Оставшееся от реализации

Вильгельм и в самом деле мается бездельем, но признаваться в этом Нише хочется меньше всего. Первое, что он делает, прибыв на Гелиос после нахождения Хранилища – падает на кровать и крепко засыпает на целые сутки. И уже после, поднимая чугунную, судя по ощущениям, голову, понимает, что спал прямо на железном каркасе - на скуле красуется отпечаток сварочного шва, идущего ровно вдоль кровати. Вильгельм его не видит, но чувствует – неестественно горячая кожа и ощутимая складка на ней. Всё лучше, чем то, что было во время их миссии с поиском Хранилища. В те редкие моменты на Элписе, когда им удавалось забиться в укромное место и передохнуть пару часов, Вильгельм спать не ложился. Служил большой и неудобной подушкой, да, но сам в это время прикручивал к Волку новые, более быстрые двигатели, менял аккумулятор Святоши, либо же сгребал в кучу награбленные бионические протезы рук и пытался объединить их в новый, совершенно неповторимый аналог. У одного ограниченная подвижность пальцев, зато выдвижная кисть. У другого – цельный неподвижный корпус, не предусматривающий сгибания в локте, под которым двигаются почти микроскопические механические аналоги мышц, сгибающие пальцы. Третий же явно сделан для ближней атаки – цельный кусок металла, прикрепляющийся к локтю на большой шарнир и способный раскручиваться и сгибаться во все стороны. Ладони на нём нет и в помине, зато руку завершает острый механический крюк. Тонкая, почти ювелирная механика переплетается с грубо сделанными крупными креплениями и основными шарнирами, становится органичным сплавом. Даже почти что органическим. Если сосредоточить все мысли на ощущениях, можно почувствовать, как кровь бежит по собственной руке, как натягиваются эластичные мышцы на тонкие, такие хрупкие и одновременно таким крепкие человеческие кости. Вильгельм с детства чувствует, как внутри, под кожей, проворачиваются нержавеющие механизмы, либо же что-то крепко обхватывает непрочные кости. Что-то инородное, но одновременно кажущееся менее чужеродным, чем собственное тело, состоящее из плоти, крови и тысячи шрамов разной величины. Иной раз Вильгельм чувствует себя сломанной авторучкой, у которой неумело склеен корпус, не хватает пары кусков пластика, а кнопочный механизм высовывания стержня с чернилами давно сломан и постоянно торчит наружу лишь благодаря скомканному кусочку бумажки внутри. В стержне полно чернил, он прослужит ещё долгое время, дай ему новый корпус, но хозяин предпочитает неумело латать то, что имеет. Из задумчивой полудрёмы, в которой железные руки разрывали напополам людей, вместо внутренностей фонтанирующих тёмными, вязкими чернилами, его вырывал звон падающего на пол гаечного ключа и сонное копошение под боком. Если это была Ниша – то и недовольный тычок под рёбра. Другим на такое наглости не хватало. А тот, что держал вахту в этот раз, лишь молчаливо смотрел. Смотрел по-разному, но у всех читалась во взгляде одна и та же мысль – не мучай себя и других, и ложись спать. Высказать эту мысль обычно хватало смелости только Афине и Нише – Клэп-треп в принципе не мог понять, зачем нужен сон (но по требованию общественности оперативно выключался до первого пинка), Тимоти предпочитал с ним не заговаривать, а Аурелия считала себя слишком важной персоной для того, чтобы опускаться до уровня няньки. А потом начинался очередной бой и навстречу шли очередные бесконечные отряды Забытого Легиона. Щит переливался всеми цветами, отражая пули, над головой свистели дроны, оружие нагревалось в руках, а кровь разгонялась по телу до таких скоростей, что можно было даже ощутить эти бегущие потоки… А за спиной, крепко заправленная за ремень, держалась стальная робо-рука. Чуть холодила поясницу, нажимала на неё, словно напоминая о себе. Вильгельм медленно встаёт с кровати. После такого безделье – худшее наказание. Два дня назад прошла первая операция. В каком-то смысле даже пробная – половина хирургов не верила, что предложенный Вильгельмом протез приживётся, и уговаривали его на аналоги от Гипериона. Вильгельм же был настолько уверен в успехе, что порывался даже отсечь руку самостоятельно. Универсальное обезболивающее, на какое-то время лишающее любых болезненных ощущений, даже ещё осталось где-то в походном кармане. Была лишь одна проблема – резать было нечем. Циркулярной пилы поблизости не было, а ножовкой – долго и муторно. Зато какой был бы перфоманс: заявиться в операционную с протезом в одной руке и отсутствием другой, залить всё вокруг кровью и демонстративно улечься на стол. Джек и Ниша бы точно оценили. Врачи рекомендовали длительный отдых, и даже предлагали на неделю остаться в медицинском крыле Гелиоса на постельный режим. И, разумеется, запрещали шевелить новообретённой механической конечностью для лучшего её функционирования. Вильгельм кивнул. Затем молча встал на ноги, прошагал к двери и сшиб её с петель одним чётким, сильным ударом выдвижного железного кулака. Может, и в самом деле не стоило бы этого делать, но тогда это произошло буквально на автомате, словно он ребёнком раньше срока нашёл в шкафу долгожданный рождественский подарок. Как же тут не рассмотреть поближе, не потрогать, не испытать, и просто оставить на месте? Вот и после Вильгельм завис на несколько часов, испытывая, трогая и завороженно рассматривая ожившее чудо техники. Касался новой руки осторожно, даже трепетно, изнывая от того, что приходится сдерживаться – ему хотелось, конечно же, крушить всё вокруг, проламывать противникам черепа и рёбра. Но даже с осторожных движений стальными пальцами мышцы ныли с непривычки, возвращалась боль, горел затянутый искусственным путём край плоти. Затянутый, конечно же, не до конца – Вильгельм знал, такие раны заживают долго. Текущую литрами кровь и обнажённую плоть быстро скроют заживляющие лучи специальных приборов. Но им не повлиять на свежие шрамы, которые ещё долго будут приживаться на коже, и ощущение потери. Тело не обманешь, оно ещё долго будет считать, что лишилось чего-то важного, и терзать хозяина. Но у Вильгельма таких проблем не было с детства. Вильгельм и не заметил, как провалился в самый, наверное, долгий и глубокий сон в его жизни. Происходящее в последние дни словно надавило прессом, сна не было – была тёмная яма. А в душе теплилась непривычная радость. Джека не будет ещё несколько дней. За это время можно подумать над апгрейдом дронов и поразмыслить насчёт протезов для ног. Просмотреть предложенные варианты, внести коррективы и обозначить функции, обязательные к наличию. У Вильгельма есть идея насчёт доработанных протезов от Даля, но потребуется недюжинная хитрость, чтобы это провернуть. А пока он будет, словно загипнотизированный, разглядывать плавные – уже отточенные – движения пальцев новой руки. *** Ниша и Тимоти Лоуренс… Джек. Теперь уже точно Джек, не Тимоти и даже не Джимоти. Для него с Нишей – Джеки, не-Джек, другой Джек. Для Красавчика Джека – «я». В случае Ниши – симпатяжка, но тут Вильгельм её мнения не разделяет. Вильгельм обычно не запоминает имена, которые того не требуют, но когда он первый раз услышал настоящее имя двойника, он посмеялся от души. Язык никак не поворачивается назвать Тимоти Джеком. Тимоти учитcя быть резким, острым, как нож – в манере речи, в характере, в поступках. Теперь же он мягче Джека даже внешне. Лицо Джека – угловатая маска с нарочито резкими, острыми чертами лица. Лицо двойника – мягкое и явно чуть более юное. И вот сейчас, приподнимающий ЭХО так, чтобы ненароком не задеть лицо Ниши, положившей голову ему на колени, Тимоти совершенно не похож на Джека – теперь уже Красавчика Джека. Какой он к чёрту Джек с развешенными по всей комнате плакатами с котиками? А документация у него странная. Небольшой стаж инженера, затем подписание на роль двойника Джека... Про себя Вильгельм мысленно добавляет множество убитых в той мясорубке, в которую бедняге довелось попасть. И тут же озвучивает эту мысль. – Не вноси это! – бледнеет «Джек» и пытается выхватить у него ЭХО. Не получается – Вильгельм просто перекладывает его в другую руку и отводит в сторону, механической держа «Джека» на расстоянии. – Почему нет? Отлично поработал. Теперь это и твой профессиональный праздник тоже, – ухмыляется он. – С Днём Наёмника! Ниша, закинувшая на Вильгельма ноги, несильно лягает его пяткой в бедро и пихает локтем «Джека» в живот. – Хорош! И тут же чуть нажимает локтем на его живот ещё раз. – Ничего себе! Это ты такой прессачок себе накачал, пока с нами бегал? «Джек» улыбается и словно виновато разводит руками. Ниша одобрительно щурится. – Молодца. – А что, у Джека не такой? – опасливо переспрашивает «Джек», а в глазах чуть ли не первобытный ужас – неужели опять где-то проебался? Ниша лишь фыркает. – Куда уж там. «У супергероя нет времени на качалку». Врунишка. И напоследок тычет локтём в живот «Джека» ещё раз. – Продолжай в том же духе, и будет что-то типа вот этого. После чего сгибает ногу в колене и упирается ей в пресс Вильгельма, демонстрируя наглядно, чего. Вильгельм самодовольно усмехается, и вновь заглядывает в редактируемый документ. Право на изменение раздела на трудоустройство даётся работодателю. Тут же Гиперион успел собрать на них и что-то вроде досье, которое, впрочем, Красавчик Джек дал право редактировать. Позвонил, мельком поздравил с профессиональным праздником, «у нас очередная проверка документаций, бла-бла-бла, напишите себе о своем последнем опыте работы сами, мне впадлу». После чего ЭХО начал поверх открытого меню что-то загружать, на секунду промелькнула Ангел, прозвучал её бесцветный голос – «Доступ к внутренним файлам открыт. С Днём наёмника. Веселитесь». И у каждого открылся его собственный профайл. Вильгельм не отреагировал – его досье не пополнится ничем новым. Очередным упоминанием Гипериона – уже как-то раз он выполнял их мелкие заказы, очередной пометкой о массовых убийствах – теперь, впрочем, с одобрительным отзывом о проделанной работе, ну и разве что новым званием – Искатель Хранилища. Та самая краткая пометка, заставляющая более скромных нанимателей смотреть на тебя косо и ожидать проявления как минимум пары-тройки психических диагнозов. Вот к чему «Джеку» какие-либо редактирования, Вильгельм понятия не имеет. Напиши он даже, что «Джек» ест младенцев, это ничего не изменит – в трудовом устройстве у него указано жирным красным шрифтом, что контракт заключён на двадцать лет. Спросишь «Джека», что ему в голову тогда ударило – вяло отбрехивается, а по лицу видно: сам в душе не ебёт. Переведёшь взгляд на Нишу – должна же знать, как-никак, с Джеком спит – и та пожимает плечами. Досье Ниши Вильгельм не видел, и о содержимом можно лишь догадываться по тому, как «Джек» поминутно ахает и охает, читая описания. Ниша всякий раз довольно улыбается на очередном: «…прям по…?! О, Господи Иисусе!» – Вильгельм, а что это за мясорубка была такая, когда ты на «Владоф» работал? – внезапно спрашивает она, поднимая глаза от экрана. Наконец «отмерла» – ещё пару секунд назад она с плотоядной улыбкой читала его досье, забыв даже о початой бутылке виски в руках. – В принципе, ничего особенного, – уклончиво отвечает Вильгельм. В самом деле, ничего – прийти и нашинковать около тысячи человек на захудалой космической станции. Ходили слухи, что Иван Владоф таким странным образом – методы Владоф вообще всегда были странными – выискивал Нину Владоф, но это его не касалось. Его задачей было прийти и убить тысячу человек. Не сообщил он Ивану и о том, что видел Нину на Элписе. Это было не его дело. Ниша, впрочем, быстро теряет интерес к ответу. После же восторженного: «О, да тут фотки есть!» Вильгельм понимает, что он и не требуется. – Ниша, а что значит «обвиняется в появлении на публике в нетрезвом виде»? – робко интересуется «Джек», отрываясь в свою очередь от её досье. Вильгельм не выдерживает, и тянется заглянуть через плечо, заставляя «Джека» резко дёрнуться в сторону. – То и значит, – довольная собой Ниша демонстративно делает глоток из бутылки. – Ты не дочитал, – Вильгельм, разглядевший текст на экране, тычет пальцем в нужную строчку, – «…в состоянии опьянения, оскорбляющем человеческое достоинство и общественную нравственность, а также явление в общественное место в неглиже». И громко смеётся, в ответ на что Ниша пинает его коленкой в грудь. «Джек» – да какой там Джек, Тимоти – глупо лыбится, но тут же изо всех сил пытается это скрыть. – Я даже не знаю, что тебе ещё можно дописать… – задумчиво бормочет он. – Напиши, что она оборзела без меры, – Вильгельм нарочито резко вскидывает вверх колени, – я не подлокотник. – Полчаса сидел и не нудел, а тут вдруг начал? – впрочем, Ниша тут же забывает, что начала пререкаться, натыкаясь на что-то интересное. Ноги она, конечно же, убирать и не думает. Да и Вильгельму, если говорить честно, до них дела никакого нет – почти невесомые ведь. – Слушай, мужчина-а-не-подлокотник, а когда это ты успел Джеффа Минигана убить? – А что? – Вильгельм мучительно пытается вспомнить названного, но на ум ничего не приходит. – А это наш бывший шериф. Мне за покушение на него и дали первую награду за голову. – О как. Выходит, ты отомщена? – Вильгельм намекающе протягивает руку к виски. – Нет, выходит, ты отжал мою жертву, – мрачно отвечает Ниша, но бутылку всё же передаёт. Вильгельм лишь пожимает плечами. – Звиняй, он не был подписан. Он делает глоток и морщится. Фанатом виски Вильгельм никогда не был, да и алкоголя в целом – тоже. Иной раз выпадала возможность попробовать что-то очень дорогое, и даже тогда он не видел разницы: одно чуть слаще, другое чуть резче. С потерей же обоняния вкусы и вовсе слились во что-то едва ли опознаваемое и различимое – что уж говорить о сортах алкоголя. Эта бутылочка исключением не была. И хоть «Джек» и настаивал на том, что этот вискарь просто десять из десяти, Ниша бы от такого подарка не отказалась, сам Вильгельм разницу видел только в цене. Ну и в реакции Ниши – лицо у неё пару секунд колебалось между «м-да» и «ребята молодцы, ребята старались», а потом она откровенно заявила, что кто-то зря проебал пару сотен долларов. – А какую награду назначили хоть? – подает голос «Джек». – Пятьсот тысяч. Потом добавили, когда припомнили старые грешки. – Больше, чем за него, кстати. У него было четыреста, – Вильгельм возвращает бутылку в протянутую руку Ниши, – Ещё чем-то согрешила? Ниша делает неопределённый жест рукой, который можно истолковать примерно как "ну так, по мелочи..." "По мелочи" в её понимании обычно та ещё кровавая баня. – Шериф, помимо того, что был конченным мудаком, был ещё и коррумпирован. Ну и просто убивал без разбора. Ты как охотник за головами его убрал? – интересуется та проникновенно, прижимает сомкнутые губы к горлышку бутылки и задумчиво смотрит на Вильгельма. И тот догадывается, какой вопрос собирается идти следом. – Нет. Скорее под руку попался. На опознании жертв сказали, что за него можно кругленькую сумму получить. «Джек» молчит. Но видно – даже ноги напряжённо сводит. Ниша, чувствуя это, ёрзает затылком, укладывая голову удобнее. – Выходит, прицельно ты за бандитами не шёл? Вильгельм качает головой и тут же добавляет: – За тобой было бы долго бегать. Проще как раз найти долбоёбов типа вашего шерифа, тупых настолько, чтобы с такой ценой за голову попадаться под руки наёмникам. Ниша слегка напрягается. – Я бы от тебя не убегала. Назначил бы честный поединок – сразились бы должным образом. – Та-ак что, чо мне писать-то? – «Джек» пытается отвлечь обоих от скользкой темы, ещё раз скролля текст. – Да пиши как есть, Искатель Хранилища от лица Гипериона. Убито в процессе… ну, пара тысяч человек в целом точно будет. Сотня – с особой жестокостью, – отмахивается Ниша. «Джек» начинает быстро нажимать клавиши. Ниша тоже бегло что-то записывает, хитро улыбаясь. – … и неплохой подлокотник. – Мне тебя на пол скинуть? – Да шучу я, шучу. Всё равно Ангел всю ересь, которую мы там сейчас понапишем, исправит. Ты что думаешь, можно в чужом досье член значками нарисовать и типа так оно и останется? Солидная компания… краггонам на смех. – А жаль, я так старался, – бесстрастно говорит Вильгельм, и, видя побелевшее лицо «Джека», усмехается. – Расслабься. Я даже не писал ничего. И ставит безликие пометки – дополнительная должность, короткое описание деятельности. В графе «отзывы» остается длинный прочерк – ему оценивать лень, а читать это ближайшие двадцать лет никто, кроме Ангел, и не будет. Разве что кто-то бегло взглянет перед составлением некролога. Взглянет, плюнет и всё равно напишет по накатанной – «он был с нами и в горести, и в здравии…» Из Гипериона же выходят вперёд ногами. В лучшем случае – кремация, в худшем – вышвырнут в космос, если ещё не заживо. В случае Тимоти Лоуренса, скорее всего, труп бальзамируют и будут показывать как мнимое доказательство смерти Красавчика Джека. Но Вильгельм просто вносит нейтральные коррективы. Это не его дело.