Право на власть

Гвен заставила себя посмотреть на свои руки чтобы не рассмеяться. Её жизнь так часто менялась за последние годы, что Довакин порой не успевала за всем тем, что творилось вокруг неё. Теперь, когда Алдуин мёртв, она обедала в компании имперского генерала – того самого, который собирался отсечь ей голову, а Эйка отправить в Благородный сиротский приют. Её лицо помрачнело от этих мыслей, и она снова перевела взгляд. Туллий не должен был видеть её волнения. Не теперь, когда они с Эйком находились под его кровом и принимали его пищу. Эйк. Настоящая старшая сестра оставила бы его там, где безопасно, она должна и могла бы так поступать, но одной надежды на то, что в Ривервуде или Драконьем Пределе с ним ничего не случится, ей было мало. Гвен не могла отрицать, что держать брата рядом ей было страшно, но отсылать его прочь, в мир, где обитают и охотятся другие драконы, а не мудрый Партурнакс и верный Одавинг – это решение казалось ей ещё ужаснее. Его компания стала привычна. Разговоры обо всём и помощь в любых делах – ей хватало. Но теперь, скорее всего тайно, к ней обратился самый влиятельный человек Скайрима и то, что генерал ещё ни словом не обмолвился о цели их визита, настораживало. Сама мысль о том, что сидя сейчас перед Туллием вместе с Эйком и тем самым нарушая их общее решение не вмешиваться в войну, была ей не очень приятна. Но, за все три дня, пока они ехали сюда от Камня Шора, Эйкен ни разу не дал повода усомниться в этом решении, и Гвен была ему благодарна. Он отдал ей свои помыслы, мечты, свою жизнь, а она взялась превращать последнее в настоящее приключение, которого он был лишён, пока жил в доме Алвора. Гвен до сих пор ловила на себе обиженные взгляды брата, стоило только какой-нибудь из ран вновь открыться. Эйк мог понять многое, например, почему сестра до сих пор считала его недостаточно взрослым, почему она хотела чего-то большего, чего-то иного, заразившись от Одавинга извечной любовью к небесам, но не тот дождливый вечер, в который Гвен обманом заставила его остаться у кузнеца на целый год – в Совнгард они должны были войти вместе. Но теперь они были вместе. Сидели под едва колыхающимся от свежего ветра пологом шатра, ели горячих перепелов с осенними сливами и мысленно клялись идти друг за другом до конца – они так делали с тех пор, как придворный маг Вайтрана отправил их за Драконьим камнем. И эту клятву они сдерживали раз за разом. И теперь обедали с генералом Туллием. Памятуя о той злополучной казни, которую сорвал чёрный дракон, казни, которая запустила махину невиданных доселе событий и благословила или, может быть, прокляла их в глазах богов и людей, Гвен и Эйк терпеливо усмиряли растущий на генерала гнев, ведь каждый из них в глубине души понимал – Туллий всего лишь человек своего дела. Довакин содрогалась от воспоминаний о том, сколько смертей сразу видела в тот день. Но так же, как видела все эти ужасы она, так же видел их и генерал. Просто они находились по разные стороны одного очень большого пепельного и смертельно опасного моря. Однако сейчас это не имело значения. Если они будут думать, что воюют друг с другом, то ничего хорошего не выйдет. Как выяснилось, заговоривший первым, Туллий думал примерно так же. — Для меня честь, приветствовать в своём жилище детей драконьей крови. Гвиневра, — наградив каждого из гостей вежливым кивком, он продолжил - Эйкен, думаю, нам стоит обсудить недавние события. Смерть Тита Мида, второго этого имени, в частности. — Мы уже говорили вам, генерал, что не принимаем участия в политике Скайрима, — напомнил Эйк предельно твёрдо. — Как бы нам с сестрой ни хотелось прекратить это безумие, мы не примем ни одну из сторон, покуда вас с Ульфриком контролирует Талмор. Довакин склонила голову на бок, наблюдая за его реакцией. Слишком многое открыли ей две невзрачные тетради, найденные в сейфе Эленвен. — Прежде чем мы начнем нашу беседу, - Туллий вытер руки о циновку, — хочу предупредить вас – разговор этот крайне секретен. О том, что сейчас будет сказано не знает ни одна живая душа. Повторюсь, ни одна. Даже первый эмиссар и её советники. Эйкен посмотрел на генерала. — Мы слушаем. — Император погиб от рук неизвестного убийцы, как вы, наверное, уже слышали, — начал мужчина спокойным тоном, будто всё утро готовился к этому разговору. – Империя слаба, ей вновь грозят времена междуцарствия, и Доминион не побрезгует этим воспользоваться. Того и гляди Рубиновый трон займёт один из их выдвиженцев. — Генерал Туллий, — Гвен подхватила тут же, стоило ему остановиться. — Это, конечно, печально, но мы-то тут при чём? — А вот тут, — имперец извлёк из-под стола внушительных размеров свиток и протянул гостям. Эйк послушно взял его в руки и, стянув бечеву, развернул. В глаза ему бросилась печать с драконом из дорогого воска, - и начинается самое интересное. Длинным мозолистым пальцем он указал куда-то в середину запутанной паутины имён и дат, которую Гвен решила понимать, как родословную какого-то очень древнего рода: — Начнем с Уриэля Септима, седьмого этого имени. — Септимы? — Эйк оживился. Стряхнув с колен пару листочков, он вновь уткнулся в схему. – Это их родовое древо? — Его примерная схема, — отмахнулся Туллий. — Но не в этом суть. Начнем с императора Уриэля. Как известно, он был женат на принцессе Кауле Ворие и она родила ему трёх сыновей. Но Каула обладала ужасным характером, а потому наш император, простите за грубость, загулял. От разных женщин у него родилось ещё два сына. — Два? – переспросила Гвен. — Я знаю только одного – Мартина, который… — … остановил Кризис Обливиона? Всё верно. Он героически погиб и статую Дракона не тронули ни воины, ни время. Но я не оговорился, — продолжил Туллий. – Был и второй сын — Калаксес. Довакин нахмурилась. Слова Туллия казались ей произнесенными в насмешку над всеми учебниками истории, которые ей пересказывал Эйк. Она растерянно огляделась. Шатёр генерала походил на рабочий кабинет и оружейную лавку одновременно. Размерами он превышал даже некоторые комнаты в тавернах и освещался, помимо солнца, тремя массивными чашами с живым пламенем. — К сожалению, мои люди были не совсем точны при копировании, — хмыкнул Туллий, указывая на точку рядом с последним императором Септимом. — Но он находился бы вот здесь – Калаксес, епископ храма Единого. — Поразительно! — воскликнул Эйкен. Казалось, эта ситуация его крайне забавляла. — Полностью с вами согласен, юноша. Но это лишь небольшой экскурс в историю. Несмотря на то, что священнослужители берут обет безбрачия, бастард Уриэля нарушил его в 397 году третьей эры – незадолго до гибели. — У него были дети? — Гвен подумалось, что она что-то неверно поняла. Тот улыбнулся: — Ребёнок, если быть точнее. Знаю, в такое трудно поверить, но другие времена — другие нравы. Двести лет назад за это не казнили. — Если грех умело скрывался, — перебил его Эйк. Он совсем забыл про еду и, склонившись над пергаментом, лихорадочно переводил взгляд от одного имени к другому. На фоне алых полотнищ его профиль приобрел некую хищность. — Вы абсолютно правы, — прикрыв глаза, согласился Туллий. — И он скрывал мать и дитя даже после своей кончины. Группа верных епископу людей в последнюю ночь лета тайно перевезла их в одну из самых глухих провинций того времени. — Но это невозможно, — сказала Гвен, пристально изучая небрежно проведенные от Уриэля, седьмого своего имени, линии. Помимо трех принцев к концу пергамента устремлялись еще две ветви – Мартин и почти стертый Калаксес. Дальше чертеж обрывался – надписи исчезли совсем, превратившись в угольно-серое пятно. – О них стало бы известно. — Только не тогда, когда твоим покровителем выступает один из влиятельнейших людей своего времени, и уж тем более это мало кого интересовало на северных склонах гор Джеролл. — Они поселились в Скайриме? — воскликнул Эйк. Туллий сухо улыбнулся. — Причудливо легли карты, не так ли? Да, ребенок вырос здесь, на берегах озера Илианты. К сожалению, имя его нам неизвестно, но есть те, кто согласился пролить свет на эту маленькую тайну. Туллий достал и положил на стол внушительный конверт из плотной бумаги. В левом верхнем углу стояла подпись грандмастера Клинков – Эсберна. Гвен передернуло. — Откройте же его, Гвиневра, — предложил генерал. Девушка ловко разорвала упаковку. Пальцы её отчего-то дрожали, когда Довакин извлекла на свет оборванный с одной стороны клок исписанного пергамента. В солнечном свете он золотился, как листья осин, шелестящих по краям поляны. — Мы сделали запрос в Архивы Клинков, в которых хранятся знания, уцелевшие после падения храма Повелителей Облаков, — пояснил мужчина, быстро переводя взгляд с одного лица на другое. — Это очень ценная бумага. — Это потомки Калаксеса, — восторженно охнул, Эйк, принимая из рук сестры листок. Солнечный свет, подкрашенный красным цветом стен шатра, заливал его золотистой дымкой. — Невероятно, великие боги! — Видите ли, какая ситуация – в нашем дорогом епископе было ровно столько же от Септимов, сколько и во всех его сводных братьях. В конце концов, императрица Каула не обладала даже граммом драконьей крови, — сказал Туллий. — А значит, ребёнок Калаксеса был достоин внимания Клинков – ордена, который на собственной жизни клялся защищать императорскую семью. Ну же, друг мой, назовите нам его имя. — Это мальчик, — едва шевеля побелевшими губами, отозвался Эйкен. — Его звали Реман. — Чудесно, просто чудесно, — фыркнул генерал, откинувшись на спинку походного кресла. При этом движении его богато украшенные латы засияли, как новенькая монета. — Назвать бастарда бастарда в честь основателя Второй Империи. Но вижу, вас что-то смутило, Эйкен. Поделитесь? Так тяжело вздохнув, что у Гвен похолодело внутри, юноша заговорил: — Он прожил довольно долго. Пятьдесят восемь лет, если не ошибаюсь, и даже обзавёлся потомством. Из четырёх детей Ремана в живых осталось двое братьев – Олаф и Кеннет, но Кеннет умер, не оставив детей. Однако ветвь Олафа продолжается. Подождите секунду, здесь сменился подчерк, — Эйк приблизил лист к лицу, сощурив глаза. — Та-а-к. Вот, нашёл, у него было девять детей – восемь девочек и один мальчик. Старшие умирали в возрасте от восьми до двенадцати лет. Это как-то странно… — По Скайриму гуляла оспа, — вставил Туллий. — Люди умирали тысячами. Продолжайте, пожалуйста. А причина, по которой сменился подчерк – смена грандмастера Клинков, я полагаю. — Так они следили за ними? — изумилась Гвен. — Разумеется, моя дорогая, - одобрительно кивнул мужчина. — Жизнь Септимов – их жизнь. Продолжайте же, Эйкен. — Из девяти детей оспу пережили трое. Пятая и седьмая девочки и мальчик – Джаспер. В возрасте двадцати лет он женился на Элейне Ливва. У них тоже было предостаточно детей, и у меня нет желания зачитывать их всех, к тому же подчерки меняются всё чаще и становятся всё неразборчивее. — Благодарим и на этом, — скупо улыбнулся генерал и, выдержав паузу, добавил. — Да, действительно, эта ветвь Септимов росла и расцветала здесь, в Скайриме, иногда выплёскиваясь за его границы. У Гвен от обилия информации голова пошла кругом. Выпитое вино застучало в висках барабанами. — Так вот зачем вы пригласили нас, генерал, — сказала она, заметно расслабившись. — Вы хотите, чтобы мы нашли для вас потомков Джаспера и Элейны Ливва? — Сначала я бы хотел закончить нашу беседу, — сказал Туллий, указывая на разложенные по столу бумаги. — Итак, что мы имеем? — У Калаксеса, сына Уриэля, седьмого этого имени, был ребенок, и от него продолжился побочный род Септимов, за которым следили Клинки, записывая каждого члена семьи в хронику, — повторила Гвен. — Мы остановились на том, как некий Джаспер взял в жёны Элейну Ливва. — Итак! — провозгласил Туллий. — Мы уже на пути к цели, но вашего брата что-то смутило еще в самом начале. О, не трудитесь понять самостоятельно! Многоуважаемый Эсберн прислал мне целую книгу с расшифровками всяких побочных заметок. В своих записях он поведал мне часть истории. Видите ли, даже такая организация, как Клинки, не могла бы долго оставаться незамеченной. В конце концов, не так давно некая Дельфина, опасаясь за жизнь последних из рода Септим-Ливва, явилась в дом, которых десятки тысяч по всей стране, и доходчиво объяснила его хозяйке всю сложившуюся ситуацию. Она предложила овдовевшей женщине убраться как можно дальше от границ с Сиродилом, а, главное, поступить так, как поступали до неё все люди, попавшие в подобное положение. Дельфина предложила сменить ей фамилию. — Надеюсь, вы понимаете, генерал, что ваши поиски из-за этого могут затянуться, — поинтересовалась Довакин. Под тяжелым взглядом имперца ей было неуютно. — Понимаю, конечно. Но дослушайте. Согласно записи Дельфины о том разговоре, женщина оказалась очень находчивой. На вопрос, какую фамилию она выберет, молодая вдова лишь унесла старшего ребенка в комнату, но вернулась с зеркалом. "Если я не могу быть собой, — сказала она тогда, — я стану своим отражением" и, написав своё имя… — Поднесла зеркало! Конечно! — воскликнула Довакин, прижав руки к груди. — Но тогда, как её звали, Эйк? Назови имя! Боги милосердные. — Слова брата вам не нужны, Гвиневра, — сказал Туллий, глядя ей прямо в глаза. — Вы сами знаете, как её звали, не так ли? Это видно по вашему лицу – вы догадались. Назовите имя. Какое-то время Гвен молчала, силясь разобраться в той буре, что ревела в голове. Пусть она никогда не была такой образованной, как её младший брат, но игру с зеркалом она помнила хорошо. Эйк отточил её мастерство в этом деле, как только из под пера Довакина стали выходить крючки, более или менее сопоставимые с буквами. А ему этот фокус показала их мать. Волоски на руках встали дыбом. Девушка почти на ощупь могла почувствовать странное торжество Туллия и страх Эйка. Без сомнения, все они уже знали. Но хотел ли Эйкен, чтобы это имя прозвучало здесь и теперь? Взглянув на брата, девушка получила лишь ободряющую улыбку. «Давай, - твердило ей выражение лица Эйка, - скажи. Знатное наклевывается приключение». — Её звали Азорой Аввил, — почти бездумно обронила Гвен. — Эта женщина была нашей матерью. Это ведь её имя смутило тебя, Эйк? Брат молча протянул ей листок. На самой верхушке довольно сложного чертежа, отдаленно напоминающего древо, каллиграфическим подчерком Дельфины значились их имена – Гвиневра (4Э 184) и Эйкен (4Э 188).