Послевоенная галактика Млечный Путь. Главы и зарисовки.

      Всю ночь на поле, отведённом под проведение концерта, шла подготовительная работа, осуществляемая техническими подразделениями базы. В семь часов утра технические службы базы «Нормандия» доложили руководству района о полной готовности.       В восемь часов к полю направились переполненные местными жителями и гостями района базы автобусы, которые высаживали пассажиров на краю огороженного пространства и сразу отправлялись на заранее размеченные площадки-стоянки – предстояло через сутки развезти людей по местам их жительства.       Высоченная – больше двадцати метров «рама» держала на себе «задник» сцены с гигантским экраном. Сцена была способна вместить несколько сотен человек – максимум до пяти тысяч, было предусмотрено и отдельное место для уже прибывшего и разместившегося большого симфонического и трёх малых оркестров. На противоположной стороне поля высилась не менее значительная по размерам конструкция, удерживающая на себе несколько мощных тяжёлых проекторов и сложных осветительных комплексов, способных, как уверяли инженеры базы, ночь превратить в день и день превратить в ночь в пространстве, ограниченном пределами поля.       Над местом проведения Концерта вились дроны и зонды, нёсшие на себе осветительные приборы и видеокамеры. Люди рассаживались по скамейкам, креслам, стульям, табуретам – что удалось насобирать по округе, то удалось. Хорошо хоть, успели и сумели записать, кто именно и что давал нормандовцам во временное пользование, а то потом было бы стыдно не вернуть жителям их собственность. Благодаря неспящим синтетам службы базы справились с этой задачей и сумели не заронить в души иден-праймовцев сомнение в честности нормандовцев. Хотя, как докладывала Аликс, у некоторых иден-праймовцев всё же сомнения отмечались. На это киборгесса собиралась обратить самое пристальное и действенное внимание.       За лёгкими стенками у сцены шла напряжённая работа – почти все нормандовцы и очень многие иден-праймовцы завершали подготовку к участию в концерте.       Шепард ощущал, как волнуются, даже нервничают и нормандовцы и местные жители. Сутки подготовки получились очень напряжённые, но желание коллег адмирала подарить иден-праймовцам действительно важное событие, запоминающееся, глубокое действо было столь велико, что никто не замечал усталости и командованию фрегат-крейсера пришлось официально приказать личному составу базы ровно в десять часов вечера отойти ко сну, иначе подготовительная работа продолжалась бы всю ночь. А так в пять часов сыграли по базе подъём, а в половине шестого уже почти все нормандовцы были на поле, где в ночное время работали техники и инженеры с электронщиками под руководством Марка и Оливии. Зная, что оба киборга бдели и бдят, нормандовцы отдохнули и смогли включиться в работу в кратчайшие сроки.              Прижав к уху незаметный спикер, Шепард распорядился, чтобы нормандовцы – все, в полном составе - выходили на сцену. Несколько минут – и члены экипажа фрегат-крейсера построились.       Ожили экраны. На них проступили хорошо знакомые иден-праймовцам картины довоенной жизни. Оливия специально подобрала такие сюжеты, которые со всей определённостью постепенно подводили зрителей к мысли о приближении чего-то очень страшного, грозного, жестокого.       На центральном экране постепенно проступило изображение Жнеца. Того самого Жнеца, которого нормандовцам удалось остановить именно на Иден-Прайме. Никто, кроме отрядовцев не знал о дальнейшей судьбе этого корабля и тем более – никто из разумных органиков не знал о судьбе его пилота. Это была строго секретная внутриотрядная информация, которая была сокрыта от посторонних все месяцы войны и продолжала оставаться закрытой сейчас.       Изображение Жнеца размножилось, на главном экране возникла гигантская карта освоенной к началу Противостояния части Галактики. Теперь изображения креветок подступили к контурам границ каждой расовой территории. Жнецы брали в осаду звёздные системы, их количество росло. И одновременно в динамиках нарастала грозная мелодия легендарной «Священной Войны». Часть поля, где размещались зрители, погрузилась в полную тишину, а когда хор нормандовцев озвучил первый куплет легендарной песни, все зрители, как один человек, встали.       На боковых, самых крайних экранах возникли строки песни на основных языках галактики, параллельно суфлирование через Миралу пошло к каждому зрителю и слушателю на спикеры и на инструментроны – у кого что было, то и было задействовано техслужбой Концерта.       Несколько минут - и к слаженному хору нормандовцев присоединяют свои голоса зрители. Землянам, жителям Иден-Прайма эта песня была хорошо знакома – почти никому из зрителей и слушателей не было нужды взглядывать на экраны суфлёров. Уважая авторское право создателей песни, тексты шли в оригинальной форме, но хор нормандовцев и хор зрителей – иден-праймовцев с лёгкостью заменял отдельные слова и целые фразы, предельно осовременивая песню. Было ясно, что так же участники Концерта поступят и со всеми следующими песнями.       На экранах «рамы» пошли документальные кадры первых атак Жнецов и их флотов и эскадр на территории Галактики:              «Вставай, страна огромная,       Вставай на смертный бой       С фашистской силой тёмною,       С проклятою ордой.              Пусть ярость благородная       Вскипает, как волна, —       Идёт война народная,       Священная война!              Как два различных полюса,       Во всём враждебны мы.       За свет и мир мы боремся,       Они — за царство тьмы.              Дадим отпор душителям       Всех пламенных идей,       Насильникам, грабителям,       Мучителям людей!              Не смеют крылья чёрные       Над Родиной летать,       Поля её просторные       Не смеет враг топтать!              Гнилой фашистской нечисти       Загоним пулю в лоб,       Отребью человечества       Сколотим крепкий гроб!              Пойдём ломить всей силою,       Всем сердцем, всей душой       За землю нашу милую,       За наш Союз большой!              Встаёт страна огромная,       Встаёт на смертный бой       С фашистской силой тёмною,       С проклятою ордой!»              Отзвучала песня, растаяли в нараставшей тишине последние звуки оркестра. Но никто из зрителей не спешил садиться на свои места. Все понимали – это только начало концерта. И ещё будут, обязательно будут песни, заслуживающие того, чтобы их слушать именно и только так – стоя.              Вперёд вышла лейтенант-техник, одна из самых младших по возрасту в инженерной службе фрегат-крейсера. Экраны плавно сменили картинки – теперь на них зрители видели обстановку у призывных пунктов по всей Земле, а также обстановку в воинских частях и соединениях ВКС Земли.       Следом за лейтенантом вышли почти все девушки и женщины. Тихая мелодия заставила в очередной раз зрителей прекратить и без того слабое движение и редкие разговоры.       Дирижёр взмахнул палочкой, кивнул солистке и она, глядя прямо в зал, на «раму», установленную на противоположном краю поля, запела песню, за годы войны также ставшую хорошо знакомой обитателям Галактики:              «Ах, война, что ж ты сделала, подлая:       стали тихими наши дворы,       наши мальчики головы подняли -       повзрослели они до поры,       на пороге едва помаячили       и ушли, за солдатом - солдат...       До свидания, мальчики!       Мальчики,       постарайтесь вернуться назад.»              Девушки и женщины своими голосами поддержали солистку. Экраны «рамы» продолжали показывать ролики, запечатлевшие то, как мужчины, юноши, мальчики, рождённые на Земле и в колониях, становились в строй наземных частей ВКС, как они становились в строй Ополчения. Шепард и Андерсон со своего места видели слёзы в глазах многих зрительниц, не скрывали своих слёз и мужчины-зрители. Это - песня, суть которой была хорошо знакома любому иден-праймовцу. И хотя она была рождена в Империи, её без перевода понимали большинство жителей этой земной колонии. Можно было быть уверенным – не только этой, но и многих других.       - Адмирал, - в спикере Шепарда прорезался голос Оливии. – Включилась трансляция. Начало концерта пошло в записи под монтажом. Продолжение будет транслироваться в живом эфире и одновременно записываться. Нас слышат и видят на основных станциях Галактики. Ретрансляторы переносят сигнал через буи связи в большинство звёздных систем. Мирала сообщила – она готова обеспечить полную поддержку и перевод.       - Спасибо, Оливи. – Шепард не сводил взгляда с солистки. Её голос потрясал глубиной и чистотой, богатством чувств и эмоций, строгостью и выверенностью звучания:              «Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,       не жалейте ни пуль, ни гранат       и себя не щадите,       и всё-таки       постарайтесь вернуться назад.»              Экраны «рамы» снова плавно, через затемнение, сменили «картинки». Война с Жнецами, столь непохожая на ставшие в какой-то мере привычные межрасовые конфликты, потребовала участия в боевых действиях не только мужчин, но и женщин. Конечно же, в первую очередь – в медико-санитарной службе ВКС и Ополчения, в войсках связи, в частях обеспечения. И документальные кадры, проявившиеся на экранах «рамы», со всей беспощадностью показали трудные будни военной страды, в которую оказались вовлечены тысячи и десятки тысяч женщин и девушек.       Теперь вместо женского хора солистку поддерживал мужской хор нормандовцев:              «Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:       вместо свадеб - разлуки и дым,       наши девочки платьица белые       раздарили сестренкам своим.       Сапоги - ну куда от них денешься?       Да зеленые крылья погон...       Вы наплюйте на сплетников, девочки.       Мы сведем с ними счеты потом.       Пусть болтают, что верить вам не во что,       что идете войной наугад...       До свидания, девочки!       Девочки,       постарайтесь вернуться назад.»              Несколько минут зрители не решались сесть на места. Только сменившиеся картинки на немногочисленных больших экранах помогли им очнуться. Шепард отметил, что многие зрители, глядевшие на экраны были удивлены. И немудрено – в коротких и не очень коротких роликах показывалась жизнь речных и морских эскадр, флотилий и флотов. Что, конечно же, для колонистов Иден-Прайма, не избалованных огромными водными запасами, было несколько внове. Но ведь концерт предназначался не только для Иден-Прайма. Были колонии, которые располагали большими речными и даже морскими, в том числе военными, а не только гражданскими флотами. И следующая песня была посвящена морякам из состава экипажей этих кораблей и судов, принявших на себя один из первых ударов из космоса, ударов по множеству планет, населённых разумными органиками.       Война с Жнецами только начиналась, но военные моряки и многие гражданские моряки уже перешли с гражданского на военный график службы, приняли на борты ранее сугубо цивильных кораблей боевое оружие – артиллерию, лучемёты, зенитные системы – всё, что могло помочь остановить и уничтожить наседавшего на планеты врага. Нельзя было давать Жнецам и их пособникам высаживать морские и речные десанты, нельзя было дать им возможности захватывать прибрежные плацдармы, выходить где угодно на берег и атаковать поселения разумных органиков. Нельзя. Война только начиналась и её неспешное, тяжёлое начало однозначно говорило, что эта война будет очень не похожа на все предшествующие вооружённые конфликты любых масштабов.       Вперёд вышли трое капитанов – двое капитанов первого ранга из состава ВМС Иден-Прайма, его единственной флотилии и один гражданский старший капитан, речник. Они уловили разрешающий жест дирижёра и слаженно начали петь:              «Споемте, друзья, ведь завтра в поход       Уйдем в предрассветный туман       Споем веселей, пусть нам подпоет,       Седой боевой капитан.              Хор нормандовцев и иден-праймовцев, а также многие зрители из «зала» поддержали хорошо знакомый припев, озвученный капитанами. Экраны донесли до зрителей изображения причалов, портов, доков Земли, где стояли готовые к выходу в море военные и гражданские наспех вооружённые корабли. Промелькнули кадры, запечатлевшие обстановку в колониях на планетах, располагавших значительными водными пространствами. Там были сосредоточены значительные военные морские и гражданские морские и речные силы, которым пришлось в кратчайшие сроки сменить мирный график на боевой:              «Прощай, любимый город!       Уходим завтра в море.       И ранней порой мелькнет за кормой       Знакомый платок голубой.              А вечер опять хороший такой,       Что песен не петь нам нельзя.       О дружбе большой, о службе морской,       Подтянем дружнее друзья.              Андерсон убедился, что теперь припев поют все – и хор на сцене, и многие оркестранты, и почти все зрители:              «Прощай, любимый город!       Уходим завтра в море.       И ранней порой мелькнет за кормой       Знакомый платок голубой.»              Плавно умерив громкость, хор передал эстафету троим солистам:              «На рейде большом легла тишина,       А море окутал туман.       И берег родной целует волна,       И тихо доносит баян.»              Капитаны, учтя ожидания зрителей и слушателей сами, в почти полной тишине спели припев и отступили в состав хора, едва только озвучили его последнюю строчку:              «Прощай, любимый город!       Уходим завтра в море.       И ранней порой мелькнет за кормой       Знакомый платок голубой.»              Шепард помнил, что когда-то давно, ещё в эпоху второй мировой войны, благодаря переводу морсил ВМС Империи в боевой режим агрессор, атаковавший пределы Империи, натолкнулся на ожесточённое, профессиональное сопротивление и понёс первые, ставшие полной для него неожиданностью, огромные потери.       Тем временем экраны снова сменили через затемнение картины, показав зрителям то, как оживают уже структуры военно-воздушных сил человеческой расы. Знавший, о чём будет песня, Шепард предполагал, что зрители и слушатели будут удивлены, но не предвидел, насколько. Похоже, синтетам и органикам – видеоинженерам и звукооператорам, подобравшим прекрасный видеоряд к песне, удалось изумить иден-праймовцев. Да что там иден-праймовцев – даже многих волговцев.       Вперёд вышли несколько нормандовцев – трое мужчин и трое женщин из состава группы пилотов челноков. Именно они имели право петь эту песню, ведь именно их «аппараты» в значительной степени унаследовали возможности ставших невообразимой древностью поршневых и винтовых самолётов.       По знаку дирижёра, все шестеро плавно вплели свои голоса в музыкальный фон и зрители очень быстро стали подпевать. Песня им очень понравилась. Она утверждала со всей определённостью, что несмотря на начавшуюся страшную войну, разумные органики сохранили в себе очень хорошие личные качества, которые уже тогда, в самом начале Противостояния позволяли надеяться на то, что победа над страшным врагом будет непременно одержана и снова будет мир, снова будет обычная мирная жизнь, снова будет место для мирных, высоких чувств и эмоций:              «Дождливым вечером вечером, вечером,       Когда пилотам скажем прямо делать нечего.       Мы приземлимся за столом, поговорим о том, о сём,       И нашу песенку любимую споём.»              Хор поддержал солистов и было видно – нормандовцам нравится эта песня. И участвовавшие в хоре иден-праймовцы тоже не остались равнодушны к припеву:              «Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю       Дальнюю, дальнюю идём.       Над милым порогом       Качну серебряным тебе крылом.»              Пилоты челноков, флайеров, атмосферных платформ подпевали солистам и хору, не стесняясь чувств и эмоций – песня им очень нравилась, а видеоряд доказывал со всей определённостью: вклад пилотов, штурманов, бортинженеров в отражение ударов Жнецов был значительным, важным, необходимым и ценным. Война не могла быть бесконечной, потому что разумные органики жили не войной. Они жили миром, они хотели мира и хотели победить врага, хотели вышвырнуть его из галактики и снова вернуться к мирной жизни под мирным небом.              «Пускай судьба забросит нас далёко! Пускай!       Ты к сердцу только никого не допускай!       Следить буду строго: мне сверху видно всё -       Ты так и знай!»              Девушки-солистки вышли вперёд мужчин:              «Нам нынче весело, весело, весело.       Чего ж ты, милая, сегодня нос повесила?       Мы выпьем раз и выпьем два       За наши славные У-два.       Но так, чтоб завтра не болела голова!»              И в эту войну пилоты, возвращаясь с заданий имели право на боевые сто граммов. Припев слаженно поддержали все зрители и слушатели, собравшиеся на поле. Шепард и Андерсон с коллегами не сомневались – сейчас им подпевают многие зрители и слушатели, собравшиеся у экранов в самых разных уголках освоенной к этому дню огромной Галактики, свободной от угрозы очередного нашествия Жнецов:              «Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю,       Дальнюю, дальнюю идём!       Над милым порогом       Качну серебряным тебе крылом!              Пускай судьба забросит нас далёко. Пускай!       Ты к сердцу только никого не допускай!       Следить буду строго: мне сверху видно всё -       Ты так и знай!              Вперёд вышли трое мужчин-солистов и зрители со слушателями убедились в том, что им есть что ответить на слова, сказанные подругами:              «Мы - парни бравые, бравые, бравые!       А чтоб не сглазили подруги нас кудрявые,       Мы перед вылетом еще их поцелуем горячо       Сперва разок, потом – другой, потом – еще!»              И Шепард и Андерсон и другие нормандовцы знали – так и было. Перед боевыми вылетами к машинам приходили жёны, мужья, родители, дети. Приходили проводить в полёт, пожелать успешного возвращения. Возвращения с победой. И благодаря таким проводам очень многие пилоты возвращались на свои аэродромы буквально «на честном слове и на одном крыле», но возвращались. Потому что их ждали. Потому, что в их возвращение с победой верили самые дорогие, самые родные разумные во всей Галактике.              Припев пели все, кто собрался на поле. Казалось, не было ни одного, кто бы не подпевал сейчас солистам и хору. Зрители обнимались, целовались, не стеснялись слёз, чувств, эмоций. Они радовались, потому что одержали общую победу над страшным врагом. Они сейчас вспоминали, как начиналось Противостояние и ещё больше и ещё глубже и ещё острее и полнее верили, что эта Победа – закономерная. Она выстрадана, она основана на глубинных качествах любого разумного жителя Галактики, живущего миром, а не войной:              «Пора в путь-дорогу, дорогу дальнюю,       Дальнюю, дальнюю идём!       Над милым порогом       Качну серебряным тебе крылом.              Пускай судьба забросит нас далёко. Пускай!       Ты к сердцу только никого не допускай!       Следить буду строго: мне сверху видно всё       Ты так и знай ты так и знай!»              Несколько минут, пока зрители и слушатели успокаивались, экраны не показывали ничего, затем динамики и звукоизлучатели донесли до участников Концерта – а зрители тоже были участниками Концерта – без них Концерт был был лишён значительной части полноты и совершенства – раскаты артиллерийских залпов. И, хотя над Иден-Праймом был ясный и яркий день, небо над полем расцвело всполохами разрывов.       Сменившиеся солисты – теперь это были только мужчины и юноши, выстроившись в два ряда озвучили первые строки легендарного марша артиллеристов – истинных богов любой войны, в какой только принимало участие человечество. Артиллеристы были везде – на земле, на борту атмосферных кораблей, на борту космических кораблей, на борту морских кораблей. Без их участия не обошлось ни одно сражение с кораблями и флотами Жнецов и их пособников.       Многие иден-праймовцы служили в артиллерийских частях, прикрывавших небо и поверхность родной планеты. Потому, увидев на экранах «рамы» знакомые строчки, зрители повставали со своих мест и присоединяли свои голоса к голосам солистов и хора:               «Горит в сердцах у нас       Любовь к земле родимой.       Идём мы в смертный бой       За честь родной страны.       Пылают города,       Охваченные дымом,       Гремит в седых лесах       Суровый бог войны.              Припев к песне, ставшей гимном артиллерии, пели все участники концерта. Шепард видел и ясно чувствовал – иден-праймовцам очень нравится быть вовлечёнными в действо, а не являться пассивными наблюдателями:              «Артиллеристы,       Точный дан приказ, *       Артиллеристы,       Зовёт Отчизна нас!       Из многих тысяч батарей       За слёзы наших матерей,       За нашу Родину -       Огонь, огонь!»              Солисты слаженно вели рассказ о славных деяниях богов войны дальше. Им внимали с интересом, вниманием и почтением – мастерство люди ощущали сразу. Шепард и Андерсон увидели на своих инструментронах, что синтеты сообщили – теперь многие зрители, собравшиеся у экранов, активно подпевают солистам и хору, не скрывая чувств и эмоций, вспоминая многие памятные эпизоды минувшей войны.       Солисты в очередной раз подтверждали, что война с Жнецами и не могла быть бесконечной, не могла быть и крайне длительной:              «Узнай, родная мать,       Узнай жена-подруга,       Узнай далёкий дом       И вся моя семья,       Что бьёт и жжёт врага       Стальная наша вьюга       Что волю мы несём       В родимые края.»              И снова хор зрителей и слушателей присоединил свои голоса к голосам солистов и хора нормандовцев. И не было среди участников концерта никакого деления на тех, кто действительно служил в артиллерийских частях и тех, кто служил в каких-либо других частях и соединениях – все делали общее дело. Все воевали за победу. За единую победу, до которой тогда, в начале Противостояния было ещё очень далеко – несколько тяжёлых, долгих месяцев. Никто ещё из жителей Галактики не знал, насколько долгой будет эта необычная, непривычная война. Война с загалактическим противником – опытным, умелым, безжалостным. Несущим только уничтожение всем разумным органикам.       И эта волна оккупантов и захватчиков, накатившая на мирные звёздные системы обитаемой части Галактики натолкнулась на огненный шквал, основную роль в создании и поддержании которого сыграли именно артиллеристы. Именно они делали невозможными постоянные успехи пилотов гигантских Жнецов, именно они разрушали ещё на подходах к орбитам планет десантные корабли пособников Жнецов. Именно они накрывали залпами районы сосредоточения слуг Жнецов, которые сумели таки высадиться на планеты:              «Артиллеристы,       Точный дан приказ, *       Артиллеристы,       Зовёт Отчизна нас!       Из многих тысяч батарей       За слёзы наших матерей,       За нашу Родину -       Огонь, огонь!»              Когда хор и солисты на сцене стали петь финальный куплет, небо над полем расцвело праздничным салютом. Зрители и слушатели повскакали с мест, зааплодировали, послышались восторжённые возгласы. Мало кто из иден-праймовцев ожидал таких приятных и значимых сюрпризов от устроителей концерта:              Пробьёт победы час,       Придёт конец похода,       Но прежде чем уйти       К домам своим родным,       В честь армии родной,       В честь нашего народа       Мы радостный салют       В полночный час дадим.              То, что произошло дальше, многие иден-праймовцы точно не ждали – к краям поля подошли боевые гусеничные и шагающие, а также колёсные тяжелобронированные и тяжеловооружённые машины. Стволы и направляющие излучателей, рельсотронов были направлены в стороны от поля, так что зрители оказались в своеобразной «рамке» из бронированных чудовищ, на плоскостях которых горели опознавательные знаки Гвардейской Танковой Армии Иден-Прайма.       Экраны «рамы» донесли до зрителей и слушателей детали происшедшего. Иден-праймовцы успокаивались, в их глазах и позах проступила гордость за то, что на их концерт прибыли воины местной лучшей армейской группы, получившей боевое крещение в ходе многочисленных столкновений с десантными группами Жнецов и их пособников.       Сменившиеся солисты – снова только мужчины, выстроились чуть впереди основного хора нормандовцев и грянувший оркестр перекрыл лязг гусениц и скрежет сочленений с шелестом шин.       Вышедший вперёд своих коллег один из нормандовцев – командир подразделения колёсных транспортёров фрегат-крейсера кивнул дирижёру в ответ на его разрешающий жест и его голос взлетел над полем, с лёгкостью окончательно заглушая гул двигателей техники, вставшей на охрану иден-праймовцев, собравшихся на этом поле.              «Танки вышли в поход, разорвали весеннюю ночь,       И с тревогой, любовь прижимает к груди нашу дочь,       Значит снова война, и надолго разлука с тобой,       И черствеют сердца под холодной, тяжелой броней,       Пусть сам Черт нам не брат, но так надо сегодня успеть,       И Старухе с Косою без страха в глаза посмотреть,       Танки вышли в поход, значит, нет нам дороги назад,       Ты вчера был мальчишкой, а нынче ты русский солдат…»              Танкисты, оказавшиеся среди зрителей, встали и присоединили свои голоса к голосам солистов. Стараниями синтетов к пению ставшей хорошо известной в Галактике песни присоединились и экипажи боевых машин, что вызвало новый всплеск радости и энтузиазма у зрителей и слушателей.              «Снова танки идут на последний свой бой,       Видно так оно назначено судьбой,       "Вновь танкисты идут на последний парад!»       Так потом их детям жены говорят,       Но не знает никто, что нас ждет впереди,       Так, что слезы лить родная, подожди,       Дай, Господь Вам не знать, как оно на войне,       Как пугает грохот танков в тишине,       Дай, Господь Вам не знать, как оно на войне,       Как пугает грохот танков в тишине….»              Экраны «рамы» донесли до зрителей и слушателей картины столкновений механизированных подразделений защитников планет и колоний с высадившимися на планеты десантными подразделениями Жнецов и их приспешниками. Никаких постановочных кадров – только документалистика:              Танки вышли в поход, но горят золотые поля,       И дымится от пота и крови родная земля.       Где раздавлена тяжестью стали хмельная полынь,       И покроется серой печалью небесная синь,       Танки вышли в поход, в эту ночь – направление Юг,       И уходит, сгорая в ночи, самый преданный друг,       Но, поверьте, ребята, пока, что еще не финал,       Ну, давай, заряжай, за Россию последний наш залп!»              Едва солисты озвучили последнюю строчку, боевые машины окутались дымом и послышался гул разрывов. Хотя, конечно, экипажи стреляли холостыми зарядами, зрители и слушатели были впечатлены. Действо Концерта обретало масштаб, глубину и ёмкость. Экраны «рамы» представили зрителям и слушателям Концерта детали результатов залпов – иден-праймовцы смогли испытать законное чувство гордости за уровень боеготовности одного из лучших планетых военных механизированных соединений.       Ощутив, что песня приближается к финалу, зрители встали и все до единого присоединили свои голоса к голосам членов экипажей боевых машин и голосам хора и солистов «Нормандии»:              «Снова танки идут на последний свой бой,       Видно так оно назначено судьбой,       "Вновь танкисты идут на последний парад!»       Так потом их детям жены говорят,       Но не знает никто, что нас ждет впереди,       Так, что слезы лить родная, подожди       Дай, Господь Вам не знать, как оно на войне,       Как пугает грохот танков в тишине,       Дай, Господь Вам не знать, как оно на войне,       Как пугает грохот танков в тишине….»              Едва солисты стали петь две последние строчки – боевые машины окутались дымом и, приглушённо порёвывая двигателями, ушли к дорогам, окружавшим поле. Несколько минут – и гул моторов стал затихать вдалеке. Зрители проводили танкистов громкими аплодисментами.       - Они услышали и увидели, как им аплодируют, адмирал. – в аудиоканале спикера Шепарда проявилась Оливия. – Они довольны и рады. Всё в норме.       - Принято, Оливи. Спасибо. – тихо сказал Шепард, переглянувшись с адмиралом Андерсоном.       - Приготовьтесь, Кайден. – командир фрегат-крейсера прижал к уху свой спикер. – Ваша очередь петь! Берите Дженкинса - и вперёд.       - Есть, адмирал. – откликнулся Аленко.       Пока зрители возвращались на свои места, усаживались и настраивались слушать концерт дальше, офицеры десантной группы фрегат-крейсера сменили солистов. Дирижёр большого симфонического оркестра сделал знак своему младшему коллеге – руководителю небольшого камерного ансамбля. Тот кивнул и его коллеги подняли инструменты, разрушая едва сформировавшуюся тишину.       Ровный строгий голос Аленко, обошедшегося без любых движений, влился в музыкальный фон:              «Тёплое место, но улицы ждут       Отпечатков наших ног,       Звёздная пыль на сапогах.       Мягкое кресло, клетчатый плед,       Не нажатый вовремя курок,       Солнечный день в ослепительных снах.»              Те иден-праймовцы, кто служил в пехотных подразделениях, безусловно, узнали эту песню. Строгий ритм, чёткие «отсечки» подняли со своих мест пехотинцев, находившихся среди зрителей. За ними встали те иден-праймовцы, кто служил в десантных подразделениях, за ними встали немногочисленные спецназовцы. Припев к песне пели почти все зрители и слушатели, присутствовавшие на поле в эти минуты и, как снова доложила по аудиоканалу Оливия – многие зрители, собравшиеся у экранов в самых разных уголках Галактики:              «Группа крови на рукаве,       Мой порядковый номер на рукаве,       Пожелай мне удачи в бою,       Пожелай мне       Не остаться в этой траве,       Не остаться в этой траве,       Пожелай мне удачи,       Пожелай мне удачи.»              Шепард видел, что Кайден, переходя к пению основного текста песни, не сводит глаз с Эшли, рядом с которой находились его сын и дочь. Губы Эшли беззвучно шевелились – она, безусловно, подпевала. Тихо, но подпевала, потому что тоже служила в космической пехоте и знала, хорошо знала – несмотря ни на какие чудеса техники, науки и технологий главным действующим лицом на войне остаётся разумный органик.              «И есть чем платить, но я не хочу       Победы любой ценой,       Я никому не хочу ставить ногу на грудь,       Я хотел бы остаться с тобой,       Просто остаться с тобой.       Но высокая в небе звезда       Зовёт меня в путь.»              Финальный припев к песне уже традиционно пели все, кто присутствовал на поле:              «Группа крови на рукаве,       Мой порядковый номер на рукаве,       Пожелай мне удачи в бою,       Пожелай мне       Не остаться в этой траве,       Не остаться в этой траве,       Пожелай мне удачи,       Пожелай мне удачи.»              Практически без пауз, в полной мере воспользовавшись настроением зрителей и слушателей, вступивший большой симфонический оркестр заиграл хорошо знакомый марш «Прощание Славянки». Вышедшая вперёд солистка – одна из жительниц райцентра озвучила первые строчки песни – и все зрители встали, отдавая дань памяти и уважения тем людям, кто под этот марш уходил на войну с Жнецами и их приспешниками, тем людям, кто так и не вернулся с войны:              «Наступает минута прощания,       Ты глядишь мне тревожно в глаза,       И ловлю я родное дыхание,       А вдали уже дышит гроза.              Дрогнул воздух туманный и синий,       И тревога коснулась висков,       И зовет нас на подвиг Россия,       Веет ветром от шага полков.»              Уловив нужный момент, все зрители и слушатели присоединили свои голоса к голосу солистки. Песня была хорошо знакома иден-праймовцам, быстро привыкшим к тому, что спутницей фрегата-крейсера стал имперский, российский крейсер разведки «Волга», для экипажа и команды которого эта песня являлась родной и знаковой:              «Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Прости - прощай, прости - прощай...              Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Не все из нас придут назад.»              Необычность песни понравилась и нормандовцам и иден-праймовцам, получившим возможность петь сразу несколько куплетов, сплетая голоса в единый, могучий хор. Шепард и Андерсон подпевали, уже не сомневаясь – эту песню поют тысячи людей, десятки тысяч людей по всей галактике. И – не только людей. Шепард отчётливо видел, как поют эту песню оба турианца-Спектра, поёт Явик, поёт Мордин, поют Оливия и Марк:              «Летят, летят года,       Уходят во мглу поезда,       А в них - солдаты.       И в небе темном       Горит солдатская звезда.              А в них - солдаты.       И в небе темном       Горит солдатская звезда.              Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Прости - прощай, прости - прощай...              Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Не все из нас придут назад.              Лес да степь, да в степи полустанки.       Свет вечерней и новой зари -       Не забудь же прощанье Славянки,       Сокровенно в душе повтори!              Нет, не будет душа безучастна -       Справедливости светят огни...       За любовь, за великое братство       Отдавали мы жизни свои.              Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Прости - прощай, прости - прощай              Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Не все из нас придут назад.              Летят, летят года,       А песня - ты с нами всегда:       Тебя мы помним,       И в небе темном       Горит солдатская звезда.              Тебя мы помним,       И в небе темном       Горит солдатская звезда.              Прощай, отчий край,       Ты нас вспоминай,       Прощай, милый взгляд,       Не все из нас придут назад.»              В финале песни раздались крепнущие, слаженные аплодисменты. Никто из участников Концерта не сомневался – их поддержат зрители и слушатели по всей Галактике. Потому что песня стоила этого, потому что она будила память, укрепляла гордость, добавляла сил. Эту песню знали и любили не только в Империи.              Вперёд вышел Дженкинс. Шепард с Андерсоном едва заметно кивнули молодому офицеру. Он имел полное право петь следующую, знаковую для пехотинцев и десантников песню.       Ричард поправил ремни аккордеона, чуть раздвинул мехи, пробросил пальцы по клавишам и запел:              «Эх, дороги...       Пыль да туман,       Холода, тревоги       Да степной бурьян.       Знать не можешь       Доли своей,       Может, крылья сложишь       Посреди степей.»              Экраны «рамы» показали документальные кадры, на которых пехотинцы, ополченцы и десантники Сил Сопротивления Галактики преодолевали исключительно пешком, исключительно на своих ногах километры бездорожья и изредка – километры дорог, которые, конечно же, в войну с Жнецами превратились в нечто больше напоминающее «направления движения». Ричард пел, не испытывая ни нужды, ни потребности в сопровождении хора и нормандовцы и иден-праймовцы просто стояли неподвижно, молчали, слушали и внимали:              «Вьется пыль под сапогами       степями,       полями.       А кругом бушует пламя       Да пули свистят.»              Всё в этой песне было правдой. Всё было хорошо знакомо и нормандовцам и иден-праймовцам. Враг был силён, жесток и опытен. Приходилось оставлять технику, оставлять машины и воевать, используя только свою собственную физическую силу, преодолевать на своих ногах десятки километров в день. И не по дорогам – через леса, кустарники, овраги, скалы, горы. Огромный экран представил зрителям и слушателям концерта ряд документальных роликов, показавших во всей сложности те «дороги», которые преодолевали тысячи разумных органиков, защищавших свою галактику, свои планеты, свои станции.              Эх, дороги...       Пыль да туман,       Холода, тревоги       Да степной бурьян.       Выстрел грянет,       Ворон кружит:       Твой дружок в бурьяне       Неживой лежит...              На этих дорогах и вдоль дорог всю войну росло количество обелисков, скрывавших под собой чаще всего братские могилы. Не всегда можно было похоронить погибших и павших со всеми почестями, но эти места старались запомнить, отметить на картах, записать в ридеры, на кристаллы памяти. Всё сделать, чтобы не оставить погибших безымянными, пропавшими без вести.              «А дорога дальше мчится,       пылится,       клубится,       А кругом земля дымится       Чужая земля.»              Войскам Сопротивления приходилось отвоёвывать территории, уже захваченные Жнецами и их пособниками. Многое на этих землях было изменено, многое стало другим. Жнецы и их пособники с трудом свыкались с тем, что им приходится отступать. Ведь они пришли в Галактику, чтобы уничтожить всех разумных органиков и об отступлении не могло быть и речи, но войска Сопротивления раз за разом доказывали: Жнецы - захватчики и оккупанты, и потому креветки-полумашины будут вынуждены делать то, к чему изначально не привыкли – отступать с завоёванной и зачищенной земли, с захваченных космостанций, из полуразрушенных и опустошённых колоний.              «Край сосновый.       Солнце встает.       У крыльца родного       Мать сыночка ждет.              И бескрайними путями,       степями,       полями       Всё глядят вослед за нами       Родные глаза.»              Шепард видел в первых рядах зрителей всю семью Дженкинса. Отец, мать, брат, сестра. Все. Выжили. Воевали. И встретили своего сына, ставшего кадровым, профессиональным офицером-спецназовцем. Андерсон видел, как отец и брат Дженкинса подпевают, как мать Ричарда украдкой смахивает слезинки. Ричард пел не только голосом – он пел сердцем, так, как может петь человек, всё это переживший лично. Он пел так, как может петь только воин, прошедший трудными дорогами войны.              «Эх, дороги...       Пыль да туман,       Холода, тревоги       Да степной бурьян.       Снег ли, ветер, -       Вспомним, друзья!       Нам дороги эти       Позабыть нельзя.»              Опустив руки, Дженкинс склонился в глубоком, поясном поклоне, слыша нарастающие по силе и слаженности аплодисменты. Зрители и слушатели вставали со своих мест и аплодировали солисту. Человеку, родившемуся на Иден-Прайме, прошедшему по многим планетам Галактики с оружием в руках, участвовавшему в боях за Землю и в боях на территориях Тёмного Космоса. Офицеру, вернувшемуся на родную планету освободителем и профессионалом.              Пока звучали аплодисменты, впереди хора нормандовцев выстроился хор иден-праймовцев – несколько сотен человек. Мужчины, женщины, юноши, девушки. Знавший утверждённый порядок следования песен, Шепард с удовлетворением увидел, как на экранах вокруг центрального экрана проступили кадры организации и развёртывания деятельности партизанского движения на оккупированных и захваченных Жнецами и их приспешниками планетах.              Вперёд вышла женщина в строгом платье. С первых слов, с первых строк песни зрители и слушатели, присутствовавшие на поле, обратились к сцене, вгляделись в экраны, на которых шли ролики, запечатлевшие жизнь и быт партизан Галактики на самых разных планетах. Только документальные кадры, никаких постановочных роликов. Только документалистика.              «Ой, туманы мои, растуманы,       Ой, родные леса и луга!       Уходили в поход партизаны,       Уходили в поход на врага.       Эх!       Уходили в поход партизаны,       Уходили в поход на врага.       На прощанье сказали герои:       Ожидайте хороших вестей.       И на старой смоленской дороге       Повстречали незваных гостей.       Эх!»              Хор иден-праймовцев мощно поддержал свою солистку. Нормандовцы присоединились и песня взлетела, оставив далеко позади оркестр, звучавший теперь на заднем плане:              «И на старой смоленской дороге       Повстречали незваных гостей.       Повстречали - огнём угощали,       Навсегда уложили в лесу.       За великие наши печали,       За горючую нашу слезу.       Эх!»              Сменяя друг друга, солистка и хор выпевали каждое слово песни, ставшей поистине народной, а за время противостояния с Жнецами – общеизвестной в Галактике. Везде, где были люди, она звучала. И её часто пели турианцы, азари, саларианцы, представители многих других рас. Вот и сейчас Спектры, протеанин и саларианец поют эту песню, не глядя на экраны телесуфлёров, прекрасно помня её слова и чётко попадая в ритм, не пытаясь превалировать над голосом солистки и голосами хора.              «За великие наши печали,       За горючую нашу слезу.       С той поры да по всей по округе       Потеряли злодеи покой:       День и ночь партизанские вьюги       Над разбойной гудят головой.       Эх!       День и ночь партизанские вьюги       Над разбойной гудят головой.»              Аплодисменты звучали несколько минут – они уже становились традицией Концерта. Зрители и слушатели аплодировали стоя, отдавая дань уважения и своим соотечественникам, и нормандовцам, и всем воинам партизанских и ополченческих соединений, воевавших с Жнецами там, где, казалось нельзя было воевать с ними в принципе.              Солистку сменил солист – мужчина, одетый в строгий костюм полувоенного покроя. Он дождался, пока дирижёр камерного оркестра сделает разрешающий жест и запел спокойно, размеренно, словно размышляя. И постепенно над полем установилась тишина, о которой и пелось в этой песне:              «Как ни странно, в дни войны       Есть минуты тишины,       Когда бой затихает устало       И разрывы почти не слышны.       И стоим мы в дни войны,       Тишиной оглушены.»              Шепард, стоявший с краю сцены, видел часть экранов и знал, что синтеты постарались на славу, подобрав соответствующий спокойный видеоряд. Документальный конечно же – время между боестолкновениями. Отдых бойцов, их чуткий сон, короткие тихие совещания командиров:              «Так бывает в дни войны -       Нам в окопах снятся сны,       Снятся нам довоенные села,       Где в окошках огни зажжены.       И в землянках в дни воины       Дышат миром наши сны.»              Песня как нельзя лучше говорила, что война с Жнецами с самого начала стала восприниматься разумными обитателями галактики как крайне тяжёлая, длительная, затратная. Не было очень долго достаточной уверенности в том, что врагов, захватчиков, оккупантов удастся остановить. Даже задержать «каток» флотов и эскадр кораблей Жнецов, этих гигантских, километровых креветок, густо окружённых более мелкими кораблями, было невероятно трудно. И солист, с душой, с сердцем выпевавший строчки песни не обещал лёгкости, не обещал быстрой победы. Он размышлял, он думал, он хотел получить ответы на главные тогда, в начале Противостояния, вопросы:              «Как предвидеть наперед       Трудный путь стрелковых рот,       Кто дойдет до ближней переправы,       Кто до самой победы дойдет?       Как предвидеть наперед,       Что тебя на свете ждет?»              Гражданский хор иден-праймовцев отступил на второй план, а вперёд вышли нормандовцы. Пять солистов – все средние офицеры «Нормандии», одни из самых профессиональных и опытных, вышли к краю сцены. Экраны – боковые и центральный осветились, предъявив зрителям и слушателям документальные кадры схваток кораблей ВКС множества рас Галактики с кораблями флотов и эскадр Жнецов и их приспешников. И зазвучала песня:              «Hаверх вы, товарищи, все по местам,       Последний парад наступает,       Врагу не сдается наш гордый Варяг,       Пощады никто не желает.       Врагу не сдается наш гордый Варяг,       Пощады никто не желает.»              Видеоряд доказывал со всей определённостью – флотам Сопротивления приходилось рисковать не только экипажами и командами – кораблями. ВКС Сопротивления быстро учились стоять насмерть даже против превосходящих сил Жнецов и их приспешников, что доказывали продемонстрированные участникам Концерта документальные видеозаписи.              Все вымпелы вьются и цепи гремят,       Hаверх якоря поднимают,       Готовьтеся к бою орудия в ряд,       Hа солнце зловеще сверкают.       Готовьтеся к бою орудия в ряд,       Hа солнце зловеще сверкают.              Иден-праймовцы были восхищены предусмотрительностью нормандовцев – на главном экране были показаны документальные кадры самых жарких и тяжёлых схваток ВКС Иден-Прайма с флотами и эскадрами Жнецов. Увидев первые кадры видеозаписей, зрители и слушатели встали, приветствуя своих защитников, многочисленным подвигам которых они были прямыми свидетелями.              Свистит и гремит, и грохочет кругом       Гром пушек, шипенье снарядов.       И стал наш бесстрашный и гордый Варяг       Подобен кромешному аду.       И стал наш бесстрашный и гордый Варяг       Подобен кромешному аду.              Уникальные документальные кадры, снятые на бортах кораблей ВКС Сопротивления донесли до зрителей напряжение, царившее на боевых постах и в отсеках, где люди – и не только, кстати, люди, но и представители многих других рас Галактики, выкладывались по полной, делая всё, что в их силах для достижения победы над врагом, не щадя ради победы ни здоровья, ни жизни:              В предсмертных мученьях трепещут тела,       Гром пушек, и дым, и стенанья.       И судно охвачено морем огня,       Hастала минута прощанья.       И судно охвачено морем огня,       Hастала минута прощанья.              На главном экране десятки кораблей ВКС Сопротивления выстраивались рядами в шахматном порядке, перекрывая путь в глубины звёздных населённых разумными органиками систем флотам и эскадрам Жнецов и их пособников, двигались навстречу прибывавшим из ретрансляторов кораблям Жнецов и их помощников, открывали огонь на предельной дальности, а если не было другого выхода – сходились с кораблями креветок в таранах, инерцией и весом корпусов заставляя корабли Жнецов менять курсы, терять целеуказания, разрушаться, взрываться, вспыхивать ослепительными шарами и салютными залпами, однозначно подписывающими кораблям оккупантов и захватчиков приговор. Смертный приговор врагу.              Прощайте, товарищи, с богом, ура,       Кипящее море под нами.       Hе думали мы еще с вами вчера,       Что нынче умрем под волнами.       Hе думали мы еще с вами вчера,       Что нынче умрем под волнами.              Флоты и эскадры ВКС Сопротивления стояли, как доказывали представленные участникам концерта исключительно документальные кадры и записи, только насмерть. Даже едва вооружённые, изначально гражданские грузовые и пассажирские корабли не уступали давлению захватчиков, несмотря на ощутимое превосходство врагов в вооружённости и бронировании:              Hе скажет ни камень, ни крест, где легли       Во славу мы русского флага.       Лишь волны морские прославят в века       Геройскую гибель "Варяга".       Лишь волны морские прославят в века       Геройскую гибель "Варяга".              Последние строки песни стоя пели все, кто присутствовал на Концерте. Стоя. А потом несколько минут звучали аплодисменты. Всем, кто выжил. И всем, кто погиб, но не пропустил врага через свою позицию, через свой рубеж.              Когда смолкли аплодисменты, вперёд вышел Кайден. Шепард вспомнил, как отдал именно ему право петь эту песню. Ведь он оставил Эшли на Цитадели, а сам… сам вернулся на борт «Нормандии», возглавил десантную группу усиления фрегат-крейсера. И всю войну, все самые сложные её этапы крайне редко мог услышать и увидеть свою Эшли, своих сына и дочь. Часто он вспоминал их. Очень часто. Писал письма, которые с трудом, но доходили до Уильямс. Радовали её, поддерживали. Давали ей силы воевать на Цитадели с атакующими Станцию флотами и эскадрами Жнецов, с десантами хасков.       Аккордеонист поймал взглядом кивок офицера, заиграл и Кайден, чуть склонившись вперёд запел:              «Бьётся в тесной печурке огонь,       На поленьях смола, как слеза.       И поёт мне в землянке гармонь       Про улыбку твою и глаза.       Про тебя мне шептали кусты       В белоснежных полях под Москвой,       Я хочу, чтоб услышала ты,       Как тоскует мой голос живой.       Я хочу, чтоб услышала ты,       Как тоскует мой голос живой.              Он имел право так петь. Ведь тогда, когда после годичной стоянки фрегат-крейсер и крейсер ушли от Цитадели к Марсу, а затем - к Земле, а затем - в Тёмный космос, количество высадок, в которых принял участие Кайден, Дженкинс и их коллеги быстро превысило несколько десятков и не остановилось на этой цифре. Кайден… постоянно думал об Эшли и был уверен, убеждён, что она также постоянно думает о нём.       Сейчас Шепард видел, как Уильямс плачет. Смотрит на Кайдена и плачет. От счастья. От гордости. От радости, что он, её главный друг и отец её детей, выжил и - вернулся к ней. Вернулся победителем. Сын обнимает маму, дочка что-то шепчет ей на ухо, а Уильямс плачет и не сводит взгляда со своего Кая, которого она полюбила, которому поверила и стала не только его женой, но и матерью его детей. А Кайден поёт, не сводя любящего взгляда со своей главной подруги, не сводя взгляда со своих детей, обнявших маму и прижавшихся к ней. Многие зрители и многие слушатели смотрят на Уильямс и радуются вместе с ней тому, что она дождалась своего мужа с войны. Кайден поёт, ясно слышно каждое слово, каждая строка врезается в память тех, кто сейчас присутствует на этом поле, где уже несколько десятков минут властвует Концерт:              «Ты сейчас далеко-далеко,       Между нами снега и снега.       До тебя мне дойти нелегко,       А до смерти - четыре шага.       Пой, гармоника, вьюге назло,       Заплутавшее счастье зови.       Мне в холодной землянке тепло       От твоей негасимой любви.       Мне в холодной землянке тепло       От твоей негасимой любви.»              Андерсон видит, чувствует, что Кайден поёт сердцем, душой. Видит, чувствует, что это понятно и Эшли и его и её детям. И радуется, видя, как светлеет лицо Уильямс, отражая свет души Кайдена, выпевающего финальные строки широко известной песни:              «Бьётся в тесной печурке огонь,       На поленьях смола, как слеза.       И поёт мне в землянке гармонь       Про улыбку твою и глаза.       Про тебя мне шептали кусты       В белоснежных полях под Москвой,       Я хочу, чтоб услышала ты,       Как тоскует мой голос живой.       Я хочу, чтоб услышала ты,       Как тоскует мой голос живой.»              Рядом с Кайденом встал Джеф Моро, к нему подошли Шепард и Андерсон. Дирижёр взмахнул палочкой и зазвучала мелодия старинного вальса:              «С берёз неслышен, невесом       Слетает желтый лист,       Старинный вальс "Осенний сон"       Играет гармонист.       Вздыхают, жалуясь, басы,       И словно в забытьи       Сидят и слушают бойцы,       Товарищи мои.»              Осторожно, бережно вступил объединённый хор нормандовцев и иден-праймовцев:              «Под этот вальс весенним днем       Ходили мы на круг,       Под этот вальс в краю ро-одном       Любили мы подруг,       Под этот вальс ловили мы       Очей любимых свет,       Под этот вальс грустили мы       Когда подруги нет.»              И, дождавшись окончания последней строчки, уступил первенство солистам, уйдя на второй план. Аленко, Моро, Шепард и Андерсон продолжили петь:              «И вот он снова прозвучал       В лесу прифронтовом,       И каждый слушал и молчал       О чем-то дорогом,       И каждый думал о своей,       Припомнив ту весну,       И каждый знал - дорога к ней       Ведет через войну.»              И снова солистов поддержал объединённый хор, к которому слаженно присоединились все, присутствующие в это время на поле Концерта разумные. Никто не сомневался, что очень многие слушатели и зрители сейчас подпевают солистам и хору, находясь за десятки, сотни, тысячи километров от Иден-Прайма:              «Так что ж, друзья, коль наш черед, -       Да будет сталь крепка!       Пусть наше сердце не замрёт,       Не задрожит рука.       Пусть свет и радость прежних встреч       Нам светят в трудный час,       А коль придется в землю лечь,       Так это ж только раз.              Но пусть и смерть в огне, в дыму       Бойца не устрашит,       И что положено кому       Пусть каждый совершит.       Настал черёд, пришла пора, -       Идем, друзья, идем!       За все, чем жили мы вчера,       За все, что завтра ждём.              Последний куплет песни пел один Андерсон. Моро, Аленко и Шепард молчали, слушали, как поёт командир:              «С берез неслышен, невесом       Слетает желтый лист,       Старинный вальс "Осенний сон"       Играет гармонист.       Вздыхают, жалуясь, басы,       И словно в забытьи       Сидят и слушают бойцы,       Товарищи мои.»              Последние слова потонули в аплодисментах зрителей и слушателей, снова вставших со своих мест.              - Командир. – сказал Кайден. – Вам и только вам петь следующую песню. Карин… ей это нужно. И – вам это нужно. – офицер взглянул на адмирала. – Мы… просим вас. Кроме вас – некому её петь. Первая часть концерта нуждается в хорошем завершении. Мы… хотим, все хотим, чтобы её пели только вы. – он обвёл взглядом стоявших рядом с ним нормандовцев. – Кроме вас – некому.       Андерсон, сглотнув, кивнул.       - Ричард. – Шепард повернулся к десантнику. – Гитару – командиру!       - Есть, адмирал! – Дженкинс подал Шепарду инструмент, тот передал его Андерсону. Адмирал настроил звучание струн, затратив на настройку меньше десяти секунд. На экранах – главном и боковых пошли документальные кадры, но Андерсон медлил. Он смотрел куда-то вниз, за сцену, за то пространство, где размещался симфонический оркестр. Наконец его пальцы тронули струны и зрители увидели другого Андерсона. В его глазах застыла тоска, черты лица заострились, двигались только руки и пальцы:              «Тёмная ночь, только пули свистят по степи,       Только ветер гудит в проводах, тускло звезды мерцают...       В темную ночь ты, любимая, знаю, не спишь,       И у детской кроватки тайком ты слезу утираешь.»              Андерсон поднял взгляд, посмотрел на Чаквас и Шепард, взглянув на командира, изумился – столько любви было в этом взгляде, столько нежности, столько теплоты…              «Как я люблю глубину твоих ласковых глаз,       Как я хочу к ним прижаться сейчас губами...       Тёмная ночь разделяет, любимая, нас,       И тревожная чёрная степь пролегла между нами.              Верю в тебя, дорогую подругу мою,       Эта вера от пули меня темной ночью хранила.       Радостно мне, я спокоен в смертельном бою,       Знаю, встретишь с любовью меня, что б со мной ни случилось.»              Карин подалась вперёд, она не сводила взгляда с Дэвида, они смотрели друг на друга, только друг на друга и Шепард и Аленко и Дженкинс, стоявшие рядом с командиром, могли бы поклясться, что ни Андерсон, ни Чаквас никого больше вокруг не видят, не замечают и, очень даже может быть, что не чувствуют. Последний куплет Андерсон пел, едва сдерживая слёзы, изо всех сил стараясь сохранить неподвижность черт лица. Только глаза. Только глаза жили на этом постаревшем лице:              «Смерть не страшна, с ней не раз мы встречались в степи,       Вот и теперь надо мною она кружится...       Ты меня ждёшь и у детской кроватки не спишь,       И поэтому, знаю, со мной ничего не случится!»              Гром аплодисментов накрыл поле. Аплодировали Андерсону - человеку, офицеру, командиру все – и иден-праймовцы и нормандовцы. Карин встала, нет, даже вскочила со своего места, взлетела на сцену и, подбежав к Дэвиду, обняла его. Он обнял её, склонил голову, пряча выступившие слёзы…              Первая часть Концерта была завершена. На инструментроны и спикеры гостей и участников синтеты фрегат-крейсера перебросили информационные сообщения о том, что вторая часть концерта начнётся ровно через полчаса. Меньший срок перерыва никого бы не устроил и потому особых обсуждений по этому поводу при планировании временных промежутков среди нормандовцев и иден-праймовцев не было.       К краям поля подошли машины с горячими завтраками, закусками, холодными напитками, были расставлены столы. Гости и участники концерта перемешались, обсуждали увиденное, услышанное, делились впечатлениями. Карин обнимала Андерсона и Шепард сделал знак своим коллегам, отойдя в сторону. Пусть командир и главный врач фрегат-крейсера побудут наедине. Им это надо. Двоим. Обоим.