Гвен казалось, что минули тысяча и одна жизнь с тех пор, как она совсем ещё маленькой девочкой оказалась на узких улочках Солитьюда. Сейчас она снова очутилась среди каменных домов, только на плечах у неё лежал тяжёлый плащ на волчьем меху, а платье, заменившее рубашку и кольчугу, тускло сияло в морозном свете золотой вышивкой. Под копытами верного Ореха не чавкала грязь и не вздымалась пыль – белое покрывало снега заполнило собой весь мир, превратив потонувший в дождях город в дивную сказку.
Брат чуть приотстал. Довакин краем глаза видела его тяжёлый взгляд и руку, небрежно лежащую на новом мече. Генерал Туллий и его люди следовали за ними по пятам – настороженные и готовые отбить любое нападение, даже если сами мёртвые вдруг поднимутся из земли. Среди них, закованных в сталь и пурпур имперской брони, осенним пожаром пылали наряд и волосы королевы Элисиф.
Они ехали по главной улице, и движение толпы увлекало их всё дальше, к площади. Торговые ряды бурлили голосами и ароматами, как воды южных морей в шторм. Ветер ударил в лицо Гвен десятками тысяч запахов – копчёное мясо, пряные специи, вина и эль, привезенные из далёких провинций, сталь и дорогие ткани смешались в ясном морозном воздухе, пронзённые голосами торговцев:
– Свежая рыба! Только здесь и нигде больше!
– Лучшие в Империи булочки! Подходите! Подходите!
– Клинки для воинов и самоцветы для их прекрасных дам, привезенные из самого Алинора!
Кутерьма базарного дня напомнила Довакину о прошедшем детстве, когда мать брала их с Эйком то в Вайтран, то в Виндхельм, чтобы продать корзины. От этих мыслей на лице девушки появилась скупая улыбка. Она огляделась: на стенах, сложенных из серого и бурого камня, на балконах таверн и в окнах домов люди переговаривались между собой, кричали, шутили и смеялись, но стоило хотя бы одному заметить их процессию, отмеченную красно-серыми знамёнами королевы, гул голосов окончательно сливался в единый поток, выкрикивающий их имена.
– Долгой жизни королеве Элисиф! – кричали отовсюду. – Долгих лет Довакину!
– Да здравствует Скайрим! – доносилось с площади.
– Королева! Довакин! Довакин! – слышалось со стороны «Смеющейся крысы».
В конце Торговых рядов они остановились, став похожими на камни среди потока горной реки. Пешие люди Туллия двинулись вперёд, прорезая для конных путь в толпе. Народ расступился, и через несколько минут перед Гвен выросли высокие хмурые стены, окружающие город. Над высокими воротами лениво колыхались знамёна с волчьей мордой. Девушка, обернувшись, посмотрела на брата, гадая, насколько далеко отогнало пламя дракона грохика, и разумно ли было выезжать сейчас, когда Эйк едва-едва оторвался от болезни? Подобные мысли не раз посетили её этим утром.
Над улицей тугие бечевы с флагами прорезали светло-голубое небо, деля его на неравные кривые четырёхугольники. Со всех сторон скрипели, тревожимые ветром, деревянные вывески магазинчиков, кузниц и таверн. У помоста, на котором несколько лет назад казнили Роггвира, их встретил ещё один из солдат Туллия и бледный, явно ощущающий странную важность происходящего, Кеннет. В его медных волосах, струящихся по узким плечам, горели снежинки, а покрасневшее на морозе лицо дрогнуло, словно озёрная гладь пошла рябью, при виде Эйка. Чёрные глаза смешно забегали, напомнив Гвен пару юрких жучков.
– Ну! – скомандовал Туллий, выдыхая густой молочно-белый пар. Несколько человек из сопровождения, спешившись, взяли их коней под уздцы. Когда Кеннет подошёл к Сфагнуму, конь Эйкена, сверкнув хитрым глазом, лихо клацнул зубами в дюйме от руки перепуганного легионера, и тот, отшатнувшись, оступился и рухнул наземь под смех товарищей. Ухмыльнувшись, подошедший Клим осторожно взял Гвен за талию и, сняв с конской спины, поставил на хрустящий снег.
– Я бы и сама, – буркнула Довакин, поправляя мантию.
– Всегда пожалуйста.
Когда она, Элисиф, Туллий и Эйкен поднялись на помост, за неплотным заслоном из воинов собрался неровный полукруг толпы. Вдова Торуга встала лицом к людям, да так близко к краю, что Гвен показалось, будто один неверный жест - и Элисиф ухнет вниз. Пришли торговцы, молодые барды и их учителя. Даже странный Дервенин мелькнул своей печальной миной среди любопытных лиц горожан.
Те легионеры, кто не разделял народ и ярла, стояли недвижной стеной за спинами господ.
– Неделю назад патруль Талмора осознанно и вероломно нарушил перемирие, напав на возвращающихся из южных земель солдат! – громогласно объявила женщина. Гвен, стоявшая по правую руку от неё, заметила, как гордо расправила плечи королева.
Тут же поднялся оглушающий гвалт. Многие выступали за то, чтобы перерезать всех эльфов еще до начала настоящих метелей. Другие советовали пойти на уступки, выяснив, чего желает добиться Доминион. Некоторые даже рекомендовали просто ждать. Гвен невидящим взглядом смотрела на это бушующее людское море. Горожане говорили, кричали, топали ногами, лезли в драку, уходили и приходили обратно – у каждого из них было право слова, и каждый желал им воспользоваться. Не обошли стороной и то, что страну раздирают войны. Ульфрик тянет на себя, а Талмор - на себя, в то время как Империя просто сидит и молчит. Кроме того, в ней просто нет императора!
– Нужно отрезать им пути к отступлению! – вещал Фиада. – До весны они все передохнут! А иных дикие звери приберут!
Ностер Орлиный Глаз не желал даже слушать о том, что стоит выждать хоть немного:
– Все на Посольство! – кричал он. – Сами всё уладим, коли нет над нами императора!
Стоявший рядом с Элисиф легионер тут же затрубил в рог, призывая к тишине. Воздух, сотрясающийся от сотни голосов, застыл, вновь напитываясь благодатным звонким морозом. Все, как по команде, взглянули на своего ярла.
– Император есть, – спокойно сказала Элисиф. И Гвен поразилась, как хорошо она умела слушать.
– Кому вы собираетесь присягнуть, ваша милость? – проговорил Джаванан, подозрительно щурясь. – Уж ни какому-то эльфийскому ублюдку?
– Будь я проклят, если эти остроухие сядут на трон своими бессмертными задницами! – смачно сплюнув, оповестил собравшихся Белранд, и толпа поддержала его одобрительным гулом.
– У любого из дальних родичей Тита Мида больше прав! – выкрикнула пожилая Сэйма. – Моя страна не станет тянуть с присягой очередному Миду! А остальные – дело времени, видят Боги!
– Так, значит, вы желаете присягнуть Мидам, если хоть кто-то из них ещё жив? – спросил Туллий. Его голос разлетелся над площадью подобно сотне стрел. Гвен замерла. Вот, сейчас решится всё: её судьба, её жизнь.
– Миды правили двести лет! – упрямо сказал кто-то. – В стране царил…
– Эльфийский беспредел! – лениво растягивая слова, закончил Корпул Винний. – Всем яду за мой счёт, если такое повторится вновь!
– Миды своё слово сказали! Не хотим их больше! – завопили люди в одеждах бардов. – Не хотим, и всё!
– А как насчёт Септимов?! – спросила Элисиф, вновь погружая разбушевавшуюся толпу в тишь.
– Что за шутки, ваша милость?! – взвился до сих пор молчавший Рорлунд. – Негоже ворошить дела давно минувшие! В такое-то время!
Голос его потонул в ропоте.
– Господа, – подождав пока все поутихнут, продолжила ярл. – Септимы правили нами с начала Второй эры. Они женились, выходили замуж и рожали детей на протяжении тысячелетий! Неужели вы думаете, что Кризис Обливиона выкосил всех?
– Но их нет, миледи, – спокойно, но с нажимом, напомнил ей священник. – Не спорю, это была великая семья, но даже Восьми не под силу поднять мёртвых государей.
– Таковы устои мира, ваша милость, – поддакнула Фрейра. – Ни вам, ни нам их не пошатнуть!
– Взгляните сюда, и я покажу вам устои мира! – опасно сверкнув глазами, ответила Элисиф, указывая на притихших Гвен и Эйка. – Быть может, Боги и не милосердны, но здравого смысла им не занимать! Мы можем вечно оплакивать ушедших, а можем подумать о живущих. Я хочу править в мирное и сытое время, хочу видеть, как процветает моя страна! И я посчитаю величайшей честью назвать Гвиневру и Эйкена Септимами и своими государями, даже если за моими словами стоит лишь вера да бумага из разорённых библиотек Клинков!
Закончила она в гробовой тишине. Казалось, даже вновь появившиеся на ярком небе облачка застыли, наблюдая за тем, что вершится внизу.
– Довакин на троне, – смакуя каждое слово, произнёс Белранд. – Дивная шутка.
Гвен вся напряглась, не зная, чего ждать, и готовясь защищать брата любой ценой. Но тут из толпы прямо к помосту вышел низенький старичок с жиденькими седыми волосёнками и трясущимися руками.
– Добрые господа, – начал старичок, поклонившись сначала стоящим на помосте, а затем и толпе перед собой. – Уже две зимы прошло с тех пор, как живём мы здесь с моей дорогой женой. Хоть кто-нибудь из вас знает, как мы с Маргарет оказались здесь? Нет?
Обведя собравшихся сверкающим взглядом слезящихся глаз и не получив ответа, он продолжил:
– А я вам сейчас расскажу! Пожар на нашей ферме начался под утро. Выбежали, в чём есть, и знаете, что увидели мы? Нет? А мы увидели дракона – огромного, изрыгающего пламя. Мы кричали, звали на помощь, но не пришли ни эльфы, ни Братья Бури, ни Империя! Мы остались одни в морозной тундре, рыдающими над остовом нашего дома. Одни! Пока на дороге не показалась девочка! Убившая эту тварь! Вы спорите о Мидах и Талморе? Вот вам моё мнение, добрые господа: ни одни из них нам не принесут счастья! Что они знают о драконах, об Изгоях и великанах? Они заставили нас отвернуться от бога! Гори я в том огне, что унёс с собою мой дом, но этими выскочками я сыт! – дрожащей потемневшей от времени рукой он указал на Гвен. – Вот та, кому я отдам остатки своих сил, вот та, перед кем я склонюсь! Слава Довакину! Слава Септимам!
И, скрючившись, неизвестный старик пал прямо на снег, преклонив колено.
– А я согласна с этим безумцем! – сказала Миннеция, присоединяясь к нему. – Пусть убираются к себе на острова! За Септимов!
– За Септимов! – откликнулись люди. Опускались даже те, кто подошёл только что, даже иноземные торговцы и нищие. Словно сквозь туман видела Довакин, как вслед за толпой склоняются легионеры, обнажая мечи, как блестит зимнее солнце на их шлемах и как взлетают к небу древние клятвы, не звучавшие более двухсот лет. С трудом повернув отяжелевшую голову, девушка увидела как, отбросив ярко-алый плащ, опустился на промёрзшие доски генерал Туллий.
– За Септимов!
– За Септимов!
– За Драконнорождённую!
***
Повозка Варния Юния, грохоча и скрипя на ухабах, достигла Солитьюда поздно вечером, когда заснеженный город уже нежился в янтарном горячем свете пламенеющих чаш. Миновав ферму Катлы, повозка, запряженная двумя старыми клячами, оказалась на узкой дороге, где в былые времена смяла и уничтожила себя не одна армия. Здесь, прямо на стыке гор и низин, хорошо виднелись и снежные шапки, блестящие в лунном свете, и тёмно-серые кляксы болот, и Море Призраков – узкая стальная полоска, схваченная Великой Аркой, на которой покоилась столица Скайрима. Здесь облака спускались так близко к земле, что Хадвару, сидящему в телеге, казалось, что он может запросто потрогать их.
– Нам дальше, – сказал он, когда Варний в нерешительности приостановил лошадей. – Дорога здесь хорошо укреплена, и ты сможешь подъехать к самым воротам, не волнуйся.
Впереди, то прячась за скалами, то резко выпрыгивая прямо на дорогу, показались хорошо освещённые крепостные стены и главные ворота. Хадвар вспомнил, как будучи еще мальчишкой, свято верил, что если встать на самую высокую из охранных башен, облака будут клубиться под ногами, будто морская пена. Но сейчас небо было безоблачным, звездно-ясным и по нему, наравне с двумя лунами, плыл купол Синего Дворца.
– Хороший ты человек, Хадвар, – прервав незамысловатую песенку, вдруг сказал Варний. – Но выслушает ли нас королева? А?
– Королева – добрая женщина и справедливая, – успокоил его мужчина. – Она поможет. Я обещаю.
– Очень на это надеюсь, друг мой, – вздохнул крестьянин. – Не нравится мне этот Волчий Череп. Не ладное там творится, видят Восемь и Один.
Конец второй части
