Оставшееся от реализации

– Клиника медсестра Нина! Нина скоро прибыть, вы чуть подождать! Час подождать! – механическое искажение голоса режет уши. Ниша оторопело трясет головой. Странный способ приводить себя в порядок – только алкоголь по крови разгоняется быстрее, но ей всегда помогало. А алкоголь всегда магическим образом унимает боль. И может быть, потом, наутро, усиливает втрое, но «потом» Ниша рассчитывает на крутящихся вокруг пробитой насквозь руки докторов, и морфий. Много морфия. А сейчас – сейчас или никогда – хотелось выпить и отогнать вообще все мысли подальше. В голове действительно кавардак. Путаются мысли – от «и почему я отправилась на Элпис на закате, что мешало как следует выспаться» до «твою мать, рука, пиздец!» Ниша любит боль. Причинять и испытывать, тупую, пульсирующую, острую, режущую. Но боли должно быть именно столько, сколько того хочет она. В любом из вариантов. Сейчас, сквозь вязкое алкогольное помутнение, она с отвращением понимает, что это уже перебор. Вильгельм, чуть расплывающийся перед её глазами, отодвигает чемодан в сторону и достаёт из кармана поблёскивающий ножик. Затем дигитализирует своих дронов и щёлкает пальцами. – Волк – стой на стрёме у входа. Святоша – подсвети мне. Ниша хихикает – очень уж забавно звучит фраза. – Дай руку. Ниша недоверчиво косится на перочинный ножик в его руке. Да ещё и в стальной. – Это не просьба, а приказ. Ты ведь понимаешь, что мне ничего не стоит тебя скрутить? – Попробуй, – язвит в ответ Ниша, но руку неохотно протягивает. Вильгельм быстрым взглядом окидывает масштабы катастрофы и с поразительной аккуратностью поддевает ножиком ткань. Та легко расходится в стороны от лезвия. Ниша закусывает нижнюю губу и, чтобы отвлечься, переводит взгляд на Святошу. Тот, вися рядом, едва слышно жужжит, словно смотрит на происходящее и едва сдерживается, чтобы не начать лечить. – А разве этот не может сразу всё заживить? – Если сразу – он так с осколком внутри всё и сошьёт. Сначала надо его вытащить, раз Нины ещё час не будет, – отвечает Вильгельм, не отрываясь от процесса. Наконец срезав с её руки ткань, за которую цепляется осколок и к которой он уже буквально присох из-за запекшейся крови, Вильгельм снимает со своей руки перчатку, комкает и протягивает Нише. – Сожми зубами. – Чего?! Хера с два! – Если я суну сам, будет больнее. – На кой хрен-то?! – Барабанные перепонки – не имплантаты. И пока что мне дороги. Ниша с отвращением морщится, но всё же выполняет указание. И понимает, что Вильгельм прав – из груди непроизвольно вырывается вскрик, когда тот тянет осколок наружу. Останавливается, недовольно качает головой, что-то подрезает… – Терпи. Ниша бормочет в ответ невнятную длинную тираду. Адресат, конечно, ничего не поймёт, но хоть какое-то удовлетворение. Осколок летит в сторону, разбрызгивая мелкие капельки крови. – Можешь выдыхать. Святоша, за работу. Ниша тут же выплёвывает на стойку перчатку, на которой теперь красуются отпечатки пурпурной помады. – Пиздец! – ёмко комментирует она. – Приказа вытаскивать её изо рта не было, – сурово говорит Вильгельм. Но всё же натягивает её обратно. Святоша принимается за дело. Руку словно нагревают над костром, а по коже бегают миниатюрные муравьи. Бегают, кусают и щекочут всё мелкими лапками. Ниша отрешенно смотрит на стягивающиеся между собой тонкие волокна мышц, на срастающуюся, облепленную кровью смуглую кожу… – К Нине, в принципе, уже и не надо, – Вильгельм выключает ЭХО. Зелёное свечение гаснет, руку наконец убирают от раскаленных углей. Ниша вытягивает её, двигает кистью – болит, кажется, только сильнее. Теперь уже боль тупая, пульсирующая. К рези прибавилось жжение и покалывание. Но больше всего её пугает странная координация кисти – та едва сгибается в запястье. Пальцы же не гнутся вовсе, лишь указательный и мизинец едва шевелятся, когда Ниша пытается сжать руку в кулак. Она пытается согнуть их вручную – они не выгибаются. Глубокий, предательски прерывистый вдох. – Так ведь и должно быть? Это временный эффект? Вильгельм хмурится и неопределённо пожимает плечами. – Подожди и проверь. – Э, нет. Не канает. Звони Нине. Ком в горле насильно заталкивается обратно. Хотя и явно порывается вернуться обратно при одном лишь взгляде на онемевшие пальцы. *** – Хорошо, что вы прийти! Нина хотеть вам звонить. Нина нужен вы для работа! – сурово заявляет медсестра Нина, чеканя каждый слог. – Одна проблема: Нина нужен мы для медосмотр! – передразнивая, заявляет Ниша, выставляя перед ней ладонь, теперь уже абсолютно целую. Голос у Ниши чуть дрожит, но звучит достаточно нагло. – Пальцы не слушаются, только что залатали сквозную рану. Нина хмуро смотрит на протянутую ладонь. Затем бесцеремонно и грубо её ощупывает. – Не хорошо. Нужно сканирование. – У меня нет времени на сканирование. – У Нина тоже нет. Нина срочно уезжайт. На работа для Нина у вас тоже нет времени? Ниша оборачивается на Вильгельма. Тот разминает шею. – Что нужно? – Доставить Нина в Равнина Тритон. Там она находиться пять день, может неделя. Затем на шаттл улетать. Здесь больше нельзя – Нина нашли, скоро придут. Равнина Тритон большой, можно спрятаться. – Находиться где? – Не знаю. Отбить база скав? Это не должно составить труд для тебя. Вильгельм с готовностью кивает. – Медсестра Нина, я в вашем распоряжении. – Horosho! Я пойду, настрою телепорт, – Нина оборачивается к Нише, – Я очень сожалеть, Ниша. – Да ладно, не придуривайся, – Ниша надвигает на глаза шляпу и ложится на больничную койку, пачкая сапогами чистое до хруста бельё. – Нина всегда сожалеть, когда видеть плохо чувствующий человек. И вдвойне сожалеть, если не мочь помочь. Сказанное на ломаном до неприличия языке всё же кажется Нише искренним. – Счастливой тебе дороги, Нина. – Spasibo! И тебе вылечиться! Доктора Гиперион должен быть врач хороший. Нина исчезает где-то в соседней палате. Ниша болезненно смеётся и поворачивается к Вильгельму. – Слушай, а во Владоф все такие приёбнутые? – Нина ещё не самый жуткий экземпляр, – отвечает тот, понижая голос. Ниша поворачивается на бок, приподнимаясь на локтях. – А как там вообще? Сильно от Гипериона отличается? – Ну… В Гиперионе президент компании спасибо если вперёд тебя на поле боя не бежит. А во Владоф тебе просто присылают список целей, цену за каждого, а потом высылают гонорар. На человеческом языке говорить умеет только Иван, но при этом постоянно зовёт всех подряд «товарищами» и тащит выпить с ним водки. Ниша хохочет, теперь уже вполне искренне. – И как, ты соглашался? – Согласился раз. Медицинский спирт и то не такой крепкий, как их водка. – Выходит, Нина меня перепьёт? – Без обид, Ниша, но я бы ставил на неё. Ниша цокает языком, разворачивается обратно на спину и сгибает ноги в колене. Больничные койки обычно такой вольности не терпят, но сейчас всем плевать, и оторваться хочется. А Вильгельм тем временем открывает какой-то из отсеков и присвистывает. – Вот так-так! И у Нины оно есть! – Что там?.. На подушку прилетает пластмассовая склянка с жидкостью и вселяющим ужас словом из двадцати слогов. – Не знаю, что это, но звучит как хороший тест на степень опьянения. Типа, произнёс - значит, трезвый, – протягивает Ниша, с опаской рассматривая бутылочку. – "Бесперспективняк" – хороший тест на степень опьянения, а это пиздец. Я и на трезвую голову не произнесу. Да и ты тоже. – Вот у нас сейчас полный бес.. престеп... ну да, пиздец, короче. Вильгельм забирает из отсека пару склянок и кладёт их в карман, любовно похлопывая рукой. И присаживается рядом на койку Ниши. – Я его зову "накс". Кончается на "-накс", так запомнить проще. Вообще, я думал, он давно запрещён. – А это вообще что? – Обезболивающее. Самое мощное из существующих. Просто нейтрализует вообще все ощущения – можно даже отпилить себе руку и не почувствуешь. Почти морфий с замедленным действием. – А запретили-то за что? – Притупляет ощущения в дальнейшем и вызывает зависимость. Вроде токсичен. – Класс, – Ниша тоже прячет свою склянку во внутренний карман. – Ты мне там чемодан обратно совал. Деньги не нужны, что ли? Кто ты, и что сделал с Вильгельмом? Вильгельм вздрагивает, видимо, вспоминая об этом. Затем открывает чемодан, в котором лежит небольшой остаток находившихся там денег, мелкая папка каких-то гарантийных документов, и… – Гарольд! – охает Ниша. Рывком садится – и тут же жалеет об этом: рука словно вспыхивает болью, которая ещё и отдаёт эхом в плечо. Но Ниша всё же тянется к нему, не веря в то, что видит перед собой. – Это подарок, – как-то сдавленно грубо басит Вильгельм. – Маркус пиздобол, каких поискать, но наёбывать людей он умеет только вживую. Его электронные магазины людей не дурят. Ниша замирает. Осознание, конечно же, приходит не сразу. – Вильгельм, – тихо говорит она. – Знаешь, почему я не взяла с собой оружие? Ком в горле нарастает с новой силой, кровь приливает к голове. – Будь у меня в руках мой Закон, оставшийся на Пандоре – я бы никогда не вернулась обратно. *** Ниша бездумно смотрит на мелькающие за окном машины ледяные пейзажи. Однообразные и унылые, нагоняющие смертную тоску. Ниша бездумно стреляет по попадающимся на пути краггонам, которые могут представлять угрозу для их машины. Тупые животные не успевают сопротивляться, да и что они ей сделают – для этого надо как минимум перевернуть тачку. Нина с невнятным бормотанием перебирает какие-то свои склянки на заднем сиденье, а Вильгельм раз за разом настойчиво закрывает обратно окно Ниши – кислород не резиновый. Ниша и не возражает – патроны в дешевом пистолете наконец заканчиваются, а пополнять обойму не хочется. Не стоит того. Мысль о Взъерошенном Гарольде в кармане она упорно отгоняет. Хоть и находится не на Гелиосе, как должна была, а в бороздящем просторы Элписа вездеходе. Вот она, неспособность выбрать. А Вильгельм неустанно спихивает её ноги, протянутые влево, дальше от рычага. – Смущают? – безучастно, но язвительно спрашивает Ниша, чуть потирая коленкой его руку. Вильгельм мотает головой. – Смущает, что они мне вести мешают. И намекающе похлопывает по внутренней стороне её бедра, чтобы она убрала их подальше. А лицо – словно каменное, ей-богу! – не изменяет своего выражения даже когда она внаглую кладёт их к нему на колени, позволяя свободно двигать рычаг, и надвигает шляпу на глаза. После чего идет сон. Рваный, дёрганный, из числа тех, когда не понимаешь – явь это или дрёма. Снится всё то же, что происходит вокруг – подпрыгивающая на кратерах машина, неразличимое бормотание Нины и невозмутимо ведущий машину Вильгельм. Подозрительно часто переключающий скорости. А голова кипит, гудит и напоминает улей. И вместе с тем наваливается меланхолия. Оживает Ниша только когда в руке впервые оказывается рукоять Взъерошенного Гарольда. Не шершавая, непривычно гладкая. Невероятно гладкая и стрельба из него… От одного выстрела хочется кончить. Нина сидит за машинным пулемётом, под бдительной охраной Волка и щита собственного изготовления, выпускающего во все стороны ядовитые иглы, стоит кому-либо его хотя бы коснуться. Вильгельм привычно идёт напролом, словно находясь под дарующим пуленепробиваемость лучом сумасшедшего доктора. Сумасшедший доктор – Святоша – умело уворачивается от шквала пуль и неотрывно следует за хозяином. Сверху кажется, словно Вильгельм бурит собой месиво из скавов, разбрызгивая во все стороны фонтаны крови и конечностей. А Нишу тем временем окружают человек двадцать. Придерживая больной рукой шляпу, она обрушивает на них всю мощь новообретённого пистолета. «ВНЕ АТМОСФЕРЫ ВЗРЫВЫ СТАНОВЯТСЯ ЭФФЕКТИВНЕЕ, ТОРРГ, БЛЯДЬ, ГАРАНТИРУЕТ ЭТО!!!» – мелькает в памяти строчка из документов на оружие. Во время апатии Нише иной раз хочется что-то почитать, гарантийник лишь сыграл свою роль освежителя воздуха. Торрг, блядь, гений. ГЕНИЙ, МАТЬ ЕГО – именно это Ниша приберегает на будущее. Может, когда-нибудь эту мысль она до него и донесёт. Стрелять с высоты по суетливо бегающим целям становится скучно. Ниша разгоняется, делает длинный прыжок с крыши базы, усиливает толчок выбросом воздуха и летит над полем боя. Волк, оставивший свой пост у медсестры Нины, делает вокруг неё двойную приветственную петлю, после чего нырком отправляется внутрь здания – продолжать свою работу. Ниша в полёте отдаёт ему честь и плавно приземляется в самую гущу событий. Грудь спирает, перехватывает дыхание. Ниша задыхается в своём дыхпайке – попросту забывает выдыхать. Ей кажется, что она сейчас просто лопнет. Искусственный воздух выходит из груди разом, вместе с заливистым смехом. Наверное, в первый раз искренне думается – «нахуй Джека».