Слепая любовь

Оторваться от поцелуя оказалось не так-то просто для обоих — Пьеро то и дело облизывал губы, шепотом просил поцеловать снова, от чего у Иньяцио совсем сносило крышу, и он вновь приникал к мягким губам, лаская, сминая и слегка покусывая. — Мы же на улице… — прерывисто шептал он, поглаживая Пьеро по волосам, зарываясь в них пальцами, так сильно, как давно хотелось, и легко сжимал темные пряди. — Впрочем, пошло все к черту… Я так мечтал об этом, ты не представляешь. Пьеро промолчал, только прижался теснее и коснулся пальцами лица Иньяцио, поглаживая, касаясь его бородки, представляя образ, который прекрасно помнил, и, приподнявшись, поцеловал снова. Они потеряли счет этим бесконечным поцелуям. — Мы похожи на двух школьников, нашедших укромный уголок, — тихо рассмеялся Иньяцио. — Поехали домой. Спокойно ехать в такси тоже оказалось не так-то просто. Они незаметно для таксиста, который, впрочем, никакого внимания на парней не обращал, взялись за руки. Пьеро опустил голову Иньяцио на плечо и первый раз за эти месяцы ощутил себя самым счастливым на свете. — С ума от тебя схожу, — они целовались в лифте, прежде чем доехали на нужный этаж. — Почему я этого раньше не понимал? — тихо шептал Иньяцио. А потом они целовались в коридоре. На кухне. В комнате. Они целовались везде, пока губы не заболели и соблазнительно не распухли. И это было настоящим сумасшествием. — Надо что-нибудь на ужин приготовить. Поцелуи неплохо, но ради разнообразия… — Пьеро смущенно хихикнул, утыкаясь в шею Иньяцио носом. — Приготовишь? — Конечно, нет проблем, — Иньяцио улыбнулся, поглаживая любимого по голове. Теперь уже точно любимого. — Только дай мне встать. Пьеро неохотно приподнялся, и потянулся к столу, за пультом от музыкального центра, чтобы включить какую-нибудь музыку, пока Иньяцио будет готовить. Тихая мелодия практически убаюкала его и, лежа на животе, Пьеро задремал, уткнувшись носом в остро пахнущую духами Иньяцио подушку. Иньяцио хлопотал на кухне, решив приготовить любимое блюдо Пьеро — пасту с мясом. Он так давно не готовил ничего для любимого человека, для кого-то особенного, хотя готовить безумно любил. — Еще немного посолить, — приговаривал он сам себе под нос, увлекшись процессом. — Еще минут десять потомится под крышкой и… — Иньяцио заглянул в комнату, и увидел, что Пьеро задремал. Он присел на край дивана, и ласково погладил его по спине. — Просыпайся, маленький соня, — тихо шепнул он на ухо, целуя в него. — Ммм. Пьеро отозвался ленивым мычанием, но все же проснулся. — Обычно ты меня чуть по-другому будил, — усмехнулся он, вспоминая. — Ах, да. Припоминаю, — он легонько шлепнул Пьеро по обтянутой домашними спортивными штанами попе. — Вставай, ленивая задница! — Пьеро зарделся, а Иньяцио со смехом умчался на кухню, следить за ужином. — Вот и я, — Иньяцио улыбнулся, видя, что Пьеро уже накрыл на стол прямо в комнате — постелил скатерть, поставил бокалы и столовые приборы, а также достал из бара бутылку хорошего вина. — И наш ужин. — На столе появились две тарелки с еще дымящейся пастой с мясом и сливочным соусом. — Это безумно вкусно, — сказал Пьеро, отправляя в рот первую ложку пасты. — Просто язык проглотишь. Как и все, что ты готовишь. — Я старался. Во время ужина они больше молчали, чем говорили, Иньяцио то и дело смотрел на Пьеро, казалось, заново изучая хорошо знакомые ему черты лица. Он немного скучал по его огромным глазам, скрытым теперь за очками, но это его ничуть не портило. — Ты очень красивый. — О, прекрати. Пьеро смущенно улыбнулся. — Весь ужин на меня пялишься. — А как иначе. Ты же теперь… мой. Пьеро закусил губу и промолчал, но в груди поднялось волнение от этих слов. Сладкое такое волнение. После ужина они лежали перед телевизором, Пьеро устроился у Иньяцио на груди, вырисовывая на ней невидимые узоры, а Иньяцио зарылся носом в его волосы, вдыхая их запах. Телевизор уже никто не смотрел и не слушал — это был просто фон. — Хочу видеть твои глаза. Пьеро поморщился, слыша слова Иньяцио. — Тогда ты можешь снять мои очки. Иньяцио коснулся темных, закрывающих его любимые глаза, очков, и снял их. Теперь на него смотрели почти те же самые огромные глаза, с той разницей, что они больше не были карими. Они были, скорее, белые, мутноватые… — Не вызывает отвращения? — тихо спросил Пьеро, прижав Иньяцио к себе теснее, и устроив руки у него на плечах. — Посмотри, каким я стал. — Ты все равно очень красивый. — Иньяцио улыбнулся, и поцеловал его в уголок губ. — Просто особенный. Мой хороший… Пьеро вздохнул, закрывая глаза, и уткнулся носом в любимое плечо, вдыхая родной запах. — Не бросай меня. Никогда. — Никогда. И ни за что. — Я, кстати, научился пользоваться интернетом. Мария-Грация скачала программу на ноутбук, она озвучивает все то, что написано на экране. Клавиатуру я и так хорошо помню, так что расположение букв не проблема… — тихо выдохнул Пьеро, чуть смущаясь. — Обыденные вещи стали куда сложнее, чем были раньше. — Я горжусь тобой. Правда, очень горжусь. Иньяцио дотянулся до пульта и выключил телевизор — теперь в комнате настала абсолютная тишина. — Завтра уже Рождество. Узнаешь, какой подарок я приготовил для тебя. Не могу дождаться момента, когда ты его увидишь. — Мы будем… праздновать вместе? Раньше они собирались семьями, а уже потом, чуть погодя, втроем, но теперь обстоятельства изменились. Во многом. — Я думаю, да. Твои родные планировали заехать к тебе днем, вручить подарки, я тоже побуду у своих, а вечером приеду к тебе. Как тебе такой расклад? — Очень даже нравится. Иньяцио улыбнулся. Никто из них еще не произнес вслух три главных слова, но они словно и так были ясны. Сами собой. Хотя, конечно, услышать их от Пьеро хотелось безумно. Но Иньяцио был совсем не против признаться первым. Они так и задремали — вдвоем, в обнимку, в одежде. И проспали почти до самого утра. — Вот черт! — воскликнул Иньяцио, глядя на часы. — Одиннадцать. Обещал родным, что заеду к двенадцати, уже сомневаюсь, что по таким пробкам успею. — Хорошо, что мои не пришли с утра пораньше и не обнаружили нас в одной постели. Вот был бы номер, — хихикнул Пьеро, и потянулся к Иньяцио, чтобы получить свой утренний поцелуй. — Да уж, это оставило бы им впечатление на всю жизнь, — рассмеялся Иньяцио, и принялся переодеваться. — Ты что, прямо при мне переодеваешься? — А что в этом такого? Мне от тебя скрывать нечего, все одинаковое, — Иньяцио хмыкнул, натягивая на себя чистую рубашку, и хотел застегнуть, как вдруг почувствовал, что руки Пьеро коснулись его еще обнаженной груди и осторожно поглаживают. — Ммм. Ты решил меня полапать, значит? — он развернулся к нему лицом, и поцеловал, все еще ощущая горячие руки на своей груди. Прикосновения не были решительными — скорее очень мягкими и невесомыми, но волнующими до безумия. — Прости, — тихо выдохнул Пьеро. — Считай, что я теперь таким образом пялюсь. — Мне нравится этот способ. Можешь даже продолжить. Но вечером. А то ведь я не железный, — прошептал он Пьеро в губы и поцеловал, сразу же углубляя поцелуй. – Все, буду у тебя в девять. Мама, Франческо и Мария-Грация пришли около двух. И они не могли не заметить, как светится изнутри Пьеро. Он и правда выглядел очень счастливым, гораздо счастливее, чем последние дни, и синьора Бароне очень радовалась этому. — Пьеро, милый, я так рада, что у тебя все хорошо, — она ласково потрепала сына за волосы. — А вот и наши подарки. Подарками оказались специальные часы с рельефным изображением, теплый плед и много разной одежды, которой, как считала мама, много не бывает. — Спасибо вам всем, — Пьеро обнял по очереди маму, сестру и брата. — Давайте поедим. Он приготовил рождественский обед, а еще в духовке остывал любимый пирог Иньяцио, уже на вечер. — Мм, это для Иньяцио ты приготовил? — спросила Мария-Грация, почувствовав соблазнительный запах. — Он говорил, что придет вечером к тебе. — Она с любопытством посмотрела на брата, понимая, что Рождество они с Иньяцио будут отмечать только вдвоем. Это казалось несколько странным… Они пообедали, разговаривая о празднике, подарках, погоде, происходящих в жизни каждого событиях, и Пьеро ощущал себя довольно-таки комфортно. Комфортнее, чем обычно. Его семья очень часто, может быть, не нарочно, но жалела его, сочувствовала потере, и обращалась как с человеком, чьи возможности ограничены. Но сейчас, когда он был влюблен, и не мог скрыть радужного настроения по этому поводу — родные заметили это. Конечно, они и догадываться не могли об истинной причине этого настроения. Но им и не надо было. Достаточно было того, что они, наконец, поняли — Пьеро может быть по-настоящему счастливым.