***
Идя на ощупь Анна распахнула дверь своей опочивальни, располагавшейся внутри роскошно-отделанных покоев. Увиденное было сравнимо лишь с животной страстью, неподвластной законам высшего общества. От грязного смущения она вскрикнула и поднесла прозрачную маленькую ручку к лицу, закрыв глаза от бесноватого удивления. В её голове не могли уложиться две мысли: как он мог осквернить священное супружеской ложе, и как же она в нём ошибалась. Разочарование, итак крепчавшее с каждым днём пребывания в заточении, приобрело невиданный доселе размах. Место, ранее служившее смелым броским заявлением о нескрытных, неподдельных чувствах, теперь тоже потеряло свой многозначительный смысл. Опорочено бесчестием супруга, оскорблено стонами дикого наслаждения потерявшейся королевской фаворитки, обескуражено внезапным появлением дальней, разочаровавшейся жены. Казалось бы, всё присутствующее в комнате просто хотело раствориться, исчезнуть, убраться подальше от этого места, дабы не засвидетельствовать этот момент. Королева Анна была беспомощна. В её бездонных хрустальных глазах отражалось всё то отчаяние, на которое способна женщина, заставшая своего мужа в подобной, мерзостной и невыносимой атмосфере. Сжав руки, она глубоко выдохнула, словно набираясь сил. Словно сдерживая, и, одновременно пробуждая свой пламенный, горячий, характерный женщине того времени нрав. Анна будет терпеть, но когда её терпение иссякнет — дворец будет утопать в крови людей, по нелепой случайности оказавшейся в этом пристанище лжи и коварства. Смерть будет преследовать по пятам тех, кто неоднократно решался проверить на себе терпимость и стойкость Анны. Она поклялась, и клятва, данная ею в тот момент, была сильнее всех слов, произносимых в этих стенах ранее.***
Плитка, по которой в ночное время суток передвигалось почти невесомое тело Джейн Сеймур; драгоценности, ошибочно «подаренные» ей Генрихом раньше времени; обширные, со вкусом отделанные покои, в которых Джейн благодарила Генриха за удачу, в последнее время слишком часто сопутствующую юной фрейлине; подушки, вышивка которых носила в себе инициалы истинной королевы, — всё здесь принадлежало Анне, всё трепетало перед этой женщиной, способной одним взглядом заставить тебя «вскрыть все свои карты», ведь даже сам король втайне боялся чар этой женщины. Генрих принадлежал Анне, и это причиняло Сеймур необыкновенную боль. Боль, приносимую лишь ревностью и, как бы Джейн не старалась отрицать этого, злобой и завистью. Она влюбилась в него чистой и непринуждённой любовью, и теперь никто не мог помочь ей справиться с этим тяжким, непосильным по своей ноше грехом. Анна его жена, и этот факт приносил малышке Джейн, так долго придерживающейся своей морали о женской невинности, несносную бурю волнения и суеты. Совсем необученная, маленькая, неопытная, она боялась. Боялась разочаровать отца и братьев, боялась разгневать Короля, боялась Анну Болейн. Она боялась всего и всех, способных, по её мнению, нанести удар по её репутации кроткой покладистой простушки, при этом имеющей неплохие внешние данные. Готовилась ли она стать королевой во время заточения Анны? Безусловно. Хотела ли она быть женой Генриха? Всем очарованным и беспокойным сердцем. Могла ли воплотить свои мечты о счастливом и верном браке? Нет! Нет, потому что одной красоты было недостаточно. Недостаточно лёгкого, кроткого взгляда, недостаточно воздушных, длинных и чёрных ресниц, недостаточно точёной фигуры. Лишь воля Короля была способна на такие кардинальные изменения, но он, по чуждым Джейн причинам, отказывался разводится с Анной Болейн, что хоть немного, но свидетельствовало о том, что она ему нужна (по неизвестным для всей Англии причинам). Джейн Сеймур опустила длинные худосочные руки, стоя у покоев Анны Болейн, откуда была выгнана с позором и порицанием, в момент утренней бурной ссоры королевской четы. Непонятно зачем, даже для самой себя, Джейн проводила около покоев королевы почти всё своё свободное время, конечно же, пока в них не было Госпожи Анны. Словно человек, потерявший от своей рассеянности или невнимательности ценную и дорогую вещь, а потом очень долго сокрущающийся из-за её потери и вспоминающий моменты, когда эта вещь ещё была при нём, Джейн пожирала глазами покои Анны, как будто это могло способствовать её воссоединению с утерянным роскошным местом, ставшим началом зарождения более тесной связи Генриха и юной фрейлины. Тем временем Анна Болейн направлялась к покоям супруга, назначившего аудиенцию своей, пока ещё, жене. Несмотря на внешнюю уверенность и неукротимый характер, Анна, всё-таки, побаивалась встреч с мужем, оттого лицо её стало бледным, а вены выступили из-под фарфоровой кожи, как было всегда, когда в неё вселялось волнение. Узнав о том, что её дочь Элизабет ныне прибывает в Йорке, Анна немедленно приказала перевезти королевское чадо сюда, под крыло родной матери, несмотря на то, что Генрих отрёкся от неё и не признавал Елизавету своей наследницей, а её нахождение в Йорке было ни чем иным, как изгнанием. Для Анны не существовало рамок, запрещающих ей воплощать в жизнь свои идеи и задумки. Ну, а пока юная принцесса томилась в длительной дороге, Королева Анна решила как следует подготовиться к предстоящему разговору с мужем. Она наслаждалась этими мгновениями, вспоминая обещание, данное себе в темнице. Она решила прожить свою жизнь заново, даруя себе моменты, так жестоко отобранные у неё несколькими днями ранее. Изменения в ней, однако же, не были доступны Генриху, и для него Анна оставалась всё той же черноволосой обольстительницей, в которую от влюбился три года назад. В этом месте стоит подробнее описать отношения супругов, царившие между ними со дня несостоявшейся казни. Обстоятельством, пугающим Анну, было разразившееся всепоглощающее чувство любви, обуявшее короля, и всецело направленное на спасённую голову Болейн. Генрих, казалось бы, любил Анну ещё больше, чем прежде. Можно было даже подумать, что он остановил казнь из-за любви к своей супруге (или же его заперли в клетке, отдавая приказы от его имени, в то время, как он страдал о безутешной участи своей любимой). Первой встречей супругов стал пренеприятнейший инцидент в покоях Анны, о котором, конечно же, уже знал весь двор. Несмотря на шаткое положение и задетые чувства, Анна закатила такой скандал супругу, что в первый момент он пожалел о том, что оставил её в живых. Но, так или иначе, ему пришлось отвечать, а посему пришлось отложить нежные ласки своей новой фаворитки и приступить к обыденным ссорам с женой, для которой, как будто не существовало запертых дверей и крепких замкОв. Но, несмотря на первое недовольствие, Генрих очень быстро вошёл во вкус, отчего ему вновь захотелось обуздать самолюбивый и вспыльчивый характер Анны. Он, словно, уже совсем забыл о том, что по его вине она провела несколько мучительных недель в Тауэре, и поэтому возобновить те же отношения, существовавшие между ними прежде, почти не предоставлялось возможным. Ведь Он — Король, стало быть, для него буквально нет ничего невозможного. Он всячески оказывал законной жене знаки внимания и отдалил от себя всех тех, кто способствовал обвинению Болейн в измене, супружеской и государственной, дабы задобрить чуткий нрав Анны, что предоставлялось возможным только в самых крайних моментах: обескураженной слабости и усыплённой бдительности. Сказать, что Генрих лгал в своих намерениях нельзя, потому что он всегда был полностью передан той идее, наполнявшей его разум; всё дело обстояло в том, что менялись эти идеи слишком часто, и предугадать намерения Генриха VIII было очень сложно, а судить можно было только по людям, окружающим Короля в тот или мной момент, потому что именно на их мнениях, взглядах и событиях основывались приказы монарха. Пока рядом не было Кромвеля, бояться Анне было некого. Зная эмоциональную неустойчивость своего мужа и рычаги, с помощью которых можно было управлять Генрихом, несмотря на своё волнение, Анна не боялась разговора с супругом, надеясь в удобный момент перехватить ход диалога в свои руки. К страстным порывам своего мужа Анна относилась с настороженностью и некой опаской. Она не могла быть уверена в том, что это не было очередным ходом, сыгранным против неё, ловушкой, в которую могла угодить девушка, совершив хоть одно неправильное действие и сойдя с верного пути решимости и готовности к разносторонним перспективам. Своим привычным, уверенным шагом девушка ступила в покои Тюдора. Завидев супруга, стоящего посередине высокой залы, в которой ароматы распылённого парфюма, присланного флорентийским чернокнижником и по совместительству парфюмером, перебивались знойным майским запахом расцветающих в то время цветов и деревьев, Анна отвесила изящный реверанс, при виде которого у Генриха загорелась глаза. Сегодня Анна была как никогда прекрасна; её бледная кожа придавала взгляду и выражению лица особый шарм; чёрные, как смоль, волосы были уложены в причёску таким образом, что густые локоны струились по шее, соблазнительно плавно стекали по плечам и, наконец, заканчивались чуть ниже линии груди. В этот момент Анна полностью соответствовала своей славе обворожительной ведьмы. — Ваше Величество, вы хотели меня видеть? – промолвили уста красавицы совершенно безучастным тоном, каким она давала понять, что ей абсолютно неинтересен разговор и собеседник. Анна называла супруга на «Вы» только тогда, когда они были на приёме или же когда была обижена на него. Зная об этой особенности, Генрих закусил губу. Головой он понимал, что сейчас от Анны ничего не добиться, но возбуждение, возрастающее в нём с каждым её ответом, каждым очаровательным взглядом, движением рук, возрастало в нём с неистовой, лютой, животной силой, которой он уже совсем скоро будет не в силах управлять. Но пока он, все-таки, держал себя в руках. — Анна, цвет моей жизни, бриллиант в моей короне, рубин на моём перстне, золото в моей казне, птица в моём райском саду, неужели ты злишься на меня из-за той фрейлины? Поверь, она ничтожество, по сравнению с тобой она меркнет, словно ромашка, затемнённая цветением благоухающей розы. Душенька, краше тебя нет никого на этом свете, я ... — О, мой дорогой Король! — раздался разящий голос Анны, — боюсь, как бы Ваша фаворитка не обиделась на вас из-за этих речей. Остерегайтесь, ведь в этом дворце даже у стен есть уши. — Анна! Как ты могла подумать, что я буду бояться своей же фаворитки? Посмотри на меня! – его руки обвили её лицо так крепко, что несколько мгновений она боялась, что Генри лишит её жизни в припадке своей ярости, но она ошибалась, – Я — Король! И если я захочу, то все женщины этого мира будут лежать передо мной! — О, в этом я, как раз-таки не сомневаюсь, — ответила Анна, высвобождаясь из рук Генриха. Девушка не собиралась верить в слова своего мужа, несмотря на то, что ей было лестно их слушать. Было абсолютно очевидно, что эти же слова Генри говорит и леди Сеймур, и леди Говард, и всем остальным девушкам, имевшим неосторожность понравиться Его Королевскому Величеству. Да, был ещё один очень важный факт, сыгравший равносильную предыдущему долю в отношениях между Анной и Генрихом. В тот момент, когда Болейн застала супруга в своих покоях с леди Джейн, всяческие чувства, подобные любви, испарились и у девушки осталось лишь желание отомстить. — О, Анна, неужели ты все ещё обижаешься на меня? Постой, или твою голову занимают мысли о камере, в которой провела два месяца? — по телу Анны пробежала дрожь и Генрих, снова прильнувший к жене и приобнявший её за плечи, почувствовал, что попал в самую точку. Наравне с любвеобильностью в душе Генри могла царить лишь жестокость. Он улыбнулся, но улыбка эта была кровожадной, его питали эмоции, и сейчас он ожидал именно их, но Анна оставалась безмолвной. Она стояла неподвижно, боясь сделать лишнее движение, потому что это могло раздражить Тюдора ещё больше. В несколько мгновений она решала ход своих дальнейших действий и решение не заставило себя долго ждать. На каждое действие найдётся своё противодействие. — Генри, – Анна положила одну руку на грудь к королю, а другой нежно провела по его щеке, покрытой слабой щетиной, – разве я могу злиться на тебя из-за чего-либо? Но ведь ты знаешь, что я была передана тебе. Я всегда была твоей, даже когда ты развлекался с моими фрейлинами, когда ты бросил меня в темницу, обвинил меня в измене, — Анна ходила по тонкому льду; ей стоило быть осторожнее, говоря на эту тему, но однажды побывав на грани смерти, она научилась ценить собственную жизнь и поэтому все действия были просчитаны наперёд, — я всё равно любила тебя всем сердцем. Такой ответ вполне устроил Генриха Тюдора и он довольно усмехнулся. Монарх немного поддался вперёд, прикрыл глаза, чтобы поцеловать Анну, и был удивлён, когда увидел её уже в двух шагах от него, склонившуюся в том же реверансе. — С вашего позволения, я пойду. Ах, да! — воскликнула Анна, — был ещё один вопрос, требующий вашего внимания. Я бы хотела, чтобы наша, — на этом Анна сделала акцент, — дочь Елизавета прибыла ко двору. Получив согласие короля, в котором она, в прочем, не нуждалась, Анна покинула покои Генриха. Он лишь вздохнул и посмотрел в окно, состоящее из хрупких стёклышек, обрамлённых тонкими деревянными перегородками. Природа цвела, заставляя всё живое присоединиться к ней, отбросив свои дела. Подходящая к концу весна обещала принести за собой жаркое лето, прерываемое лишь прохладой от вечно моросящих дождей. И словно в подтверждение моих слов, тут же по множеству маленьких прямоугольных «окошек», образующих все вместе огромное прозрачное окно, не имеющее возможности открываться, но зато растянутое от пола до потолка, с громким стуком появились сотни маленьких капелек, являвшихся предвестниками майского дождя. В тот день Лондон, буквально, плыл, а жители утверждали, что уже давно не было таких сильных дождей.