Слепая любовь

Пьеро лежал на диване, согнув ноги в коленях и устроив их на мягком мебельном подлокотнике. Под головой была подушка, та самая, на которой еще накануне спал Иньяцио. Он перевернулся на бок и зарылся в нее носом, еще чувствуя слабый запах волос и парфюма друга. «А друга ли?» — подумал Пьеро, чувствуя, как сильнее застучало и забилось сердце, от одного только воспоминания о вчерашнем вечере, о том, как Иньяцио смотрел на него, пусть Пьеро этого не видел — зато хорошо чувствовал. Даже слишком хорошо. Чертова кружка… Он просто замечтался, задумался, завис в облаках и смахнул ее. А что если бы она не разбилась? Если бы разлетевшиеся по кухне осколки не нарушили их игру? Что было бы тогда? Этот вопрос теперь не давал покоя. Пьеро ощущал себя так, будто играл с огнем. Одно не совсем верное движение — и либо начнется настоящий пожар, либо он погаснет. Страшно. Сладко. Он привстал и направился к стоявшему на высокой полке музыкальному центру. Пьеро достал изрядно запылившийся диск, отряхнул его от грязи и раскрыл. Это был один из первых их альбомов, на диске были записаны различные живые исполнения. Когда-то Пьеро забрал себе один такой, на память. И именно сейчас появилась острая потребность поставить его. *E' più vicino il tuo profumo, stringiti forte a me non chiederti perchè, Ну конечно, эта песня была записана на нем первой. И сейчас она напоминала только об одном человеке. la sera scende già la notte impazzirò In fondo agli occhi tuoi bruciano i miei. Пьеро коснулся пальцами горевших щек. Неужели. Неужели он теперь влюбился? В Иньяцио? Но, боже, это же Иньяцио. Его давний друг, с которым столько пройдено, пережито, столько всего. Пьеро прекрасно помнил их первую встречу, когда Иньяцио был еще пухлым мальчиком, но с такой же широкой, жизнерадостной улыбкой, и зажигательным характером, он и тогда любил быть в центре внимания, с ним и тогда было весело, и вокруг него даже тогда вертелись девушки. Но, безусловно, когда он изменился, собрав в кулак всю свою силу воли — поклонниц стало еще больше. Пьеро был восхищен им тогда — он знал, насколько тяжело дались другу все эти перемены. Потом были концерты, совместные походы в бары, рестораны, клубы, встречи, праздники, много-много всего, целый ворох воспоминаний, связанных с Иньяцио. Он помнил, как они праздновали новый год, втроем, впервые, далеко от дома, и Пьеро грустил от этого. В пользу карьеры в жертву частенько приносилась семья. Иньяцио тогда купил много алкоголя, но среди прочего было виноградное вино, от которого в глазах буквально плыла реальность. Пьеро до сих пор не уверен, что это было вино. Потом они разворачивали подарки и Пьеро, как ребенок, радовался новеньким ботинкам и горным лыжам, они как раз собирались на курорт на каникулах. После подарков троица высыпала на улицу, гуляла по ночному, сверкающему новогоднему огнями городу, играла в снежки, в порыве веселья Иньяцио залепил Пьеро в самое ухо, оно потом очень долго болело. А Боскетто не менее долго извинялся. Приносил согревающие мази, лекарства и апельсины. Жизнь Пьеро теперь была тиха и размеренна, с одинаковыми днями недели в календаре, пришлось отказаться от очень многого, может быть даже слишком многого. Но, кажется, он обретал новый смысл. И этот смысл носил конкретное имя, варил ему кофе, будил по утрам, звонил, покупал подарки, разговаривал, веселил. Этот смысл был рядом. Оставалось только надеяться, что рядом он и останется. За всеми этими мыслями Пьеро и не заметил, что диск закончился, и в комнате наступила тишина. Он подумал о предстоящем концерте Иньяцио и своем билете в первый ряд. Он и сейчас боялся этого, но теперь не так. Теперь он, кажется, осознал, как Иньяцио ему дорог. Настолько сильно, что при мысли об объятьях с ним подгибаются колени и бегут предательские мурашки. В доме родителей пахло мятой и пирогом с яблоком. Это означало, что мама заботливо заваривает его, Иньяцио, любимый чай и приготовила не менее любимый им пирог. Пироги в его рационе теперь случались крайне редко, так что, по такому случаю, можно было позволить себе кусочек. Случаем, разумеется, был предстоящий концерт. Синьора Боскетто ужасно обрадовалась этому событию. — Конечно, я приду, милый. И все родственники, конечно, тоже захотят. Все-таки, это твой первый концерт, — она приблизилась к сыну и погладила его по волосам. — Как же я горжусь тобой, сынок. — Она поставила на стол еще теплый пирог и принялась аккуратно резать выпечку. — Пахнет просто божественно, — улыбнулся Иньяцио, наблюдая за ее движениями. Как же давно он не был в родительском доме, здесь всегда была какая-то своя, особенная атмосфера. С родителями ему более чем повезло — они его понимали. Как никто другой. Матери можно было рассказать что угодно, но Иньяцио, конечно, предпочитал не волновать ее по пустякам. — Я немного нервничаю, если честно, — проговорил он, цепляя ложечкой еще кусочек вкусного маминого пирога. Никто не умел готовить так, как она. — Но билеты раскупают, это не может не радовать. Кажется, мои дела идут в гору. Я надеюсь. — А как дела у Пьеро? — Неожиданно спросила мама. Она прекрасно знала и Пьеро, и Джанлуку, знала и об аварии, хотя странно было бы о ней не знать — о ней тогда писатели многие итальянские газеты и Иньяцио с гневом запихивал их в мусорное ведро. Далеко не все они писали приятное. — Он в порядке. Я и его тоже позвал, на концерт. Он мне обещал, что придет. — Ты молодец, сынок. Важно вытащить друга из скорлупы, в которой он сейчас находится. Дай понять ему, что жизнь продолжается. Что не все еще кончено… — Она улыбнулась и накрыла руку сына своей. — Все будет в порядке. — Я на это очень надеюсь. Мама смотрела на него так, будто бы что-то знала. От мамы ведь никогда не скроешь, она, может, и не спрашивает, но в глубине души всегда о чем-то догадывается, зная своего ребенка, как никто другой в этом мире. — Хорошо, что ты рядом с ним, — тихо сказала она, и Иньяцио немного смутился от ощущения, будто мать умела читать его мысли. — Он ведь мой друг. Как иначе, мам, — Иньяцио улыбнулся, делая глоток ароматного мятного чая. — Спасибо, все безумно вкусно, как и всегда. — Ты можешь переночевать здесь, в своей комнате сегодня. Устал, наверное. Вымотался подготовкой… — Не так уж и устал, но от предложения не откажусь. Завтра вставать рано. Не хочется ехать к себе по пробкам, — Иньяцио расслабленно откинулся на спинку стула. — Так что, сегодня остаюсь. В комнате Иньяцио все было почти также. Она осталась такой же, какой была после его отъезда — мама только периодически убиралась и чистила от пыли, но ничего не трогала. На столе по-прежнему лежал ноутбук, пара ручек, плеер с наушниками и стопка дисков. На полках теснились книги и стояли старые фотографии — Иньяцио в детстве, целая серия фотографий из младенчества, потом уже постарше, фотографии с мамой и папой, с сестрой, фотографии с первых выступлений — в общем, вся жизнь лет до пятнадцати в нескольких снимках. Как же давно он здесь не был. Он опустился на сложенный сейчас диван-кровать, откинулся на его спинку и прикрыл глаза. В родительском доме было хорошо и спокойно, как нигде больше. Он подумал о Пьеро — мама так проницательно расспрашивала о нем. Интересно, чем он сейчас занимается? Иньяцио вспомнил о том, что Пьеро говорил о собаке. «Точно, надо купить ему щенка. Лабрадоры просто идеальные друзья. Ему будет не так тоскливо» — он улыбнулся, понимая, насколько это хорошая идея. Кроме того — с собакой надо гулять, а это шанс убедить Пьеро лишний раз выйти из дома. «Обязательно куплю щенка. К тому же, новый год скоро, будет подарок» — решил Иньяцио, уже ложась в свою постель. Он надеялся, что Пьеро тоже очень понравится. С этой мыслью он провалился в глубокий сон. А вот Пьеро не спалось. То ли от радости, то ли от печали — в голове вертелись мысли и все эти мысли были только об одном. Он не видел Иньяцио всего несколько часов —, а уже скучал по нему. Теперь ему казалось мало того времени, что они проводили вместе. Хотелось гораздо большего. Отрицать было глупо — он влюбился без памяти. *Твой аромат Всё ближе, Прижмись ко мне крепко, Не спрашивай зачем. Вечер уже на исходе, Ночью я сойду с ума. В глубине твоих глаз Горят мои. Il Volo — Un amore cosi grande ©