***
Потерял счет времени. Сознание постепенно уплывало от меня, все больше и больше времени в полусне, иногда бреде о том, что вот-вот войдут мои мальчики. Тело как чужое: ни руки, ни ноги не шевелились. Не знаю. Может, я навеки овощ? Так даже лучше. Стал намеренно отказываться от еды. Довел себя до такого состояния, что врачи стали в два раза чаще стали ставить мне капельницы. Наверное, чтобы не окочурился так быстро, как я этого желал. На периферии сознания совесть тихо шептала о долге перед Шоном. Моральном и материальном. Он не бросил. Мало кто так может. Отец приходил за все время три раза. На его плечи легла вся ноша нашего бизнеса. Совесть так же робко напоминала о том, что я бездарь и неблагодарный сын. Если меня не будет… «Так даже лучше». Всё смешалось в один день, пропитанный запахом лекарств. Дверь в палату распахнулась, и в нее, как ураган, забежал Шон. Не шел, именно бежал. Он буквально влетел на мою койку и, схватив за больничную одежду, стал хлестать по щекам. — Ублюдок! Твою мать!!! Не смей тут подыхать!!! Появилась информация о Коди!!! Альфа был наотмашь, сил не жалел. Его слова забились набатом в голове «Коди… Коди… Коди…. Информация… Живой… Есть шанс…» — Хватит… — полустон-полухрип остановил моего мучителя-спасителя. — Что у тебя?.. Попытка подняться провалилась, не начавшись, желание жить разливалось где-то в животе. Приятное тепло для ослабевшего тела — это как глоток свежего воздуха, мозг отчаянно цеплялся за мысли и возможности выжить. Он же не виноват, что хозяин-придурок решил свести всех в могилу. — Я раскопал некоторую информацию об омегах, попавших в приюты за это время. По описанию есть один похожий на Коди. Европейская внешность и возраст совпадают. Ты, ублюдок, просто обязан выкарабкаться. Это шанс. Один на сотню, но шанс. Не мог не согласиться. Если малыш там, один в чужой стране, я ему нужен. С этого момента восстановление пошло намного быстрей. Кома не прошла бесследно. Мелкая моторика была нарушена в хлам: я не мог держать вилку или ручку, о ходьбе не было и речи. Мою ногу собирали по кускам. Нужно было всему учиться заново. Плюс, я почти заработал себе пролежни. Мерзкая штука скажу я вам. Компетенция врачей помогли избежать язв, но этого было мало. Закусив удела, обучение началось с нуля. Заново ходить, писать, есть самостоятельно. Это было адово. В свои 27 вернуться во времена подгузников было стыдно. Когда ты желаешь себе смерти больше всего на свете и пытаешься сдохнуть, как-то не сильно замечаешь, что тебе два раза в день меняют памперсы. А когда захотел жить, сразу столько неудобств. Будто в насмешку. Я со всем готов был справиться. Стал набирать вес, упорно ходил. Читал и пытался писать. Начал учить японский. Мои трудности только начались. Но и с Шоном был прогресс с лихвой покрывавший все. Теперь каждые два дня он протаскивал ноутбук и мы обсуждали детали расследования, наверстывал пропущенные 7 месяцев жизни по полной программе. Отец был счастлив. Только теперь я увидел… Как состарила его та ситуация. Потеряв внука, практически лишившись сына. Когда мы ему все рассказали: и о возможности, и о моих успехах, папа как молодой начал в два раза активнее работать. Мне кажется, даже сбросил парочку приобретённых лет. Так же взял на себя кредит Шона за мое здоровье. На тот момент отец вообще не знал, кто тратился на лечение. Шон говорил, что из фонда, повезло и все дела. Не хотел, чтобы волновались еще и об этом. Когда правда всплыла, альфа только покачал головой и с улыбкой поблагодарил. Когда чужие проблемы становиться твоими, по собственной воле невольно начинаешь считать этого человека частью своей семьи. Или я доверчивый дурак. В тот момент мне казалось, даже если Шон и на*бёт меня, ему простительно. Никому не хочется возиться с больным убогим, потерявшим все. Сломленным взрослым, ходившим под себя почти год. «Вы так сможете?» Когда расстояние от палаты до туалета перестало казаться аховым километражем, шестеренки в моей голове активно заскрипели. Вопросы все копились и копились, но задавать их… Не люблю быть обязанным. Странная робость, неуместная совесть и страх. Страх, что все обман, страх, что все то, что я получил в виде заботы и дружбы, — обман… Меня жрало это. По совету мозгоклюя, по совместительству психолога… Ну что ж, была не была…***
Вечер, в палату 406 прокрался молодой человек. Отросшие волосы и немного нездоровый вид наводили на мысли, что это непутевый пациент, но, увы, Шон выглядел едва-ли лучше с тех пор как началось восстановление Мара. Устроившись по удобнее (выклянчили разрешение притащить в палату кресло и стол, благо она была одноместная, даже на бутылку коньяка и коробку конфет закрыли глаза), парни не громко переговаривались. — Шон, есть вопросы, и я надеюсь на искренний ответ, какой бы он не был, — рубить так всю правду-матку. Даже если потом будет плохо. «Хотя куда хуже?» — Слушаю. «Знал же, быстро же он». — Почему у Тая было завещание? И тем более, почему ты был указан там, как единственный наследник? Бодрый голос Мара в начале предложения сошел на полушепот в конце Полуулыбка Шона и тяжелый вздох как-то не вязались между собой. — Я скажу тебе правду. Какая она есть. Твоя ненависть будет оправдана. Я не ищу твоего прощения. Питаю надежду, что ты примешь нас такими. Сказать, что это напрягало — ничего не сказать. — Семь лет назад в университете я познакомился с омегой по имени Тайдер, обаятельный, веселый, любящий фотографии и фотографироваться, он полностью разделял мое увлечения фотографиями и всячески его поддерживал. Наш бурный роман длился недолго. Мы то сходились, то расходились. Сохраняли общение, но в тоже время свободу… Все было в духе того времени и было бы шикарно, если все так и продолжалось. Увы, Тай запал на тебя. Перспективного, умного, можно даже сказать, состоятельного. Мы не афишировали наши отношения, и ты не мог знать об этом. Я был не против, пока у вас не началось все серьезно. Настолько серьезно, что из всех возможных партнеров остался только ты. Это было больно. Меня съедала ревность. Как исход, в первый день его течки я увез его к себе. Все то время, что мы были вместе, то озверелое удовольствие и желание сделать своим сносило крышу нам обоим. Скажу прямо: мне было на все чхать. Мир сузился до нас двоих и квартиры, из которой мы устроили настоящий траходром. Тай слезно умолял родителей сказать, что он у дедов. Я подслушал, когда тот говорил по телефону в туалете. Те пошли на поводу у любимого чада, хоть и не одобряли… Тот саботаж в универе дал нам время. Когда мозги прояснились, мы обсудили и пришли к выводу, что стабильность лучше во всех отношениях, лучше смутного будущего начинающего фотографа, от которого в скором времени откажется семья. Тайдер хотел спокойствия и стабильности. По его признанию, он любил тебя, но и ко мне он питал чувства. Хотел ли он усидеть на двоих стульях, не знаю, но, выбрав мягкое кресло, он не собирался ни о чем жалеть. Если бы я знал, что в ту течку он понес от меня, ни за что не согласился бы с таким раскладом… Увы, пришел он ко мне слишком поздно. Честно сказав, что ребенок мой и тебя он не бросит… Было тяжело согласиться, но меня убедили. Потом эта чертова свадьба… Я хотел, чтобы он ни в чем не нуждался. Чтобы знал меня, даже как друга семьи. Хотел быть вхож в семью и хоть изредка брать на руки ребенка. Коди еще не было на свете, а я его любил. Признаюсь, завидовал тебе неимоверно. Не потому что ты с Таем… У тебя был ребенок… Мой ребенок. Да в те дни, пока Тай был в больничке, я сделал тест ДНК. Мой, стопроцентно мой. Потом… Потом я видел, как ты его любишь. В Токио Тай слал мне фотографии, чаще всего тайком сделанные, тебя и ребенка, как растет малыш. Он обещал, что будет часто упоминать меня. Для памяти, что есть такой дядя… Это извращение, самое натуральное. Но пока ребенок был любим, я был счастлив. В тот злополучный отдых Тай хотел, чтобы мы с Коди провели хоть пару дней вместе… Эта поездка сломала все. Я строил свою жизнь только на этом. И теперь ничего нет. Мой эгоизм привел к такому результату. Шон замолчал, глаза в пол, сгорбленный, сломленный альфа. Его рассказ доломал картину моей жизни. Всё обман, на обмане все построено. С мертвых, как говориться, взятки гладки… На языке появилась противная горечь. Кое-как поднялся и подошёл к Шону. «Набить бы ему морду». Думалось мне, когда я его обнимал. Как говорит мой мозгоправ: «Человеческая психика намного гибче, чем мы сможем себе вообразить». Всё это заставило нас прогнуться. Почти сломаться. Но мы выжили. И нам есть за кого бороться. 10 лет лжи закончились. Жестко оборвались, теперь мы подходим к старту. И на пути нас ждет Коди, и попытка построить новую жизнь. Не знаю пока как.