Одним снится, как живут другие, другим же даже такие сны не снятся. Валерий Афонченко
Эйка разбудил шум, очень похожий на шелест дождя за распахнутым окном. Юноша раскрыл глаза, собираясь подняться и захлопнуть ставни – уж с этим-то он справится. Но вместо привычных покоев, вокруг, насколько хватало глаз, разлилось бесконечно-синее и могучее море, ни цветом, ни звуком, ни запахом не похожее на стылое, убийственно-чёрное Море Призраков. От волн, лизавших его босые ступни, веяло теплом юга, о котором Эйку доводилось лишь читать. Хватая ртом солёный воздух, он обернулся – вырываясь из зеленого облака древесных крон, далеко-далеко от берега, к небесам тянулась огромная белая башня. На самой её вершине, словно вопреки всем законам расстояния, Эйкен разглядел тусклое мерцание, как будто солнечные лучи играли на поверхности запыленного зеркала. Одним мигом позже он уже стоял в тени величественных белокаменных стен, продолжая слышать надрывные песни чаек и шум морской волны, трущейся о гладкие камни. Из узких бойниц на него смотрели люди, чьи лица скрывали красивые шлемы из чёрной стали. Они были всюду: на стенах, у ворот, на мосту. Они выплывали из волшебной крепости широкой тёмной рекой, истребляя своим чеканным шагом всё, что росло в нескольких метрах от мощёной дороги. Люди на вороных конях, с чёрными знамёнами и такими же плащами на плечах шли мимо Эйка, словно он был одним из несчастных одуванчиков, закончивших свою жизнь в безвестии под ногами и копытами великой армии. Борясь с растущим чувством страха, юноша решил выждать. Не прошло и пары минут, как высокая тёмная трава, росшая на близлежащих лугах, зашевелилась под порывами стремительно набирающего силу ветра. Мерный топот затих, все подняли головы. Они смотрели не на Эйка, но сквозь него, и он мог спокойно различить даже шитьё на их накидках. Он не мог обернуться, но прекрасно чувствовал, как разливается по воздуху металлический горячий запах. Эйк слишком много дней провёл на просторах Скайрима, чтобы сомневаться в своих ощущениях – прямо за его спиной бесшумно, будто тень, опустился самый настоящий дракон. Юноша видел, как его огромная искажённая тень ложится на воинов и пожирает последние блики света на их доспехах. Мир замер в ожидании, а затем все люди враз пришли в движение, и воздух задрожал от громогласного «ура!» И человеческая лавина понесла его обратно, к морю. Эйк почти забыл, где начинается видение и заканчивается обыкновенный сон, пока ног снова не коснулась сырая галька. Только в этот раз она была липкой от крови. Бирюза волн, набегающих с горизонта, окрашивалась в красный всякий раз, подступая к берегу. Сиротливо звякали влекомые приливом покорёженные части доспехов – мимо Эйка проплывали нагрудники и поножи, шлемы и щиты. Он оглянулся – над таинственной башней густели тучи и тот огонёк, который он разглядел в самом начале, угас. Звякнув, будто привлекая внимание, зацепилась за камни вещица, ни формы, ни цвета которой юноша уже не успел различить - видение крошилось, как хрупкий лёд под тяжелыми ударами.***
Он проснулся от запаха сырости, не желавшего покидать его даже после того, как сон растворился во мгле. Эйк приподнялся на локтях, чувствуя, как ноют виски, и, вглядевшись во мрак, тихо произнёс: – Кто здесь? Голос после тяжёлого сна был глухим и скрипучим, слова неохотно пронзали душный воздух. За окнами безмятежно серело предрассветное небо. Последний раз, когда Эйкен вставал с постели, стоял ясный вечер, и Гвен сидела в кресле у камина, глядя, как он, опершись сначала на плечо Сибиллы Стентор, а затем на стену, переваливаясь, ходит из одного угла комнаты в другой. Эйк искренне не понимал, какая зараза приковала его к кровати, сделав едва ли не слабее девчонки. Раны, нанесённые в дворовом поединке, уже почти зажили – осталась пара блеклых синяков и царапин. Но даже будучи совсем свежими, они не могли причинить столько неприятностей. Однако время шло, дни сменялись днями, а жизненные силы, словно решив, что пора и честь знать, стремительно покидали его тело. Оставались лишь сны. – Кто! В любимом кресле его сестры сидела женская фигура. Когда глаза привыкли к темноте и различили шапку смольных кудрей и изящные, властно стиснувшие подлокотники, пальцы, обтянутые алебастровой кожей, Эйк вздрогнул. Сколько он спал? Давно ли она здесь? О, как же он ненавидел её – свою новую знакомую, приходящую в час смешения ночи и утра! Пожалуй, сильнее этого был лишь страх перед собственной слабостью. Мерзкая, мерзкая слабость, не позволяющая отвести взора от волчьего взгляда, тлеющего на бледном лице, как угли костра! – Дурной сон? – спросила женщина вкрадчиво. Не смотря на то, что телом она была молода и прекрасна, говорить ей было сложно – голос звучал, как у древней старухи. – Убирайся, – взмах рукой дался ему до мерзкого тяжело. – Оставь меня в покое! – Не вынуждай меня разочаровываться в тебе, – глухо расхохотавшись, ответила гостья. Эйк слышал, как звенят тяжёлые браслеты на её запястьях. Зевньк! Звеньк! Так же пел колокольчик, висящий над дубовой дверью Алвора. Звеньк! – Ты так похож на моего сына, моего мальчика. Он умер очень молодым, знаешь? Мой Уриэль. У него были такие же волосы – в точности, как у тебя. Когда он умер, прядь волос – вот всё, что мне осталось. – Мне-то что до этого? Возвращайся туда, откуда пришла! – вскрикнул Эйк, когда женщина неспешной походкой приблизилась к его ложу и грациозно опустилась на самый край. Юноша понял, что ошибся. В комнате пахло не сыростью – гнилью. Пахли, пропитывая приторной сладостью воздух, тугие локоны гостьи, пахла её безупречная кожа, её одежда и украшения. Весь образ женщины, сидевшей перед ним, был отвратителен в своей неправильной и мёртвой красоте. Звеньк! Звеньк! – Веками я молила послать мне достойного наследника. Но не вижу никого, кроме напуганного сына рыбака и шлюхи, продавшей нашу великую историю за пару красивых глаз – призрак хищно оскалился, обнажив тёмно-бурые, местами обломанные зубы. – Ты боишься меня, дорогой. И всегда будешь, да? – Да хотя бы и так! – Не стоит. Я – часть тебя. – Нет! Нет! – Да, кровь не выбирают, но всё же она течет по венам, – вздохнув, ответила женщина. – Ты лжёшь! – запальчиво крикнул Эйк. – Ты боишься... поверить? Но посмотри хорошенько, я в тебе, в твоей сестре, в каждом из твоих будущих детей. Ибо кровь никогда не иссякнет, – выдохнула женщина почти шепотом, запечатлев на щеке юноши легкий поцелуй. – Тебе ведь одного осмысленного взгляда будет достаточно. – Нет. Не верю. – Веришь, знаешь, лжёшь, – растягивая слова, молвила гостья. – И видишь. – И что же ты будешь делать? – нахмурился Эйкен. – Останешься навеки моим личным привидением? – Я Королева Волчица и я возьму то, что моё по праву! Я готова положить на алтарь душу всякого, лишь бы унять боль. И я сделаю это! Выжгу драконьим пламенем, вырежу клинком! Всё одно! Кровь предателей обагрит древние земли моей Империи! Звеньк! В следующий миг призрак растаял. Вокруг постели Эйка собрались волки. Призрачные животные глядели на него поразительно умными глазами, и ему показалось, всего на миг, что он сможет как-то отвадить их. Но тишина, как и каждое утро до этого, сотряслась от протяжного воя, и ледяные клыки духов сомкнулись на его шее, болью, как арканом, утаскивая всё глубже и глубже в пустоту, где на самом дне его ждала вожделенная искорка забвения. Звеньк!***
Вечером пошёл снег. Крупные белые хлопья заполнили звенящий холодный воздух, и звезд не было видно – огромные сизые тучи, пришедшие с северо-востока, обложили сначала горизонт, а затем, неспешно скользя в вышине, и всё небо. Гвен пришла после ужина, когда слуги пожарче растопили очаг и укрыли его вторым одеялом – с самого утра Эйка бил озноб. Сестра выглядела понуро. Эйк чувствовал, что она серьёзно чем-то опечалена, и даже мнимое спокойствие, отраженное на её лице, не могло убедить его в обратном. – Ты поссорилась с Элисиф, – сказал он, силясь подавить кашель. Призраки волков знали своё дело – их клыки были остры, но пронзали не плоть, а что-то гораздо глубже. То, чего не мог излечить ни один маг или целитель. – Пустяк, – отмахнулась Довакин, забираясь к нему на кровать с ногами. В комнате было так тихо, так тепло и уютно, что даже её затаённая тоска начинала медленно таять. Они оба это чувствовали. – Ты выглядишь лучше. Смотри, что принесла. Девушка протянула брату гребень. Самый простой – таких во всём дворце сыскалась бы ни одна сотня. Эйк взял его подрагивающими пальцами и поднёс ближе. Действительно, вещица была мало чем примечательна, но восторг при виде мерного сияния зубьев захлестнул ослабленное видениями тело с головой. – Драконье пламя, – восхищённо прошептал юноша. – Он закалён в драконьем пламени! Как ты… – Одавиинг подсказал, – объяснила Гвен, расправляя изумрудные юбки платья. – Он думает, что это отгонит грохика. – Ты виделась с ним? – встрепенулся Эйк, но его попытка сесть была подавлена тяжестью одеял и укоризненным взглядом сестры. – Как? Когда? Слуги говорили, что ты выезжала куда-то совсем одна. Они говорили, что ты ездила к любовнику, но я прогнал их. Я знал, что это не правда! Ты бы сказала мне тогда. Ведь сказала бы? – Конечно, я бы сказала тебе, – улыбнувшись, ответила Довакин. – Давай-ка приведем тебя в порядок! Заодно и опробуем это чудо. Гвен начала расчесывать его волосы. Она всегда делала это как-то по-особенному, не причиняя боли. Служанки так и не научились справляться с его прядями, и щётки в их руках превращались в настоящие пыточные орудия, вырывающие волосы с корнями. Но сейчас Эйк не чувствовал ничего, кроме ровного тепла, исходящего от гребня лёгкими волнами. – Гвен, – позвал он сестру после нескольких минут молчания. – Ты называла это слово… как его? Когда упоминала об Одавиинге. Как же? Громл… Грохл… – Грохик, – поправила Эйка Довакин. – Одавиинг сказал, что тебя терзает чья-то тёмная магия, словно грохик, волк. – Волк, – задумчиво протянул юноша, глядя, как бьётся в очаге золотистое пламя. – Она, та женщина, о которой я тебе говорил, она называла себя Королевой Волчицей. У неё в подчинении и вправду волки. Я их видел! Клянусь! – Тише-тише, успокойся, – мягко целуя брата в бледную впалую щёку, забормотала Гвен. – Я тебе верю. И Элисиф поверит. Она говорила что-нибудь ещё, эта Королева? Быть может, Сибилла нам что-то подскажет, или Одавиинг. – Она сказала, что мы, и ты, и я, едины с ней, что она в нашей крови, – с болью припоминая события утра, сказал Эйк. – И назвала нашу маму шлюхой. Давай найдём её, Гвен, и я лично разрублю её на куски. Собственной рукой. – Найдём, Эйк, мы обязательно найдём эту Волчицу, когда ты поправишься, – согласно кивнула Довакин. Она хотела добавить что-то еще, но в коридоре послышались шаги, и, отворившись, скрипнула дверь.***
Элисиф выглядела ужасно – побледневшая, с широко распахнутыми глазами. Казалось, что вся её стать и выдержка куда-то разом испарились, обнародовав доселе никому не известную сторону королевы. Эйк с тревогой понял, что дела обстоят крайне плохо. Вдова Торуга с лёгкостью могла бы вызвать их в тронный зал, но она была слишком встревожена, чтобы думать о таких деталях и ждать, пока они спустятся вниз. Что-то пошло не по плану! Этим откровением тишина, воцарившаяся в жарком воздухе, наполнилась до краёв. Но был ли у Элисиф запасной план? Это мучило Эйка гораздо сильнее, чем судьба предыдущего замысла. – Сегодня утром произошла крупная стычка у Лесного Оплота, – скорбно объявила Элисиф. – Талмор, в лице Эленвен, дал нам понять, что секрет наших намерений раскрыт. Они знают. Юноша почувствовал, как судорожно выдохнула его сестра. Люди погибли, чтобы они могли сидеть здесь в тепле и покое, а они даже не знали их имён и не могли их оплакать, так как лично Эйк не чувствовал ничего, кроме тупой боли в области горла. Сейчас ему казалось, что волчья стая выгрызла его сердце. – Эльфийские патрули всегда досаждали вашим отрядам, – неуверенно проговорила Гвен. – Возможно, это всего лишь блеф? – Нет, Гвиневра, в этот раз блеф не возможен, – строго молвила королева. – Они оставили в живых одного солдата. Жители Драконьего Моста занимаются им сейчас. Они обещали переправить квестора сюда, как только путь не будет угрожать его жизни – генерал обещал лично проследить за этим. Гвен помедлила с ответом. – Осмелели, – проговорила Довакин, откладывая гребень и поднимаясь. – Эльфы набрались храбрости после падения Алдуина. Эх, если бы вы выпустили меня, ваша милость, всего на несколько часов, можно было бы напомнить им, что такое оголодавшие до битв драконы. Эйк тревожно взглянул на Элисиф. – Простите, ваше величество, Гвен погорячилась, – сказал он как можно мягче. – Необдуманная стратегия меня не обижает, Эйкен. – Королева знала, что если талморцы чего-то и боятся, то отнюдь не её, и уж тем более - не войск Легиона. Она посмотрела на Гвен, стоявшую рядом с братом. Довакин была обижена за ту ночь. И Элисиф её не винила. Когда тебе девятнадцать, какая разница, к кому несёт верный конь – к дракону ли за советом, или же к предмету первой любви? И если для самой женщины разница, конечно же, была, то выросшая так далеко от мира сплетен и пересудов девушка её точно не наблюдала. Как не наблюдала и за ходом своих блестящих в простоте мыслей. В кого же превратит её власть? Пусть Гвен и оставалась в душе Довакином, но сейчас она стояла перед Элисиф в шикарном зимнем платье, с дорогим кинжалом на поясе. Как долго все эти блага не смогут затронуть её сердца? Через сколько она станет такой же, как вдова Торуга – не способной ни на что, кроме блуждания в лабиринтах политики? Прикрыв на миг глаза, Элисиф, преисполненная вопросами, на которые только время способно дать ответ, мысленно воздала молитву каждому из Восьмерых, чтобы это случилось не скоро. Уже через секунду она решительно отогнала ненужные мысли. – Что же вы предлагаете? – звенящим от вызова голосом, спросила Довакин. – Понадеяться на народ и объявить всем, кого укрывают стены Солитьюда, – просто ответила женщина. – Люди любят своих героев почти так же сильно, как ненавидят врагов. Они поддержат вас если не как Септимов, то как тех, кто способен совладать с драконами. – А если не поддержат? – опасливо поинтересовалась Гвен. – В Подскальной гавани ждёт корабль, – сообщила королева, поднимаясь. – Если всё пойдёт прахом, мы больше не увидимся.