достаточно натерпелся от тебя унижения. Я не хочу проходить всё заново, только потому, что ты не можешь решить, кто тебе больше нужен и пытаешься меня оттолкнуть. Ты делаешь это всю мою сознательную жизнь, — порывисто и торопливо говорил он, — это больно! До безумия больно! Этот бесконечный замкнутый круг, вся эта сумасшедшая канитель, начинающаяся каждое утро! Я не желаю каждый раз делать вид, будто ничего не было, и всё это ничего не значит. А потом всё начинать сначала, завоёвывать, бороться. Я не уверен, что смогу продержаться ещё хоть сколько-нибудь. И это не потому, что я не желаю бороться, нет! Я просто боюсь потерять тебя. Особенно сейчас, когда…
Гарри замолк на полуфразе, ожидая, что его правильно поймут, и умоляюще посмотрел на Северуса. Казалось, в душе его разверзлась глубокая трещина. Он страстно желал, чтобы эта нелепая ситуация поскорее разрешилась. Но лишённое всяких эмоций лицо Снейпа ещё больше распалило его. Гарри горько усмехнулся, теперь уже нарочито показывая это, и во взгляде его вспыхнула и тут же погасла бесконечная ненависть. Ненависть к себе за то, что он сам не может разрешить ситуацию и вынуждает Снейпа выбирать между ним и Пэйном. Хотя для Поттера выбор казался очевидным и логичным, и он никак не мог понять, что удерживает Северуса от решения.
Он подозревал, что не всё так просто и, возможно, есть какие-то договорённости, о которых он не может знать. Эти возможные недомолвки между ним и Снейпом, и возможные договорённости между Снейпом и Пэйном завладели его разумом. Ведь Пэйн такой… Он не простит и не отпустит. Он будет мстить, обязательно отомстит. Он страшный человек. От него можно ожидать чего угодно. Рядом с ним Гарри чувствовал себя маленьким беззащитным кроликом, который безропотно сам идёт в пасть удава, может, не осознавая вовсе, что его ждёт, а может наоборот — всё прекрасно понимая. И это до того прекрасно, что кролик знает о неотвратимости и немыслимости другого исхода, поэтому и шагает вперёд. Гарри представилось, как Пэйн словно гигантская змея держит в тисках своих колец весь Хогвартс, и эти кольца умеют только сжиматься, душа Северуса и его. Картина этого ночного кошмара была настолько яркая, что по спине побежали мурашки.
Губы Гарри искривились не то в желчной ухмылке, не то сложились в гримасу ужаса, бессознательно выставляя напоказ его нелёгкие думы. Но Северус будто не заметил этого. Тут Поттер внезапно осознал, что он просто жалеет себя. Нет, так больше невозможно. Ему обязательно нужны были силы, чтобы помочь Северусу принять решение. Он просто не мог и не должен был скидывать всю ответственность на него.
Гарри прикрыл веки, сглотнул, унимая дрожь во всём теле, и виновато пробормотал:
— Прости меня, я не должен был такое говорить. Не знаю, что со мной сегодня не так. Кажется, я просто устал. Не могу сдержать дрожь в руках, да и голос подводит меня. Ведь я хотел сказать совершенно другое. Не хотел так срываться.
Послышалось шуршание, и Гарри открыл глаза, чтобы увидеть, как Северус легко поднимается со своего места и подходит к нему. Снейп остановился ровно на границе между ними, бессознательно и безошибочно угадав её, не вторгнувшись в личное пространство Поттера. Гарри замер, не в силах больше сопротивляться хоть чему-то, да и не требовалось этого. Он ждал чтобы, наконец, Снейп проявил своё участие, а не оставался бесчувственной ледышкой.
И Северус не разочаровал его: не в обычае остальных вечеров, он сам потянулся к нему. Сначала пристально заглядывая в его глаза, с каким-то новым неизвестным Поттеру чувством. И если бы Гарри не знал его достаточно долго, то принял бы это за порыв нежности. А может, это и была та самая, неизвестная ему нежность.
Обласкав его взглядом невообразимо глубоких чёрных глаз, Северус едва-едва коснулся его лица своими ужасно исхудавшими пальцами. Они и раньше были достаточно тонкими, но теперь — аж до болезненности. Гарри любил эти пальцы, любил, когда Северус намеренно, хоть и редко, сам касался его, поэтому не смог сдержать порыв прижать его руки к себе.
Так они и стояли какое-то время в полнейшем молчании, но комната уже не казалась такой пустой и холодной, а Северус — таким отчуждённо молчаливым. И по новому, внезапному порыву Снейп прижался к нему сам, не желая, кажется, выпускать Гарри из своих рук. Тонкие губы на неестественно бледном лице со впалыми щеками внезапно выгнулись в ласковой улыбке, которую Гарри прежде не приходилось наблюдать. Это было настолько необычно, что Поттер, тяжело вздохнув, пробормотал в бороду, облекая в слова мучавшие его ранее мысли:
— Ты что-то обещал ему?
Снейп сверкнул глазами, слегка наклонил голову, чтобы тут же спрятать их под прядями чёрных, но за последнее несколько недель сильно потускневших волос, и попытался отнять руки. Но Гарри ещё сильнее прижал их к себе, не желая ни на мгновение терять такую вымученную и выстраданную близость с ним, и быстро проговорил:
— Это ничего, — уверил он. — Ты знаешь, это ничего. Не страшно. Мы справимся. Если ты захочешь — мы справимся, — будто бы уговаривая самого себя, твердил он, а потом спохватился от внезапно пришедшей в его голову мысли и спросил: — Ты не можешь порвать с ним? — но тут же сам себе и ответил, не дожидаясь Северуса, — Конечно, не можешь, я же вижу. Я догадывался. Если бы мог, то мы бы сейчас об этом не говорили. Не можешь — так ничего страшного. Мы переживём. Я готов рискнуть. На всё готов. Как скажешь, так и будет! — в конце концов воскликнул Гарри, ощущая в себе действительную решимость идти в этом случае до конца. Пусть даже ему будет отведена незавидная роль любовника. Он был уверен, что отношения с Северусом стоят того.
Если бы Северус только намекнул, то, кажется, Гарри бы хватило решимости и на дуэль с Дизмалом. Пусть даже дуэли до смерти и незаконны. Он был уверен, что нашёл бы выход и из этой ситуации. Но тут же Поттера будто окатило холодной водой. Выходило так, что ради Снейпа он был готов пойти на преступление. Он, который для многих всё ещё оставался идеалом мыслей и поступков, несмотря на некрасивую историю с той барышней, мисс Флеминг. Он, который был примером для нескольких поколений авроров, всё ещё ждущих его в теперь навсегда закрытом для него Аврорате. Он, который обещал друзьям и семье не делать глупостей. Возможно, что все эти люди жестоко ошибались в нём, впрочем, как и он сам?
И как только он всё это себе представил, его решимость немного угасла. Хоть он никогда не боялся встретить врага лицом к лицу, и много раз это доказывал, но убить Пэйна, кажется, у него бы не вышло. И за это трусливое откровение он был сам себе благодарен. Ведь в убийстве Дизмала не было никакой чести, хоть бы и даже на честной дуэли. Даже зная, что силы их равны, а может так случиться, что Пэйн искуснее и ловчее. Другое дело, если бы Дизмал сам вызвал его на дуэль.
Но все эти идеи с дуэлями показались Гарри тотчас же несусветно глупыми и смешными. Мало того, сам Снейп, такой гордый и непреклонный, никогда бы ни единой мыслью или словом не дал бы и намёка на такую возможность, а Гарри без его позволения никогда бы не совершил такой глупости. За всеми этими раздумьями Поттер даже не заметил, как пристально на него смотрит Северус, уже давно наблюдавший за метавшимися по его лицу тенями.
— Так и будет! — твёрдо повторил Гарри, сурово сжав губы в тонкую нитку, впрочем, малозаметную под усами и бородой. Но, кажется, Северус смотрел вовсе не для того, чтобы Гарри ещё раз уверил его в этом. Поттер внутренне похолодел, будто бы зная, в чём причина этого взгляда и с трудом выговорил:
— Только кивни, если хочешь оставить всё как есть. Будто бы никогда не было этих десяти дней. Я уйду. Я, наверно, смогу это. Не обещаю, что смогу забыть, но больше тебя не потревожу.
Гарри старался говорить уверенно, сам же понимая, что нагло врёт. Не было в нём сил, способных теперь прекратить всё. Но жребий брошен, и только Северус решает, как им быть. Гарри всё же скинул груз решения на него, позабыв о своём намерении сделать это вместе.
А Снейп очень хотел кивнуть. Он малодушно желал, чтобы время повернулось вспять. Чтобы этого ничего сейчас не было. Ах, как бы было хорошо вернуться снова в тот день перед отъездом Пэйна! Когда рядом не было Поттера, а Дизмал так доверчиво заглядывал в глаза. Будущее тогда виделось таким простым, хоть и не настолько счастливым и приятным, как хотелось бы. Но зато оно было определённым. Невозможность вернуть время вспять причиняла ему столь невыносимую боль, что он не мог жить. Каждый день он то клял себя за безрассудство и страстность, то, оказываясь в руках Поттера, со стыдом признавал в себе право хоть бы и на частичку счастья. И каждый из десяти дней был для него как путь Христа на Голгофу.
Он знал про этот путь хорошо. Отец, ныне покойный, часто рассказывал ему об этом и других библейских мифах, находясь в чрезмерном подпитии и, видимо, считая себя в эти моменты апостолом Божьим, не меньше, хотя в остальные дни за ним не наблюдалось католического благочестия. Отец грозно воздевал указательный палец вверх, хмурил брови и нарочито басовитым голосом вещал о том страшном и мучительном пути. О тяжёлой ноше, взваленной на плечи Христа. И всегда отец указывал на то, что ноша была не столько физическая, сколько нематериальная, заключавшаяся в грехах всего человечества. И страдал Христос за всех людей на земле, а люди, не желавшие познать любви Божьей, не ведали о его страданиях и бросали на всём пути в него камни.
Маленький Северус никогда не понимал этой страшной истории, и уж тем более ему было странно и непонятно желание Христа терпеть всё это, взваливать на себя чужие грехи. Но отец никогда не объяснял, почему. Зато сейчас Северус всё понял вполне. Он видел себя и в этом мученике, и в мучавших его людях. И каждый день он был ими, истязая самого себя.
Он хорошо запомнил одну очень важную фразу Дизмала, сказанную перед самым отъездом. Пэйн тогда утверждал, что может быть спокоен за намерения Снейпа, так как он никогда не предаст его, Дизмала, потому, что сам Снейп был не из таких людей. Почему-то именно эти слова Пэйна казались самыми искренними его убеждениями. Но даже сейчас, спустя несколько месяцев, они пугали Северуса.
Он-то точно знал про себя, что никогда не отличался особой верностью, кроме, пожалуй, дурацкой, по-щенячьи преданной, любви к Лили. Теперь эта верность казалась ему омерзительной и унизительной. Но всё дело было в том, что он считал, будто достоин своего унижения, не чувствуя в себе никакой гордости. Скорее, от мыслей о своём достоинстве, он презирал себя ещё больше. А уж про предательство было нечего и говорить. Временами ему казалось, что больше он ни на что не способен, кроме как искусно предавать кого-то. Мало того, он достиг в этом ремесле такого мастерства, что умело предавал самого себя, не считаясь со своими желаниями и настоящими потребностями, выставляя вперёд только долги к уже умершим людям. И дело его было бы не так скверно, если бы предательство самого себя происходило от непонимания этого факта. Но он прекрасно знал, что делал, и не имел к себе никаких оправданий.
И теперь, когда он захотел хоть раз быть верен своему слову и своим намерениям насчёт Пэйна, он сам же был рад предать его. И предавал вот уже целых десять дней с упоением и наслаждением, попутно страдая и ломаясь. Он довёл себя в этом деле до такой степени, что боялся смотреть в зеркало. Там давно уже не отражался он сам, а какой-то незнакомый больной уродец. Исковерканная суть отражалась в нём. Казалось, жизнь его загублена раз и навсегда, а связь с Поттером только делает всё ещё хуже.
Но Северус не мог отказать себе в этой связи. Не имел права упустить шанс, который судьба подбросила ему так внезапно. Он с горечью признавал, что был нелюбимым пасынком судьбы. Она была к нему настолько неблагосклонна, что всегда умела испортить собственные достаточно редкие подарки. Вот и теперь долгожданный подарок был настолько невовремя, что лучше бы и вовсе судьба забыла бы про него, и он дожил остаток лет, ни на что не рассчитывая. Но это было бы слишком хорошо, а он не привык, когда всё хорошо. Всегда должны быть драмы и надрывы, без которых его жизнь не имела смысла. Хотя и без них он сомневался в осмысленности собственного существования, и нередко злился на Поттера за его дурацкую героическую выходку со слезами Фоукса в той заброшенной хижине.
Но даже не данное Пэйну слово было причиной дилеммы, а страх. Северус боялся. Боялся, как никогда прежде. Никто и ничто в жизни Снейпа не пугало его так, как Пэйн. И ни словом, ни делом Дизмал не показывал, что его стоит бояться. Но Северус слишком хорошо разбирался в людях, чтобы для него было всё понятно и без демонстраций. Мало того, Северус знал, что страх перед Пэйном не был чем-то надуманным, безотчётным и эфемерным, наоборот, он знал, что бояться стоит. Он не мог себе представить, что Дизмал мог и умел делать, но что бы это ни было — оно окажется ужасным и невыносимым. Поттер это тоже чувствовал, поэтому и не требовал разорвать отношения с Пэйном, наоборот, желая оставить всё в тайне. Возможно, оба они — и Северус, и Гарри, — поступали трусливо и малодушно, и не стеснялись в этом друг другу признаться. Но уж точно никто из них не считал, что они поступали правильно.
В общем, Северус не имел чёткого понимания, чего он хочет сейчас от жизни, но решать нужно было немедленно. Он поднял голову и всмотрелся в лицо Поттера.
Решение как-то пришло само собой, очень просто и без обычной драмы. Нужно было всего лишь посмотреть в поттеровские глаза, чтобы принять его, а не закрываться в себе как обычно. Зелёные глаза на смуглом лице смотрели внимательно и будто умоляюще ласково. И было ещё что-то, чего Северус никогда не видел в холодных глазах Дизмала. И он знал, что «этого» он никогда в них не увидит. Пэйн был таким человеком, в котором нет чувства, присущего всем нормальным людям. Северус и насчет себя сомневался, ошибочно сравнивая с Дизмалом, и причисляя себя к таким, как он.
Снейп отрицательно помотал головой.
Поттер с видимым облегчением выдохнул, руки его задрожали, и он поспешно отпустил Северуса, отступая на шаг.
Хоть решение и было принято, но Северус всё ещё не мог осознать собственный выбор, и зелёные глаза Поттера больше не могли уверить в его правильности. Даже после объятия крепких ласковых рук, Снейп всё равно чувствовал тревогу и некую неопределённость. Гарри оставил его этим вечером, правильно понимая, что ему сейчас необходимо уединение, чтобы привести мысли в порядок. И он, за всю свою странную жизнь, наверное, впервые почувствовал потребность рассказать обо всём, что чувствует, кому-то. Разложить по полочкам всё, что с ним происходит. И это желание настолько овладело им, что он рассеянно оглядывался вокруг себя, будто ища тот предмет, которому можно довериться. Но взгляд его не натыкался ни на что подходящее. Отчаянная мысль, что переживания его не найдут выхода и ему придется, как и всегда, держать всё в себе, набрасывая на лицо маску невозмутимости, привела его в странное оцепенение. Он боялся, что больше не сможет этого делать, что его обычное фальшивое холодное отчуждение и отстранённость больше никого не обманут, выдержка подведёт его. Ему необходимо было выговориться.
Но кому же он мог доверить свои мысли? Разве кто-нибудь мог его понять? Сама идея того, что о его переживаниях кто-то узнает, приводила в ужас. И наверно, единственным, кому хоть чуть-чуть мог довериться Северус, был Дамблдор. Он сразу же отмёл эту идею как несостоятельную и глупую.
Подойдя к рабочему столу, он неловко сел на высокий стул, и ещё долго пытался устроиться на нём, терзаемый мыслями о Пэйне и Поттере. Наконец на глаза ему попало чёрное писчее перо, которым он так часто пользовался в последнее время, сейчас против обыкновения неаккуратно брошенное на стол, а не воткнутое вместе с остальными перьями. И это несчастное разлохмаченное перо с затупившимся концом, потерявшее всякий достойный вид и больше не годившееся для письма, так напомнило Северусу самого себя, что он ещё какое-то время смотрел на него с тупой отрешённостью. Перо потерянно и ненужно лежало в стороне, отодвинутое небрежной рукой самого Северуса, и будто с укоризной глядело на него, словно говоря: «Посмотри на меня. Видишь? Видишь, на что я похоже? За что ты так со мной?» Северус, поморщившись, схватил его со стола и быстро спрятал в ящик, думая, что этим сможет заставить замолчать этот укоряющий голос. Но перо и из ящика стола продолжало звучать всё тем же вопросом: «Зачем ты так со мной?»
Не выдержав этого немого упрёка, он вытащил его из ящика и покрутил в пальцах, решая, что делать дальше. Ничего не придумав лучше, легким взмахом руки Северус привёл перо в порядок, но облегчение не наступило. Теперь оно с ехидной, но горькой усмешкой шептало: «Внешне, без сомнения, я теперь выгляжу превосходно, но внутри…» И не договаривало, но Северус знал, что именно хотело ему сказать. И это естественно было никакое не перо, он это прекрасно осознавал.
Встав из-за стола и пройдясь нервным шагом по комнате, спрятав по привычке руки за спиной, он, наконец, остановился перед зеркалом. Зеркало, несмотря на его ожидания, отражало всё то же, что показывало на этой неделе и на предыдущей — худое измождённое лицо, тусклые волосы, неровно обрамляющие его и страшно запавшие чёрные глаза. Северус в этот момент почувствовал себя ещё более жалким и непривлекательным, чем обычно. Ровно так, как и то несчастное перо.
Но что-то же привлекало этих двоих в нём — уродливом, брюзгливом, нелюдимом? Никаких видимых причин для их любви к нему не было. И в голову Северуса опять лезли больно жалящие мысли о том, что это всё обман, и он обманываться рад. Но словно намеренно перед ним снова вставала картина прощания с Пэйном. Таким непривычно ласковым. Даже в холодных лисьих голубых глазах Северус не мог припомнить привычного презрительного отчуждения. А уж про глаза Гарри и говорить было нечего. Сколько Северус не пытался в них найти хоть каплю обмана или насмешки, чтобы получить возможность оттолкнуть от себя, защититься от этого порочного круга, но не было там ничего подобного.
Северус снова замер, разглядывая себя, бессознательно льстя самому себе и не понимая этого. Он попеременно представлял рядом с собой то Пэйна, то Поттера всё пытаясь понять, чего же он на самом деле хочет. Даже теперь, когда уже назад дороги нет и всё-всё решено. Сегодня он как никогда жалел, что Гарри разбил то волшебное зеркало, и желал хоть бы на мгновение заглянуть в него и узнать свои истинные мечты. Как бы всё стало просто и однозначно! Даже врать одному про другого было бы гораздо легче и привычнее.
Он отошёл от зеркала и снова прошёлся по комнате, закладывая руки за спину. Подошёл к пустому портрету Дамблдора и встал напротив него в нерешительности, не сумев объяснить себе, чего ждёт.
Альбус появился на полотне спустя пару секунд ожидания, будто подглядывал за Северусом из-за рамы, зная, что он, в конце концов, придёт к нему. Сев на своё привычное место, Дамблдор пристально посмотрел на Северуса, вздохнул, снял очки, протёр их неизвестно откуда взявшимся платком и водрузил обратно на нос. Он всё ещё молчал, глядя на него со странной рассеянной полуулыбкой, сложив старческие руки поверх бороды себе на ноги.
Не дождавшись никаких комментариев от своего друга и наставника, Северус отвернулся, но Альбус всё же окликнул его.
— Постой, — тихо сказал старик, снова вздыхая. Северус обернулся. — В этом деле я плохой советчик. Не хочу вмешиваться в такие интимные дела.
Северус, внезапно разозлившись на него, очень хотел ответить, что раньше его деликатность в подобных вопросах не проявлялась, и он совал свой любопытный нос и в более интимные дела, но по понятным причинам лишь сверкнул глазами, поджав губы.
— Знаю, знаю, — качнул головой Альбус, будто прочитав его мысли, — ты думаешь, что я отказываюсь тебе подсказать, как дальше действовать. Но что ты хочешь от портрета? Я всего лишь картина, Северус. Я не в силах помочь тебе. Только ты сам.
Снейп горько усмехнулся, кривя в некрасивой ухмылке губы. Дамблдор поправил очки и сказал на это:
— Возможно, ты думаешь, что я всегда знал все ответы. Но это не так. Вспомни историю моей семьи. Разве ее можно было назвать счастливой? Отец сидел в Азкабане из-за подонков, побивших мою сестру. Мать умерла от рук Арианы. А Ариана умерла от моих рук. Аберфорт так и не простил мне это. Я себе не мог простить это, понимаешь? Я был таким же человеком, как и ты, и принимал неверные решения. Иногда даже верно принятые решения не приносили мне счастья. Но я научился принимать себя со всеми своими недостатками. И тебе пора. Я снова повторяю тебе то, что говорил в прошлый раз и в позапрошлый. Я говорю одно и то же, но ты будто слушаешь, но не слышишь меня. Услышь меня хотя бы сейчас, — очки Дамблдора блеснули, и всегда добродушное лицо его вдруг сделалось суровым и серьёзным, — хватит себя жалеть. Будь, наконец, мужчиной и найди в себе силы…
Больше старик ничего не сказал, так и не закончив фразу. Северус ещё какое-то время смотрел на него, ожидая так и не последовавшего продолжения, но Дамблдор занялся своими делами, делая вид, что он ничего и до этого не говорил. Северус вернулся за письменный стол, в этот раз устроившись с большим комфортом, и решительно схватился за перо. Пододвинув к себе пергамент, он принялся выводить своим угловатым летящим почерком строчки.
Минутами он задумывался, глядя куда-то в сторону и зажав кончик пера губами, а потом начинал быстро-быстро выводить букву за буквой, попутно что-то зачёркивая или наоборот — надписывая сверху, стараясь влезть между и без того узких строк. И так несколько часов кряду. Когда он закончил писать, пергамент был исписан с обеих сторон. Северус ещё раз пробежал глазами текст, повертев лист в руках, усмехнулся, скомкал его и тут же сжёг. Горстка пепла осыпалась с его ладони на стол. И в этой горстке было всё, о чём думал в последнее время Северус, его переживания, страхи, чаяния и мечты. Он смог довериться только бумаге и самому себе. Написав всё это, он почувствовал, будто гора упала с его плеч. И игра, затеянная им, хоть и выглядела со стороны глупой и неоправданной, всё же стоила свеч. Поттер стоил того.
***
Ранним утром тридцать первого августа в Хогвартсе вместе с первыми признаками осени и природного увядания появился Дизмал Пэйн. Лицо его, обычно холёное и выражавшее бесконечное высокомерное презрение ко всему окружающему, нынче выглядело совсем по-другому. Возможно, неопытному глазу человека, редко общавшегося с Дизмалом, его лицо не показалось бы странным, но будто нарочно встретившему его Северусу сразу стала заметна некоторая перемена. На секунду ему даже показалось, что Пэйн на что-то сильно зол. Следующая пронзительная мысль была о том, что возможно Пэйн уже осведомлён о них с Поттером, отчего и злится.
И стоило подумать об этом, как когтистая лапа страха коснулась спины. Северус в последний раз испытывал такой страх при встрече с Воландемортом в Визжащей хижине. Холод ужаса молниеносно пронзил его, и он замер в оцепенении. Но стоило Пэйну посмотреть на него, как лицо Дизмала смягчилось и приняло привычное выражение, которое оно обычно приобретало в присутствии Снейпа. Северус нервно выдохнул, пытаясь успокоиться. Сегодня он выглядел даже хуже, чем вчера, из-за того, что так и не смог заснуть, поэтому ранним утром он неприкаянно слонялся по замку, и дорога, так или иначе, привела его к Большому залу. Но Пэйн, кажется, не заметил произошедших с ним изменений, даже взглядом не зацепившись за болезненно острые скулы и болтающуюся мантию.
В Большой зал вошёл Поттер и сразу же остановился, заметив Пэйна. Северус вновь ощутил страх, теперь уже за Гарри. Но Поттер оказался удивительно собран, и на его лице не отразилось никакой лишней эмоции, кроме обычной тщательно скрываемой, но от этого не менее заметной намётанному глазу нелюбви к Дизмалу. Все трое точно знали, что написано у каждого на лице, и эти выражения были настолько привычны, что никто уже не придавал им значения, думая, что так оно и должно быть и никогда иначе не было. Во всяком случае, Северус и Гарри, каждый по отдельности, надеялись, что им удалось обмануть проницательного Пэйна. И Дизмал, кажется, действительно не замечал ничего особенного и вёл себя обычно. Но Северус всё же разглядел в нём некоторую непривычную рассеянность. Он быстро скользнул глазами по Поттеру, и тот едва уловимо прикрыл глаза, как бы говоря, что всё в порядке.
Северус настолько привык к вспыльчивому и несдержанному Поттеру, которого знал всю жизнь, что никак не мог привыкнуть к бывшему главе Аврората Поттеру, в котором от прежнего мальчишки мало что осталось. И уж тем более в нём не было той раздражающей пылкости и наглости.
Все эти игры в гляделки заняли не больше пары секунд, показавшимися Снейпу вечностью. Но Гарри уже сухо здоровался с ним и со слегка удивлённым Пэйном и шёл к преподавательскому столу, усаживаясь с самого края, как и обычно. Дизмал проводил его взглядом и вопросительно посмотрел на Снейпа. Северус изобразил на своём лице гримасу раздражённого недовольства и нервно пожал плечами, будто говоря: «Не спрашивай, ничего не спрашивай! Я и сам не знаю, как это получилось. Опять этот Поттер путается у меня под ногами, нигде от него не спрячешься». Пэйн ухмыльнулся, поднял дорожную сумку с пола, пошёл к выходу из зала, сделал маленькую остановку рядом с Северусом, спросив его едва слышным шёпотом: — Надеюсь, у нас с тобой всё в силе? — и дождавшись быстрого кивка, вышел прочь.
Северус словно прирос к полу в центре зала между гриффиндорским и слизеринским столом и всё глядел на Поттера, слушая отдаляющиеся шаги Пэйна. Гарри едва различимо улыбнулся и тут же сосредоточился на только что появившейся тарелке с завтраком. А Северус всё никак не мог поверить в то, что так пугавшая его встреча наконец состоялась, принося немалое облегчение и вместе с тем делая невозможным отступление назад. Это, кажется, была точка невозврата.
Он медленно побрёл к преподавательскому столу и уселся на своё обычное место в центре, стараясь при этом не касаться взглядом Поттера, будто боясь ненароком выдать себя и его. Но Большой зал был ещё пуст, и никто не мог наблюдать за ними. При виде еды его затошнило, и он брезгливо отодвинул тарелку от себя.
— Директор, — сбоку послышался вкрадчивый голос Гарри. Он повернулся к нему и увидел его обеспокоенное лицо, — мне кажется, вам стоит немного отдохнуть.
Северус смотрел на него, будто не понимая, что ему говорят, а потом быстро встал, кивнул и вышел из зала. Дойдя до своих покоев, он устало опустился на разорённое ложе, которое эльфы почему-то так и не застелили, и незаметно для самого себя провалился в беспамятство.
Его разбудил деликатный, но настойчивый стук в дверь. Он открыл потяжелевшие веки и поморщился от яркого света, пробивавшегося через цветное стекло. Сил встать не было, будто он не отдыхал очень долгое время. Но в дверь продолжали стучать, и ему пришлось подняться. Он оправил мантию и пошёл открывать дверь. Это был Пэйн. Он стоял на пороге и улыбался этой своей новой рассеянной улыбкой.
— Ты отдыхал, я потревожил тебя? — спросил он, входя без приглашения. — Извини, мне надо было зайти позже, я ещё утром заметил, как ты устало выглядишь. Ты похудел.
Пэйн устроился на своей любимой софе, откинув волну волос за спину. Северус невесело подумал, что Дизмал гораздо проницательнее и внимательнее, чем показалось с утра, и его рассеянность не более чем очередной трюк, уловка для дурака, в которую он попался. Северус отошёл к окну и принялся пристально разглядывать пейзаж за окном, вместо того чтобы смотреть на Пэйна.
— Ты скучал? — спросил Дизмал, жадно пожирая его фигуру глазами, будто утоляя многолетний голод. Северус повернул к нему голову и, устало улыбнувшись, кивнул. Да, он скучал. Почти всё лето до середины августа. Он думал о нём постоянно, наверное, не меньше, чем о Поттере. Именно эти думы и сделали из него пародию на человека, которой он себя сейчас ощущал. Пэйн поднялся с места и подошёл к нему, желая дотронуться до его рук. Но Северус ненамеренно отстранился, и Дизмал снова улыбнулся.
— Я будто вернулся на год назад, — с усмешкой проговорил он, — ты снова стал пугливым. Но от этого наша встреча для меня становится только слаще. Я снова приручу тебя. Ты будешь моим.
Он сказал это так уверенно, что не оставалось сомнений, если они у кого-то могли возникнуть. Он уже знал, что всё будет так, как хочет Пэйн. Это было раньше, это будет и сейчас. И он подчинится, как бы не желал обратного. Осталось только выбрать линию поведения, чтобы процесс приручения прошёл для него безболезненно, а для Пэйна без подозрений.
Дизмал снова устроился на софе, и как бы между прочим сказал:
— Поттер, — растягивая «эр», — опять здесь.
Северус почувствовал, как сердце пропускает удар, ему стало дурно, но он постарался не выказывать это, отвернувшись от Пэйна и кивнув. Он знал, что не избежит этого вопроса и почти ждал его, но опять будто хлыстом ударило. Ну, зачем? Зачем Пэйн мучает его? Разве ему недостаточно обещания?
— Я думал, он покинул нас по доброй воле, — проговорил Дизмал с едва скрываемым неудовольствием. Северус подошёл к столу, отыскал письмо от Бруствера и протянул его Пэйну, будто пытаясь оправдаться перед ним.
— Сам министр… — многозначительно сказал Дизмал, прочитав его. — Что поделать. Так даже интереснее.
Пэйн неприятно улыбнулся, а Северуса больно кольнула его последняя фраза. Он почувствовал себя куском мяса, за который дерутся два пса.
— Не обижайся, — проговорил Дизмал, глядя на него и теперь уже улыбаясь снисходительно. — Глупо дуться на правду. Поттер мне абсолютно не интересен, но его непосредственная близость делает тебя ещё ценнее для меня.
Северус уже почти не обижался. Он знал, что такая у него судьба — никогда не принадлежать себе. Он сам загнал себя в ловушку по имени Дизмал Пэйн и теперь был уверен, что единственный выход из неё — смерть. Вопрос только в том, чья именно смерть. Эта мысль пришла ему в эту самую минуту, и он внимательно всмотрелся в холодные глаза Пэйна. Смерть отчётливо отражалась в них, как когда-то отражалась в вишнёвых глазах другого не менее опасного человека. Он вздохнул, думая о том, что от мачехи-Судьбы и злой тётки-Смерти нельзя сбежать. Ему было суждено умереть в Визжащей хижине, а Поттер как всегда всё испортил. Он нагло вырвал из рук Смерти права на Северуса. Но она не отступится от своего, всё равно получит положенное ей. Удивительно то, что никому ещё, кроме самого Поттера, не удавалось обмануть костлявую.
Северус по долгу службы в Министерстве знал некоторые тайны о Поттере. О его сложнейших аврорских операциях и волшебной выживаемости. Что это, если не признак благосклонноси к нему Смерти? Но у Северуса-то не было такого иммунитета.
— Завтра, после праздничного ужина, — прервав тяжкие думы Снейпа, медленно проговорил Дизмал, — жди меня.
Он поднялся с софы, загадочно улыбнулся и быстрыми шагами, будто опаздывал куда-то, вышел наружу. Северус доковылял до строгого директорского кресла и сел, не видя ничего вокруг. Его руки дрожали, а тело бил озноб, холодный пот выступил на лбу. Он думал о том, что не сможет. Он просто не выдержит этой нагрузки. Двоих — и Гарри, и Дизмала — ему не потянуть. Вчерашняя презренная идея — отмотать время вспять — вновь овладела им. И только действительность, утверждавшая, что обратной дороги нет, удерживала его в руках.
Гарри не пришёл к нему этим вечером, видимо, рассудив, что на сегодня переживаний Северусу уже достаточно. А может, заметив, что он выглядит совсем подавлено и обескуражено, решил дать ему передышку. Или думал, что сегодня вечер Пэйна. Северус не хотел и не мог гадать о том, что думал Гарри. Он просто был благодарен, что все оставили его в покое. Даже Минерва, которая всегда педантично и неуклонно исполнявшая свои обязанности заместителя директора, отчего-то сама решила все накопившиеся за лето вопросы и проблемы. Тем более что она приехала в замок ещё на той неделе, как и бо́льшая половина всех профессоров. Только Лонгботтом, живший в Хогсмиде, и Слизнорт, всегда появлявшийся позже всех, ещё не попадались на глаза Северусу. Но на ужине он увидел абсолютно всех, и замок, к его изумлению, уже давно ожил. И только ему всё казалось, что Хогвартс нарочно пуст специально для них с Гарри.
***
Всё утро и день первого сентября Северус приводил в порядок давно заброшенные дела и не вылезал из кабинета, закрывшись там с Макгонагалл. Едва она вошла к нему, как накинулась с вопросами.
— Что с вами, Северус? — встревоженно спросила она. — Я вас не трогала до последнего, стараясь решить всё сама. Всё что можно было сделать без вашего участия. Но дольше это продолжаться не может. Никогда не видела тебя таким, — перешла она на более доверительный тон и, поджав губы, принялась подбирать подходящее слово, и, в конце концов, сказала, — рассеянным. Я, конечно же, не лезу к тебе в душу, и не собираюсь узнавать по каким таким причинам ты выглядишь, будто тебя морили голодом неделю. Но…
Минерва долго не находила что сказать, борясь с желанием хорошенько выругаться, или пожалеть, и так и не решив, откашлявшись, сухо посоветовала:
— Обратитесь к Поппи, она даст вам восстанавливающие зелья.
Северус отстранённо кивнул, и больше Макгонагалл не возвращалась к этой теме.
К обеду он почувствовал, что совет Минервы был кстати, и сходил в больничное крыло. Едва он вошёл в обитель мадам Помфри, она так же, как и Минерва до этого, накинулась на него, браня за халатное отношение к своему здоровью и причитая. Медсестра, казалось, исследовала его с ног до головы, постоянно что-то бормоча и обращаясь то к Великому Мерлину, то к Салазару Слизерину.
— Я очень надеюсь, Северус, — мадам Помфри строго, наставительно ткнула его пальцем в грудь, — что вы выпьете все зелья, которые я вам дам. Все. И без всяких возражений! — прикрикнула она, сурово и недоверчиво глядя на него. Ему ничего не оставалось, как кивнуть и взять пузырьки. Он снова ощутил себя школьником.
— И пожалуйста, сегодня никаких физических нагрузок! — спохватившись, крикнула медсестра, когда он уже уходил. — А то знаю я вас, подростков! Тьфу-ты! Директоров!
У Северуса вспыхнули уши, и ему вдруг показалось, что весь Хогвартс что-то про него знает такое, что знать не положено.
***
Гарри с трудом дождался вечера, не выходя из комнаты ни на завтрак, ни на обед. Он словно раненный зверь ходил по своей комнате кругами, только что не подвывая от боли. Сколько бы ни уговаривал себя, сколько бы ни успокаивал, он никак не мог отделаться от мыслей о Пэйне. Он дошёл уже до того, что почти был готов убить его. Пойти и убить. Задушить, разорвать, сжечь. Будь что будет. И только лицо Снейпа, встававшее перед его глазами каждый раз, когда он брался за ручку двери, останавливало его. Не мог Гарри закончить эту историю так. Не мог предать Снейпа, оставить его в одиночестве с разбитой жизнью теперь уже навсегда.
Но раз за разом Гарри представлял себе картины того, как Дизмал дотрагивается до Северуса, как своими погаными губами касается его кожи, как его ледяные глаза смеются над ним. Эти картины доводили Поттера до бешенства. Он готов был плакать от собственного бессилия. Зачем он пообещал терпеть? Разве было у него столько смирения и благородства? Он не мог смириться с участью быть тайным любовником, как не мог уйти и отдать Северуса Пэйну.
Он не пошёл прошлым вечером к Снейпу потому что боялся. Ему было страшно смотреть тому в глаза и признаваться, что он, Гарри Поттер, герой магической Британии, победитель Воландеморта, et cetera, et cetera*, не в силах что-то изменить. Он не знал, как они, все трое, будут существовать дальше. Как устроить всё так, чтобы у Северуса возникало меньше проблем. И опять, и снова Северус в центре внимания, между двух огней. Вновь слуга двух господ, вынужденный угодить каждому. Гарри было противно думать об этом. Хотелось просто освободить его от себя, и лишь наблюдать со стороны, изредка имея возможность случайно коснуться, или обмолвиться словом. Говорят, любовь великодушна и самоотверженна, но Поттер не видел в их отношениях ни того, ни другого. Наоборот, они были тяжким бременем, непосильной ношей, от которой нет сил отказаться.
Распределение и праздничный ужин проплыли, словно в тумане. Что-то мельтешило, что-то говорило и смеялось. Но Гарри не понимал, ни кто это был, ни о чём идет речь. Он изо всех сил старался не глядеть влево, туда, где сидели Северус и Дизмал. Тупая холодная отрешённость владела им. Нужно было найти силы на завтрашний день, на первые полёты первокурсников. Нужно было подумать, кого приглашать в этом году, и ещё о многом другом, что сейчас не приходило в голову. Но это всё завтра. А сегодня нужно было просто не смотреть влево.
***
Дизмал пришёл, как и обещал. Его глаза горели так, что Северус опасался за него. И снова он чувствовал себя божеством, которое вот-вот сожрут в припадке экстатического растворения. И вновь он боялся и не мог сопротивляться. И не мог устоять перед ним, хоть и боялся, что ничего не получится.
Ухоженные руки Дизмала, такие
другие, неродные, непривычные, холодные, цепкие. Они знали всё, и были везде. Посчитали каждый выпирающий позвонок, почувствовали угловатость локтей и коленей, ощутили остроту плеч и подбородка. Эти руки знали Северуса лучше, чем он сам знал себя, ещё до того, как коснулись его. Они брали своё, они безраздельно властвовали. Не как
те, обыкновенно грубовато шершавые, но мягкие и обходительные, познающие, ласкающие, осторожные и трепетно пугливые.
А эти опытные губы, знавшие своё дело, ни на шаг не отступавшие от задуманного, всегда понимавшие, где и когда. Тёплые, мягкие, но не такие живые, как
те, жадные, ненасытные, требовательные, грубые, но по-детски наивные, неискушённые, и в то же время пьянящие и развратные, спрятанные от чужих глаз. Губы, о которых мечтали сотни британских ведьм, из которых только троим повезло быть целованными ими, и сейчас безраздельно принадлежавшие ему, Северусу Снейпу. О губах Дизмала он ничего не знал. Мог предположить, что многим также хотелось и хочется сорвать с них поцелуй, и многие же получали его.
Стройное, грациозное и красивое тело Пэйна будто принадлежало божеству, ослепляло и покоряло. Ему хотелось поклоняться, целовать стопы. Его кожа бархатная и тёплая, гладкая под пальцами, оттенённая совсем лёгким загаром и пахнущая летней свежестью. Шёлковые антрацитовые волосы, раскиданные по подушкам и груди. Всё не привычно. Северус терялся, когда не чувствовал под пальцами бугорки шрамов и рельеф рук, ставших уже привычными. Не было пахнущей французским солнцем и песком впадинки на шее, которую, несомненно, любила Габриэль Делакур. Не было его пальцев, застревавших во взъерошенных вихрах, в которых когда-то путались и пальцы маленькой мисс Уизли. Не было мягкой бороды, щекочущей живот. Не было холодного кончика носа, исследовавшего изгибы спины.
А было всё то, что бывает в любовных романах для домохозяек. Северус почему-то был в этом уверен. А может, он знал об этом из книг мисс Флеминг, которая выставляла Гарри страстным героем-любовником, знавшим все трепетные мечты своей возлюбленной. Но она была не права, Северус знал это наверняка, как знал, что солнце всходит на востоке, а за зимой всегда следует весна. Гарри Поттер был другой. И мисс Флеминг, сама, не зная того, писала образ Дизмала Пэйна. Это он был идеальным любовником из книжек, опытным, чутко чувствующим своих партнёров, делавшим всё вовремя и правильно.
И эта виртуозно исполненная, холодная, точная правильность одновременно гипнотизировала и отталкивала. Северусу всё время казалось, что он не более, чем один из любовников, которому посчастливилось задержаться в постели Дизмала. И он очень захотел, чтобы эта ночь скорее кончилась, и снова можно было очутится в по-медвежьи грубоватых руках Поттера. Или даже лучше — самому сгрести в объятия, сдавить, зажать, укусить, хоть это была и не его стезя. Мысль об этом подстегнула Северуса, и последние полчаса держала, помогая ему скрыть отсутствие интереса к Пэйну. Но Дизмал принял его воодушевление на свой счёт, и казалось, с удвоенным азартом пытался довести его до оргазма. Кончал Северус с мыслью о Поттере, ни капли не сожалея. Он больше не хотел терзать себя, и думать обо всём об этом, как об измене. Многие люди живут, не зная об изменах друг друга. Эти страсти, метания, головокружительные кульбиты совести, испытаны тысячи раз, тысячами людей. Ничего нового Северус привнести в эту довольно банальную и жизненную ситуацию не мог. Об изменах говорили в кулуарах как бы между прочем, пикантная новость на один день. Великие авторы посвящали этому явлению романы, пьесы, комедии и трагедии. Эта тема изучена вдоль и поперёк, в ней не осталось тайн, одни избитые сюжеты. На самом деле измена — это неинтересно, и даже очень скучно. И Северус с сочувствием думал о Пэйне, и о том как тому не повезло с выбором объекта.
Снейп лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим и с нетерпеньем ожидая, когда Дизмал покинет его. Он знал, что это случится обязательно. Пэйн по собственной воле ни за что не останется у него на ночь. Об этом не было разговора, но это было также точно, как швейцарские часы. И действительно, Дизмал через какое-то время поднялся с кровати, неторопливо оделся, постоянно замирая в задумчивости то над пуговицами брюк, то над полузавязанным галстуком. Он так тщательно одевался, будто собирался не к себе, а ещё куда-то. И в этом был весь Пэйн — выглядеть безукоризненно даже в три утра, идя по пустынному замку в свои покои.
Как только за ним закрылась дверь, Северус соскочил с кровати, наскоро накинул мантию, на ходу застёгиваясь на все пуговицы и едва не выбежав из кабинета босиком. Он, быстро летел по тёмным коридорам спящего замка, совсем не заботясь о том, что его могут увидеть, и по школе поползут ненужные слухи. Ему казалось, что весь Хогвартс и так обо всём знает. В данную минуту ему было всё равно. Он торопливо забарабанил в знакомую дверь, и этот звук, казалось, разносился громче школьного колокола. За дверью что-то грохнуло и затопало и через секунду дверь открыл всклокоченный Поттер. Северус не смог сдержать улыбку, сбитое дыхание с шумом вырывалось из груди.
— Я знал, — пробормотал Гарри, втягивая Северуса за руку себе в комнату.
И были
те самые руки,
те самые губы,
те самые бугорки шрамов под пальцами и нечаянные мурашки от лёгких прикосновений, и густые спутанные вихры. И крепкие бёдра в северусовых руках, и подключичная впадинка с запахом солнца и песка, и рельефный плоский живот с чёрной дорожкой волос. И колюче-щекочущая борода. Были многочисленные перемешанные стоны, под заглушающими чарами. И желание раствориться в ощущениях, закрыв глаза. Было всё то, чего никогда и нигде прежде не было. Всё ново, и даже привычное выглядело по-новому. А ещё Поттер улыбался. Искренне улыбался. И это значило очень многое.
Но, как и Пэйн, Северус вынужден был покинуть Гарри, и сделать вид, что он привычный всем брюзга и ядовитая гадина, ужас подземелий, вампир и прочая нечисть, которой пугают первокурсников, ну и конечно же главный кукловод этого вертепа.
***
Дни потекли за днями и все трое незаметно и почти безболезненно вжились в свои роли. Северусу и Гарри легко удавалось водить за нос Пэйна, что их несомненно очень удивляло и настораживало, но со временем они перестали обращать на это внимание. Хотя Снейп подозревал, что причина в апатичной рассеянности и периодичной внезапной задумчивости, которая преследовала Пэйна с момента возвращения с родины. Будто что-то глодало или довлело над ним. Может, необходимость какого-то сложного выбора?
Но и Северус больше не хотел об этом думать. Он хотел радоваться. Он окунулся в доселе неизвестный ему мир, сотканный из порока и страсти. Ему казалось, что такого в его возрасте и положении просто не могло произойти, но вопреки логике, именно это и произошло. Он был счастлив и страдал одновременно. Потому, что все его болезненные мечты вдруг стали реальностью, а он не мог ими насладиться сполна из-за Пэйна. Северус знал, что ловушка когда-нибудь захлопнется. Нельзя было бесконечно водить Дизмала за нос, и он каждый день ждал.
Гарри же чувствовал, что Снейп наполняет собой его пустоту. Он очень быстро понял, что ему всегда нужен был именно такой человек, как Северус — умный, самодостаточный и страстный. С ним было хорошо всегда и везде. Просто молча лежать в одной постели и заниматься разными делами, находясь в одной комнате; прятаться как подростки по кладовкам и заброшенным классам и делать вид, что они подчёркнуто не разговаривают друг с другом. А главное, не страдал учебный процесс. Наоборот, всё шло просто превосходно, будто приятные эмоции, копившиеся в Гарри, выплёскивались и в его работу, делая окружающих счастливыми. И ему это очень нравилось.
Приближалось Рождество.
______________________________
*- и так далее, и тому подобное
