Оставшееся от реализации

А потом один из дней начинается с сильного кровотечения через нос. И не успевает Вильгельм удивиться мерзкому привкусу в гортани и слипшейся на подбородке бороде, как понимает, что ничего не видит с широко раскрытым глазом. Рывком садится, усиленно жмурится, ещё раз, ещё... Не помогает. Вокруг тёмно-серая муть, в которой едва можно разглядеть какие-то оттенки. Порой она словно пульсирует, становится чуть светлее на миг, но упорно не приобретает явные очертания. Уже активируя имплантат в режим ночного виденья он замечает сидящую перед ним с недоумевающим лицом Нишу. В одинаковом, мерно-зелёном цвете. – У тебя из носа кровь хлещет, ты в курсе? – говорит она. Затем проводит ладонью вверх-вниз перед его лицом, и, понимая видимо, что зрачок у него не реагирует, похлопывает по лицу. На миг задерживает ладонь, после чего переносит руку на плечо и трясёт. Наконец до Вильгельма доходит нехорошее подозрение, которое долгое время усиленно отгонялось мозгом. Джека не стоило недооценивать. В его боссе – теперь уже точно бывшем боссе – сочеталась ярая нелюбовь к долгосрочным планам и моментальное претворение в жизнь мимолётных идей, кажущихся ему хорошими. "Хорошая мысля приходит опосля" – это одновременно и про Красавчика Джека, и не про него. В этом они похожи с Нишей, которая фактически сбежала от своего любовника из-за скуки и опасения, что надоест ему и тот решит сжить её со света. Порой Вильгельму кажется, что черты характера передаются воздушно-капельным путём. Сам он фактически ушёл от работодателя, ни на секунду не задумавшись, только из-за её же подозрений в том, что Джек его отравит. Вильгельм уже давно начинает замечать в себе поразительную импульсивность. А Ниша продолжает его тормошить. Наконец Вильгельм отдирает от себя её руку и принимается тереть глаз, чувствуя, как щекочут нос стекающие капельки крови. Зрение всё же возвращается. Медленно, неохотно, после долгого и упорного трения. Ещё какое-то время глаз зудит от грязных пальцев, но наконец показывает полную картину. – Это нихуя не нормально, больше так не делай, – хрипло говорит Ниша, вытирая об плащ заляпанную руку. – Не обещаю, – хмуро отвечает Вильгельм, в некоей прострации разглядывая ещё чуть расплывающуюся перед глазами ладонь, медленно, но верно приобретая очертания. – Но да, ты права: это нихуя не нормально. – Я за Ниной, – Ниша собирается вскочить и выйти за дверь, но Вильгельм резко дёргает её за руку и сажает обратно на кровать. – Это всего лишь кровь. Скажи ещё, что я пальчик порезал. Ниша молча смотрит, недовольно поджав губы. – У тебя зрачок словно пропал. Ты бы себя со стороны видел вообще. Вильгельм лишь невозмутимо встаёт и направляется к двери. – Ложись спать. Я на вахту. Но сначала умоюсь. Всё вокруг чуть кружится, а кровь и не думает останавливаться. Штормит, качает, и кажется, словно вот-вот вырвет. Будь он сейчас один, он бы ни за что не придал бы этому значения. Недомогания Вильгельм делит на два типа: само скоро пройдёт и требуется согревающая терапия от Святоши. Вторая излечивает почти всё, от вываливающихся из живота внутренностей до лёгкой мигрени, но пользоваться его услугами в случае лёгкой мигрени Вильгельм считает идиотизмом и бессмысленной тратой заряда. Вот и сейчас проблема всё ещё не переваливает из первой категории во вторую. Всё портит одна вещь. Вильгельм знает, что Ниша всё равно встанет с кровати и пойдёт рассказывать об этом Нине. Да чего там: он уже слышит её шаги за своей спиной. *** Регулятор гравитации в душевой кабинке ломается как нельзя кстати. С пару секунд Вильгельм смотрит на выплывающий из душа водяной пузырь, а затем тот со всей силой максимального искусственного притяжения ударяет ему в лицо. На секунду даже кажется, что заменённый когда-то давно носовой хрящ болезненно скрипит. Но это отрезвляет достаточно, чтобы стряхнуть с себя остатки сна и оценить своё состояние. И теперь оно кажется не более чем утренней слабостью, которая уже не вернётся. Но Нина – врач. Врач, обладающий медвежьей хваткой и в переносном, и в буквальном смысле. И именно поэтому Вильгельм сейчас покорно сидит на жёсткой койке и улыбается лежащим рядом безногим или безруким скавам. Те, впрочем, на его шарм не покупаются, и даже будучи привязанными, жмутся к краям кроватей и мелко дрожат. – К доктор надо ходить! Доктор этим кормится, а ты здоровый стать! – назидательно говорит Нина, ища что-то в своей сумке с медикаментами. Такое врачебное рвение он уже видел. Иногда Святоша настолько упорно старается залечить его мелкие раны, не требующие даже внимания – да хоть занозу или ссадину – что Вильгельму приходится его дигитализировать. Видимо, это профессиональное. Импровизированное больничное крыло испуганно охает и начинает болезненно стонать, когда туда входит Ниша. С приветливой улыбкой машет присутствующим – кто-то в толпе даже тихо хнычет – и встаёт за спиной Нины. – Возможно, ты быть отравлен. Похоже на действие каких-то ядовитый пары. Но проверить точно я не могу, – Нина наконец достает какой-то непонятный пузырёк с крышкой, накрученной на заляпанную марлю. Ниша тут же зажимает нос и отстраняется – видимо, запах настолько резкий. А пузырёк протягивается Вильгельму. – Выпей. И лучше лечь кровать. – Что это? – Устранитель посторонний веществ из организм Владоф. Если в твоей кровь яд – он вывести. – Понял. Побочные действия? Кому, как не Вильгельму знать, что у Владоф всё так просто не бывает. А Нина ожидаемо мнётся с ответом. – Он вывести из организма всё лишнее: еда, микроб, вирус. Для этого погрузить организм в экстремальный условий для проявлений яд. Будет плохо. Зато потом быть хорошо, как никогда. Пузырёк поигрывает светом лампы на гранях, словно поддакивая Нине. – Я свои протезы не выблюю в процессе? – серьёзно интересуется Вильгельм. – Net, не должно быть. Но если они ржавый – кто знать. Самой садисткой компанией до недавних реформ в Гиперионе считались именно Владоф. Бесцеремонные «красные», не гнушающиеся любых способов устранения конкурентов при наличии возможности. Нина может скрываться от Владоф сколько угодно. Но её улыбка выдаёт в ней родство с Иваном с головой. – Постельный режим ведь вовсе не обязателен? – Ты не выдержать иначе, – холодно говорит Нина. – И лучше лежать в кровать, чем на поле боя, когда стать совсем плохо. – Я всё же попробую. – Я тебя до кровати не потащу. Я тебя даже не подниму, – мрачно подаёт голос Ниша. Это правда – как-то раз им пришлось отстреливаться от крупной банды психов на открытой местности, когда у Вильгельма расшатался подстреленный шарнир. И если он сам мог подхватить Нишу одной левой рукой, и ещё ей отстреливаться, то с Нишей было труднее. И сколько она тогда ни храбрилась, указывая пальцем на стоящую неподалёку хибарку бандитов, которую можно было бы использовать как укрытие, под тяжестью облокотившегося в пол-веса Вильгельма она тут же рухнула. Отложив в сторону пузырёк, Вильгельм достаёт из кармана приборы для дигитализации дронов. – Здесь три кнопки. Эти две, – протягивает вперёд руку, нажимает на две кнопки вызова и невысоко подкидывает в воздух, – для дигитализации. Раздаётся характерный шелест, электронный писк – и в воздухе повисает Волк. – Красный – это Волк. Атакующий. Оставляй его на патруль, когда будешь уходить спать. Ниша неприветливо хмурится. Вильгельм же нажимает третью кнопку. – Обратная дигитализация. После чего запускает в воздух Святошу. – Это Святоша. Лечит ранения и восстанавливает щит. И разведка. – Сам имена давал? – фыркает Ниша. – Какая тебе разница? Главное – не перепутай. Святоша оценивающе сканирует Нишу своим лучом, медленно облетает вокруг неё, словно критично рассматривая. – Они этого не любят. Вильгельм приманивает его ближе к себе и щёлкает ногтем по шкале заряда. – Здесь уровень зарядки. У обоих есть стандартный разъём для энергоблока, – Вильгельм крутит пальцем в воздухе, намекая Святоше, чтобы тот чуть развернулся, и указывает на вставленный энергоблок. – Он дигитализируется вместе с дроном. Ниша берёт из его руки шарик. Снисходительно рассматривает, вертит в руках… – Думаю, я и без них обойдусь. И вздрагивает, едва не подпрыгивая, когда Святоша резко ударяет заряжающим лучом в щит на её бедре. Переводит дух, поднимает взгляд на Святошу. – Никогда к этому не привыкну, походу… Но смотрит расслабленно, даже с какой-то благодарностью во взгляде. – Будьте знакомы, – Вильгельм берёт в руки пузырёк с Владофской отравой, поднимается с койки и направляется на второй этаж. Волк стремительно вылетает на улицу, Святоша дигитализируется обратно в металлический шарик, отправляющийся в карман Ниши. Привыкнет. *** – Знаешь, я как-то раз подумала: а нормально ли у меня всё с зубами, – Ниша сидит на стуле задом-наперёд, обхватив спинку руками, и мерно покачивается, – И одну из своих боевых получек потратила на дорогущего стоматолога. – И что? – безучастно спрашивает Нина, явно не горящая желанием знать продолжение. – До этого зубы не болели. А потом неделю болели разом все, вместе с головой впридачу. До сих пор думаю - а нахуя я вообще это сделала? – Если зубы развалиться – было б хуже. Как и сейчас у Вильгельм. Последний едва раскрывает глаза в последний раз – так сильно давит свалившаяся многотонным прессом слабость. Ниша машет рукой. – О, ты ещё жив. А я уже некролог сочиняла. Молчит – тишина все равно для него сейчас звучит словно приглушенный гул – и добавляет чуть более хрипло: – Первый раз вижу, чтобы тебе было настолько хреново. Перед тем, как провалиться в череду бессознательного бреда и мучительной агонии, Вильгельм успевает отметить, что Владоф считаются самыми скоростными не только за свойства своего оружия, действия препаратов это тоже касается в полной мере. И это единственная мысль, посещающая его голову – вскоре та наливается чугуном и приковывается к скомканной под головой рваной и грязной куртке. А затем следует сон. Тягучий, тяжелый сон, из числа таких, в которых понимаешь, что всё это не может быть реальностью, а выдернуть себя обратно не можешь. Где неподъёмные ноги словно вязнут на месте, когда нужно куда-то бежать, где не до конца понимаешь, что происходит, а в голове мелькают инстинктивные отрывистые мысли. То отбиться, то бежать, и даже не до конца понятно, куда и от кого. Головная боль не проходит, достаёт даже во сне, где ему чудится сдавливающий виски обруч. Подобные были когда-то на первых дыхпайках – и сейчас кажется, словно это неисправный дых-паёк. Обручи сдавливают горло и шею, по лицу градом катится пот от удушливой жары, а воздуха упорно не хватает. Во сне, по ощущениям, он напоминает самому себе робота. Этакого гиперионского грузчика. Массивную, очень нерасторопную, грубую технику. Провода наружу, не цельный корпус, крупные части на мелких шарнирах и минимальная скорость перемещения, резкие и отрывистые движения. И примитивный ИИ, ограничивающийся ничтожным набором базовых команд. Гиперион делал Клэп-трепов с индивидуальными признаками, подобием личности – популярная тенденция сегодняшнего дня для ИИ различного вида. В некоторых даже предусматривалось самообучение и вариативность развития характера. Характера, как же. Трёхтомника строчек в коде, предусмотревших возможные варианты за тебя. Робот должен качественно выполнять свою работу и не иметь в себе лишних, мешающих функций. Иначе он непригоден и неисправен. К такому выводу и пришла компания Гиперион, уничтожив всю продукцию Клэп-трепов и создавая грузчиков. К такому выводу и пришёл Вильгельм, и старался искоренить в себе всё человеческое, мешающее работе. И вот, в самом деле, почти все процессы в его теле доведены до автоматизма. И может, хотелось бы избавиться ещё от некоторых, но даже в нынешнем состоянии он эквивалентен роботу. А под грубым, большим шрамом мерно бьётся механически усовершенствованное человеческое сердце, про которое когда-то говорили, что у него нет аналогов по работоспособности среди моторов. До того, как создали моторы, работающие тысячелетиями и не требующие обновления, чистки и остановки. Лишь подпитки энергией. Человека почем зря считают человеком лишь за сердце. Воистину неповторимый орган – мозг. Именно он ответственен за выбивающие из колеи импульсы, называемые чувствами, а не сердце. Человеческий мозг невозможно даже представить себе в виде программного кода. Это постоянно видоизменяющееся полотно цифр и команд ветвистого многошагового алгоритма. Человечество упорно пытается играть в бога, создавая новую жизнь. Потому мир и полон противоречивых ИИ вроде Фелисити, которые запутались в своем несовершенном коде настолько, что сами не знают, чего они хотят. Фелисити не была способна ни на работу, ни на собственную жизнь. Пожалуй, стереть её личность было не самым плохим поступком. Сейчас Фелисити представляет из себя человека, впавшего в кому. Овоща, не осознающего ни себя, ни происходящее вокруг. Лишь продолжающего жизнедеятельность, и, будучи всё же роботом, исполняя механическую работу. Сейчас и Вильгельм не представляет из себя что-то дееспособное. Ещё совсем недавно его организм насильно очистился от всего лишнего, а сам он не может даже встать с кровати, и лежит на спине, медленно сходя с ума от жара, ломоты по всему телу и невыносимой головной боли. А сильнее всего - от собственного бездействия и бесполезности. И вот дрёма опять перетекает в удушливый сон, а из того Вильгельм словно падает в тёмную яму. В голове мелькает последняя мысль. «Робот не сходит с ума от жары» *** Ломота всё ещё не проходит, но уже явно слабеет. Теперь Вильгельм, пусть и всё ещё ощущающий на себе все прелести побочных эффектов от препаратов Владоф, находит в себе силы сесть в постели. Сесть – и обнаружить, как с груди на кровать сползает голова Ниши. В долгу она не остаётся, и Вильгельм тут же получает удар кулаком в спину, расходящийся по всему телу агонической болью. – Не учили предупреждать? – недовольно говорит Ниша. Затем зевает и тоже садится, потирая глаза. – Не учили не спать на людях? Или хотя бы разрешения спрашивать? – Я не вижу здесь подушек. Что есть – тем и спасаемся. Глаза у Ниши непривычно сужены, она сонно щурится. Оно и ясно – за пуленепробиваемым окном стоит разгар дня. Выходит, не она спит уже второй день. – У тебя опять будто зрачка нет. Видишь что-нибудь? Вильгельм недоумённо оглядывается по сторонам и моргает. – Вроде да. Ты уверена, что его нет? Ниша вглядывается повнимательнее. – А вообще, знаешь, мне показалось, наверное. Они у тебя такие светло-голубые, я как-то раньше и не приглядывалась. У самой глаза светлые, ярко-жёлтые, и может, не будь на них сонной плёнки и пелены усталости – они бы сейчас сияли, как в последние дни. Как когда-то, пару лет назад, во время их первой совместной миссии и жаркой перестрелки с солдатами Забытого Легиона. Если приглядеться, то можно заметить, что Ниша мелко дрожит. Движения скованные, руки за пазухой, и даже лежала она только что, свернувшись калачиком. Что вообще нонсенс. А на месте одного из рукавов плаща – того рваного, что был на целой руке – красуется пустота. И покрытая мелкими пузырями обугленная кожа с торчащими у плечей нитками. Ниша, видимо, замечает его взгляд, и пускается в объяснения: – Не знаю, что ты такое встроил в своего… Волка, – надо же, запомнила. – Но стоило мне сказать, что я замёрзла – как этот кретин летающий спалил мне пол-плаща и волосы! И впрямь – с левой стороны волосы у Ниши укоротились. Вильгельм усмехается, после чего протягивает ей свою скомканную куртку. – На. Мне и без неё жарко, хоть кожу снимай. – Ты меня в плечах шире раза в два, – Ниша неуверенно берёт куртку и натягивает на себя, – Ха. Даже в три. Выглядит действительно забавно. А рукав у Вильгельма остался как раз тот, которого лишилась Ниша. – А с волосами - Волк правильно сделал. Ты так на Мокси была похожа. Гром в голове гремит только после сказанного. Ещё быстрее Вильгельму прилетает по лицу хлёсткой пощёчиной. – Ещё хоть раз сравнишь меня с этой дешёвкой – и клянусь, твоя смерть будет намного более мучительной, чем то, что ты чувствуешь сейчас. Вильгельм даже не отвечает. Просто тяжело падает на спину – сейчас и одной пощёчины ему хватает, чтобы всё уравновешенное состояние опять сделало кульбит. *** Перегорает Ниша так же быстро, как загорается, и противоположно степени интенсивности горения – потухает настолько резко, что иной раз думаешь, а не показалось ли тебе. О том, что нет, не показалось, и всё это несколько часов назад – или дней? минут?.. – было не горячечным сном, сулят только её криво обстриженные волосы. Так или иначе она, как ни в чем ни бывало, плюхается рядом на койку, вместе с ногами, и притягивает колени к груди. – Хочешь, байку расскажу? Вильгельм вытирает тыльной стороной ладони вспотевший лоб и проводит рукой по едва ли не вымокшей бороде. – Нет. – Это был не вопрос. И не ной: Нина сказала, что быть овощем тебе осталось недолго. Тем более тебе. Ниша от души шлёпает ладонью по его голой груди, заставляя болезненно скрутиться. А потом постукивает пальцами по стальной пластине. – Дышать не больно? – Мне сейчас всё больно, – мрачно отвечает Вильгельм. Затем с силой втягивает носом воздух – мучительно долго, через силу – и так же медленно выдыхает. – А так я уже привык. – Дай угадаю. Думаешь, оно того стоит? – бормочет Ниша, в задумчивости перемещая пальцы на его пресс. – Стоит. Выходит не так твёрдо, как хотелось – руки Ниша убирать и не думает. – Ах да, байка! – словно просыпается она вдруг. Ан нет, думает. А Вильгельм с удивлением понимает, что чувствует словно бы даже досаду. – Ну так вот. Как-то раз меня окружили двадцать головорезов… – Всего двадцать? Вильгельм наконец сгибает руки в локтях и медленно садится, упираясь на них. – Ты какой-то слишком уж наглый для страдальца-больного. Не перебивай рассказчика. – Страдальцем мне недолго осталось. А я к тому, что двадцать ты без проблем на ноль поделишь. Продолжай. – Это была Ниша и её горячие мнн-цать лет, пару десятков щитов назад, так что тогда это действительно было проблемой. В общем, меня окружают. За спиной дверь какого-то едва живого бара, на петлях едва держится. Вламываюсь туда, бегу к стойке. Пули свистят прям над башкой, шляпу сносит… И вот я на месте. Перезаряжаю пистолет на ходу, стреляю из-за стойки. Все лежат – видимо, первая партия, вторая ещё не ввалилась. Плюхаюсь обратно и вижу перед собой открытую бутылку ликёра, который мечтала попробовать всю свою жизнь. И только я его хватаю – как чувствую, что в меня тычет дробовиком амбал-бармен… Вильгельм смеётся, почти сразу переходя на сдержанную улыбку – грудь сдавливает слишком сильно. Ниша уже и сама входит в раж – яро жестикулирует и имитирует крики бандитов. – И вот я стою как дура: в одной руке ликер, прямо у рта, другая поднята, и вбегает ещё десяток человек… И знаешь что? Я его тогда попробовала. Этот ликёр. – Очень напоминает старую притчу. Дай угадаю – вкуснее этого ликёра ты потом ничего не пробовала? Ниша отмахивается и смотрит на Вильгельма, как на идиота. – Нет, ликёр был полным говном, а они в итоге перестреляли друг друга. А мораль здесь в том, что перед смертью должна быть нирвана, рай на земле и прочие ништяки. А пока их нет – это не смерть, максимум конвульсии. Так что нехуй тут, ты не умираешь. Вильгельм подергивает плечами и разминает затекшую руку. – Я и не собирался. Но спасибо. – За что? – округляет глаза Ниша. – За моральную поддержку?.. Ниша пару секунд молчит, затем хмыкает. – Не, я просто историю забавную вспомнила. Мне тут шляпу прострелили, вот и вспомнилось. А действительно. Только сейчас Вильгельм замечает, что широкополой, строгой шляпы на ней нет. Непривычно непокрытая голова и так привычно заворачивающиеся кончики волос… *** В последнее время всё происходит слишком быстро и резко. Взлёты, падения, непонятные метания. Вот ты работаешь на Гиперион и Красавчика Джека, вот зачищаешь район от бандитов – ну, как бандитов, скорее от всего живого – вот молча уходишь от него, а потом узнаешь, что был отравлен своим же работодателем. Исчезает и чувство мучительной поджарки на медленном огне – Вильгельм, словно ни в чём ни бывало, просыпается бодрым, голодным и злым. Будто бы и не было омерзительной слабости и ломоты. А из доказательств – засохшая кровь на бороде и липкое тело. Горячее от непрошедшего жара. Пройтись по комнате, закрыть глаза, потрясти головой – будто бы и недели последней не было. Не было половины миллиона долларов, медсестры Нины, яда и обескураживающей слепоты. Не было Элписа, Конкордии и… Ниши. Растрёпанная Ниша тут же – как в известной поговорке, к моменту упоминания – не стучась, вваливается в помещение, сопровождаемая вальсирующими вокруг неё в воздухе дронами. Невидящим взглядом оглядывается, плашмя падает на кровать лицом вниз. Полежав в таком положении пару секунд, она переворачивается на бок и ложится в позу эмбриона. – Ебучий дубак, – недовольно бормочет она себе под нос, дигитализируя Волка и Святошу обратно. Затем зарывается с носом в свободный рукав куртки – его куртки – и закрывает глаза, даже не реагируя на Вильгельма. Тот же молча садится рядом, берёт из разжавшейся руки металлический шарик. В воздухе вновь появляется Святоша. А Вильгельм с сердитым лицом щёлкает ногтем по разряжённому щиту Ниши. Святоша уже начинает исправно заряжать щит, но тут до него доходит. Бросая дело на половине, он – радостно? – вьётся вокруг хозяина, словно соскучившийся щенок. Вильгельм в какой-то прострации выставляет вперёд кулак, об который Святоша привычно стукается передней частью корпуса. Затем бегло сканирует Вильгельма с ног до головы и включает привычный греющий луч. Тот самый, устраняющий мигрень и мелкие недуги. В их сумасшедшем мире искусственный интеллект осознает себя порой не хуже живых существ, а порой даже и людей. Волк и Святоша, незаменимые оперативные компаньоны, не подводили его ни разу, когда это зависело от них. Но никогда ещё Вильгельм не доверял их кому-то другому. И никогда ещё он не мог сравнить их реакцию на нового и старого хозяина. Спеша проверить догадку, он дигитализирует Волка. Вот в воздухе возникают первые очертания корпуса, крылья, начинает жужжать мотор – и Волк тоже восторженно делает мёртвую петлю и наворачивает пару кругов вокруг хозяина. А потом подлетает к Нише. Задумчиво парит над ней, облетает вокруг и вопросительно тычется в спину. Тычется раз, второй… Святоша отвлекается от работы и сканирует её состояние. – Показатели в норме. Замечена повышенная усталость, – механическим голосом говорит он. Будь у Волка голова – он бы, наверное, понимающе кивнул. – Вы, ребята, совсем без меня оборзели, – говорит Вильгельм, выставляя кулак и перед Волком. Аж голос чуть сел. В их сумасшедшем мире роботы способны на любовь, а некоторые люди дадут фору некоторым машинам. В их сумасшедшем мире роботы могут сходить с ума от жары, а полуголый человек сидит, не шелохнувшись, в минус… минус… неважно. Волк и Святоша беззвучно отправляются на разведку после командного жеста Вильгельма. А тот снова ложится на кровать, чуть морщась от ощущений, когда пластина от пушки изнутри давит на лёгкие. Ниша мёрзнет в своём плаще и его куртке. А Вильгельму всё ещё жарко. И уже фиг поймёшь, от чего на самом деле. Рука – человеческая, тёплая – сама собой придвигает Нишу ближе. Нише что-то снится.