Пока ты не закончился

Джинни не пыталась его оправдать. Бесполезно. Но Гарриэта словно заело. Он говорил и говорил, и темные глаза парня как-то странно вспыхивали каждый раз, когда речь заходила о рыжеволосом ублюдке. — Ты не говоришь всей правды, — в конечном итоге заявил он, попивая колу из пластикового стаканчика. — Ты хочешь остаться рядом с Безумным Шляпником, так, Алиса? — Прекрати, — Джинни устало взглянула на парня, закидывая ноги на приборную доску его автомобиля. — Мы говорим о Джероме чаще, чем он этого заслуживает. — По крайней мере, в нашем отделе никто не кусается. — Я уже получила втык, спасибо, — Блэйк старательно отводила глаза. А втык был огромный. Размером с планету. Барнс смотрел долго, с прищуром, а потом, кажется, его крик на подчиненную слышали все в отделе. Но Блэйк, как ни странно, отреагировала спокойно и даже как-то легко. Чувствовала ли она ответственность за то, что Джером сделал с медсестрой? Конечно. Чувствовала ли она вину? Нет, однозначно. Гарриэт покосился на нее, словно на пришельца, и поспешил завести мотор. Больничная парковка встретила их миганием фар и руганью двух столкнувшихся автомобилей. Люк пошел разнимать водителей, а Джинни, тихо вздохнув, отправилась на службу. Галлагер заметил ее первый, еще в коридоре. Они с коллегой смотрели «Голос», и медсестры то и дело подкармливали их какими-то леденцами и шоколадками, так что о безумном пациенте они хоть на время, но забыли. Джинни махнула сотруднику рукой и прошла сразу же в палату Валески, не желая ни с кем разговаривать. Рыжий спал, что было неудивительно, и Блэйк впервые за весь день с облегчением вздохнула. В палате было прохладно и пахло жареной картошкой. Блэйк закрыла глаза, опускаясь на стул, и просто дышала, отгоняя от себя самые мрачные мысли. Был бы здесь Тони, он бы нашел нужные слова… да даже Гордон бы нашел. Но никого из них не было, а Блэйк чувствовала, что еще пара дней, и сама уйдет. Так ведь проще. Больше ни Барнса, и его обвинительных речей, ни Люка с его жалобно-сочувствующим поведением, ни Гордона. Ни попытки отомстить. Ничего. И рыжеволосого психа тоже. — Время обеда, — его голос резал тишину всегда особенно плавно, отчего Джинни буквально подскочила на стуле. Смех его услышала вся больница, но Блэйк было все равно. Она лишь кивнула, поднимаясь со стула, и пустым взглядом уставилась в окно. — Она похожа на твою мать. Смех оборвался, но Джером продолжал тихо хихикать. — Внешностью уж точно, — добавила курсантка, переводя взгляд на лицо Валески. — Внешностью, немного характером, манерой поведения… да, определенно да, — Джером поерзал на кровати, и ремни на руках звонко клацнули. — Моя мать не была ангелом, даже хорошим человеком назвать ее нельзя. Но знаешь что? Она не врала себе, кем является. И тут я пошел в мамочку, — почему-то голос Джерома казался слишком тихим, но потом он растянул губы в улыбке, и безумие, словно лампочка в конце темного коридора, зажглось на дне его расширенного зрачка. — Почему ты убил ее? — Это допрос? Потому что я в наручниках, как ты видишь, — Валеска заулыбался, но разговор пришлось прервать. Медсестра опасливо покосилась сначала на пациента, потом на курсантку. — Он ничего не сделает, — устало проговорила Джинни, глядя на молоденькую сестричку в белом халате. — Да, подойди, тебя я не укушу. Сделаю что похуже… Блэйк закатила глаза, отбирая поднос из рук девушки. Новую медсестру звали Мэри, и на вид ей было лет двадцать, хотя девушка должна быть гораздо старше. Она старалась не показывать страха, но так и застыла на пороге, отчего Валеска рассмеялся только громче. — Она кормить меня как собралась? Воздушно-капельным? — Заткнись, — в который раз повторила Джинни, помешивая пудинг ложкой. — Я сама, можешь идти. — Это запрещено, — только пискнула Мэри, как тут же Джером ее передразнил. — Я заберу посуду. Валеска лишь выгнул бровь и пожал плечами настолько, насколько смог, повернув голову в сторону окна. Взгляд его вдруг стал пустым и бессмысленным, словно заряд его психически-ненормальной энергии разом закончился. — Обеденный перерыв у сумасшедшего внутри тебя? — с издевкой все же спросила Блэйк, присаживаясь на край кровати пациента. — Я не голоден. — Я не твоя мамочка, чтобы носиться за тобой из-за еды. — Она никогда так не делала, — в этот раз улыбки не было. Вообще ничего не было, и Джинни как-то нервно поерзала на кровати. — Мы детьми были, откуда мы помним, что наши мамы делали. — Я помню, — Джером лишь устало вздохнул и закрыл глаза. — Я все помню. — Это вряд ли. — Она не носилась. Не кормила с ложки, не было слюнявчика и прочей ереси. И вообще, я хочу спать, — капризно заметил Валеска, демонстративно зевая. — Сначала еда. — Я говорил. — Я тоже, — Блэйк зачерпнула ложкой суп, дожидаясь, когда пациент откроет рот. — Давай уже. — Нет. — Ты издеваешься? Джером нахмурил брови, задумываясь. В конце концов, он открыл рот и тут же поморщился от того, что суп был горячим и совершенно невкусным. — Подуй мне, — прозвучал приказ рыжего, отчего курсантка только закатила глаза. — Сам справишься. В конце концов, с горем пополам, но Валеска все съел, а Блэйк почувствовала себя мамочкой. Это странное чувство, кормить кого-то с рук, пусть даже он привязан к кровати, пусть даже он чертов маньяк. Джером больше не разговаривал, лишь иногда кривил губы, словно думал о чем-то поистине плохом. Порой Джинни казалось, что Валеска готовит ей способы пыток из-за безвкусного супа и приторного пудинга. Хотя за такое он мог бы и убить. Через час капельница была включена, а Валеска был в отрубе до конца смены Блэйк.

***

Джинни не помнила, как уснула. Ей снилась Франция, тусклые огни фонарей и несравненный запах лаванды. И еще ей почему-то снился Валеска. Он стоял, смеялся и говорил что-то совершенно обычное, и в целом Блэйк почему-то чувствовала себя с ним в безопасности. Даже когда она посмотрела под ноги и увидела горы окровавленных тел, это только рассмешило ее. Ведь все это они наворотили вместе. Ведь во всем этом виноваты они сами… Телефон настойчиво пиликал, и Блэйк даже не сразу поняла, кто ей звонил. На том конце коридора послышалось сначала шипение, а потом раздался тихий и уставший голос Гордона. — Блэйк? Это Джим Гордон, — пауза, отчего Джинни тут же проснулась и села в кровати. Голос мужчины нельзя было назвать радостным или хотя бы нейтральным. — Что случилось? Она не слышала многое, но старалась слушать всё, о чем говорил ее коллега. И как можно быстрее Блэйк начала собираться в больницу. Еще на парковке она столкнулась с Буллоком и Гордоном. Ее взгляд сразу же упал на изможденного Джеймса Гордона, который неспешно шел к ней. — Тебе мало было одного моего близкого забрать? — вопрос сорвался сам собой, и Джим, кстати говоря, удивился. В глазах его заискрилась то ли обида, то ли досада, но Блэйк этого не заметила. Она направилась скорее к информационной стойке, оставляя позади себя детектива. Плевать. На все. Медсестра сказала, что операция еще идет и что неизвестно точно, пройдет ли она удачно. Ожоги слишком тяжелые, 85 процентов кожи было парализовано, и утешительных прогнозов ждать не стоило. Люк Гарриэт, всегда мечтавший стать героем, стать лучшим из лучших, серьезно так облажался. Именно в своих мечтах. Джинни прошла к операционной, но естественно, туда ее никто не пустил. Барнс приехал лично, и, завидев Блэйк, первым подошел к ней. А дверь в реанимацию казалась больше остальных, и если уж честно, гораздо белее. Но здесь, именно в этом коридоре, отчаяние словно усиливалось, становилось эпицентром, торнадо, точкой максимума. Люди здесь молились искреннее, чем в церкви, а запах медикаментов больше не резал их глотки, а давал надежду. Врачи ведь все исправят, должны, это их работа… — Блэйк, — голос капитана был тихим и уставшим, но смотрел он на девушку с сочувствием и пониманием. — Они его вылечат. — Так точно, — Джинни кивнула, поворачиваясь на пятках и устремляясь куда-то на шестой этаж. Ноги ее принесли к знакомой палате под номером 66. Офицеры сейчас были совсем другими, благо, Миллер все же был на посту. — Джин? Что случилось? — вместо приветствия задал вопрос мужчина, и Блэйк только сейчас поняла, куда ноги ее все же принесли. — Кто там? — Да пока никого. Спит он. А ты что здесь… — Я его посторожу тогда, — это был не вопрос, и Джинни, не дожидаясь, проскользнула в палату Валески. Псих спал, угрозы обнаруженной здесь сводилась к нулю. Миллер не выдаст ее, а она пока что успокоится. Люк так хотел быть нужным. Хотел помогать людям, хотел оберегать их. Люк относился к числу немногих, кто не шел в полицию, чтобы мстить. Он был здесь, потому что знал, что люди нуждаются в защите. И в этом он был прав. И он был хорошим парнем. Добрым и веселым, умеющим рассмешить кого угодно. И Блэйк к нему относилась действительно очень тепло. Сначала она даже думала, что влюблена в него, но постепенно эти чувства угасли, и теперь, сидя в палате спящего психа, она думала только о том, что все могло быть иначе. Но судьба продолжает издеваться над ней и над ними всеми. А они это не заслужили. Никто не заслужил. Особенно Гарриэт. Слезы сами собой выступили на глазах, а в следующую секунду девушка расплакалась, зажимая рот рукой. Она плакала очень тихо, но плечи предательски тряслись, а в голове как назло билась только одна мысль. Он умрет. Джинни пыталась успокоиться, но рыдания не стихали, а странное чувство вины и жалости только усиливалось. Блэйк думала, что хуже быть просто не может, но даже в темноте она разглядела его лицо. И открытые глаза, смотрящие с холодной ненавистью. — Слезами делу не помочь, — Джером говорил тихо, но, кажется, не спал он давно. — Заткнись. Валеска, на удивление, послушался. Он перевел взгляд на окно, за которым ничего не видно, и тишину нарушали только женские всхлипы, которые так не любил Джером. Он стойко терпел, когда уже его телохранитель нарыдается, и когда это все же случилось, он скучающим голосом задал вопрос, что все-таки произошло. — Мой друг сейчас в реанимации в тяжелом состоянии. Его спалила какая-то сумасшедшая. На последних словах из скучающего Джером превратился в саму внимательность. Он замолк, а его глаза метались из угла в угол, что-то обдумывая. — А сумасшедшая жива? — ровным тоном поинтересовался рыжий, в очередной раз дергая ремень. — Нет. — Очень жаль, — его выдох получился слишком театральным, и на это внимание Джинни обратить просто не могла. — Не сейчас, прошу, — ее голос сошел на шепот и мальчишка замолчал. Блэйк же просто положила голову на кровать, пытаясь погрузиться в темноту. Как бы она не зажмуривалась, как бы ни хотела, чтобы все это заканчивалось, но ничего не выходило. Ее руки тряслись, а на глазах то и дело показывались слезы. Она сама не заметила, как ремни вдруг перестали бренчать, а Джером перестал то и дело копошиться. Джинни почувствовала чужие пальцы в волосах, и на секунду ей показалось, что мальчишка снял ремни. Но металлический перезвон сказал об обратном. Блэйк не хотелось поднимать голову, не хотелось говорить с кем-либо или просто даже думать. Чужое прикосновение, пусть и такое странное, действовало успокаивающе. И вскоре Джинни уснула глубоким, но беспокойным сном. Она не слышала, как Миллер тихо оставил записку на тумбе. Она не чувствовала, что пальцы Валески зарывались в ее волосы все больше, но готэмский клоун не пытался причинить ей вреда. Пока что не пытался. Он сумел разглядеть послание, оставленное офицером. И какое-то странное ликование взыграло в его душе. Очередная игра, гениальная, но совершенно непредсказуемая. Джерому приходились такие игры по душе. Он хотел было засмеяться, но белый кусок бумаги заставил его передумать. Записка гласила, что Люк Гарриэт скончался в шесть часов двадцать три минуты.