Четвертая стража

На следующее утро Анжелика проснулась, угнетенная дурным предчувствием. Она тревожно ворочалась, прежде чем сон окончательно оставил ее: словно какой-то груз лежал у нее на сердце. «Филипп!» — всплыло в памяти имя мужа, как только она открыла глаза. Анжелика резко села, спустив ноги с кровати, нащупывая босыми ступнями домашние туфли. Она не заметила, как вошла служанка, начиная обычные приготовления для утреннего туалета мадам. Мысли крутились вокруг событий вчерашнего дня. Интересно, Филиппу уже успели насплетничать про то внимание, которое уделял король его жене? Вчера она видела мужа лишь мельком, и за весь вечер он не сказал ей ни слова. Утро тянулось невыносимо медленно. Во время мессы молился только король, придворные же едва сдерживали зевоту. На улице стоял крепкий морозец. Предоставленная себе, Анжелика наблюдала из окна, как слуги убирают остатки цветочного великолепия. Словно знойный май подарил один день скованному зимней стужей парку… Перед прогулкой Анжелика направилась в покои Ее Величества. В прихожей королевы она увидела мадам де Монтеспан, которая завершала туалет в присутствии служанок. На ней было алое бархатное платье, шитое серебром и золотом и отделанное драгоценными камнями. Луиза де Лавальер, стоя на коленях, закалывала булавками ленты.  — Ах, нет-нет, не так! Помогите мне ради бога, Луиза! Вы единственная, кто может так ловко закреплять шелк. Он такой капризный. Но зато как мил, не правда ли? Анжелика страшно удивилась, увидев, как покорно Луиза отошла на второй план и с каким старанием помогает сопернице примерять наряды перед зеркалом.  — Да, мне тоже кажется, что так лучше, — продолжала Атенаис. — Спасибо, Луиза, вы как всегда правы. Я просто не могу как следует одеться без вас. Король так придирчив! А вы — настоящая волшебница, вы многому научились в обществе мадам де Лоррен.  — А вы как считаете, мадам дю Плесси?  — Превосходно, — пробормотала Анжелика, пытаясь отогнать собачку, которая рычала на нее. — Ей, очевидно, не нравится запах ваших духов, — сказала Атенаис, поворачиваясь перед зеркалом. — как вы считаете, милочка, идет ли мне красный? Сладкий тон Атенаис показался Анжелике подозрительным. Она призналась себе, что немного побаивается царственную представительницу дома Рошешуар. Перед этой львицей мадемуазель де Лавальер трепещет, будто робкая газель. Даже самые развязные придворные остроумцы избегали проходить мимо, когда видели Атенаис с королем на балконе. Не каждый мог с честью выдержать «артиллерийский обстрел»: меткие замечания фаворитки всегда били без промаха. — Вы ответите мне или нет? — в голосе Атенаис появились стальные повелительные нотки. — Ваш цвет голубой, — спокойно ответила Анжелика, глядя ей прямо в глаза. Атенаис резко повернулась к де Лавальер и бросила на нее убийственный взгляд. — Почему же ты не сказала мне об этом раньше, идиотка! Дезойе, Паппи, живо помогите мне раздеться! Катрин, неси голубое платье с алмазами! И в это самое время вошел король в нарядном костюме. На нем не было лишь королевской мантии, расшитой лилиями. Он вышел из апартаментов королевы. Бонтан следовал за ним  — Вы еще не готовы, мадам? — нахмурился он. — Поторопитесь, польский король должен появиться с минуты на минуту, а я хотел бы, чтобы вы присутствовали на прогулке рядом со мной. Людовик был явно не в настроении. — Вам следовало бы пораньше подумать о своем туалете. — Откуда мне было знать, что вашему величеству нравится, когда я одета в голубое? Это не честно. Король повысил голос, стараясь перекричать шум, поднявшийся в комнате. — Не становитесь в позу! Сейчас не время. Лучше прислушайтесь к моему совету: мы уезжаем в Сен-Жермен завтра утром, и, пожалуйста, не опаздывайте! — Мне тоже готовиться к отъезду в Сен-Жермен, сир? — робко спросила Лавальер. Луи неодобрительно глянул на хрупкую фигуру бывшей возлюбленной. — Нет! — отрезал он грубо. — Вам незачем ехать туда. — Но что же мне делать? — застонала она. — Оставаться в Версале. А еще лучше — вернуться в Париж. Лавальер опустилась на скамеечку и залилась слезами. — Одна? И со мной никого не будет? Король подхватил собачонку и кинул прямо на колени плачущей женщине. — Вот кто составит вам компанию! Быстрыми шагами он направился к выходу из комнаты, сделав вид, что не узнал Анжелику, но вдруг, обернувшись, резко спросил: — Вы собираетесь завтра ехать в Сен-Жермен? — Нет, сир. — А куда? — На сен-жерменскую ярмарку. — Зачем? — За вафлями. Король до ушей залился краской и прошествовал в соседнюю комнату, в то время как Бонтан придерживал другую дверь, через которую служанки вносили голубое одеяние для мадам де Монтеспан. Взбешенная Анжелика вышла, громко хлопнув дверью, из-за которой все еще доносились горькие рыдания мадемуазель де Лавальер. На пороге она столкнулась с мадам де Субиз. Заметив ее оскорбленный вид и щеки, пылающие как маков цвет, Анжелика удержала ее за руку, прошептав: — Вам лучше не ходить туда. Мадам де Монтеспан рвет и мечет от злости. Король только что отчитал ее в присутствии слуг, а так же мадемуазель де Лавальер и меня. — О, благодарю вас! Не хватало мне еще этой свирепой женщины, — с облегчением воскликнула мадам де Субиз. — Давайте уйдем подальше отсюда, — она взяла Анжелику под руку и они вместе вышли в коридор. — Что случилось? У вас расстроенный вид. — Я только что видела короля. Он сделал вид, что не заметил меня, — вздохнула герцогиня. — Признаюсь, я ни разу не видела короля в столь дурном настроении. Он только что довел до слез мадемуазель де Лавальер. — Бедняжка! — искренне посочувствовала герцогиня, всем сердцем ненавидевшая мадам де Монтеспан. Опальную фаворитку, которую раньше так презирали при дворе, теперь окружал ореол мученицы. Каждый спешил выразить ей свое сочувствие за глаза, но никто не спешил помочь ей. С тех пор как воцарилась мадам де Монтеспан, Луиза тщетно просила своих друзей походатайствовать за нее перед королем, чтобы тот хотя бы разрешил ей удалиться в монастырь. Ей приходилось терпеть насмешки, которые она мужественно сносила, считая это платой за грех прелюбодеяния. — Это все из-за Месье, — сказала герцогиня, когда они оказались вдвоем на лестничной площадке. — своими выходками он довел короля до белого каления… Заметив удивление собеседницы, герцогиня поведала всю предысторию, которую она узнала от мадам де Гармаш. Мадам, ненавидевшая фаворита мужа, шевалье де Лоррена, всем сердцем, давно и тщетно жаловалась королю на распутство, в так же прескверный характер этого господина. Но главное: на непристойную связь шевалье с герцогом, влекущую Месье прямиком в геенну огненную. Король, не выносивший семейных раздоров, старался не вмешиваться в личные дела брата и отделывался только легкими выговорами и увещеваниями. На помощь принцессе, как ни странно, пришел сам шевалье, а вернее, его жадность. Или его погубила чрезмерная любовь принца, который стремился всячески выказать ему свою заботу? После смерти епископа Лангрского Месье вознамерился отдать его аббатства, находившиеся во владениях герцога, шевалье де Лоррену. Он поговорил об этом с королем, но тот не пожелал, чтобы столь распутный человек, как шевалье, получал бенефиции от аббатств. Но из любви к брату он согласился компенсировать денежную потерю и выплатить де Лоррену пенсион в размере 40000 ливров. В следующий раз, когда Месье увиделся с королем, он сказал, что уже отдал аббатства шевалье и это дело решенное. Король, взбешенный подобным самоуправством, возразил, что не позволит этому случиться. Месье уехал, глубоко оскорбленный отказом. Он заперся в кабинете вместе с шевалье, оповестив всех о своем решении покинуть двор. На следующий день Мадам встретилась с королем в Версале и умоляла его отдать де Лоррену аббатства, если она хоть немного дорога ему и если он питает к ней хоть капельку той нежной привязанности, в которой некогда клялся. Между ней и Месье и раньше было множество разногласий, но теперь он открыто обвиняет ее в кознях против шевалье. Принцесса разрыдалась на глазах у короля, поклявшись: благополучие Месье — вот единственное, о чем она печется денно и нощно. На этот раз слезы Мадам возымели действие. Король сказал ей: — Не плачьте, сестра! Я сумею наказать тех, кто стал причиной ваших страданий. Он послал в Сен-Клу господина Летелье в сопровождении двух офицеров. В то время как министр увещевал принца, господин д, Эйен арестовал шевалье, не отбирая у него, однако, шпагу и дав обещание, что его не поведут под конвоем, как преступника. Он поступил великодушно, вопреки воле разгневанного короля, ради бедного Месье, бросившегося обнимать шевалье, клятвенно уверяя его в своей дружбе. По слухам, шевалье де Лоррен заперт в Бастилии, откуда его скоро переправят в крепость Пьер-Ансиз. Как только его увезли, Месье тут же велел закладывать карету и помчался в Версаль. Они с королем ужасно поругались. Месье в гневе кричал, что уедет в Виллер–Котре и вообще желал бы иметь дом в трехстах лье от короля. Вернется он только с шевалье де Лорреном. — Мадам одержала Пиррову победу, — заключила Анжелика, когда герцогиня де Субиз закончила рассказ. — Да, Месье сейчас в Сен-Клу занимается сборами. Похоже, он твердо решил уехать. Бррр, нет ничего хуже, чем проводить зиму в глуши. Рассказывая мне эти печальные новости, мадам де Гармаш то и дело прикладывала платок к глазам, чтобы краска не размазалась от пролитых слез. Расставшись с герцогиней, Анжелика поспешила к себе. Она велела слугам немедленно закладывать карету, чтобы успеть вернуться в Париж засветло. Анжелика не обратила внимание на ворчание кучера, что она-де днем и ночью носится по горам и долам. У него едва остается время, чтобы почистить лошадей, вымыть им копыта и расчесать гривы. Иногда ему приходится запрягать несмазанную карету, покрытую грязью после предыдущей поездки. Это, в конце концов, унижение! Он щелкнул кнутом, трогая лошадей. Карета выехала за золоченную решетку и покатила по дороге Сен-Клу, оставив позади Версаль, сверкающий в холодном свете зимнего солнца подобно алмазу, достойному блеска Людовика XIV. Едва она переступила порог отеля, как появился дворецкий, чтобы принять у нее плащ и перчатки. — Господин дю Плесси здесь, — многозначительно произнес он. — В гостиной. Его светлость обедают. — Хорошо, распорядитесь, чтобы мне тоже поставили прибор. Я проголодалась. Она старалась не волноваться, хотя бы на глазах у слуг. Филипп здесь! С бьющимся сердцем она вошла в гостиную. Анжелика старалась как можно меньше бывать в этой комнате, мрачной и холодной в любое время года. Гостей она принимала на своей половине, которую обустроила по своему вкусу. Здесь же царила мрачная атмосфера прошлого столетия. Люстры зажигались только во время приемов, и большую часть времени сумрак скрывал от взгляда вековую пыль на громоздких, украшенных резьбой, сервантах. Филипп ужинал в одиночестве за большим столом. Анжелике всегда казалось это немного старомодным и вычурным. Его неподвижная, слегка картинная поза заставляла подумать, будто он исполняет некий церемониал. Глядя на него, Анжелика вдруг вспомнила короля, скованного суровым протоколом этикета. И в самом облике Филиппа, в том, как он иногда смотрел на нее — с выражением скорбного величия — было нечто царственное. — Можно пообедать с вами? — нарушила молчание Анжелика. — Садитесь, — Филипп жестом указал на противоположный край стола, даже не взглянув в ее сторону. — Нет-нет, позвольте мне сесть за длинный край, рядом с вами. Филипп взглянул на нее слегка удивленно и кивнул. Они молчали, пока слуги накрывали на стол. Давящую тишину нарушал только звон столовых приборов. Появился повар с извинениями: его не предупредили, что господа могут приехать. Он просит прощения за скудный стол: всего один суп, два мясных блюда, несколько закусок. Если нужно, он пошлет поваренка в Львиный рев, чтобы пополнить меню. Брови Филиппа чуть сдвинулись к переносице, хотя вряд ли тому причиной была оплошность повара. Анжелика быстро велела нести то, что есть и больше их не беспокоить. — Вы вернулись. Почему? — спросил Филипп, когда слуги вышли. — Это мой дом. Я имею такое же право находится здесь, как и вы, месье. — Я думал, вы должны находится на страже государственных интересов. При дворе. Разве не этим вы в последнее время занимались? Да еще с таким успехом. — К чему эта ирония, Филипп? Вы уже знаете причины подтолкнувшие меня к этому шагу. История с персидским посольством известна вам от начала до конца. Филипп посмотрел на нее внимательным оценивающим взглядом. — Я в этом не уверен, — медленно произнес он. — Ах вот как! Если вас волнуют сплетни… — Какие сплетни? — теперь его взгляд стал острым и испытующим. В глазах мелькнуло торжество гончей, напавшей на след. Анжелика догадалась: он хочет припереть ее к стенке. — Ну же, сударыня, о чем сейчас говорят при дворе? — допытывался Филипп, отложив прибор и слегка подаваясь к ней. — При дворе? — переспросила Анжелика, чтобы выиграть время. — Обсуждают ссору короля с братом и отъезд Месье в Виллер-Котре. Вы уже слышали об этом? Уголки губ Филиппа слегка дрогнули, но напряженное выражение не сошло с его лица. Он коротко кивнул, возвращаясь к прерванной трапезе. — Слышал. Двери распахнулись, и слуги внесли закуски: перепелиные яйца, фаршированные фуагра, телячью печень под маринадом, бланшированные овощи. Ели молча. Тишину нарушал лишь звон столовых приборов. Анжелика с беспокойством заметила, что Филипп мало ест и пьет ратафию — ликер из водки, настоянной на фруктах, с добавлением сахара. Он будто избегал ее взгляда, и с каждой минутой его лицо становилось все мрачнее. Анжелике хотелось, чтобы этот обед поскорее закончился: она не могла уйти сейчас — Филипп счел бы это бегством. Она снова чувствовала себя во власти зверя, которому нельзя показывать страх. Когда подали десерт, Анжелика считала минуты, дожидаясь повода покинуть мрачный зал. В этот момент из коридора донеслись голоса. В гостиной появился дворецкий и объявил, что мадам дю Плесси ждет посланец от ее высочества, герцогини Орлеанской. Следом вошел паж, одетый в ливрею Орлеанского дома. Анжелика поднялась из-за стола и взяла письмо, которое тот с поклоном передал ей. Пажу не приказывали дожидаться ответа. Исполнив поручение он и тут же вышел. Под тяжелым взглядом Филиппа Анжелика вернулась на место, на ходу вскрывая красный сургуч печати. Пробежавшись глазами по листку бумаги, она уронила его на стол и вскричала: — Нет, это немыслимо! Немыслимо! Глядя на Филиппа, который все же соизволил спросить, что случилось, она сказала: — Представьте, меня просят заменить на время графиню де Лафайет в свите Мадам. — Ах вот оно что! — безразлично протянул Филипп, делая глоток ликера, — ну так это вовсе не плохая новость. — Да, но Мадам уезжает в Виллер-Котре вместе с Месье! Госпожа де Лафайет в ее возрасте не вынесет дороги и проживания в драконовых условиях! Месье мстит вовсе не королю, а Мадам! Это чудовище, этот мерзавец, получит над ней полную власть и будет мучить ее сколько душе угодно. — Мадам! Вы говорите о брате короля! — Да, о нем самом! Анжелика вскочила и принялась метаться по комнате, лихорадочно перебирая в уме имена тех, кто мог удружить ей подобным образом. Внезапно она застыла как вкопанная: ответ был очевиден! Недаром Атенаис говорила с ней сегодня таким сладким голосом. И это после того, как Анжелика посмела «украсть» у нее внимание короля во время приема персидской делегации! Наверное, она уже смаковала победу, радуясь, что сумела ловко устранить соперницу: скоро мадам дю Плесси будет трястись в карете, по дороге в Виллер-Котре! — Это змея Монтеспан! Ее рук дело, — неосторожно воскликнула Анжелика, — она хочет удалить меня от двора! — С чего бы ей удалять вас от двора? — спросил Филипп, изображая удивление. Он повертел бокал перед глазами, будто любуясь игрой света в хрустале. — Она… Она ревнует, — выдавила Анжелика, жалея, что не сдержала эмоции в присутствии мужа. — Вот оно что! Так вы дали ей повод? — Ни единого, — твердо отрезала Анжелика. — А я слышал другое. — мягко сказал Филипп, и его тон не сулил ничего хорошего. Он оперся локтями о стол и положил подбородок на сложенные руки. Теперь в его взгляде Анжелика прочла откровенную издевку. — Впрочем, еще я слышал, что на Новом мосту показывают человека с двумя головами. Говорят, эти головы постоянно бранятся друг с другом. И каждый день клянутся больше не видеть и не слышать друг друга. Эти ссоры между головами заставляют публику хохотать до слез. Вы находите это смешным, мадам? — Я не знаю, — пробормотала Анжелика убитым голосом. — А я попытался представить себе. Как вы думаете, если отрубить одну голову, человек выживет? — Говорящие головы волнуют меня сейчас меньше всего! Кто-то подставил меня! Мне надо увидеться с Кольбером, и если получится, даже с самим королем… — Должно получится, стоит вам только пожелать, мадам маркиза, — Филипп усмехнулся краешком рта, он тщательно вытер салфеткой губы и бросил ее на стол. — Это я, мадам, — вдруг объявил он, поднимаясь. — Вы — что? — оторопела Анжелика. — Я попросил Мадам взять вас на место графини де Лафайет. Завтра вы отправляетесь в Виллер-Котре. Так что пакуйте вещи. И захватите с собой побольше теплой одежды, я слышал, зимой там ветрено, а в замке сильные сквозняки. Еще мгновение Анжелика не могла осознать происходящее. Она не мигая смотрела в одну точку: на серебряное блюдо с фруктами посреди стола. Внезапно она с громким воплем схватила блюдо и швырнула его об пол: яблоки, груши, апельсины и мандарины покатились в разные стороны. — Предатель! Предатель! Я любила вас, доверяла вам… даже после всего что было, я не могла подумать, что вы воткнете мне нож в спину! — После того, как им воспользовались вы против меня, — холодно отпарировал Филипп. Он смотрел на нее в упор, слегка расставив ноги и скрестив руки на груди. Эта непроницаемая поза, непреклонность и сталь во взгляде, почти забытое состояние холодной войны, — все это остудило гнев, оставив полную опустошенность. Свет померк. Ей казалось, что сегодня она лишилась самого дорогого, что было в ее жизни. Она развернулась и вслепую побрела к выходу. Добравшись до своей комнаты, она, не раздеваясь, бросилась на кровать и разрыдалась. Она не помнила, как уснула. Ей снилось, что она лежит обнаженная посреди зеленого луга. Светит солнце, но его лучи совсем не согревают. Ледяные когти холода впиваются в ее тело, оставляя одно-единственное желание — согреться. Анжелика вскрикнула и проснулась. Пластины корсета больно врезались в кожу сквозь тонкую камизу. Она поморщилась: ее камеристки могли бы додуматься расслабить путы корсажа, пока она спала. Да и пламя в камине почти погасло, вот почему так холодно. Анжелика хотела кликнуть Жавотту, но в этот момент раздался стук в дверь. Анжелика прислушалась к шагам в передней. Должно быть, Мальбрану что-то понадобилось. А может, это Савари, которому взбрело втянуть ее в очередное безумное приключение? Она различила чеканную поступь — стук каблуков по навощенному паркету. Нет, это не Мальбран и уж точно не Савари… Она резко поднялась, поправляя смятое платье и растрепанную прическу. В этот момент в дверях возник Филипп. — Мы, кажется, все друг другу сказали. — холодно произнесла Анжелика, — или вам не терпится добить свою жертву? Филипп, не обратив на ее слова никакого внимания, быстро пересек комнату. Оказавшись рядом с ней, он положил ладони ей на плечи. — Я пришел сюда не ради ссоры. Я хочу объясниться. — по его приглушенному голосу, по сосредоточенному выражению лица, можно было предположить, что решение прийти сюда далось ему не просто. — Хорошо, я выслушаю вас напоследок. Но имейте в виду — я больше не ваша покорная жертва. — Я знаю. И дорого заплатил, воюя с вами. Не думайте, мадам, я не собираюсь брать реванш. Я взял на себя труд… остановить вас, потому что вы не осознаете всех опасностей, которые подстерегают вас. О, только не начинайте спорить. Вы умны. Это бесспорно. Порой находчивы, даже слишком. Но не способны увидеть картины целиком. Только фрагменты. — Филипп, я пытаюсь понять вашу стратегию и не могу. — Что же проще? Я уже пытался увезти вас из Парижа. Это прозвучит смешно, но мне кажется, я теряю вас. Поездка в Виллер-Котре будет не такой долгой, как вы полагаете. Побудьте вдали от двора. Я не хочу, чтобы вас использовали. Иногда вы простодушны как ребенок, который сует голову в пасть тигра, не боясь быть съеденным. И если вы решили сыграть с королем — запомните, партию придется довести до конца. И в этом случае не вы решаете, когда ее закончить, это решает король! Анжелика была потрясена: и переменой в его поведении, и пылкостью монолога, необычной для человека, не отличающегося красноречием. Должно быть, он и правда любил ее, если изменив своей обычной манере бесстрастного наблюдателя, пришел просить ее подумать об отъезде. — Анжелика… — он произнес ее имя, будто употребляя его в качестве последнего аргумента. И сейчас, глядя на него, растерянного и лишенного обычной брони: бесстрастности и высокомерного презрения к любому проявлению чувств, она поняла, что больше не сердится на него. И даже больше: его неловкая попытка поговорить откровенно бальзамом пролилась на сердце, раненое насмешками и недоверием. Она почувствовала, что кровь начинает быстрее бежать по венам, и она наконец согревается. — Вы боитесь меня потерять? — прямо спросила она. Филипп не стал отпираться: — Да. — Тогда к чему эти интриги за моей спиной? Могли попросить меня уехать в Плесси. — Не мог. Это не совместимо с вашим теперешним положением при дворе. А войти в свиту Мадам не менее почетно, чем в свиту королевы. — Нам придется расстаться… — Ничего, это ненадолго. — Хорошо… я подумаю… — Подумайте, — он отступил назад, убрав ладони с ее плеч. Затем, чтобы скрыть неловкость, поклонился, слишком церемонно и оттого немного нелепо в столь интимной обстановке. Когда он ушел, Анжелика снова вернулась в постель. Визит Филиппа перевернул все с ног на голову. И то, что под влиянием гнева казалось безумием, теперь выглядело вполне разумно. Она прошлась по комнате, ощущая ступнями в тонких шелковых чулках холод, тянувшийся из-под двери, ведущей в продуваемый сквозняками коридор. Анжелика села в кресло, поджав под себя ноги, и задумалась. А может, Филипп прав, и ей надо исчезнуть ненадолго? Нежные взгляды короля, двусмысленные жесты у всех на виду и холодный убийственный взгляд мадам де Монтеспан, вонзившийся ей в спину, — и то, и другое угрожает ей серьезной опасностью. И неизвестно, что окажется больнее: любовь короля или ненависть маркизы. С другой стороны, ехать в логово Месье, этого отвратительного содомита, препоручить себя во власть врага… Врага! Анжелика резко подняла голову, услышав шум: это Флипо, отодвинув бронзовую решетку, подкладывал дров в почти угасший камин. Быть может, рассказать Филиппу про покушение в Лувре? Тогда он хотя бы поймет что дело не в тщеславном желание быть у всех на виду, не в эгоистичном легкомыслии женщины, стремящейся к славе и всеобщему поклонению. Надо поступить правильно, решила она, рассказав ему правду. Но в тот момент, когда она уже собиралась пойти к Филиппу для объяснений, в груди зашевелилась гордость. Анжелика вспомнила себя в тот вечер, как наяву: жалкий, обезумевший звереныш, по пятам преследуемый охотниками. Какой беспомощной она была тогда! Наивная девчонка, ищущая справедливости у сильных мира сего. Нет, она не увидит в глазах Филиппа ничего, кроме презрительной жалости. Ему никогда не понять, ведь он — один из них! Разве не было его в Красной маске, когда убили малыша Лино, а ее пытались изнасиловать на столе? Нет, нельзя ему ничего рассказывать. И все-таки ей хотелось помириться с мужем — она слишком устала от войны. Проявить покорность, если надо, тем более ей и впрямь захотелось вдруг исчезнуть. Она уедет в Виллер-Котре, а оттуда напишет Барбе, чтобы она привезла детей в Плесси. Весну они встретят в Пуату! Она будет гулять с детьми по Ньельскому лесу. Плавать на лодке вдоль берегов, заросших дягилем, по каналам «Зеленой Венеции». Воспоминания о родных краях всколыхнули застарелую тоску по спокойной размеренной жизни и укрепили в ней решение уехать. Сейчас она должна пойти и рассказать об этом Филиппу. Анжелика принялась рассеяно шарить взглядом по полу в поисках туфель… На следующий день Анжелика спозаранку занялась сборами. Она так же написала несколько писем: управляющему своих торговых предприятий, Молину и мадам де Лафайет с пожеланиями скорейшего выздоровления. Она решила воспользоваться почтовым ящиком, заодно немного пройтись: когда Анжелика вернулась, ее ждала записка от госпожи де Севинье, которая поведала, что бедняжку графиню разбил ревматизм, и она лежит в постели, обложенная грелками. Анжелика прибыла ко двору с большим опозданием. Прогулка подходила к концу. Король в окружении свиты двигался ко дворцу, сверкавшему золотом в лучах солнечного света, отражавшегося от оконных стекол и наледи. Из-за сильного мороза все печи дворца топились и клубы белого дыма поднимались из труб, растворяясь в небесной синеве. Благодаря огню больших каминов и жаровням, расположенным вдоль галерей, температура во всех дворцовых помещениях была вполне терпимой. Сегодня был день публичной трапезы, и простой люд уже собирался в большом зале, чтобы посмотреть, как вкушает король. Придворные расположились полукругом вблизи стола, за которым кроме королевской семьи могли сидеть только высокородные дамы, или те, кому было пожаловано право табурета. Анжелика, стоя в толпе придворных, смотрела на мадам де Монтеспан, чья шутливая болтовня и смех создавали за королевским столом игривую атмосферу беззаботности, а талант собеседницы давал возможность каждому из сидящих блеснуть остроумием. Филиппа она заметила на другой стороне и послала ему еле заметный знак веером. Хотя она и не была вполне уверена, что ее супруг знает этот язык, изобретенный в салонах жеманниц в середине века. И вдруг раздался голос короля, заставивший всех остальных смолкнуть. — Месье де Жевр! — обратился он к главному камергеру. — Будьте так любезны, распорядитесь подать табурет для мадам дю Плесси-Белльер! Среди придворных тотчас воцарилось молчание, и головы всех присутствующих, как по команде, повернулись в сторону Анжелики. Считалось дурным тоном, удостоившись даже такой великой чести, слишком рьяно проявлять восторг и выражать признательность. Она шагнула вперед, присела в реверансе и заняла место рядом с мадам де Монтеспан. Когда возле нее остановился лакей с подносом, Анжелика взяла бокал с вишневой настойкой, и рука ее немного дрожала… «Табурет мадам дю Плесси» стал главной темой дня. Так же маркиза получила заветное право «кареты» — возможность заезжать во внутренний двор Версальского дворца и там разворачиваться. Подруги и знакомые обнимали и поздравляли мадам дю Плесси. Завистники и недоброжелатели собирались группками и взволнованно перешептывались. Придворные уже прикидывали, как скоро красавица-маркиза сменит «султаншу» де Монтеспан. Они разделились на два лагеря: кто-то стоял на том, что львица Рошешуар избавится от этой зарвавшейся дамочки, не прилагая особенных усилий. Другие же, более прозорливые, возражали — короля порядком утомил взрывной нрав маркизы Монтеспан, а бесконечные истерики вызывают в нем только гнев и раздражение. Маркиза дю Плесси роскошная женщина, ничем не уступающая сопернице, — она красива, утонченна, и только кажется мягкой из-за спокойного нрава, но в ней достаточно стали, чтобы отразить самый сильный удар. Куда бы Анжелика ни пошла, ее преследовала разношерстная публика: приятели, добрые советчики и, конечно же, просители, которые смыкались вокруг плотной толпой, стоило ей на секунду замешкаться. В этой толпе мелькнуло личико экзальтированной красотки, мадемуазель де Бриенн: — Я так и знала, что маленький аптекарь поможет вам получить место за королевским столом! Ах, мадам, умоляю, научите меня, что делать — что пообещать ему, чтобы он помог и мне?.. Как он это проделывает? Он облачается в одежду предсказателя и читает заклинания?.. Вы пили какие-то снадобья?.. Это ужасно?.. — Вы сумасшедшая! — разозлилась Анжелика: у нее звенело в ушах. Воздух в помещении был спертый от топившихся печей, жаровен и сотен нещадно чадивших свечей. — Мадам, — перед нею вырос один из королевских пажей, — вас желает видеть господин Кольбер. Обрадованная внезапным освобождением Анжелика последовала за юношей, который провел ее в небольшой кабинет на третьем этаже. Министр встретил ее на пороге светским поклоном. — Поздравляю, мадам. — коротко сказал он. Не добавив ни слова, Кольбер вернулся к столу и взял свиток с королевской печатью на красном шелковом шнурке. — Его Величество хотел передать это вам лично, но решил не вызывать еще больший ажиотаж вокруг вашей персоны. — Что это? — спросила озадаченная Анжелика. — Разверните. Анжелика стянула шнурок со свитка. Дрожавшими от волнения руками она развернула веленевую бумагу. Прочитав, она подняла на Кольбера удивленный, непонимающий взгляд. Приказом его величества она назначена на должность хранительницы гардероба и драгоценностей королевы, следующую по значимости после должности гофмейстерины, которую занимала мадам де Монтеспан. Разве такое возможно? Кольбер ответил ей чуть заметной улыбкой. — Поздравляю, мадам. — снова произнес он в своей обычной лаконичной манере. Все было понятно без слов. Анжелика присела в реверансе: — Передайте королю мою горячую благодарность. Выйдя из кабинета, она внезапно осознала, что все еще держит бумагу в руке и торопливо спрятала ее в складках юбки. Новость о новом назначении разлетится со скоростью пожара, но пусть это случится не сейчас, не в эту самую минуту. Она шла по анфиладам залов, окруженная любопытными взглядами придворных и вдруг заметила Филиппа, беседующего с герцогом де Граммоном. Ускользнув кое-как от преследователей — Анжелика совершенно не сожалела, что была, возможно, слишком резка, а то и груба — она решительно устремилась к мужу. Увидев ее, Филипп поспешно раскланялся с герцогом и широким шагом направился в противоположную сторону. Анжелика догнала его на выходе из залы и схватила за рукав жюстокора. — Что вам нужно? — процедил он со злостью, но руку не отдернул. Анжелика на это и рассчитывала: Филипп не станет закатывать ей сцену прилюдно. — Я хочу поговорить с вами. — Хотите чтобы я поздравил вас с победой, мадам? Не дождетесь! Признаюсь, я снова ошибся на ваш счет. Вчера вы рассказали мне занимательную байку, изобразив смирение, и я попался, как последний дурак. Больше я не совершу подобной оплошности. Они вышли в коридор, где было значительно темнее, натыкаясь на парочки и группы придворных, которые тут же принимались шушукаться за их спиной. Она прошли кордегардию, оказавшись на половине королевы, где было значительно меньше людей. — Я хочу все вам объяснить, — пробормотала Анжелика, почти не слушая. Ее взгляд скользнул по стенной нише — кажется, где-то здесь была потайная дверь, ведущая в небольшой чулан. Она знала, что любовники при дворе используют это местечко для приватных встреч. Она отодвинула край шпалеры, изображавшей сцену охоты Людовика Xlll, и дернула ручку. К счастью, комнатка была пуста. Анжелика схватила канделябр с ближайшей консоли и жестом пригласила Филиппа войти. Он заколебался, но в этот момент из галереи донесся женский смех и звуки шагов. Чертыхнувшись сквозь зубы, он вошел вслед за женой, захлопывая за собой дверь. Анжелика торопливо закрыла щеколду и, поставив канделябр на пол, присела на узкую тахту, которая занимала почти все пространство. Филипп навис над ней: — Что теперь? К чему этот спектакль? Она молча подала ему королевский указ. — Я ничего не знала, клянусь вам, — прошептала она, — это было так неожиданно… — Это большая честь, — глухо сказал Филипп после недолгой паузы. Его взгляд был прикован к королевской подписи. — И вы всегда этого желали. — По правде, я не могу радоваться, зная, какое огорчение это доставляет вам… — Я не нуждаюсь в ваших сожалениях, мадам, — Филипп оторвал взгляд от бумаг и глянул на нее с высокомерием. — Рано или поздно это должно было случиться. Вы достойны этой участи, больше, чем любая из женщин при дворе. Я понял это, наверное, в тот день, когда представил вас королю. — Ваши слова звучат как прощание. Мне страшно. Скажите одно только слово и я уеду. Уеду Плесси и больше никогда не вернусь ко двору! Филипп пошевелился. Он посмотрел прямо ей в глаза, и в его взгляде появилось то, что она так боялась увидеть — жалость. — Теперь это решает король, и только он. — Но вы же мой муж! — Теперь вы ищете у меня защиты? — невесело усмехнулся Филипп. — Сейчас у меня власти над вами не больше, чем у любого другого. Успокойтесь, мадам, я не стану докучать вам и строить нелепые козни, как этот безумец Монтеспан. Последнее, о чем я прошу вас — только не лгите мне. Сохраните во мне хоть крупицу чувства, которое я питал к вам. — Вы говорите так, будто я уже принадлежу королю… будто я уже дала согласие, — прошептала Анжелика, глядя на него с ужасом. — Но это не так! Мое сердце, мое тело, все это — ваше! Филипп не ответил. Легко коснулся рукой ее плеча, щеки, тронул пальцем качнувшуюся сережку. Бесстрастие его ласк окончательно выбило Анжелику из равновесия — нет, она не желала снова видеть его прощающимся, смирившимся! О, если бы он вновь гневался и угрожал ей, если бы кричал; да даже его ледяное спокойствие ей было бы вынести легче… Она перехватила его руку и поднесла к губам, но вместо поцелуя ощутимо прикусила пальцы и почувствовала, как он вздрогнул:  — Что вы делаете, черт возьми?! — Ставлю на вас печать, раз уж вы не хотите, — с вызовом ответила она. На этом ее силы кончились, и она почувствовала, как по щекам заструились злые слезы. Она кусала губы, отворачивала от Филиппа лицо, не желая показывать ему своей слабости. Шелест многослойных юбок под его пальцами казался ей оглушающе громким. Наконец она обхватила мужчину руками за шею, сдавшись под его напором. — Как я скучала по вам! Как я скучала… Она знала его до последней родинки; знала, как и когда он любит прикасаться к ней, знала, как доставить наибольшее удовольствие ему самому — и сейчас растворялась в привычных ласках, звуке рваного дыхания, блеске его глаз, теплоте рук… Когда он наконец овладел ею, она вздрогнула и застонала, подавшись вперед, торопя его вопреки собственному желанию. Молчание больше не тяготило ее. Сладкая слабость в познавшем высшее наслаждение теле успокоила ее терзания; Филипп не желает отказываться от нее, а вдвоем они преодолеют все невзгоды. Надо рассказать ему про весну в Плесси; она повернулась к мужу, который уже поправлял смятую одежду. Он поднял с пола выпавший из-под юбок приказ о ее назначении и молча положил на тахту рядом с нею.