Время Великого Взросления

– Спайк, будь здесь, – сказала ему Эли. – А я сообщу Литтлфуту, что всем известен план. Шипохвост кивнул, и самка направилась к тому месту, где видела Литтлфута в последний раз. Направляясь к месту назначения, она так и осталась незамеченной. Вскоре Эли прибыла к холму, где состоялся их разговор с Литтлфутом, тот никуда не делся, а мирно спал себе, ни бабушка, ни дедушка за ним не следили. Длинношей лежал на траве, раскинув ноги. Эли улыбнулась от мысли, что самец выглядел мило, когда вытянул конечности и перевернулся. – Литтлфут, просыпайся! Я вернулась! – крикнула она. Однако тот столь крепко спал, что не услышал её. Он что-то бормотал во сне, и, как заметила Эли, подойдя поближе, его телодвижения совсем не спокойные. Ахнув, самка увидела, как её друг колотит ногами во сне, а на его лице появилось болезненное выражение. Можно было сказать наверняка, что сон ему снился плохой. – Ты в порядке, Литтлфут? – спросила Эли, подойдя ещё ближе. Затем до её ушей отчётливо донеслось страдальческое, но решительное бормотание: – Оставь её в покое, острозуб… Сэра… Сэра… Сэра… Эли наклонилась к голове Литтлфута и прошептала: – Псст… Литтлфут… проснись! Длинношей закричал и подскочил на месте. Он отчаянно вертел головой во все стороны, тяжело дыша, лишь спустя несколько секунд он понял, что не один. – Эли! Мы должны спасти… – лихорадочно бормотал самец. – Сэру? – закончила за него Эли. Литтлфут энергично кивнул , глядя на подругу. К её удивлению, в его глазах она узрела вновь ту же страстность, что довелось увидеть в глазах Сэры. Самка мягко рассмеялась и сказала: – Успокойся, Литтлфут. Это был всего лишь сон. С Сэрой всё в порядке. – Откуда ты узнала о Сэре? – полюбопытствовал длинношей, озадаченно глядя на подругу. – Ты бормотал её имя во сне, – ответила Эли. – Оу… – зарделся Литтлфут, опустив взгляд на землю. – Прости, что напугал тебя, Эли. – Ничего страшного, – улыбнулась самка, затем продолжила: – Итак, я поговорила с Сэрой, Даки, Петри и Спайком – так что план всем известен. Я сказала им, что, как только уснут их родители, пусть отправляются к месту, откуда бежал Зубастик. Ещё Мия и Кэм ушли, так что Спайк остался без надзора и сможет добраться до них без проблем. – Отлично, – сказал Литтлфут, благодарно улыбаясь. – Спасибо тебе большое. – Всегда пожалуйста, – ответила Эли. Потом ещё долго смотрела на Литтлфута. Их взгляды пересеклись, и самец мог сказать наверняка, что самка о чём-то глубоко задумалась. – Что-то не так, Эли? – взволнованно спросил Литтлфут. – Да нет, Литтлфут, – ответила она. – Просто… думаю, твоё сердце… и моё предчувствие… сделали выбор за нас обоих. Литтлфут растерянно посмотрел на Эли и, без полного осознания, понял, что чувствует то же самое. Слезинка скатилась по его щеке: он не хотел, чтобы она прознала о его чувствах, особенно после того, как помогла ему. – Эли… Эли… прости меня, – печально заикался длинношей. – Но я не понимаю… почему? – Всё в порядке, Литтлфут, – ответила Эли. – И не волнуйся: в конце концов, твоё сердце сделало отличный выбор… и ты поймёшь это быстрее, чем думаешь. – она развернулась и собралась было вернуться к Спайку. – Эли? – внезапно позвал её длинношей. – Да, Литтлфут? – обернулась самка. – Ну… мы ведь всё ещё можем быть друзьями, верно? – умоляюще смотрел на неё длинношей. – Конечно, Литтлфут, – улыбнулась Эли. – И я никому не скажу о том, что произошло, обещаю. – Спасибо, Эли. Длинношей полными слёз глазами посмотрел на заходящее дневное светило. Сердце его сжималось от мысли, что он мог ненарочно разбить сердце Эли. Но затем, продолжая смотреть на яркий круг, он понял, что между ними ничего не могло быть: пусть они и близкие друзья, но вот так Литтлфут не любил её. Оставалось лишь надеяться всем сердцем, что Эли будет счастлива, даже осознавая, что его сердце ей не принадлежит. О её чувствах Литтлфут ещё думал некоторое время, но затем переключил внимание на небесную дымку высоко над ним в сумеречном небе. Самец слегка улыбнулся, ведь от созерцания небесной дымки ему всегда становилось лучше. Он присел и продолжил смотреть, как проплывающие мимо ободряющие фигуры уносили с собой всю боль его сердца. Дымка принимала всякие знакомые и причудливые формы: от вкусных звёздочек до сладких пузырьков, от длинношеев с крыльями до звёздных плавунов, которые будто бы махали ему. Своей улыбкой Литтлфут выразил восхищение ими, но среди них всех было одно облако, которым длинношей был особо очарован, и не сводил с него глаз ещё очень долго. Его глаза вновь наполнились слезами, а губы растягивались в лёгкую усмешку каждый раз, когда он смотрел на это облако. Оно было особой, гладкой, формы с великолепно загнутыми краями вокруг его вершины, формирующими ослепительно красивый воротник. Около облака Литтлфут увидел три ярко мерцающих звезды. Он представил себе, что, если б соединить эти звёзды с облаком, то они оказались бы концами трёх особенных рогов. И улыбнулся от осознания, что вместе облако и звёзды формировали образ, очень похожий на того, кто был очень близок его сердцу. Литтлфут мечтательно вздохнул, закрыл глаза и задумался. Он знал Сэру почти столько же, сколько знал самого себя, и пусть они регулярно ссорились, но всё равно оставались лучшими друзьями и действительно заботились друг о друге. Но, размышляя над своими чувствами, длинношей осознал, что заботился о ней, как о гораздо большем, чем мог себе представить. Он вспоминал все времена, проведённые вместе с ней: от тех, когда они играли в весёлые игры, до тех, когда отправлялись в опасные приключения, или же просто сидели, наслаждаясь компанией друг друга. Эти счастливые моменты заставили Литтлфута вновь улыбнуться, явственно представляя тёплое присутствие Сэры, которое сопровождало его в каждый из этих моментов. Хоть он и очень скучал по своим друзьям, но особенно скучал по Сэре, думал о ней вновь и вновь… обо всём, что касалось её: от удивительно раздражительной и решительной личности до восхитительно красивых глаз и витиевато украшенного воротника, а так же красивого голоса, произносящего: «Литтлфут». Тут его посетила другая мысль, и он понял, что то, как зовёт его по имени Сэра, звучит поразительно схоже с голосом во сне, преследующем его ночь за ночью. Затем Литтлфут вспомнил о последнем сне, в котором обычно вдохновенно энергичная и уверенная в себе Сэра лежит безжизненно. Ви́дение смерти трёхрогой заставляло его чувствовать себя ужасно несчастным, словно не осталось больше ради чего жить… И тут в нём что-то щёлкнуло. – Я люблю её, – пробормотал Литтлфут, поражаясь своему открытию. Часть его вздохнула с облегчением, понимая, наконец, почему Сэра была для него столь особенной. Но в то же время он ощутил прилив тревоги. «Вот я попал», – подумал он. Сразу же вспомнился голос бабушки, когда он спросил у неё и дедушки о том, что они думают по поводу межвидовой любви: «Такое деяние… было бы противоестественно… это было бы неправильно… но любовь – это уже ни в какие рамки». Сердце Литтлфута сжалось. Он оказался в том положении, о котором бабушка с дедушкой говорили. В ужасе, он представил реакцию Сэры, как она скептически ухмыляется: «Ты, наверное, шутишь, Литтлфут! Трёхрогие влюбляются в трёхрогих, а длинношеи в длинношеев». Как смеётся над ним или, что ещё хуже, решает, что не хочет больше с ним дружить. Потом представил реакцию её отца и вспомнились внезапно дедушкины слова: «Мистер Трёхрогий никогда не одобрит это». К сожалению, дедушка Литтлфута, вероятно, был прав. И не секрет для Литтлфута, что отец Сэры был чрезвычайно преднамеренным: заподозри он что-то – и попытается сделать всё возможное, чтобы Сэра держалась от него подальше. Хоть это было уж очень давно, но Литтлфут отчётливо помнил тот день, когда впервые встретил Сэру, и как мистер Трёхрогий сказал: «Трёхрогие не играют с длинношеями». Сердце самца ушло в пятки. Если в один момент отец Сэры не одобрял их совместные игры, то наверняка лишь одна мысль о том, что Литтлфут может быть влюблён в его дочь, доведёт трицератопса до белого каления. «Но ведь, – вмешался голос в голове длинношея, – Сэра всегда раздражается, стоит лишь девочке-длинношею подойти ко мне. Может… она ревнует. Может, любит меня… но пока не хочет со мной об этом говорить… Может, однажды она подойдёт прямо и скажет мне, что на самом деле чувствует». Литтлфут закрыл глаза, и на его губах появилась улыбка, как представил он, что Сэра говорит: «Я люблю тебя, Литтлфут». Он мечтательно вздохнул, но тут его мысли прервал крик Бабушки Длинношея: – Вот ты где, Литтлфут! Пошли, тебе нужно немного отдохнуть.