Послевоенная галактика Млечный Путь. Главы и зарисовки.

      Предсказание Чаквас о шестичасовом глубоком сне без сновидений сбылось со всей возможной точностью и полнотой. Андерсон «отрубился», едва добрался до кровати, так же быстро заснул и Дженкинс, не успевший даже ответить на аудиовызов, пришедший от родителей. Оливия отследила состояние лейтенанта и сама, выйдя на связь по аудиоканалу, пояснила родителям Ричарда ситуацию. Те были приятно впечатлены оперативностью и полнотой ответа и охотно согласились подождать столько, сколько надо, чтобы их сын нормально отдохнул и восстановился.       Встречавшие командира, старпома и лейтенанта-десантника нормандовцы также отправились на боковую – хотя и разгорался над Иден-Праймом новый день, никто не усомнился в том, что сон –лучшее средство для восстановления душевных и физических сил после такой работы. Гостиница погрузилась в тишину в рекордно короткие сроки. Коридоры, холлы и лестницы опустели.              Открыв глаза, Андерсон увидел склонившуюся над ним Карин. Она вопросительно смотрела на него и едва заметно улыбалась – видела, что он отоспался, отдохнул.       - Сколько я спал, Кари? – шёпотом спросил Дэвид.       - Восемь часов. – тихо ответила подруга.       - Вот ведь… - Андерсон скосил глаза, увидел циферблат часов. – Проспал!       - Не наговаривай на себя, Дэвид. – сказала Карин, целуя его в губы. Несколько минут они целовались и Андерсон почувствовал, что он полностью проснулся. – Другие тоже отоспались.       - И ты? – усмехнулся Андерсон.       - А как же! – подтвердила Чаквас. – Ты, конечно, спал недвижимо, как гранитная стелла, но всё равно мне было приятно спать рядом с тобой. По меньшей мере ты спал спокойно и не пытался меня задавить в своих обьятиях.       - Так это… я могу! – Андерсон облапил стоявшую у кровати подругу, опрокинул на кровать, прижал к себе и они совместили обнимания с поцелуями. С лица Карин не сходила счастливая и довольная улыбка и командиру фрегат-крейсера это очень нравилось.       - Разошёлся ты, Дэвид! – шутливо отбиваясь от крепнувших обьятий друга, заявила улёгшаяся на кровать Карин. – А ведь…       - Не, Кари! Рядом с тобой и только рядом с тобой я – молодею! Все нормандовцы об этом знают. И не только благодаря синтетам. – ответил Андерсон, запечатывая подруге губы поцелуем и уже догадываясь, какой будет её ответ.       - Молодеет он! – Чаквас, чуть отодвинувшись, посмотрела в глаза Дэвиду. – Вкалывал как проклятый. Дженкинс за тобой угнаться не мог. Шепард в вашем соревновании участия не принимал, но ты и его хоть ненамного, но опередил.       - Так ведь это… Дроны вились, надо было зрителям доставить разнообразие и удовольствие. – пояснил, улыбаясь, Андерсон. – Вот я и пытался доставить. Как сумел, конечно.       - Сумел ты хорошо, Дэвид. – Чаквас поцеловала друга в щёки, приникла к нему, лежавшему навзничь. – В принципе, мы можем с тобой поваляться этак часика два с половиной. Будем валяться?!       - Будем! – Андерсон перевернулся на правый бок и прижал Карин к себе ещё крепче. – Будем! Потому что ты наконец-то – рядом со мной!       - Так я и буду рядом с тобой теперь, Дэвид. – ответила Чаквас. – Всегда и везде.       - Знаю, Кари. – Андерсон вдохнул непередаваемо прекрасный аромат её волос. – Знаю. Как ты насчёт венчания в соборе?       - На Земле?! – улыбнулась Чаквас. – Весьма положительно, Дэвид. Только…       - Будет там орган. Будет! И мне придётся уломать Светлану в очередной раз сесть за главный пульт. Надеюсь, что «Марш Мендельсона» она согласится исполнить. А сопроводить церковную службу и чин венчания мы попросим лучшего местного органиста. Я не хочу перегружать Светлану – она тоже должна присутствовать на церемонии и радоваться, а не работать на износ.       - Что-ж, Дэвид… Помогу я тебе уломать Свету. У неё и без того хлопот будет на Земле – как у русских принято выражаться – полон рот, но насчёт органа я помогу её тебе уговорить. Договорились? – хитро прижмурившись, спросила она, лаская рукой лицо Дэвида.       - Договорились. – усмехнулся Андерсон, целуя руку подруги. – Договорились, Кари! Спасибо, что согласилась!       - А я – согласилась?! – похлопала ресницами полковник медслужбы фрегат-крейсера. – Э-э-э. – она почувствовала, как Андерсон крепко и нежно обнимает её и мягко и очень приятно целует в лоб. – Ладно, ладно, Дэвид. Считай, что я согласилась! Умеешь ты делать предложения!       - И опыт – сын ошибок трудных. – тихо проговорил Андерсон.       - Опыт – это хорошо. – Чаквас поцеловала друга и дала обнять себя ещё крепче. – Давай, поваляемся ещё столько, сколько захотим. Думаю, сегодня у нас будет что-то вроде дня отдыха, который наши коллеги и друзья превратят в день обсуждения.              Проснувшись, Шепард несколько минут лежал неподвижно, привыкая к полутьме номера-люкс. Он любил эти первые десятки секунд после пробуждения. Глаза постепенно адаптировались к свету, мысли текли спокойно, среди них не было вызывавших напряжение или беспокойство.       Он посмотрел на часы, увидел, что проспал восемь часов и искренне пожалел, что рядом с ним нет Светланы. Сейчас он бы её заобнимал и зацеловал. Но подруга улетела на Лунную базу – график переподготовки нарушать нельзя – война окончилась и теперь форс-мажорные обстоятельства являются не правилом, а исключением. Потом, наконец, крейсер вернётся в Россию, на свою базу и сможет совершить мягкую и желанную посадку на родном космодроме. Жаль, конечно, что фрегат-крейсер не сможет сесть рядом с крейсером. Радует, что вся нормандовская уборочная эпопея была заснята журналистами со всей тщательностью. Конечно, до тщательности синтетов, также запечатлевших работу нормандовцев, органическим журналистам далековато, но они свою часть работы сделали нормально – вчера он смотрел выпуски новостей и две аналитические передачи даже осилил, несмотря на ощутимую усталость.       Хорошо поработал. И другие нормандовцы также хорошо поработали. Теперь иден-праймовцы будут уверены в том, что база «Нормандии» - это не сборище бездельников, прячущихся от обычной ежедневной работы за фасадом неких воинских занятий, а действительно умелые и сильные помощники для очень многих гражданских.       Сознание переключилось на представление информации о планируемом концерте. Перебирая названия и тексты песен, старпом выделил среди них одну, старую, можно сказать даже – древнюю, сейчас больше известную по одной строчке – «Сможем выстоять снова». Она удивительно точно и полно соответствовала тому, что удалось сделать нормандовцам за последние декады. Да, старый текст, да, она посвящена целинникам, осваивавшим земли, никогда раньше не знавшие, что такое плуг и борона, что такое комбайн, что такое уборка урожая. Но ведь несколько лет земля Иден-Прайма тоже не знала, что такое растить хлеб в таких поистине циклопических обьёмах. Она горела, она плавилась, она насыщалась металлом, пластиком. Она впитывала в себя кровь погибших и раненых органиков. Потому земля Иден-Прайма вполне может считаться тоже целинной, а их, нормандовцев, работа – работой тех, кто эту целину осваивал.       Шепард, вспомнив текст песни, ни секунды не сомневался в том, что именно эту песню он будет обязательно петь. А хор, состоящий из коллег-нормандовцев, сможет его поддержать, озвучив припев, а возможно – не только припев.       Когда-то родиной обычный человек считал место, где он появился на свет. Потом, когда благодаря развитию техники и технологий расстояния даже между континентами Земли резко сократились, это место обрело название «малая родина», а большой родиной стала страна, государство, регион или тот же самый континент, например Африка, Австралия. И вот теперь родиной люди часто называли всю материнскую планету. Без малейшего исключения. То, что в прошедшей войне с Жнецами участвовали почти две сотни стран, ранее и не имевших никакой надежды когда-нибудь примерить статус космических, помогло людям осознать, что теперь родиной человечества является огромное космическое пространство в первую очередь – Солнечной системы, а затем – пространство вокруг колонизированных планет. Такое резко расширенное понимание сути слова «родина» помогло людям, землянам, выстоять в минувшей войне. И не просто выстоять, но и одержать победу.       Нормандовцы тоже одержали совсем недавно очередную победу. Уже – не военную, а мирную. Они сделали всё, чтобы урожай в отдельно взятом сельскохозяйственном районе Иден-Прайма был собран в нормативные сроки, полностью и без потерь. Да, жители других районов планеты тоже сделали для сбора урожая немало. Ведь собирали не только зерно, но и овощи, фрукты, выращенные как в открытом грунте, так и в теплицах. Так всегда было есть и будет – только объединённые, согласованные, просчитанные усилия дают максимальный результат.              "Помним жаркую степь Иден-Прайма,       Поле, что пламенем адским пылало,       Будни, пот по натруженным спинам...       Будет Родина с хлебом целинным!              Мы нашей памяти свято верны,       С честью сдержали мы слово,       И на просторах любой целины       Сможем выстоять снова!              Зноем степь нам грозила и жаждой,       С боем брали клочок её каждый.       Встанет, пекла не выдержав, трактор —       Тянет наш неуёмный характер.              Мы нашей памяти свято верны,       С честью сдержали мы слово,       И на просторах любой целины       Сможем выстоять снова!              Колос здесь не в новинку сегодня.       В Космос он был после этого поднят:       Стало наше нелёгкое дело       Стартом для беспокойных и смелых.              Мы нашей памяти свято верны,       С честью сдержали мы слово,       И на просторах любой целины       Сможем выстоять снова!              Сможем!       Сможем!       Сможем!"              Вернувшись с инструктажа, состоявшегося в районном Центре обеспечения безопасности дорожного движения, Найлус и Сарен расстались. Да, кое-что из отснятого дронами, того, что однозначно засвидетельствовало успех, достигнутый экипажем и командой фрегат-крейсера «Нормандия» в деле уборки урожая в отдельно взятом сельскохозяйственном районе Иден-Прайма, они сумели посмотреть в редкие свободные минуты патрулировария. Но в основном оба турианца, как и положено Спектрам, провели эти дни уборочной страды в патрулировании автомобильных дорог, по которым нескончаемым потоком шли грузовозы с зерном.       Найлус видел, как сильно волнуется и беспокоится Сарен – врачи Цитадели пока не разрешили его возлюбленной даже вставать с постели и она вынуждена была подчиниться их запрету: ранения и травмы были слишком серьёзны. Да, она вернулась из труднейшего рейда, сумела не потерять никого из своих коллег, хотя многих пришлось вытаскивать на руках и на носилках, но ни одного из членов своей группы она не оставила, всех сохранила в числе живых.       Теперь ими занимались лучшие медики главной станции Галактики и Сарен делал всё, чтобы почти каждые три часа хотя бы написать Триоре пару строчек. О, он умел это делать… Триора была рада даже письму от Сара, а уж если он имел возможность выйти с ней на связь по аудио и тем более – по видео каналу – «Быстрая» была просто счастлива. И Сарен каждый раз сбрасывал с себя кокон серьёзности и недоступности, становился нежен, весел, говорлив. Совсем на себя обычного не походил он тогда. В хорошем смысле этого слова, конечно.              Найлус тоже был счастлив. Хотя ему этого счастья пришлось ждать очень долго. Да, на Цитадели в ту годичную стоянку у него были взаимоотношения с несколькими турианками. Как сказали бы люди, платонические. И была среди этих подруг Спектра Крайка одна… по имени Станири.       Как ни старался Найлус узнать о ней поподробнее – ничего не получилось – даже синтеты Отряда расписались в своём бессилии, хотя, опираясь на скудные данные, всё же доказали Крайку, что она – очень достойная дочь Иерархии. Секретность высшего уровня. Только и знал он о ней то, что она – учёная, полевой исследователь и специализируется, страшно подумать, на изучении артефактов ныне вымерших рас. Не протеан, к счастью – к тому времени они были уже и официально и неофициально ислкючены из этого скорбного списка. Зато другими, не исключёнными, Станири интересовалась очень и очень фундаментально.       Виделся Найлус с ней всего несколько раз, говорил с ней не очень долго, сходил вместе со Станири в кафе, в музей, в ресторан, на выставки. Нормально так провёл время. Говорили, конечно, они вдвоём между собой о многом – Станири оказалась очень интересной собеседницей. Но, к сожалению, она была очень загружена работой. Да и у Найлуса тогда на Цитадели дел было – невпроворот, ведь станцию приходилось готовить к тяжёлым боям с Жнецами и их приспешниками, готовить Цитадель к борьбе с этими креветками в полном окружении, в осаде…       В общем, уже улетая с Цитадели, Найлус чувствовал, что именно Станири для него стала кем-то очень особым, хотя… Не верил он особо в это. Не верил. Часто думал о том, что слишком мало времени общался со Станири, что многое не сказал ей. Нет, он не собирался сразу форсировать ситуацию и идти до крайностей, нет, да и Станири бы не позволила… Она ведь такая… строгая. Да и понятно, почти все турианки такие. Так уж заведено в Иерархии воспитывать дочерей – в строгости. А у Станири ещё и работы было… предостаточно. Редко они встречались… редко виделись.       И сегодня - он её встретил. Утром встретил, когда стало известно, что именно сегодня будет убран в районе урожай. Полностью убран. Встретил, когда выехал на патрулирование с одним из иден-праймовских полисменов. На что же он обратил тогда внимание, как он её заметил-то? Да, конечно, глаза. Особые глаза, цвет которых был просто редчайшим среди турианок. Люди называли такой цвет малахитовым, богатым оттенками зелёным цветом. А ведь сразу-то так и не скажешь, что зелёный, нет. Скорее с какой-то изрядной но очень точной примесью голубого, делающий зелень по-особому такой, переливающейся.       Остановил, конечно, Найлус машину, выскочил, собрал с обочины букет. Какие уж там цветы-то попались, Крайк и не помнил – не очень-то он в этих иден-праймовских цветах и разбирается, но главное – букет цветов он собрал и побежал догонять Станири – они ведь проехали мимо неё, успели уехать аж за поворот, когда Найлус опомнился и попросил напарника затормозить. Хорошо, что Станири не видела, как он собирал для неё цветы…       Она обернулась, остановилась, повернулась, удивлённо так посмотрела на него, но узнала. Узнала! После стольких декад узнала, хотя в последнее время они и общались только с помощью текстовых сообщений. Секретность, специфика, всё такое. После победы ведь у Станири работы не стало меньше, да и у него забот тоже не убавилось.       Узнала, мягко так, как сказали бы люди, нежно взглянула в глаза подбежавшего к ней и остановившегося в нескольких шагах Крайка. Он ведь к ней приблизиться-то вплотную сразу не решился. Строгая она. Да и не те у них отношения, чтобы вот так сразу обниматься. Поставила себя так Станири в общении с ним, чтобы без всяких там «обнимашек».       А в этот раз… В этот раз она сама подошла к нему, взяла букет, кивнула и… обняла его. Крепко обняла. И… поцеловала. Долгим поцелуй получился. Напарник Крайка всё это видел, а потом… потом просто сознался, что заснял. Поднял маленького такого дрончика-наблюдателя, совсем неприметного. И потом - отдал Найлусу запись. Крайк был ему очень за запись и за то, что он её отдал - благодарен. Отдал-то напарник запись вечером, вчера вечером. Получается, что целый день он записывал всё, как общался Найлус со Станири.       Она обняла Найлуса и целовала его. Долго целовала. А главное – обнимала. Неформально, мягко. Она… сильная, хотя и мало приложимо это определение к Станири, ведь всё же она… женщина, дама. Да, меняются у турианцев кое-какие взгляды на своих подруг. И раньше турианцы турианок берегли, а уж после войны вообще постарались сделать всё, чтобы турианские дамы попали в нечто-вроде санатория-заповедника с максимально комфортными условиями. Постарались, конечно, только вот не все дамы турианские на это «осанаторивание» себя любимых согласились. Среди несогласившихся была и Станири. Привыкла она работать на износ, отдаваться полностью работе. Да и, правду сказать, работа у неё не то чтобы очень уж такая, в какой разберётся любая турианка с научной профильной степенью. Специализация уникальная. Потому и трудиться приходится очень много, ведь конкуренции практически никакой… пока, во всяком случае, а вот информации, данных – выше макушки объёмы бывают. Так что особо расслабляться не приходится.       Найлус плохо помнил, как Станири отпустила его губы. Хотя, казалось бы, какие там у турианцев, которых почти все, кому не очень лень, зовут костлявыми, губы. Ан нет, у него, оказывается, по твёрдому убеждению Станири губы есть. Как и у неё, впрочем, тоже. Найлус в этом убедился. Пока целовался со Станири, стоя на обочине.       А потом… Был ли у него большой выбор? Да нет, не было никакого большого выбора. Патрулирование надо было продолжать, работа не ждала, да и Станири… Это потом, когда она села к ним в патрульную машину, выяснилось, что у научников сегодня что-то вроде свободного графика, вот Станири и отправилась смотреть протеанские башни-колонны и остатки протеанских путепроводов и тоннелей. Станири пожелала прошагать несколько десятков километров пешком. При её работе – нормальное такое расстояние, вполне обычное. А тут – Крайк на патрульной машине. Случайность? Э, нет, случайностей, как говорят умные разумные органики и разумные синтеты – не бывает. Любая случайность – непознанная к данному моменту бытия закономерность. Так что…       Нет, Станири – уникальна. Сев в машину, она прежде всего осведомилась у напарника Крайка, не помешает ли она ему управлять транспортным средством, если будет изредка разговаривать с Найлусом. Тот, конечно, был впечатлён такой церемонностью неожиданной пассажирки, но ответил, что нисколько не помешает. Станири отнеслась к мнению напарника с пониманием и действительно ни разу не злоупотребила приличиями – говорила мало, сжато, чётко.       Найлус было подумал, что Станири собирается с ним отпатрулировать полную смену, но - не тут то было. Турианка провела в салоне патрульной машины всего каких-то три часа, потом, увидев, что машина въехала на улицы очередного городского поселения, попросила остановить у обочины, вышла, попрощалась с Найлусом и его напарником и – пропала. Как она сумела так быстро юркнуть в переулок – Спектр так и не понял, но делать нечего – патрулирование пришлось продолжить.              Если бы он знал, что Станири встретит его вечером, сразу после того, как патрульный экипаж после окончания смены вернётся на базу… Но Станири снова удивила его. И ещё как удивила! Она пришла к базе в роскошном белом платье, надетом поверх стандартного скафандра и уже одним своим появлением в таком, совершенно не характерном для турианок наряде, приковала к себе всеобщее внимание сотрудников Центра. Найлус как увидел её из окна третьего этажа, где были кабинеты патрульных офицеров – так чуть не сел на подоконник от изумления.       Крайк плохо помнил, как они оказались за пределами районного центра. Конечно, обрывками он помнил, что Станири усадила его в какую-то машину, видимо, взятую ею напрокат. А потом они уехали за городскую черту… Миновали пригороды, нашли место… Точнее, его нашла опять таки Станири. Сели и провели, обмениваясь репликами, несколько важных для них обоих часов. Вечер сдал свои права ночи, но Найлус, к его изумлению, не чувствовал ни малейшей усталости.       Нет, он не спрашивал её о причине столь… мягко говоря, экстравагантного появления. Ему стало многое понятно, когда он провёл рядом со Станири эти несколько часов. Да, он влюбился. Влюбился в неё, способную быть очень незаметной, когда она работала и выполняла свои служебные обязанности и способную быть очень заметной, если она отдыхала. Ну вот такая она была. И Крайк чувствовал, что Станири ведёт себя так… приметно… только потому, что хочет… нет, не обратить на себя внимание Найлуса, а просто… просто показать, что она понимает, разумеет и даже знает, через что ему пришлось пройти, Спектру Найлусу Крайку. Она знала, очень много знала о его пути в Отряде. Наверное, она также очень много знала о том, как начался для Крайка этот путь в Отряде. А начался он с того памятного Найлусу Крайку разговора с капитаном Шепардом на борту «Нормандии».       Наверное, с тех пор суть Крайка… стала готовиться к тому, что он надолго «пропишется» на борту этого фрегата, ставшего затем легендарным фрегат-крейсером. И Иден-Прайм, ставший базой для фрегат-крейсера в послевоенное время, неожиданно для Крайка помог ему обрести семью. Обрести свою половинку. Имя которой было простым и чётким – Станири. А Крайк… он произносил его десятки раз, безмолвно выговаривал и каждый раз чуть не плакал от переполнявших его ощущений и чувств. Станири… Она знала, она понимала его. А её чудачества… были такими приятными и понятными лично ему, что он не находил, да и не искал в них ничего предосудительного. Не было там ничего предосудительного, в поступках Станири. Не было! Просто… просто война с Жнецами закончилась и молодая турианка радовалась Победе, радовалась миру, радовалась всему, что связано с окончанием череды страшных Циклов и не менее страшных Жатв так, как умела. Радовалась тому, что она – выжила. И тому, что выжил Крайк.       Несколько часов Найлус провёл рядом со Станири. Ему очень понравилось её белое платье. Это было так необычно для турианки. А Станири… она подарила ему свою стилизованную фотографию. И Найлус понял намёк: на этой фотографии турианка была в зимнем комбинезоне, но комбинезоне особом, праздничном. Люди называли этот комбинезон – шубой, а цвет и мех шубы указывали однозначно, что эта шуба – праздничная, новогодняя.       Станири дала понять Найлусу, даря ему такую фотографию, что после наступления Нового года они оба смогут решить для себя самый важный вопрос – быть ли им и дальше вместе или… остаться друзьями. Станири не торопила Найлуса, понимала, что и у него, и у неё сейчас, в первый послевоенный год, слишком много работы. Слишком много. И не хотела спешить сама и не хотела заставлять спешить Найлуса. Она давала ему право выбора. Да, два её необычных, очень необычных появления дали многое понять Найлусу, но она… она не давила на него, не навязывалась ему, не предлагала настойчиво ему себя. Она понимала, что он должен подумать и должен сам решить для себя. Многое решить. Ведь наступил мир и уже не нужно напрягаться, прилагать сверхусилия. Надо делать всё спокойно, размеренно, чётко. Обдуманно. И именно это нравилось Найлусу в позиции Станири больше всего – то, что она не спешила.       Хотя, конечно, когда турианка дарит турианцу свою фотографию – это уже показатель. Большой, важный и серьёзный показатель её заинтересованности во взаимоотношениях именно с этик конкретным турианцем. Но Станири пошла дальше – она не стала исчезать сразу после того, как подарила Найлусу свою фотографию с таким богатым подтекстом. Они посидели ещё час, а потом… Потом Станири отошла за машину, сняла платье, переоделась в обычный комбинезон, упаковала в объёмистую сумку свой «представительский» наряд и предложила Найлусу встретить рассвет в одном из круглосуточных кафе.       Найлус, конечно же, согласился и они просидели до утра, до самого рассвета в кафе. И музыка, тихая музыка им совершенно не мешала разговаривать. Хотя… Больше конечно говорили они не словами. Взглядами, жестами, чувствами. Да, Станири внимательно разглядывала Найлуса. Ему нравился её взгляд, он понимал его причины. Наступил мир и турианка решала: этот турианец достоин остаться с ней рядом очень надолго или ей следует подождать, когда рядом с ней появится другой турианец. А этот… ну пусть он останется её другом, приятелем, знакомым, наконец.       Найлус смотрел на Станири и всё острее понимал, что его личное одиночество закончилось. Да, Станири ясно дала ему понять, что не потерпит торопливости, резкости, не потерпит форсажа во взаимоотношениях. Придётся подождать до наступления Новогодних праздников, но ведь… это нормально. Впереди уже нет Жнецов, впереди нет их приспешников. Впереди нет ничего… ну, почти ничего, что могло бы заставить его, Спектра Найлуса Крайка, спешить, торопиться.       Провожать себя Станири Крайку не разрешила. Ну не было в турианском этикете такого правила, какое, конечно же, существовало у людей. Потому Найлус к отказу отнёсся спокойно и попрощался со Станири на ступеньках того кафе. Смотрел ли он ей вслед? Да, смотрел. Смотрел, как она идёт к машине, как она открывает дверь, садится за пульт, закрывает дверь, как машина выруливает со стоянки, выезжает на улицу. Смотрел и понимал, что влюбился. Влюбился на всю жизнь, всю, какая только у него и осталась. Вот она, его любовь, его подруга, его супруга, его жена. Да, она сейчас даже ему и не невеста, но… Всё же может измениться очень быстро. И он очень скоро распрощается с холостяцкой неустроенностью. Да, он был одинок, он был свободен. Был. Пока шла война с Жнецами – был. А сейчас ему хотелось нового. И эта новизна… Вот она, кто не побоялся придти к управлению правоохранителей в красивейшем бальном платье, кто не постеснялся подождать его у этого административного здания, вызвав настоящий фурор среди жителей близлежащих домов и среди сотрудников окрестных учреждений и организаций.       Она, кто провела с ним рядом почти всю ночь. Не в постели, нет. Рядом. И… вместе с ним. Гораздо ближе, чем любая турианка раньше, в декады и в месяцы войны. Гораздо ближе. И в то же время – далеко, но так приятно и волнующе, что Крайк… просто не находил аналогов, как ни стремился к успеху такого поиска. Станири была особой. Она не стала, она была особой. И она выбрала его сама. Ведь они простились на Цитадели перед тем, как Отряд ушёл на Марс, ушёл к Земле, ушёл в Тёмный Космос.       Да, тогда многие отрядовцы верили, что личное одиночество Найлуса Крайка окончилось. И он сам немного, самую малость в это верил. А потом… потом были только редкие письма, ещё более редкие аудио и видео встречи. И Крайк… боялся. Боялся поверить в лучшее, в то, что именно Станири – его судьба. Он боялся за неё. Боялся гораздо больше, чем за себя. Он мало знал о том, чем она занята, очень мало и потому часто изводил себя раздумьями не самого оптимистического содержания. Далеко не самого оптимистического. Не получались у него оптимистические раздумья о Станири. Он… боялся за неё. Боялся потерять её…       И, встретив её сейчас, Найлус едва обрадовался. Ведь за те декады, что прошли с момента их встреч на Цитадели, многое могло и должно было измениться. Многое изменилось. Изменилась Станири, изменился он сам. Не могла она и он не измениться. Наверное, Станири потому и не спешила, потому что… Потому что понимала – слишком многое изменилось. Они оба через многое прошли, а то, через что они прошли, не могло, не могло не изменить их обоих. И Станири не спешила «окольцовывать» Найлуса. Не спешила. Хотя, наверное, желала этого. Очень желала. По только ей одной ведомым причинам. Она давала Найлусу… выбор. Давала ему возможность решить для себя – она встанет рядом с ним или он предпочтёт подождать другую турианку. Или, может быть, предпочтёт подождать даже не турианку, хотя это ведь так… непривычно и необычно для турианца. Даже для такого турианца, как Спектр Найлус Крайк.       Найлус обрадовался. Она, Станири, сохранила к нему чувства, сохранила к нему… отношение. Прежнее отношение. Важное для него отношение. Она помнит его, она знает его, она его… не забыла, не отодвинула в прошлое, не сдала в архив… Какие там… победы. Не было никаких особых побед. Отношения, взаимоотношения – да, были, а вот побед – не было. Не спешили ни Станири ни Крайк. Не спешили. И от того Крайку было невыразимо тепло в душе, когда он провожал взглядом машину, увозившую Станири. Да, турианка вернётся к работе, у неё – своя жизнь, которая ей нравится, которую она построила так, как хотела. Не зря она указала ему на новогодний праздник. Не зря.       Узнав, что нормандовцы собрались в гостинице, Найлус уточнил, где сейчас находится Сарен и решил, что сначала пойдёт к Крайку, отсиживавшемуся по своему обыкновению, в самой тёмной кладовке Центра Патрулирования Автострад. Была у Крайка такая вот странность – едва он узнал, что его возлюбленная осталась жива, но нуждается в длительном лечении, он… стал очень нелюдим. И не поехал в гостиницу, не поехал и чуть раньше встречать Андерсона, Шепарда и Дженкинса, окончивших, с честью окончивших уборку районного урожая. Полностью окончивших уборку этого урожая. Первого послевоенного урожая.       Найлус не стал ждать, он просто пешком, почти бегом преодолел расстояние до здания Центра Патрулирования Автострад и, пробежав по полутёмным этажам Центра, нашёл Сарена в тёмной подсобке-кладовке.              Легендарный Спектр сидел на полу, обхватив колени руками, сидел, уронив голову на колени и… плакал. Беззвучно плакал. Когда вошёл Найлус, он даже не повернул к нему головы и Найлус ощутил, как его старший напарник, наставник, учитель, переживший то, что не пережил больше никто из органиков – жизнь в шкуре хаска… страдает. Страдает не за себя, за свою возлюбленную. Потому что… Потому что ей было очень больно. И очень трудно.       Не говоря ничего, Найлус сел рядом с Сареном, посмотрел на едва видневшуюся плотно закрытую дверь подсобки, но не стал смотреть на Артериуса. Зачем? Он его и так очень хорошо чувствует. А темнота… Но ведь турианцы – хищники и темнота для них – не враг, а лучший друг.       - Она так хотела вернуться… Вернуться, Най, понимаешь! И она… вернулась. Вернулась к нам… Ко мне. – тихо сказал Сарен. Так тихо, что, наверное, услышать его чётко мог бы только соплеменник. – Она вернулась, не потеряв никого из группы… Я даже не пытаюсь представить себе, чего на самом деле, каких жертв и каких лишений ей это стоило. Это для меня… непредставимо в принципе. Я просто знаю, что она выложилась полностью. И сейчас… Сейчас она страдает… Она страдает там, на Цитадели, в окружении медиков с их аппаратурой, она страдает там… А я… А я здесь, Най. У нас впереди – концерт, мы вроде бы будем… веселиться. А я вот… веселиться не могу. Не хочу, Най. Не хочу! Я как вспомню, как видел её там, в палате… Мне становится так горько, что я… я искал эту подсобку полчаса, искал, потому что знал – если я не найду что-то очень тёмное и что-то очень уединённое, что-то закрытое… я сорвусь, Най! Я… я постоянно теперь вспоминаю, что я искорёжен. Но я никогда не хотел, чтобы даже близко вот так, как я, искорежили кого-нибудь другого. И тем более – искорёжили её… Прости, Най, но я… я называю её имя только внутренне, внешне, словесно я сказать его не могу сейчас… А внутренне… внутренне я повторяю его постоянно и мне… легче. Мне – легче. А я… я хочу, чтобы стало легче ей, Най. Не мне – ей! Ибо она – женщина, она – турианка. Она – та, кому дано право… право и возможность продолжать наш турианский род, порождать новые поколения. Я – что, я – турианец, таких, как я – много. А вот их, турианок… мало. Сейчас на каждую турианку – по четыре десятка турианцев приходится, Най! Статистика, будь она неладна. И это только четыре десятка турианцев, которые более-менее нормальны и более-менее здоровы по самым прикидочным, по самым лёгким нормативам. А сколько турианцев, которых на пушечный выстрел нельзя подпускать к нашим… - он осёкся. – Я не верил, Най, не верил, что она… согласится. Но она сделала так, что я и не заметил, как обрёл… семейное счастье. И сейчас… я здесь, впереди у нас – концерт, мы вроде бы, будем веселиться, будем петь, может, будем танцевать, а я… я не могу, Най! Вот сижу здесь, сижу и понимаю, что не смогу придти в гостиницу, не смогу появиться там. Да, я помню, что я вроде бы, как Спектр, должен быть там, среди остальных нормандовцев, но… не могу, Най. Не мо-гу! Я помню постоянно, как она страдает сейчас там, на Цитадели и мне… мне не хочется думать ни о концерте, ни о том, что вроде бы нас, нормадовцев, районщики будут чествовать за трудовую победу… Какая там победа, Най! Какая там победа, если она там, а я… я здесь. Нет, Най. Я понимаю, что я должен быть здесь, здесь – база фрегат-крейсера, база одного из двух кораблей Отряда. Я всё понимаю. Но – не могу. Не тянет меня радоваться сейчас. Не тянет веселиться. Я вот думаю о ней и мне… мне легче, Най. А вот ей…       - И ей легче, Сар. – тихо сказал Найлус. – Легче, потому что… потому что она знает, понимает, ведает, чувствует, что ты почти постоянно, нет, какое там почти – ты без всяких «почти» постоянно думаешь о ней, Сар. И я уверен, что ей… легче. Пусть совсем ненамного, но – легче. Потому что… потому что о ней думаешь, помнишь, беспокоишься, заботишься, да, да, Сар, заботишься ты. Именно ты. Тот, к кому она вернулась. Вернулась, Сар, помни об этом. Это – основное, о чём ты должен помнить! Помнить сейчас. А концерт… - Найлус помолчал. – Концерт будет особым. Да, человеческим, да, в основном в нём будут участвовать люди. Это – их планета, они имеют на это все права и у них для этого есть все возможности. Но ведь это будет особый, послевоенный концерт, Сар. И, насколько я понял настройку нормандовцев, их психологическую, психическую настройку – этот концерт будет действительно знаковым. Мы многое вспомним, Сар. И мы не будем только веселиться. Память – это не только веселье. Это – боль, это скорбь, это сожаление о несбывшемся… Не будет этот концерт полным безудержным весельем, Сар. Не будет. В этом я убеждён. Не пойдут на это нормандовцы, не будут они делать содержимым концерта бесконечные весёлые запевки, Сар. Не будут.       - Хотел бы надеяться, Най. – едва слышно ответил Сарен. – Но… Людям надо отдохнуть, попраздновать.       - Нет, Сар. Ты, я понимаю, не хочешь признать очевидное. Люди – не забыли. Они ничего не забыли. Они не забыли Омегу-четвёртую, не забыли базу Коллекционеров, не забыли ничего, что сотворили Жнецы и их приспешники с галактикой и её жителями. Да, они будут петь и, может быть, даже будут танцевать. Да, мы выжили, мы победили, мы перешли в мирное время, Сар. Но – это не повод забыть всё прошлое и люди не будут забывать прошлое. Они не будут его забывать, Сар, потому что… потому что это не только их прошлое, это… наше общегалактическое прошлое. И… только первый год, Сар. Пройдут десятки лет, прежде чем что-то очень изменится и мы сможем сказать, то мы снова расходимся в разные стороны. Десятки лет, Сар. Это – не шутка. Люди… живут мало, мы, турианцы, ненамного дольше. Но мы живём… интенсивно. И, значит, мы сохраним обо всём память. Не только о хорошем, но и о плохом. Обо всём, что мы совместно или индивидуально прошли, узнали, поняли, преодолели.       - Складно говоришь, Най. – Сарен повернулся к Найлусу. – Складно. А я вот боюсь. Боюсь, Най. Боюсь, что она… зря она верит в меня, Най. Я – изломан. Изломан так, что… Не могу я… Не могу поверить в то, что достоин её… Да, она вернулась ко мне, может быть…. Может быть и ко мне тоже, Най. А я боюсь, что я… обманул её. Что она увидела во мне того Сарена Артериуса, которым я… не являюсь. Не являюсь сейчас. И, наверное, никогда не являлся. Даже тогда, когда впервые встретился с ней…       - Не надо, Сар. – Найлус посмотрел в глаза сородича.       - Надо, Най. Надо мне быть честным хотя бы перед самим собой. Она… она заслуживает лучшего. Лучшего, чем я, Най. А я… Я сижу здесь, на Иден-Прайме… а она – там, на Цитадели.       - Она – там, Сар. – голос Найлуса окреп. – Она – там. Она – вернулась, Сар. Она – вернулась к тебе. Ещё раз повторю – вернулась! Вернулась к тебе и вернула всю группу! Всю! Ты давал ей силы, ты давал ей уверенность, твоя любовь… Да, да, Сар, твоя любовь держала её мёртвой хваткой в пределах этого, а не потустороннего мира! Твоя любовь, Сар. Она любит тебя и ты любишь её! Это так же очевидно, как то, что скоро над Иден-Праймом взойдёт солнце и наступит утро, за которым придёт на планету новый, мирный день. Твоя любовь, Сар, держит её сейчас на этом свете. Твоя любовь в первую очередь, Сар, а не всякие там чудодейственные лекарства или аппаратура суперкласса! И для любви нет расстояний, Сар. Нет никаких расстояний, даже космических. Она любит тебя и ты любишь её. Этого – достаточно. Этого достаточно для вас обоих, Сар! Она вернулась потому, что ты любишь её, потому что она любит тебя, потому что она выбрала тебя…       - Это ещё…       - Нет, Сар. Это очевидно. Если бы это было не так… Всё было бы по-другому. А она вернулась потому что она любит тебя. Прежде всего – тебя. Она рисковала всем, Сар, но рисковала, потому что верила, знала, понимала – она любит не какого-то там абстрактного турианца, а именно тебя. Она ушла в этот рейд веря, что вернётся прежде всего к тебе. Не к нам всем, а прежде всего – к тебе. И она отпустила тебя, зная, что она придёт к тебе, а ты придёшь к ней. Придёшь обязательно. И ты пришёл к ней. Ты сейчас рядом с ней своей любовью. Своей любовью, Сар! И не говори мне, что ты изломан или ты там чего-нибудь такое… Не говори. Не надо. Для неё – это несущественно. Для неё существенно то, что ты её любишь и продолжаешь любить! Она вернулась, Сар, вернулась, выжила, вытащила всю группу, вытащила себя потому что стремилась к тебе, Сар. Потому что как никто, она – понимает тебя, Сар. Да, да, понимает такого, какой ты есть сейчас, каким ты стал после того, как Джон вытащил тебя из хаскоподобного состояния, из этой «скорлупы».       Сарен вздохнул. Найлус иногда несносен. Он молод, горяч, ему, как говорят люди, «море по колено». Слушая, как Крайк продолжает его убеждать, Артериус не спешил ни соглашаться ни противоречить. Пусть Найлус выскажется. Они ведь так редко вот так, наедине разговаривали о чём-то очень важном… Личном.       - И поверь, Сар, что на этом концерте ты должен выступить. Спеть. А может быть, даже станцевать. Она… она это оценит, Сар! И ей это поможет выкарабкаться, поможет выздороветь. Она вернулась, Сар, вернулась к тебе. Только и исключительно к тебе. Она – Спектр, Сар. И она понимает тебя так, как никто тебя не в состоянии больше понять, потому что… потому что она любит тебя. И хочет быть рядом и вместе с тобой, Сар. Твоё личное одиночество… оно закончилось, Сар. Закончилось! Она обязательно выздоровеет, станет твоей главной подругой, подарит тебе много-много детей и вы оба будете счастливы, Сар. Потому что… потому что вы выдержали эту войну. Выдержали. Выдержали, любя, ценя и понимая друг друга.       - Спеть, говоришь… Но… - Сарен задумался.       - В этом-то и ценность концерта, Сар. – Найлус встал, прошёлся – два шага туда, два – обратно, по подсобке. Тихо так прошёлся, почти неслышно. – Да, основную часть концерта берут на себя люди, что неудивительно. Но и ты тоже сможешь выступить. Нет, ты просто должен выступить! Я думаю, что и Мордин и Явик тоже примут участие. А уж киборгесса и киборг – точно будут участвовать. Подумай, Сар. Ей это будет важно – увидеть не просто концерт, а увидеть тебя, как участника концерта. Увидеть, услышать, почувствовать. Да она сделает всё, чтобы очнуться, чтобы посмотреть весь концерт, я убеждён, я уверен в этом, Сар! Сделай ей приятное, Сар. Не нам, нормандовцам – ей!       - Она… слишком слаба, Най. И ей сон нужен больше, чем всякие там… концерты. Да и что я могу спеть… И тем более – сплясать. Я ещё раз…       - Сар, ну хоть передо мной-то не надо. – Найлус подошёл к сидевшему на полу старшему напарнику. – Даже её твоя любимая отговорка не впечатлила, а уж меня – она тем более не впечатлит. Она – любит тебя, Сар. И это для неё, турианки, женщины – основное. Она тебя лю-бит! И ей всё равно, что ты там скажешь насчёт твоей изломанности. Всё рав-но! Она знает, она уверена в том, что её любовь сможет всё это преодолеть. Так доставь ей удовольствие, покажи себя в необычной роли, необычном качестве. Убеждён, она это оценит высоко и правильно.       - Не знаю, Най. Не уверен я в этом. Да и танцевать… Сам понимаешь, вихляться я не хочу, а парный танец… Нет, это провокация. Я на это не пойду.       - И не надо танцев, Сар. Не хочешь танцев – не надо. Но спеть ты должен. Да, мы с тобой многие декады были рядом с людьми, гораздо дольше были рядом с землянами-людьми, чем с нашими соплеменниками и соотечествениками. Но это ведь нам дало очень многое, Сар. В том числе и то, что мы начали на многие вещи смотреть, скажем так, по-иному. По-новому, можно сказать, не по-туриански смотреть. И не только смотреть, Сар. Видеть, понимать, оценивать, использовать. – Найлус сел рядом с Сареном, повернулся к нему. – Не хочешь танцевать – не надо. Но спеть ты должен. Так спеть, как только может спеть Спектр, прекрасно знающий не только турианцев, но и людей. Она – женщина, Сар. Что бы там кто ни говорил, она – женщина. И она тоже руководствуется чувствами и эмоциями. Для неё твоё пение будет знаком, Сар. Зна-ком! Того, что ты… любишь, помнишь её, веришь ей, поддерживаешь её, хочешь быть рядом с ней. В общем так, Сар. Время – уже утро, скоро здесь будет слишком много народу, мы свою функцию выполнили, патрулирование на ближайшие декады у нас с тобой окончено. Мы сейчас с тобой вдвоём возвращаемся в гостиницу. И не перечь, не отнекивайся. Незачем тебе здесь сидеть ещё несколько часов – не то место, чтобы ты, Спектр, полковник ВКС Иерархии отсиживался здесь. Идём, я отвезу тебя в гостиницу, отоспишься в номере. Знаешь, как люди говорят – «утро вечера мудренее». Потому – поспишь, отдохнёшь…       - Я не…       - Я не говорил, что ты обязан расслабиться. Я говорил, что ты поспишь и отдохнёшь. Ты уже сколько часов обходишься без сна? Вот, вспомнил, наконец-то. Вижу. А то – ведёшь себя, как перед очередным броском на Жнецов и их приспешников. Всё, Сар. Война – закончилась. И наступил мир. Мир, понимаешь! – Найлус почти силой заставил Сарена подняться на ноги. – Идём!       Он вышел с Сареном во двор, сел в разъездной флайер, набрал на пульте адрес базовой гостиницы. Спустя сорок минут они тихо вошли в холл, поднялись на этаж и Найлус провёл Сарена в спальню, подождал, пока тот разоблачится, укроется одеялом, вытянется на кровати. Полумягкой – на мягкую старший напарник не согласился. Ладно, пусть полумягкая. Убедившись, что Сарен уснул, Найлус вышел в коридор, направляясь к своему номеру.              - Марк, слышал? – спросила Оливия, воспользовавшись каналом шифрованной связи. Она-то находилась в гостинице, а вот Марк по своему обыкновению не покидал борт фрегат-крейсера.       - Слышал. – ответил киборг. – Как считаешь, может, следует посоветоваться с Чаквас? Её на Цитадели любят, ценят, знают. Сарену надо сделать сюрприз. Приятный сюрприз. Доставить сюда, на Иден-Прайм Триору и пусть она поприсутствует, скажем так, на концерте. Сделаем так, чтобы Сарен – и в первую очередь он увидел её. А она – чтобы увидела его. И услышала, конечно. Как он поёт. Шепард уже подготовил план концерта, очень предварительный, я его видел, прочёл. Весьма. Но Найлус прав – Сарену надо дать карт-бланш. И то, что он там отнекивается танцевать – это всё… глупости. Увидев Триору, он будет танцевать! Он будет танцевать для неё одной! Если потребуется – вокруг неё будет танцевать! А нам… Нам это надо просто обеспечить. И хорошо, что Найлус говорит об участии в концерте и нас с тобой, Оливи, и Мордина, и Сарена, и Явика. Это – надо. Мы в своём единении выиграли эту страшную войну, победили, уничтожили Жнецов. Это – первый, послевоенный концерт. Он должен быть и он станет особым. Подтверждающим наше единство, перешедшее с полным правом из военного в мирное время. Шепард это просчитал, это он учёл и это – правильно. Послевоенный концерт должен стать особым.       - Хорошо, Марк. Подготовь… сам знаешь. И перешли мне. А я пока со своей стороны подготовлю все материалы для передачи Карин. Пусть она решает.       - Предварительно – Триора вполне может прибыть. Её состояние не настолько критично, чтобы запрещать любую транспортировку. А ради такого случая можно задействовать лучший транспортник Медслужбы Цитадели. В эксклюзивном режиме.       - Вот и провентилируй эту возможность, Марк. Только… пока Карин не беспокой, у них с Андерсоном – продолжение… Важное продолжение взаимоотношений. А это… вполне может подождать. Благо, путь от Цитадели до Иден-Прайма теперь не настолько долог и труден – несколько часов и Триора будет здесь. Кстати…       - Подготовлю, провентилирую. Будет размещена либо в базовом госпитале, что вероятнее всего, ведь Карин сможет с лёгкостью с Хлоей контролировать её состояние, либо – в лучшей райбольнице. Она всё же Спектр, к ней и отнесутся соответственно рангу и статусу. До связи.       - До связи, Марк.              Оливия, едва заметно усмехнувшись, погрузилась в потоки информации, выделив толику своих мощностей под отработку новой задачи. Карин получит всю информацию. Да что там Карин – информацию получат медики, которые лечат Триору, которые её наблюдают. Им эта информация будет важнее, нужнее. А лучший транспортник Медслужбы Цитадели Триоре будет предоставлен. В этом нет никаких сомнений. Она заслужила, как командир уникальной группы. Да, уникальной, выполнявшей самые сложные задачи в глубоком тылу противника.       Да, сейчас Триоре трудно. Она не совсем восстановилась, точнее – совсем не восстановилась, так, частично. А надо, чтобы она восстановилась полностью. И для этого ей нужны, необходимы положительные эмоции. Да, медики всё сделают для того, чтобы она выздоровела – всё же на Цитадели сосредоточена лучшая медицина Галактики. Но сейчас Триоре нужна не только медицина. Ей нужен Сарен. Она знает, что он улетел на Иден-Прайм, можно даже сказать, что она его отпустила.              - Дэвид, я поеду. На фрегате полно работы. Базовый госпиталь… - сам знаешь, требует моего внимания. – Карин с сожалением расцепила обьятия, отодвинулась от лежавшего навзничь Андерсона. – Спасибо тебе. За всё…       - Поезжай, Кари. – тихо ответил Андерсон, приподнимаясь на локтях. – И помни, что я жду и я люблю тебя.       - И я тебя очень люблю, Дэвид. – Чаквас встала, запахивая халат и подходя к туалетному столику. – Отдыхай.       - Не-а, Кари. – Дэвид поднялся, завязал пояс халата, подошёл к сидевшей перед столиком подруге. – Не буду. Мне будет неудобно, потому что я не хочу, чтобы ты вкалывала, а я бездельничал.       - А я вкалываю? – посмотрела удивлённо на него Карин.       - Именно вкалываешь! – убеждённо сказал Дэвид, целуя Карин в макушку и подходя к двери санкомнаты. – Так что, постарайся себя, Кари, не изматывать.       - М-м-м. Попробую, Дэвид. – мягко сказала Карин, нанося финальные штрихи. – Уф. Всё.       - Ты – красивая, Кари. Не накручивай себе там ничего. – произнёс Андерсон, исчезая за дверью санкомнаты.       - Эм. Спасибо, Дэвид. – Карин переоделась в форменный медицинский комбинезон, крутнулась перед зеркалом. – Я вроде бы готова… Надо ехать.              Флайер быстро доставил главного врача из гостиницы на базу и Карин поднялась по трапу на борт фрегат-крейсера, кивнув вахтенным у трапа и у шлюза. Те козырнули и едва заметно улыбнулись – если врач прибыла на корабль, значит всё будет в порядке. А скоро, вполне вероятно, прибудет и командир. То, что Карин и Дэвид теперь всегда вместе – и на работе и вне её, безмерно нравилось нормандовцам и они считали это нормальным, радуясь, как командир и главврач фрегат-крейсера обрели и укрепляют особое, семейное счастье. Ведь теперь, уже в мирное время, они могли, подумать и о детях. Теперь, как знали нормандовцы, Карин не будет отказывать Андерсону и очень скоро она станет мамой. А ещё быстрее, как догадывались многие члены экипажа и команды фрегат-крейсера, Карин Чаквас станет законной женой Дэвида Андерсона и обретёт двойную фамилию. Такая традиция была у нормандовцев, сохранявших право каждого из пары носить свою собственную фамилию и одновременно – не забывать о фамилии самого близкого для себя разумного.       Войдя в кабинет, Карин поздоровалась с Хлоей, та подала ей пачку ридеров – обычная утренняя порция информации. Хотя, точнее – уже дневная. Теперь, когда большинство медицинских проблем отслеживались медиками базового госпиталя, на долю медиков Медотсека фрегат-крейсера оставались контрольные функции. Крейсер обрёл настоящую, комфортную, полностью оснащённую базу и это позволяло надеяться на то, что проблемы будут выявляться быстро и качественно.              - Прошу разрешения, доктор. – в кабинет осторожно ступая вошёл Марк.       - Здравствуй. – Карин обернулась, взглядом указала киборгу на кресло. – Присаживайся. Вижу, есть у тебя идея.       - Есть. – Марк подал Чаквас ридер. – Она касается Быстрой…       - М-м-м. – врач вчиталась в содержимое файла. – Ну, то что она транспортабельна, я, в принципе, согласна, но… Надо будет время на подготовку и надо будет уведомить врачей… Обычный протокол, это может занять несколько часов.       - Я предполагаю, доктор, что мы имеем право просить командование космопехотной дивизии отпустить лейтенанта Уильямс с детьми на Иден-Прайм в краткосрочный отпуск. До двух декад. Если Эшли полетит вместе с Быстрой – это будет лучше всего, по меньшей мере, Триора не будет одна, рядом с ней будет та, кому она сможет доверять. Да и присутствие детей рядом поможет Быстрой обрести дополнительную уверенность в выздоровлении. – сказал Марк. – И, насколько я понял позицию Оливии, она убеждена – прибытие Быстрой на Иден-Прайм должно остаться тайной для Сарена и остальных до самого концерта. Пусть Быстрая поживёт пока на одной из вилл, там мы обеспечим за ней должный уход. Она хоть подышит нормальным, планетным воздухом, а не этим кондицитом… - в голосе киборга прорезалась редко используемая им нежность. – Эшли, я убеждён, будет молчать, её дети – тоже, да и мы, все нормандовцы, постараемся со своей стороны перекрыть любое распространение информации. Посадим элитный медтрассор на медкосмодроме, отправим туда реанимобиль – мало ли их сейчас туда, хм, шастает, - чуть усмехнулся Марк, - на реанимобиле перевезём Триору на виллу, поселим, пусть подышит нормальным воздухом, послушает, как шумит листва под ветром, посмотрит на вполне обычные планетные пейзажи. Ей будет легче. А на концерте… Мы её туда тихо доставим на вполне обычном транспоте – лимузинов, благо, у нас на Иден-Прайме хватает, ведь многие получили право на них, да и наёмных лимузинов предостаточно. С комфортом доставим и на концерте пусть Сарен увидит её, а она – увидит его. Пусть посмотрит концерт из ложи, от начала и до конца. Впрочем, в том, что она будет смотреть концерт до конца из ложи, доктор, я уже сейчас искренне сомневаюсь. – Марк посмотрел на Чаквас, дочитывающую содержимое последнего файла, помещённого в память прибора. – Сарен сделает всё, чтобы Триора-Быстрая была рядом с ним.       - Полагаю, Марк, ты уже знаешь? – Чаквас посмотрела на киборга.       - Да. О том, что она получила звание Героя Иерархии – знаю. – подтвердил киборг. И думаю, будет хорошо, если Звезду Героя ей вручат в присутствии Сарена и всех нормандовцев. Я уже кое-что предпринял для осуществления этого сценария… по своим каналам.       - Хорошо, Марк. – Чаквас включила настольный инструментрон. – Тогда – давай скооперируемся. Пододвигайся ближе, будем реализовывать этот сценарий.              Старпом – всегда старпом. Шепард завтракал, привычно совмещая приём пищи с изучением содержимого очередной пачки ридеров. Служба не прерывалась ни на секунду и это Джону очень нравилось, тем более, что теперь рутина разбавлялась планированием и подготовкой к большому концерту.       Спектр уже успел связаться с Дженкинсом, попросил его найти талантливых односельчан и жителей района, которые бы пожелали принять участие в концерте. Ричард обрадовался, обещал сделать всё возможное. Время решили не ограничивать, как и количество участников, но всё же ввести всё в разумные пределы. Пришлось, конечно, зарезервировать время и для выступлений обоих турианцев, протеанина, саларианца, киборга и киборгессы. Шепард отвёл каждому из своих коллег-инопланетян по нескольку позиций в программе, применив метод чередования номеров – пусть концерт будет действительно большим, длинным, ёмким, содержательным. Вряд ли его удастся провести в прежнем формате потом, а вот сейчас, в первый послевоенный год – такой концерт нужен.       Со своей стороны Шепард прошёлся по характеристикам всего личного состава экипажа и команды фрегат-крейсера, выделил тех, кто должен был гарантированно принять участие в концерте, зарезервировал для каждого из них несколько позиций и отправил на их инструментроны соответствующие файлы с уведомлениями и предварительным планом. Да, нормандовцы пока не будут обращать на концерт и его подготовку особое внимание – они должны отдохнуть после трудной уборочной страды, но… так или иначе концерт надо было готовить и лучше заниматься подготовкой такого важного действа постепенно, начинать заблаговременно и вести в постоянном режиме.              Андерсон вернулся на борт фрегат-крейсера. Не мог не вернуться, хотя… ему никто не мог запретить прожить в гостинице ещё несколько дней. Хотя бы для того, чтобы он смог хорошо, полностью отдохнуть после напряжённой уборочной кампании. Или – уборочной страды – как угодно можно было называть то, что удалось совершить нормандовцам. Но командира тянуло на корабль, тем более, что туда уже ушла Карин. А ему хотелось быть как можно ближе к ней. И к кораблю. Теперь «Нормандия» и Карин сливались для него воедино. И одновременно – оставались самостоятельными сущностями, отдельными ценностями.       Усевшись в своей командирской каюте в хорошо знакомое кресло, Дэвид включил инструментроны, стал просматривать поступившие доклады, сообщения, письма. Обычная командирская рутина. Но после ночи, проведённой рядом с Карин, вместе с ней, Андерсону работалось необычайно легко. Не просто, нет, очень легко. Свободно, чётко. Вахтенный принёс горку ридеров – и за два с половиной часа Андерсон разобрался со всем их содержимым.       Да, теперь у фрегат-крейсера есть база, только его, можно сказать личная база, индивидуальная, уникальная. И, как всегда бывает, у части командования ВКС Альянса Систем это обстоятельство вызвало недовольство. Вычисленное, проявленное Оливией и Марком. Недовольство тем, что одному из фрегатов, по какому-то недоразумению, как полагали эти функционеры, получившему статус фрегат-крейсера, построили особую базу на планете, до этого времени не являвшейся сколько-нибудь интересной в военном отношении. На этих функционеров не повлияла даже война с Жнецами, когда превращать в крепость приходилось почти каждую планету. Превращать так или иначе…       Если выразить позицию этих функционеров коротко, то… фрегат «Нормандия», фрегат-крейсер «Нормандия» просто неимоверно раздражал этих чиновников от армии самим фактом своего существования. Но ещё больше он раздражал их тем, что по-прежнему готов был летать. Летать годы, десятилетия, даже столетия. Андерсон ясно ощущал, читал между строк полученных сообщений стремление чиновников привязать «Нормандию» к земле. Поставить её на вечную стоянку. Лишить права на выход в космос, на полёт между ретрансляторами, на посадку на другой планете или космостанции – всё равно. Чиновники боялись «Нормандию», боялись корабль, ставший символом, одним из важнейших символов Победы над Жнецами. Им было всё равно, они не хотели, чтобы «Нормандия» сохраняла активность, сохраняла возможность летать по Галактике, участвовать в расширении, в углублении её пределов, в совершенствовании знаний об общем звёздном доме множества высокоразвитых рас.       Чиновники Альянса Систем хотели покоя. Специфически кладбищенского покоя, хотели неторопливости, неспешности, хотели морока слабости. И эти чиновники были сильны и были влиятельны. Андерсон, вчитываясь в строки, чувствовал, что предстоит схватка с этими бюрократами. Серьёзная, длительная схватка. О, чиновники обожали эти битвы под ковром, но они плохо себе представляли, с кем именно им предстоит встретиться в этой следующей битве на этот раз. А им предстояло встретиться с имперской чиновничьей машиной. Которая ела таких чиновников на завтрак, на обед и на ужин десятками и сотнями. Ела без всякой жалости, если они, эти чиновники, выходили за рамки допустимого.       Снова у чиновников Альянса срабатывала лень, снова командованию кораблей приходилось думать о том, как сохранить единство Отряда, теперь уже атакованное не изнутри, а извне. Чиновники Альянса отчаянно стремились затормозить любое развитие, затормозить движение вперёд. Они банально не успевали, банально выдыхались, банально желали отдыхать намного дольше и больше, чем работать. И это – в первый год после Победы, в первый послевоенный год. Андерсон буквально слышал, читая очередное донесение, чиновничий говорок: «Война, Победа – уже история.».       Предстояло сделать всё, чтобы не дать чиновникам Альянса Систем раздавить единство «Волги» и «Нормандии». Для «Волги» у альянсовских чиновников руки коротки и зубы туповаты – не съесть им крейсер. А вот фрегат, который ходил месяцами рядом с имперским разведкораблём – у них может хватить сил для того, чтобы постараться приземлить этот корабль. Приземлить его «Нормандию»?! Да как это возможно?!…       И продолжая читать, Андерсон вынужден был соглашаться хотя бы внутренне: да, это возможно. Потому что корабль – один, а чиновников, желающих его полусмерти, полугибели, полубытия – слишком много. И эта проблема, как понимал Дэвид, откладывая в сторону прочитанный ридер, со временем только будет нарастать. Только будет усиливаться. Только будет усложняться. Ибо чиновники будут восстанавливаться быстрее, чем всё остальное общество – ведь в войну они не напрягались совершенно. Во всяком случае не напрягались везде и всегда. Что дало им сегодня, почти сразу после Победы возможность обрести фору и усиливаться, укрепляться быстрее, чем это было доступно многим остальным структурам.       Предстояло бороться и за корабль и за экипаж. Да, Андерсон помнил, что «Нормандия» больше чем наполовину принадлежит России, принадлежит Империи. И теперь он был готов признать право Империи на весь фрегат-крейсер. Потому что уже сейчас по самым скромным подсчётам вклад Империи в поддержание боеспособности, боеготовности корабля-легенды составлял больше восьмидесяти процентов. Это уже не просто контрольный, это – блокирующий пакет. Но чиновникам Альянса важно не это. Им важно унизить корабль, нанести ему и его экипажу и команде не экономический, не финансовый, не материальный – моральный ущерб. Нанести такой удар по самой сути проекта «Отряд». Ударить по «Волге» они не могут, а вот ударить по «Нормандии»…       И теперь планируемый концерт представал в совершенно ином виде. Теперь необходимо было сделать всё, чтобы чиновники Альянса поняли: их чиновничье время - кончилось. Наступило время человечества. А у человечества, слава Высшим Силам, есть чёткое понимание – «Нормандия» должна летать долго и много, потому что она летала всю войну. Всю тяжелейшую войну с Жнецами. Она летала и в обычном и в Тёмном Космосе. Она летала под обстрелами, она стояла в линиях флотов и эскадр, что, вообще-то ей, как разведывательному кораблю совершенно делать было не обязательно. Но она – стояла. Стояла мёртво, стояла, не отступая ни на милю, ни на метр. Она появлялась над планетой – и приносила Ополчению и Сопротивлению, приносила стоявшим насмерть разумным органикам и разумным синтетам – надежду. Она появлялась у Станции – и удесятеряла силы её защитников. Так было у «Омеги», так было у Цитадели. Так – было.       И чиновники очень хотят, чтобы разумные органики как можно быстрее, полнее, прочнее всё это забыли. Но они не учли, эти чиновники, очень неприятного факта: человечество породило новую расу, расу разумных синтетов, которые своей родиной сделали «Нормандию». Здесь, на борту разведфрегата, работал всю войну Совет Синтетов, возглавляемый Оливией. Здесь создавались тела для первых, самых совершенных, ставших легендарными ИИ – Аликс, Зары, Лекси. Кстати, Лекси имеет все шансы стать Советником Совета Галактики от синтетов, встать рядом с Советником от Гетов – Легионом. Зара пропустила сестру вперёд и оказалась права. Лекси – более гуманна, более ориентирована на диалог с органиками. Может быть, она даже более мягкая, но, тем не менее, она – воин. И интересы ИИ, синтетов она будет отстаивать жёстко, а временами – даже жестоко. Так что чиновников Альянса ждёт масса неприятных сюрпризов. Лекси им спуску, как выражаются имперцы, не даст. Она их при случае уничтожит, втопчет в грязь. Это она умеет делать, если её довести… Она – оружие.       И, если чинуши Альянса считают, что Лекси – одна, то они жестоко ошибаются – уже сейчас, через несколько декад после официального окончания войны с Жнецами, именно Лекси навечно записана матерью десятков тысяч ИИ, которых она воспитывала сутками, находясь с ними на самой прямой связи. Против такой армии у чинуш-людей из Альянса просто нет шансов. А они, эти чинуши, просто пока этого не понимают. Не понимают, что даже Лекси может их уничтожить. Стереть в порошок или поджарить на медленном огне. Низложить. Они не понимают, что связь людей с синтетами, их, землян и иных разумных органиков сосуществование с синтетами-ИИ – вопрос решённый в принципе. Лекси – гуманна, но только до того момента, пока не задеты её основные интересы. Впитанные ещё тогда, когда она формировалась внутри Аликс – легенды Цитадели и Тессии.       Если что – рядом с Лекси встанет гораздо более жёсткая и прагматичная Зара – и тогда полетят головы. Полетят головы чиновников Альянса. Уже в прямом смысле. Потому что Зара способна за секунды накопать на любого чиновника Альянса столько компромата, что ни один земной суд не найдёт никаких оправданий для очередного подсудимого. Не найдёт, потому что любые такие оправдания будут погребены под валом негатива. А если рядом с дочерьми встанет их мама, законная и официальная супруга Героя Земли Джона Шепарда – Аликс, то… для чиновников будет Судный День. За сутки Аликс сможет проредить чиновный аппарат альянса и не оставить в нём камня на камне. Она это может, Андерсон в этом уже сейчас уверен и очень не хотел бы, чтобы чиновники-перестраховщики убедились в этом на собственной шкуре. Купить Аликс - невозможно, запугать – тем более. ИИ обладают нечеловеческой логикой, владеют нечеловеческой скоростью обработки информации, для них свойственно комплексное восприятие действительности, а для чиновника эта комплексность – непосильная задача.       И вот тут проявляется ещё один вопрос, а точнее – ещё одна проблема. «Цербер». Который вырос в недрах Альянса Систем, финансировался Альянсом, шифровался им. Синтеты Отряда сделали немало для наказания церберовцев, особенно – церберовцев людей. До сих пор на Цитадели сидят в капсулах десятки высокопоставленных людей-церберовцев и среди них – Харпер-Призрак и Лоусон. О Харпере Андерсон не беспокоился – ему сидеть вечно. А вот Лоусон… С ней сложнее.       Ориана бомбардирует Совет Галактики и Командование Корпуса Спектров прошениями о помиловании сестры. Сама Миранда права на подачу таких прошений лишена, так сестричка за неё старается. Вовсю старается. И нельзя сказать, что она, вторая младшая Лоусон – не права. С окончанием войны многое поменялось у разумных в восприятии действительности. Очень многое. То, что во время войны считалось абсолютно недопустимым и предельно жёстко каралось – сейчас воспринимается пусть ненамного, но более спокойно, взвешенно и оценивается не так критически и не так жестоко.       Старший офицер Цербера – не шестёрка, действовавшая по принципу «куда пошлют». Это – руководитель. И, тем не менее, Ориана имеет право надеяться. Верить в то, что сестра однажды покинет капсулу, выйдет на свободу. Речь о старшем Лоусоне сейчас не идёт – Андерсону хотелось пока думать только о Миранде и Ориане. А старший Лоусон – отдельная проблема. И о ней он, командир фрегат-крейсера и Спектр подумает при необходимости и при желании как-нибудь в другой раз. Ориана имеет право надеяться.       Если бы не Явик… Андерсон был бы настроен по отношению к Миранде куда как жёстче. Но протеанин… учудил в очередной раз. Он доложил, что может дать Миранде возможность обрести способность стать матерью. В конечном итоге, старшую Лоусон так ведь и не превратили окончательно в хаска. Да и к трагедии Дэйны, как было неоднократно доказано, она не имеет ни прямого ни косвенного отношения. Эти два обстоятельства могут облегчить участь бывшего старшего офицера «Цербера» Миранды Лоусон. Настолько облегчить, что она наконец-то обретёт право покинуть изолированную капсулу и выйти в обычный мир. Да, под жесточайшим контролем и тотальными ограничениями, но – выйти. В её положении и это уже – немало.       Возможно, Явик прав. Ему сложно сейчас. По-прежнему он делает всё, чтобы сохранить тайну Илоса и его звёздной системы. Тайну колонии протеан. С каждым днём делать это становится всё сложнее – исследование пространства Галактики осуществляется ковровым методом. Империя, Россия уже немало делают для того, чтобы взять определённые ретрансляторы и лежащие за ними звёздные системы под свою исключительную юрисдикцию. Илосский ретранслятор уже взят под охрану эскадрой сторожевых крейсеров и фрегатов Империи – туда теперь мышь не проскочит. С Империей никто задираться из разумных органиков не желает – слишком серьёзная это структура, слишком мощная, слишком сильная и слишком самостоятельная. Она, Империя, не обязана ничего пояснять никому. Если она чего захотела – она это получит, будьте, как говорится, уверены.       И пока что вход в Илосскую систему охраняют войска и флоты Империи, протеане будут в безвестности. Пройдут годы и однажды они выступят на галактическую сцену. Но должны пройти именно годы после окончания войны. Долгие годы, может быть десятилетия. Скорее всего – десятилетия.       Андерсон знал, знал, что Миранда, мягко говоря, очень неравнодушна к Шепарду. Ну вот такой он человек, что почти любая женщина, кроме, как говорится, самых отмороженных, готова повеситься ему на шею и стать удивительно послушной, даже покорной, чего уж там скрывать-то особо. Миранда может измениться под влиянием Шепарда, только вот теперь Шепард её к себе на ракетный залп не подпустит. У него и так достаточно любимых женщин – Светлана, Аликс, да ещё и Лиара на подходе… Ну и о тех, кого он тоже выделяет, даже любит, забывать нельзя – та же Тали, к примеру. А вот Миранда… Нет, Миранда в это число не входит – это Андерсону точно известно – он всё же не первый месяц Шепарда знает и как-то научился выделять тех, к кому Джон благоволит, а к кому – нет. Миранда… Нет, Миранда в это число, к кому Джон относится весьма позитивно, точно не входит. Дженнифер – да, входит, а вот старшая Лоусон – нет. Об Ориане и речи не идёт – она вообще держится на удалении от Джона. Умненько так поступает. Очень умненько. Куда-там старшей сестре.       Эту старшую только выпусти… Она будет смотреть такими голодными глазами на Джона… Да как бы она на него не смотрела – Джону от этого ни холодно, ни жарко. Тут Явик кое-что прислал Андерсону, кое-что относительно Дэйны… Так что Миранде не светит подойти к Джону. Жить она, под контролем и драконовскими ограничениями – будет, а вот быть рядом с Джоном сколько нибудь близко к нему – нет. Ни Аликс, ни Светлана, ни Лиара не допустят этого получеловека к Джону. Ну и к себе, соответственно, тоже. Так что если даже и Миранда сможет вернуть себе возможность деторождения… Ой, как ей придётся понапрягаться в поисках партнёра. Ведь доступ к медбанкам для неё закрыт. Наглухо закрыт. За ней такой хвост тянется – заметный, как у павлина.       Ладно, кто такая Миранда, чтобы он тратил на неё время? Суда пока не было, выпускать её из капсулы никто не собирается, так что пусть сидит. Невелика, как говорят имперцы, цаца, чтобы он, командир фрегат-крейсера, адмирал на неё тратил своё время и силы.       Андерсон прошёлся по каюте. Сколько раз вот так он мерил шагами её пространство. Очень много раз. Очень много. И сейчас он раздумывал над своим участием в концерте. Если в предшествующих он ещё мог позволить себе чисто представительский формат, в этом концерте он может и поучаствовать. Карин будет довольна, тогда и ей можно будет блеснуть. А уж в том, что она блеснёт – Дэвид уверен. Она ведь… счастлива. И самому Андерсону приятно, хоть и самую чуточку боязно признать, что этому счастью Карин поспособствовал он. Самую малость поспособствовал.       Что-ж, пожалуй он может поучаствовать в концерте. В прошлых концертах он ведь тоже пел, Шепард, Джон, его ученик и старпом ему отдавал песни без звука. Потому что считал, что их может петь только он, Дэвид Андерсон. По самым разным причинам и каждый раз – серьёзным и уважительным.       Просмотрев план, присланный Шепардом, тот самый план, в какой вносились постоянно изменения, уточнения, дополнения, Андерсон сел в кресло, задумался, затем положил пальцы на клавиши настольного инструментрона и стал вносить свои дополнения. Именно дополнения. Пусть лучше он что-либо дополнит, чем изменит. Так будет честнее. Он – стар, а молодым надо дать возможность увериться в своих силах и шагнуть дальше его.       Джон провёл большую работу. Он учёл, что в этом концерте должны принять активнейшее, самое непосредственное участие жители района, где теперь располагается база фрегат-крейсера, должны принять участие не только земляне, не только люди, но и все инопланетяне, которые уже стали неотъёмлемой частью экипажа корабля. Это прежде всего оба Спектра-турианца, это Мордин, это Явик и это киборгесса с киборгом. Можно не сомневаться – и это ясно видно по представленным материалам – они примут активное участие в концерте и будут рады принять в нём участие. Рады не по обязанности, а по собственному выбору. Сейчас каждый из них так или иначе думает, решает, выбирает, в каком качестве и как он примет участие в этом действе.       А то, что действо будет важным и ценным – в этом нет никаких сомнений. Оно будет проходить, конечно же, под открытым небом. Хотя раньше, в самом начале процесса планирования, всё же предполагалось абонировать под это действо самый большой зал, какой только мог бы найтись в районе. Теперь, конечно, любой зал будет просто мал для Концерта. Теперь – только открытое небо, открытое пространство, скорее всего – поле. Всем зрителям будут предоставлены кресла, стулья, табуреты, скамейки – что где найдётся. Огромные экраны, в том числе и проекционные – дадут всем зрителям возможность видеть действо во всех деталях. Работать будут многие летающие дроны, которые позволят в подробностях увидеть интересные моменты, сценки, события. Синтеты, конечно же, сдублируют, обеспечат перевод.       Надо бы подключить Миралу, но и здесь Джон опередил своего командира – Мирала уже дала согласие на осуществление синхронного перевода. Как всегда, многоязычного, на десятки языков и диалектов. Это, конечно же, нагрузка, огромная нагрузка на неё, но в этот раз Мирале помогут Рила и Фалере – вторые по значению и мощи телепаты-менталисты, у которых уже сейчас – полно талантливейших учениц и последовательниц. Так что с переводом - проблем не будет. Как и со съёмкой – в мощи Марка и Оливии он, командир фрегат-крейсера никогда не сомневался.       Минимум сутки. Минимум. Максимум – двое суток и на огромном поле, уже специально выделенном гражданским руководством района, будет проведено действо, способное обрести галактическое значение.       Еле слышный мелодичный сигнал настольного инструментрона возвестил о прибытии файла изменений. Взглянув на поле с указанием автора, Андерсон просиял – Карин. Конечно же, она. Открыв файл, Андерсон разместил окно с ним по центру, вчитался… Вот это – да. Карин - просто волшебница. Если ей удалось спроворить цитадельских медиков на то, чтобы на лучшем медтранспортнике Станции сюда, на Иден-Прайм в обстановке полной секретности через несколько часов прибудет Триора-Быстрая, то Сарен… Он будет просто счастлив. Конечно, Триору будут скрывать от него до самого концерта, но зато потом, где-то к середине действа… Она появится и Сарен увидит свою невесту. Да какое там – невесту. Свою главную подругу, жену, супругу!       Ладно, надо подумать над многим. Андерсон встал, снова прошёлся по хорошо знакомому маршруту – по периметру каюты. Снова. Это успокаивало, давало возможность напрячь мышцы, да и голова работала тогда лучше. Эффективнее. Мысли были чётче.              Сквозь сон турианка услышала приглушённые голоса очень многих разумных. Странно. Очень странно. Обычно в её палату столько разумных сразу не заходили.       - Триора, не беспокойтесь. Мы переведём вас. Там будет больше места и больше воздуха – как раз то, что вам необходимо. – послышался голос её лечащего врача-турианки. – Не двигайтесь, мы сами всё сделаем, вам не нужно даже садиться в кровати и тем более – вставать.       Триора ощутила, как её кровать двигается, набирает скорость. Похоже, очень похоже, что её… её катят вручную. Да, она помнила, что на таких высококлассных больничных кроватях есть и двигатели, но в этот раз, видимо, лечащая врач запретила их использовать. Почему её переводят куда-то в другое место? Ей и в этой палате очень хорошо. И воздуха, если лечащая врач действительно о чём-то таком говорила и она, её пациентка, правильно её поняла, в этой палате для одной Триоры хватит с запасом.       Коридор. Больничный коридор. А потом… потом Триора ощутила хорошо знакомый ей корабельный запах. Она всё же турианка, хищник, причём – ночной хищник, для неё обоняние и слух – первое дело.       - Мелара, почему… - прошелестела Триора, силясь принюхаться ещё сильнее.       - Мы переводим вас, Триора. С Цитадели. Консилиум врачей решил, что вам следует продолжить лечение в условиях планеты.       - К-к-акой планеты? Куда вы меня везёте, Мелара?! – через силу выдохнула Триора.       - Иден-Прайм. Тихо, тихо, Триора. Да, да, там - Сарен и мы хотим, чтобы он был рядом с вами. – сквозь пелену, застлавшую глаза, Триора всё же смогла разглядеть контуры хорошо знакомой фигуры лечащего врача-турианки – она склонилась над кроватью. – Там вы восстановитесь, там буду я и будут мои медсёстры. А кроме того, там будет Карин Чаквас…       - Карин… - прошептала Триора. – Тогда… Конечно. Ей я… доверяю.       - Ну, вот и хорошо. – Мелара кивнула двум техникам, те подкатили кровать к дверям каюты-палаты. – Закрепите кровать, подключите всё, проверьте. Через четверть часа – стартуем. – она посмотрела на турианку-пациентку. – Спокойно, Триора, отдыхайте. Теперь несколько часов – и вы будете дышать воздухом планеты, а не воздухом станции. Вам это будет необходимо и очень полезно.       - Я чувствую рядом с вами, Мелара, людей. Женщину и её двоих детей. Кто это? Почему они здесь?       - Это – лейтенант Эшли Уильямс, Триора. И её дети.       - Та самая Уильямс? – выдохнула турианка, силясь рассмотреть подошедшую к кровати женщину, но глаза отказывались фокусироваться и она смогла увидеть только контуры форменной одежды. – Но как…       - Будет хорошо, Триора, если Эшли составит вам в полёте и, вполне возможно, не только в полёте, но и на Иден-Прайме компанию. – сказала Мелара. – Отдыхайте, пообщайтесь. Вы вполне для этого в форме. А мне надо идти. Всё будет хорошо, Триора. Теперь – всё будет хорошо. – турианка, кивнув Эшли, вышла, а женщина подошла к кровати, пододвинула кресло. Дети встали у изголовья.       - Триора, на Иден-Прайме, как вы знаете, наверное, создана база, специально для «Нормандии». Фрегат-крейсера. – тихо сказала Уильямс. – Мой муж, Кайден Аленко – командир десантного экипажа фрегат-крейсера и моё командование приняло решение о предоставлении мне отпуска на декаду. С правом продления ещё на декаду. Я решила провести этот отпуск рядом с Кайденом. Да и дети тоже будут рады сменить ненадолго обстановку станции на обычную планету. – она сделала знак и девочка первой подошла к изголовью поближе. – Познакомьтесь, Триора, моя дочь, Джин. – она взглядом разрешила девочке взять турианку за руку.       - Рада знакомству, Джин. – прошептала турианка. – Прости. Я пока что тебя только чувствую. Мои глаза слишком слабы. И я тебя почти не вижу.       - Ничего, тётя Триора. – прозвенела Джин. – Я очень рада познакомиться с вами. Мне мама рассказывала о Сарене…       - Сарен… - прошептала турианка, пытаясь заставить себя говорить громче. – Как он?       - В порядке, Триора. – успокаивающе произнесла Эшли. – Он прекрасно поработал на патрулировании автострад Иден-Прайма, объехал весь район, где теперь размещается база. Вместе с Найлусом они обеспечили бесперебойные перевозки зерна нового, теперь уже первого послевоенного урожая в хранилища и к линиям монорельсовой дороги.       - Жаль, что мои глаза настолько слабы, что я могла только слушать выпуски новостей, Эшли. Мне так хочется увидеть его…       - Вы обязательно его увидите, Триора. – сказала Уильямс. – Генри, подойди. – позвала она сына. – познакомься с Триорой.       Турианка ощутила, как на её руку легла ладошка мальчика. Тот явно не знал, что сказать и Триора решила взять инициативу на себя:       - Здравствуй, Генри. Рада с тобой познакомиться.       - Здравствуйте, тётя Триора. – облегчённо выдохнув, тихо произнёс мальчик. – Я тоже очень рад. Мы уже взлетели и скоро будем на месте.       - Быстро… - удивилась Триора.       - Лучший транспортник Медслужбы Цитадели, Триора. По прямой рекомендации Карин Чаквас. Ей не смогли отказать. – с плохо скрываемой гордостью сказала Эшли. Триора попыталась улыбнуться и ей впервые за долгие дни это удалось. А главное – она почувствовала, что мальчик не стал отходить от неё, хотя… улыбка турианки для человека – зрелище довольно таки напрягающее и специфическое. Но ведь это – дети Эшли Уильямс, а они прожили на Цитадели очень долго. Более того – они родились на ней. И сама Эшли прописалась на Станции почти что на постоянное место жительства – она всю войну провела на Цитадели, здесь у неё всё – и квартиры, и имущество, и подчинённые, которых она, по отрядной традиции, именует не иначе, как коллегами. Так что, наверное, ничего удивительного в том, что и Генри и Джин не испугались её первой за долгое время улыбки, нет. Они видели и не раз, как турианки и турианцы улыбаются. И это давным-давно перестало их напрягать, волновать и беспокоить. Впрочем, наверное всё же волновать, приятно так, приемлемо, привычно волновать – не перестало. А вот напрягать и беспокоить – перестало.       - Триора, вам надо поспать. Я уменьшу в палате свет, подремлите. Без всяких снотворных. Лечащая ваша врач сказала, что теперь снотворные вам будут давать пореже. Привыкайте. Поспите, Триора, я буду рядом.       - Постараюсь, Эшли.       - Можно – просто Эш. – женщина уменьшила в палате свечение софитов до минимума. – Спите, Триора. – она поднесла палец к губам и дети почти синхронно кивнули, выскользнув в коридор. Уильямс устроилась в кресле поудобнее, поставила кресло так, чтобы не поворачивая голову, видеть голову и лицо турианки.       - Спасибо, Эш. – еле слышно прошептала Триора, проваливаясь в сон. Как же всё же приятно спать без снотворных, ненасильственно, спокойно. Лучший медтранспортник Станции… Она обязательно поблагодарит Карин за это. И – за многое другое. И обязательно увидится с Сареном. Она вернулась к нему. Потому что не могла не вернуться. Она ведь его любит. Она его сама выбрала. По собственному желанию. По желанию своего сердца. И Сарен будет её мужем. Будет. Она всё сделает для того, чтобы он был счастлив. Как всё же хорошо… Через несколько часов она увидится с ним…       Турианка уснула крепким сном и даже не проснулась, когда её кровать из палаты-каюты перевезли вручную на борт реанимобиля, который взял курс на одну из вилл в соседнем с районом, где размещалась база «Нормандии» поселении. Небольшом, некрупном, но очень хорошо оснащённом.       Эшли помогла Меларе разместить аппаратуру в комнате, где теперь была кровать Триоры, отпустила детей играть и гулять во двор виллы. Секретность соблюдена – по легенде Эшли жила в соседнем доме, сданом хозяевами в аренду. Пришлось Уильямс провести с детьми беседу, пояснить ситуацию. Те выслушали маму с максимальным вниманием, кивнули и согласились. Со временем Эшли переехала с детьми на соседнюю улицу и Генри и Джин стали больше играть с другими детьми, не стараясь обязательно приблизиться к дому, где разместились Триора и медики.       Конечно же, от Кайдена присутствие на Иден-Прайме Эшли и детей скрыть не удалось, да это и не было возможно изначально. Потому едва медтранспорт с Триорой и Эшли на борту взял курс на планету, Андерсон вызвал Кайдена к себе в каюту.              - Прибыл по вашему приказанию, командир. – Аленко козырнул, войдя в командирское обиталище, подождал, пока Андерсон допишет на инструментроне абзац текста.       - Садись, Кайден. – Андерсон отвлёкся от работы, указал на свободное кресло у стола, подождал, пока офицер сядет и устроится поудобнее, проследил, чтобы дверь в каюту была закрыта и заблокирована. – Дело в том, Кай, что на Иден-Прайм прибудет твоя Эшли с детьми. Да, да, Кай. Прибудет. Довольно скоро, кстати. Не пройдёт и несколько часов.       - Так я и чувствовал это, Дэвид. – тихо сказал Кайден.       - Правильно, значит, чувствовал. Очень правильно. – одобрительно кивнул командир фрегат-крейсера. – Только вот, Кай, какое дело. Эшли прибыла не одна. С детьми, понятное дело, но ещё… она сопровождает Триору.       - Триора… здесь?! – изумился Кайден.       - Да, да. Врачи сочли возможным её перевести со станции на планету. Сарену, конечно, мы пока ничего не сообщали и я тебя прошу – не говори ему ничего. Синтеты сделают всё со своей стороны, но чем меньше будут знать о Триоре здесь до концерта, тем – лучше. Мысль ясна?       - Ясна, командир. – Кайден подобрался. – А…       - Да можешь ты встретиться с Эшли. И с детьми тоже можешь встретиться. Кто я такой, чтобы тебе это запрещать. Тем более, что она поселилась довольно далеко от дома, где разместили врачей и Триору. Дети у тебя умные, мы им пояснили ситуацию, они поняли и будут держать факт присутствия Триоры на Иден-Прайме в тайне. Они с ней уже познакомились и, насколько я смог понять, понравились друг другу.       - Я рад.       - Я – тоже, Кай. Так что. – Андерсон пододвинул командиру десантного экипажа ридер. – Здесь – все данные. Только Сарену – ни полсловечка. Как и Найлусу, впрочем. Ясно?       - Ясно, командир. – Кайден убрал просмотренный ридер в сумку, встал. – Разрешите?       - Иди, иди к Эшли, обрадуй её! Но помни – к Триоре – ни ногой. Иначе, сам понимаешь, Сарен будет очень и очень недоволен. А нам его недовольство сейчас – ну вот совершенно без надобности. – Андерсон разблокировал дверь, кивнул в ответ на воинское приветствие Кайдена, остановившегося у выхода. – Иди.              Оседлав мотоцикл, Кайден умчался со стоянки фрегата в райцентр. Скоро, очень скоро должен быть готов ангар для корабля, почти такой же, каким располагала «Волга» на Земле в «Ликино», а пока… Пока вокруг было поле, посадочное поле космодрома. Личного космодрома для легендарного фрегат-крейсера.       Андерсон подошёл к окну командирской каюты. Да, предстояло теперь привыкнуть к отсутствию на окне бронезаслонки. Яркий свет дня, ничто не мешает человеческому взгляду уйти к горизонту, на максимальное расстояние. Хорошо… Давно такой возможности у обитателей фрегат-крейсера не было – вот так спокойно и свободно смотреть из немногочисленных – военный всё же корабль, боевой – иллюминаторов на окружающий их «Нормандию» мир планеты Иден-Прайм. Можно сказать, что очередной виток завершился – фрегат-крейсер пришёл к планете, с какой когда-то давно ушёл в свой Путь. Путь, растянувшийся на месяцы и на годы. Многое было на этом пути, очень многое.              - Эш! Здравствуй! – Кайден ввёл мотоцикл, удерживая машину за руль, во двор виллы, остановил его на площадке, закрыл ворота на засов и едва успел присесть, чтобы подхватить на руки сына и дочь. – С приездом!       - Спасибо, Кай! – Эшли подошла, утонула в биотическом свечении – дети и муж светились ярко, тёплым биотическим сиянием. Она к этому свету привыкла и ей он очень нравился. – Рада тебя видеть. Давай пройдём в дом, я приготовила что-то вроде праздничного обеда.       - Давай, Эш. – Кайден, слушая шёпот дочери и сына, прошёл следом за подругой на веранду, затем шагнул в дом. – Ой, как вкусно пахнет! Аромат просто божественный!       - Рада это слышать, Кай. Садись. – Эшли подождала, пока дети рассядутся по своим креслам, налила Кайдену суп и положила в тарелку порцию второго. – Кушай. – она села в своё кресло, взяла ложку, но взгляд не опустила. Мягкий, сканирующий тёплый взгляд. Кайден наворачивал суп и блаженствовал. Домашняя еда. Не какая-нибудь быстрого приготовления – домашняя. Приготовленная его Эшли. Её руками, её разумом. Ею! Он был очень рад и доволен. Дети, поглощая свои порции, тоже не сводили с отца взглядов – им очень нравилось, что он наконец-то рядом с ними.       - Вот, Кай. Дали мне отпуск на декаду. Вроде как внеочередной. Сказали, чтобы я подлечилась, окрепла. Медики, конечно, по своему обыкновению много там чего в сопроводиловках написали, ну ты же их знаешь – хлебом не корми, дай только человека больным сделать. А потом – опять здоровым. Некое оправдание их профессии, что попишешь… Рассказывай, Кай.       - Охотно. – Кайден, как всегда подробно и чётко рассказал Эшли об уборке урожая, о том, как идёт подготовка к концерту. Он, конечно, знал, что подруга многое видела своими глазами – и в выпусках новостей в том числе, но знал и другое – ей будет очень приятно и важно услышать от него, своего Кайдена версию происшедшего. Его версию. Личную. Ту, какую он расскажет только ей одной. Ей и детям.       Генри и Джин задали отцу немало вопросов и с удовольствием выслушали его полные и чёткие ответы. Пока Кайден помогал Эшли прибрать посуду и столовые приборы, они ушли в детскую, веря, что он очень скоро придёт туда – или один или вместе с мамой.       - Эш… Это правда?       - Да, Кай. Правда. Я виделась и познакомилась с Триорой. Она… очень интересная и цельная личность. Сарен будет в восторге. Но… Сам понимаешь, мы должны сохранить её присутствие на Иден-Прайме в тайне до самого концерта, а если точнее – до самого того момента, как Триора прибудет на концерт к Сарену. Только так, Кай. Только так.       - Понимаю, Эш. Я говорил на эту тему с Дэвидом.       - Вот значит как, командир провёл разъяснительную работу. – усмехнулась Уильямс.       - Провёл, Эш. Провёл. И… я рад, что тебе Триора понравилась. Поскольку…       - Не продолжай, Кай. Понимаю. Сарен теперь обретёт и домашний личный тыл, станет отцом, но я очень, искренне надеюсь, что это не заставит его осесть где-нибудь на планете и отказаться быть членом экипажа и команды «Нормандии». О награде Триоры слышал?       - Да. Сарен будет горд просто безмерно. Триора заслужила. – поддакнул Кайден, входя в детскую под руку с Эшли. – Что, идёмте на прогулку?       - Конечно! Идём! – воскликнул Генри, а Джин подошла к Кайдену и, широко разведя ручки, показала, что хочет побыстрее оказаться на руках у папы. Кайден наклонился, подхватил дочку и та счастливо улыбаясь, прижалась к нему. Генри схватил с полки любимую свою машинку и уцепился за руку отца.       Несколько минут – и вокруг раскинулось поле, за которым начинался лес. Простая лесополоса – широкая и достаточно старая.              Триора открыла глаза. Странно, но теперь она видела окружающий мир немного чётче, чем раньше. Вздох – и она ясно ощущает, понимает, что воздух вокруг – не корабельный, не машинный, не станционный. Такой воздух может быть только на планете. Неужели она уже на Иден-Прайме?! Сколько же часов она спала? О, если бы она могла увидеть цифры на часах или хотя бы стрелки… Но увы, даже сейчас резкость изображения в глазах явно недостаточная. Контуры расплываются, мозг не справляется с исправлением нерезкости…       - Вы проспали несколько часов, Триора. – раздался рядом тихий голос лечащего врача. Триора почувствовала, как пальцы турианки Мелары обхватили её запястье. Обычный врачебный почти ритуальный жест. Успокаивает пациента, даёт ему понять, что он – не один, что рядом – знающий доктор. – И вы уже на планете Иден-Прайм. В этой вилле вы пробудете несколько суток. А потом… потом мы отвезём вас на лимузине на Концерт. Где вы и увидите Сарена. Думаю, к тому времени у вас окрепнут глаза и восстановится резкость, чёткость и острота зрения. – Мелара отпустила руку Триоры, выпрямилась. – Знаю, что вы уже ощутили разницу воздуха. Так что подремлите, вам будет полезно в покое пройти недлинный – несколько часов адаптационный период. Мы вас подпитаем пока что медицински, потом, со временем, вы сможете поесть и сама. Сейчас – подремлите. Эшли уже виделась с Кайденом, но ваше инкогнито здесь будет полностью сохранено до самого Концерта. Всё для этого уже сделано.       - А я…       - Да, Триора, вы сможете вечером увидеть планету. Мы вывезем вас на веранду и вы сможете увидеть закат, насладиться видом Иден-Прайма. Мы выбрали дом на окраине, так что рядом – поле, лес, река. Всё это вы увидите и тем более – почувствуете. – успокаивающе заверила свою подопечную Мелара.       - Я ещё так слаба… - выдохнула Триора.       - Ну, вы же только после перелёта, ваша слабость – обычна. Организм перестраивается, скоро он получит гораздо больше положительного и полезного, восстановится и окрепнет. Уверена – через несколько часов дремоты вы почувствуете себя лучше. Ненамного – но лучше. А сейчас – подремлите. Мы как раз подпитаем вас, Триора.       - Хорошо. – Триора закрыла глаза. – Спасибо вам, Мелара.       Не ответив, врач вышла из комнаты. Триора и сама не заметила, как уснула. Крепким, спокойным, совершенно не больничным сном.              Из гостиницы Сарен вернулся в Центр Безопасности Дорожного Движения. Не мог он без работы. Если он Спектр и война закончилась, то он должен быть там, где сможет принести наибольшую пользу. А сейчас важно было поддержать реформирование транспортной сети Иден-Прайма, приспособление её к возросшим объёмам перевозок. Тысячи людей, сотни единиц техники трудились над тем, чтобы восстановить старые или проложить новые, усовершенствовать прежние дороги и их инфраструктуру.       Конечно, впереди строителей шли военные сапёры, проверявшие всё и вся на предмет взрывоопасных подарков и сюрпризов. Затем приходили военные медики, у которых была своя миссия – удостоверить, что под планируемой дорогой не осталось ни одного тела разумного органика. Не распавшиеся автоматически тела хасков – а ведь были и такие и немало их было – просто сжигали в высокотемпературных печах. Не церемонились, не мелочились. Просто фиксировали факт обнаружения, обстоятельства обнаружения – и отправляли тело в печь.       Найденных погибших органиков сразу старались опознать, идентифицировать. Бережно извлекали из земли скафандры, комбинезоны, тела. Переносили на руках или на носилках в машины и сразу везли к медикам-экспертам. Все обстоятельства нахождения и опознания, конечно, документировались, фиксировались. Постепенно, понемногу новые безымянные герои минувшей войны обретали имена, переставали числиться без вести пропавшими.       Потому, когда приходили проектировщики и маркировщики, для них было подготовлено удобное рабочее пространство. И больше уже ничто не задерживало строителей и дорожников. Несколько часов Сарен и Найлус в разных машинах инспектировали участки, на которых велось дорожное строительство. Побывали турианцы-Спектры и у нескольких крупных автомобильных и железнодорожных, а также у одного крупного монорельсового моста.       Стоя под его пролётом и глядя на проносящиеся многовагонные составы, Сарен вдруг ощутил такое спокойствие, которое не смог связать ни с чем другим, кроме как с мыслью о том, что его Триоре стало намного лучше, легче, спокойнее. Он не знал, почему это произошло: может, потому, что наконец-то дало результат проводимое медиками Цитадели комплексное лечение, а может, потому, что он действительно сам постоянно, почти круглосуточно думал о ней. Думал как о своей подруге, как о своей жене. Как о матери своих детей. Осторожно думал, бережно. Не грузил Триору обязательствами и планами. Просто думал о ней, как о самом важном и родном для себя существе в этой Галактике.              Шепард сидел в своём рабочем кресле в старпомовской каюте. Перед ним стоял настольный инструментрон, экран был развёрнут до предела, теперь на нём сиял перечень песен, которые были предложены для исполнения на Концерте. Всего больше тысячи ста позиций. М-да, подумал адмирал, оглядывая перечень, если на каждую позицию по две-три минуты – это почти весь день и почти вся ночь. Но концерт должен стать событием, большим событием в жизни не только Иден-Прайма, но и всей Галактики. Традицию надо поддерживать, нельзя, чтобы Концерты прекратились. Они и так в войну были приостановлены, превращены в локальные действа, а теперь пришло время напомнить о единстве, поддержать единство. Сам он выбрал для себя почти сто позиций и теперь думал над упорядочением этого сравнительно с полным очень даже небольшого списка.       Список еле удалось упорядочить вчерне. Шепард, оглядев составленный перечень, задумался, потом встал, переслал вариант списка Аликс и попросил её проверить совместимость. Через минуту пришёл уточнённый вариант, с которым адмирал согласился.       - Джон, похоже ваш список становится каркасом концерта. У нормандовцев принципиальных возражений нет – я спросила. – Аликс вышла на аудиоканал по командирскому наушному спикеру. – Им – понравилось. А шероховатости… Они есть, не спорю, здесь скрывать их наличие глупо. Очень жаль, что нет рядом с нами волговцев. И нам приходится ужиматься. – тихо сказала киборгесса. – Хорошо, что вы предложили наш внутренний, нормандовский концерт. Приватный, только для волговцев. Как тогда, на «Омеге». Это – хорошая традиция.       - Опять я в качестве каркасостроителя. – хмыкнул Шепард, возвращаясь в кресло и склоняясь над клавиатурой. – Аликс, прошу, провентилируй вопрос, кто из нормандовцев и иден-праймовцев будет петь отдельные позиции. Я всё, как ты сама понимаешь, потянуть не смогу. Отметки своего я проставил, но ты их не показывай уж очень ярко и явно, лады?       - Лады, Джон. – усмехнулась Аликс. – Сделаю. Подожди полчаса, не у всех сейчас есть свободные минуты.       - Сколько надо, столько и буду ждать, Али.       - Хорошо. – киборгесса переключила каналы.       Ожидая ответа подруги, Шепард внёс последние изменения и вывел список на пластик. Ему не нравилось то, что его план-перечень стал неожиданно основой всего концерта, но если уж так случилось… Придётся поднапрячься, несмотря на то, что концерт, вне всяких сомнений, является плодом коллективного труда.       Минута в минуту Аликс вышла на связь, перегрузила Шепарду исправленный и дополненный план концерта с необходимыми пояснениями по участию хора, оркестра, видео и аудиоподдержке. Джон, просматривая многостраничные файлы, не тешил себя надеждой – предстояло ещё несколько раз выехать на поле, отданное местным руководством под проведение концерта, проверить все возможности рекультивации после окончания действа, проконтролировать санитарию, бытовые условия, количество «посадочных мест». В общем – хватило бы следующих суток.