Пока ты не закончился

В Готэме быстро темнеет. Настолько, что не успеваешь насладиться даже закатом. Джинни успевает заметить, что закат здесь синий, даже фиолетовый, и небо не мелькает алым, а сразу погружается в прочную вязкую темноту. Около пятнадцати человек, усаженные в круг, внимают каждому ее слову. И Джинни вспоминает, кого это, быть королевой Готэма. Они хлопают ей, почти боготворят. И если она скажет им прыгать сейчас в бездонную синюю пучину, они прыгнут. И только потому, что о Джероме она знает чуточку больше каждого из них. Только потому, что ее небо имело вместе с ним все оттенки: от черничного черного и яркого голубого. Она вспоминает о побеге, банке, взрывах и эмоциях. Она рассказывает о его безумствах так, будто это подвиги великого Геракла. Так, будто сам Господь вел его руку. Но Джинни точно знает, оглядывая лица молодых людей, потерянных и одиноких, что здесь они просто встретили семью. Что здесь они не из-за Валески, из-за себя, конечно. Им нужен дом, цель, мечта и свет, гребанный маяк, который поведет их по черным пучинам Готэма. Они еще подростки. Все, без исключения. Они отбитые от стада паршивые овцы, недолюбленные, непонятые, непринятые, ищущие и страждущие. Блейк думает, что детям пора домой, что тут им делать нечего. Хорошего социального работника или психолога, который решит все их проблемы будет достаточно. Но дети жмутся друг к дружке и слушают о свободе, думая, что свобода есть хаос. Им и в головы не приходит мысль, что свобода — сама жизнь, дыхание, тепло, спокойствие и смех. Что сумасшествие несет отнюдь не дух птиц, а пауков, умело окутывающих в свою паутину таких детишек с резкими и пугающими мечтами. Блейк считает себя хорошим пауком, иначе эта толпа не слушала бы ее с таким замиранием. Она для них минутный маяк, пока Джером «Большая Медведица». Сиделка рядом прикуривает сигарету, когда слышит шум подъезжающего автомобиля. Он между паутиной и гнездом, но рассказы этой женщины он внимает с охотой, с долей неясного терпения и почти полного восхищения. Блейк тоже это слышит, потому тут же встает. Автомобиль тормозит напротив них, обычный черный фольц, и оттуда выходят двое. Словно кривое истощенное отражение, высокие, здоровые, видно, что братья пусть и не по крови, но по разуму. Они оглядывают детей, задерживая внимание на Майлсе. Подзывают его, и тот выбрасывает сигарету и спешит к своим старшим. Даже как-то сжимается, когда становится рядом, и быстро и мелко кивает. — У вас иерархия? — удивляется Блейк, облокачиваясь о прогнившие доски. — Джером набирает себе в команду только самых преданных. И нам надо это доказать, как сделала ты когда-то, — отвечает ей рядом девушка. На ней не было грима и одета она была просто. Это больше всего и пугает Блейк. Она не спешит лезть грудью на амбразуру, просто наблюдает. И когда эти двое оказываются перед ней, усмехается. — Привет, мальчики, — усмехается Джинни. Ей приходится немного запрокинуть голову, чтобы взглянуть точно в глаза братьям. Они тут же хватают ее с двух сторон и тащат в сторону машины без всяких церемоний. Джин не сопротивляется. Даже когда двое амбалов садятся перед ней, включая тихо радио и увозя подальше от складов. Блейк растягивается на сидении, жалея, что сумка осталась на складах. — Ну, как там Джером? Так же прекрасен? Ответом ей служит тишина. И на все вопросы она тоже не получает ответа: ни о погоде, ни о нынешнем мэре, ни о планах Валески. Джинни начинает это раздражать так, что девушка начинает просто докучать вопросом. Откуда такой крутой галстук, кто сейчас президент, крутая тачка, угнали? Все это длится не больше десяти минут, а Джинни успевает нажить двух не особо опасных, но достаточно вредных врагов. И, ха, машина тормозит на другом конце складов. — Мы так долго ехали… — Молчать, — не выдерживает тот, что на пассажирском сидении, и оборачивается. — Я отрежу твой язык, девчонка. Джинни мило усмехается, показывая, что запирает свой словесный понос на замок. Они выходят, мужчины также подхватывают ее с двух сторон и ведут к темному заброшенному зданию. Блейк замечает, что досками обиты почти все окна и нога нормального человека не ступала сюда очень и очень давно. И мнение ее только подкрепляет внутренне убранство. Один из братьев поднимается по хлипким ступеням, и девушка всерьез задумывается, а как он еще не оказался внизу? Лестница дышит на ладан. — Эй, как вы по этой лестнице ходите? — спешит озвучить свою мысль девушка, за что тут же получает грозный взгляд. — Я тоже отрежу твой язычок, не сомневайся. Блейк улыбается прямо в лицо, решаясь, закричать или нет. И только она закрывает рот, как по лестнице сбегает тот, другой, немного напуганный и с рассеченной нижней губой. Воротник его белой рубашки запятнан капельками крови, а сам мужчина успевает, кажется, пережить сердечный приступ. — Иди. — Проводишь до апартаментов? — Живее, — прикрикивает на нее другой, с лестницы. Джинни ступает на хлипкую ступеньку, поднимаясь очень медленно и осторожно. Прогнившие доски неприятно скрипят под ногами, норовя оторваться и низвергнуть девчонку в ад. Для Блейк эта лестница и каждая ее ступенька сравнима с собственными шаткими воспоминаниями. И каждый шаг дается тяжелее предыдущего, будто нога прирастает к дереву. Почему-то перед глазами предстает Джером в больнице. Скованный по рукам и ногам, но неугомонный, безумный, своеобразный. Тот Валеска был похож на детей из склада: ищущий свой маяк в бушующем море. Потом тот Джером, что всадил ей пулю в плечо и сам ухаживал за раненой. Они вели долгие беседы, и тогда клоун Готэма показался ей тем самым маяком. Джинни решила остаться с ним. Есть и другой Джером, который пытался подставить ее в Централ-сити и Джером-спаситель. Другой Джером, который показывал свои слабости. Другой Джером, который смеялся так громко и долго, что закладывало уши. Следующая ступень ярко впечатывает просто Джерома Валеску, ненавидящего ранние подъемы, синтетику и хмурые дни. Тот Джером, который засыпал с ней на диване и смеялся над старыми фильмами. И любого она любила. Джинни оказывается наверху, замирая на пороге. Огромный ангар, освещенный одной тусклой лампочкой прямо под потолком. Девушка сначала замечает только ее. Затем предметы обретают очертания. Здесь и старая кровать, и стол со стулом, тумба, много бумаги, человек. Его фигура едва выделяется во мраке, человек явно стоит на границе света и тени. Человек знает, где его место и потому не спешит ни туда, ни обратно. Блейк делает шаг, и пол под ней противно и надтреснуто скрипит. Фигура будто приходит в себя, отлипая от созерцания пейзажа сквозь плохо сколоченное окно. Но не оборачивается, только немного наклоняет голову и явно расстроен разрушенной уединенностью. Джинни замирает, борясь с собой и собственным сердцебиением. Кажется, сердце сейчас выпрыгнет прямо в ноги этому пограничнику, а Джинни навеки останется на этих гнилых досках. Она, конечно, видит его очертания, слышит чужое тяжелое дыхание и запах… кроме запаха самого ангара других ароматов не было. Блейк вдруг вздрагивает от этого, немного прикрывая глаза. Зрение — лишнее. — Привет, — глупо срывается фразочка от Джинни Блейк, отчего она немного улыбается. Тишина разбивается во второй раз, теперь из-за ее голоса. Он оборачивается на пятках, как заводная игрушка, и смотрит точно в глаза. Шаг в свет, чтобы и его взгляд поймали также жадно, с ужасом. В его глазах нет ничего старого, кроме цвета радужки. И у Джинни будто почву из-под ног выбивает. Но она не падает, нет, несется вперед, шаг за шагом, и замирает только, когда слышит его голос. — Привет? И все? Джинни усмехается, смахивая слезы. Господи, это правда он. И он жив. И он стоит и дышит, и смотрит на нее так, словно она чужая. Словно она такая же, как те недоумки. Словно она изгой, мертвец и монашка. Словно ее никогда не было там, до границы, откуда он сделал шаг. Блейк хочет сказать обо всем этом, закричать, засмеяться, но под чужим взглядом ей жжет кожу и она чувствует себя также, как Иуда, предавший Назаретянина. — Я жива, — срывается тихий хрип, и Джини едва ли слышит собственный голос. — Я тоже, — Джером разводит руки в стороны. — Вроде как. Джинни подавляет смешок, вглядываясь в его обезображенное лицо. Но лицо — это такая малость, когда человек вдруг оказывается живым. Его же лицо скреплено скобами и кровит, создавая устрашающий эффект. — Как… — Один парень подшаманил, — легкомысленно отзывается Валеска. — Больше не будет. А ты? — Стрэндж. Отпустил. Джинни замирает в паре шагов от Джерома, вглядываясь в его глаза. Там ничего не было. Сплошная пустота. Сплошная свобода. И безумие, теперь ни как лампочка, а как солнечный свет. И Джинни боится увидеть, что будет ночь в его глазах. — Поздравляю, — широко улыбается Валеска, делая шаг. Он обходит ее, двигаясь к столу. Теряет интерес, как к игрушке, и продолжает свое дело. Он погружен в работу, кажется. Спустя минуту он будто забывает о ней, а на второй вдруг резко вспоминает, вскидывая голову и удивленно вглядываясь в глаза. — А что пришла? Типа воссоединение, любовь и все такое? Джинни вздрагивает. Валеска не смотрит на нее, снова поворачиваясь спиной. От него исходит разрушительная энергетика, как от бомбы. Бомбы, которая взорвется через сотую секунды. — Нет… — Нет? — Джером наигранно и так удивленно смотрит на нее. — Ты прибежала с самого Метрополиса, чтобы поглядеть на меня? Да брось, принцесса, я может умер, но не отупел. Блейк захлопывает рот и давится, давится, давится… Она смотрит на него долго, а затем вдруг осознание больно ударяет ее, словно хлыст. Джинни делает шаг прямо под лампочку, и Джером невольно смотрит на нее прямо, впитывая ее гнев. — Ты знал, что я жива? — Ну, это было слишком легко, хочу тебе сказать. — Как? — гнев резко сменяется холодной волной страха. — Откуда? — Я навестил доктора, принцесса, — Джером обходит стол и делает несколько шагов к ней. Не встречает сопротивления и потому приближается. Тянет носом воздух рядом с ней. В отличие от него, ее запах не сменился, только вот безумие, что плескалось вдоль ее радужки, губ и тела почему-то пропало. — Он проговорился, что ты жива и здорова. Что теперь вся такая… — Валеска подбирает слова долго, смакуя каждое, и каждое кажется ему омерзительнее другого, — нормальная. — Отлично, — выдыхает Джинни. — Ты не собирался… -… воссоединяться? — удивленно поднимает на нее взгляд Джером. — О, нет, нет, нет, видишь ли, я тут пораскинул мозгами и еще кое-какими внутренностями… Клоун начинает ходить от края света к краю теней, неспешно разглядывая девчонку. Он заходит ей за спину, замирает, улавливая, насколько сильно напрягается чужая фигура. — Видишь ли, я ведь тогда почти победил Галавана, почти убил его вот этими руками. Джинни не шевелится и дышит через раз. Смотрит на ладони, все те же, и не видит там крови. Она должна быть, Блейк знает, руки Джерома в крови сотен людей, но сейчас они чисты и они аккуратно смахивают ее волосы вбок. — Но потом меня отвлекли, — все так же тихо продолжает Валеска, и его пальцы зарываются в темные волосы. — Я не хотела… — Ты и Брюс Уэйн помешали мне закончить. Помешали убить Галавана, — он резко тянет Блейк на себя, слыша, как тихо она хрипит. Одно движение, и Валеска запросто может свернуть тонкую шею и оставить ее тут, гнить на деревянных старых досках. — Джером… — Джинни старается не шевелиться, а ее взгляд впивается в глаза клоуна. Он спокоен, у него взгляд удава, в его голосе появляются угрожающие шипящие нотки, и сам Валеска больше похож сейчас на потревоженного змея, чем на человека. — Джером, пожалуйста, — начинает передразнивать Валеска и искривляется в улыбке, — Джером, ты же помнишь… я помню, как умер из-за тебя. Блейк впитывает его безумие и исторгает его страхом. У нее леденеют пальцы и мурашками покрывается спина. Она пытается выскользнуть из чужих рук, но Джером держит крепко, больно, одним движением заставляя девчонку приложится лицом об стол. Он вдавливает ее в свои бумаги, газетные вырезки, фотографии, вслушиваясь в невероятную тишину вокруг них. Его взгляд скользит по фигуре под ним, и пальцы невольно проходятся по женской шее, отчего Джинни еще раз предпринимает попытку выбраться. Валеска удерживает ее, а затем резко отпускает. Пару секунд Блейк не шевелится, а затем поднимается медленно, словно в замедленной съемке. Она замечает, что Джером смотрит куда-то в темный угол бессмысленным, но таким умиротворенным, почти влюбленным взглядом. — Приятного было повидаться, — Джером улыбается от уха до уха, — Джинни.