Мертвые живы страстями

Гет
NC-17
Завершён
294
автор
Размер:
302 страницы, 75 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
294 Нравится 1200 Отзывы 104 В сборник Скачать

№24

Настройки текста
С посещения квартиры Падме прошло три ночи, и все эти ночи Вейдер не спал. Найти старые записи оказалось трудно, оживить в памяти методы их действия еще труднее, но и это не могло сравниться с тем, как впервые писать теорию для такой невиданной дерзости, как воскрешение. Тогда он ходил призраком два года, сейчас же надеялся уложиться в неделю. Прошло время, когда он искал путь на Мортис, ставший из снов явью в лаве Мустафара, время бесплодных медитаций у иссохшего трупа Отца* и время попыток понять, почему у него сознательно не выходит то, что бессознательно его не отпускает. Почему у него не получалось оказаться на грани жизни и заглянуть за край? Он чувствовал на языке горечь золы, стоило лишь помыслить о том, чтобы глубже положенного погрузиться в медитацию. Вся мощь его силы ускользала зыбким пеплом меж пальцами, когда сквозь боль и неясный туман минувшего он пробирался к той грани, за которой исчезла его Падме. В те моменты он был слабее ребенка и настолько же нечувствителен к силе, насколько металл в его протезах, условно определяющий его к киборгам, когда остальные давно разуверились в его человечности и приравняли к бесчувственной боевой машине. Не могло быть и речи о том, чтобы сбросить это ненавистное бессилие и услышать хотя бы шепот призрака любимой среди непроглядного смертного тумана! Вейдер с ненавистью смял еще один голодиск в крошево бесполезного пластика и отбросил его прочь, к остальным черновым наработкам. Следовало создать что-то новое, исключительное, непосредственно затрагивающее саму суть того, что он годами не мог постичь. Но, к сожалению, наступало время корускантского обеда, а значит, до ненавистной имперской планерки оставалось от силы полчаса. Нелестно выразившись про себя о том, где бы он хотел видеть всю верхушку власти, Вейдер встал из-за рабочего стола и направился на сеанс связи в старую закрытую медитационную капсулу. — Мой мастер. — Ученик, — Император устало качнул головой, позволяя подняться с колен. Вейдер встал, поднял голову, но, встретившись глазами с Палпатином, понял, что не о чем тут говорить. — Ну? — обреченно выдохнул он, словно поседевший до срока храмовый статист, с тяжестью на сердце глядящий на бесчисленные дыры бюджета. Именно таким когда-то давно Энакин представлял постаревшего Оби-Вана. — Падаван Тано не найдена, учитель. Палпатин закатил глаза под низко опущенным капюшоном. — Знаешь, что дает мне силы жить, мой ученик? Вейдер осторожно встретился взглядом с Палпатином, но смог углядеть лишь безграничную скуку испытателя, фиксирующего сотое экспериментальное наблюдение над все той же упрямой тукой. — Твоя абсолютная безнадежность. Губы Вейдера дрогнули, но взгляда, словно та же тука, он не отвел. — Скажи, с каких пор в твоей голове поселилась мысль, будто извечная разлука двух влюбленных греет мне сердце больше вида взбешенного сената? Вейдер нахмурил брови и сжал кулаки, так удачно не попадающие в лучи методично вибрирующего голопроектора. — Ты хоть понимаешь, насколько ты был бы управляемей в первую пятилетку, если бы жизнь Амидалы напрямую зависела от твоей? — Император опустил голову на руку, упирающуюся в подлокотник, и утомленно потер пальцами виски. — А насколько эффективнее стал бы сейчас, понимая, что ее ждет, если Империя ослабнет? — Какая разница, — пробормотал Вейдер, напряженно сузив глаза, — если она бы никогда этого не приняла? — О, святая наивность! — Император качнул плечами так, что капюшон съехал, открывая его ехидную ухмылку. В узком кругу своих Его Величество иногда мог вспомнить молодость и показать больше, чем было доступно вездесущим голокамерам. — Амидала бы душу продала за родину! Я бы всегда нашел общий язык со своей перебесившейся протеже. — Падме бы никогда… — Амидала бы всегда, — железно отрезал Палпатин, — всегда поставила интерес Набу в приоритет. Даже над своей гордостью и вбитой в голову демократией. Вейдер прикрыл глаза и склонил голову, сглатывая застывший в горле комок. За всем этим он действительно успел позабыть, что Амидала больше семи лет была полновластной королевой. — В чем твоя проблема, владыка? — Император вновь спрятал лицо в тени глубокого капюшона. — Все в том же, — глухо ответил он. Палпатин равномерно простучал пальцами по подлокотнику и опустил ладонь на его край, обхватывая скрюченными пальцами витиеватую набуанскую резьбу. — Жизнь не может появиться из пустоты, ты это знаешь? Вейдер, задумавшись на мгновение, кивнул. В нынешних расчетах он это не учитывал, в прежних — не видел смысла. Император тяжело вздохнул и устало потянулся за тростью. — Когда ты стоишь у закрытой двери, Вейдер, иногда нужно просто постучать.

* * *

Асока без сил откинулась на спину и задрала ноги вверх, уперев их высокую стенку. Еще один день был пройден, и она наконец отправлялась к Татуину, где надеялась расширить свою картину мира за счет того лепета, что мог предложить ей Оби-Ван. Впрочем, поработать перед этим тоже не мешало, и она, понадеявшись на успех, решила применить новую методику взамен крепкого двенадцатичасового сна. Глубоко вдохнув, Асока прикрыла глаза и выдохнула, погружая сознание в неглубокую медитацию, так схожую с дремотой, что подвигом было просто не заснуть. Настраиваясь на учителя, она начала размышлять о том, что послужило катализатором ряда событий, сорвавших его с той самой цепи джедаев, которая по инерции снесла большую часть ордена. В видении этого не было, и Асока не думала, что сам Энакин был готов дать ответ. Если бы она спросила Скайуокера, он бы наверняка ответил, что его все достало. Однако он всегда был вспыльчивым, но психом не был никогда. Сознание Вейдера чувствовалось слабо — он действительно спал. Блокировать прямую связь с Асокой он уже наловчился, но сейчас она хотела действовать более тонко, посылая ему не видения, но образные вопросы, неясный шепот по краю сознания, что может вызвать сновидение — одно на двоих. Асока расслабилась и представила планету с пылающими вулканами, столь отдаленно похожую на Мустафар, что любой мог бы дорисовать ей черты преисподней или сузить ее до размеров маленькой глубинной шахты. Любой, но не рожденный в потоках той лавы владыка ситх. Огненная гора стала обрастать станцией, горящие реки — мостами и перекрытиями, берега — сотнями неясных технических сооружений. По жаркому воздуху парил дроид-рабочий, и чувствовалась вездесущая копоть заводов. Дав сну оформиться, Асока нарисовала Оби-Вана на подмостке у одного длинного перехода, прямо перед тем местом, где разум Вейдера уже успел представить себя и сейчас в быстром темпе формировал окружение. У него не было протезов, шлема и плаща, не было металла костюма, а среди растянутой побелевшей кожи не блестели бесцветные глаза. Он был таким, каким Асока успела полюбить его вечность назад — молодым, здоровым, полным нерастраченной воли к жизни. И горел такой яростью, что вулкан бы испарился, встань он на его пути. — Предатель, — прохрипел он сквозь зубы, прожигая призрак Оби-Вана взглядом. — Ты убил ее! — Это сделал ты сам, — Оби-Ван крепче перехватил мечи и, сузив глаза, проследил за тем, как Энакин обходит его стороной. Энакин не слышал, не слушал и знать не хотел того, что Оби-Ван был готов ему сказать. Его руки нервно тряслись, пот заливал глаза, а налитые жидким золотом зрачки отражали слепую уверенность: он давно все для себя решил. — Ты настроил ее против меня! Энакин кричал, срывая горло, глядел, не моргая от прорезавшего глаза света, а Асока, давно определившая для себя, что срывы учителя — дело частое, поначалу озадаченно на него посматривала, но уже начинала скучать. — Твой гнев и твоя жажда власти отняли ее у тебя! Ну да, будто самой королеве власть была абсолютно чужда. Асока закатила глаза, устало припала к стене плечом и исподлобья смерила призрачного Оби-Вана утомленным взглядом. Еще один спор Энички и его старого учителя. Их общение часто так начиналось. — Ты ее у меня не отнимешь! Асока заинтересованно наклонилась вперед. Энакину надоела пустая болтовня, и он решил перейти к своему самому любимому виду переговоров. Меч в его руках накалился и выплеснул сгусток густого света, который, как Асоке казалось, всегда не лучшим образом оттенял его глаза. Асока хмыкнула: то ли дело красный, ему куда больше подходит. Яростным напором Энакин оттеснил Оби-Вана к краю платформы, и Асока, сглотнув, направилась вслед за ним, ощущая, как начинает дрожать всем телом. Раздраженно фыркнув, она отвела взгляд и сцепила руки перед собой в замок, часто моргая глазами. Переругиваясь, Энакин резко развернулся назад, почувствовав, как теряет инициативу, когда Оби-Ван пронесся в силовом прыжке над его головой. — Жаль, что ее убил Мол, — прошипел Энакин сквозь зубы, смахивая налипшие на глаза волосы. — Я мечтаю сделать это за него, чтобы ты, трус, наконец включил чувства. Асока передернула плечами. Даже в те моменты, когда Энакин напоминал психа, жестокость ему свойственна не была. Впрочем, Баррисс тоже так думала, пока не попалась ему в руки. Оби-Ван промолчал с джедайской стойкостью, не теряя концентрации. Его взгляд был пуст: ни злобы, ни страха, ни ненависти. Не было даже сожаления. Асока склонила глаза к полу и захотела отвернуться. Сознание Энакина переигрывало, Кеноби никогда таким не был. В бою они прошли управляющую платформу, вылетели на другую сторону комплекса и разнесли в рубке управления добрую половину компьютеров. Все дымилось и звенело, горело даже то, что гореть не могло. Едкие газы ударили в нос, и Асока, вылетая вслед за Кеноби и Скайуокером, позволила себе чуть изменить реальность, чтобы не задохнуться в черном дыму. Разум Энакина был настолько увлечен местью, что он едва ли заметил бы, как рушатся над ним своды неба. Дым не удалось убрать полностью, и слезы навернулись на глаза. Вейдер был так поглощен боем, что становилось ясно: этот сон он видит не впервые. Когда Асока нашла их на краю лавовой реки, Энакин стоял ниже. Оби-Ван что-то кричал сквозь грохот рушившейся станции, но Скайуокер его не слушал. Он никогда ничего не слушал. Когда Кеноби размашистым движением меча отрубил ему две ноги и руку, Асока не услышала себя. Она полетела, не разбирая реальности, последними остатками сознания соображая, что так нельзя, надо что-то делать, иначе он никогда не простит ей увиденного. — Ангел, — прошептал он, когда она упала перед ним на колени, сквозь горечь представляя заливные луга шилийских равнин, — ты здесь, жива… Асока судорожно закивала, обхватывая руками его лицо и вытаскивая с песчаного берега реки. Все было на месте: ноги, рука, даже предплечье, которое она никогда не видела живым. — Опять кошмар? — недоверчиво спросил он, бегающими глазами осматривая ее тело и пальцами стараясь убедить себя в том, что больше не спит. Асока, заревев как девчонка, кивнула и кинулась ему на шею, чужими ладонями зарываясь в раскидистые пряди его волос. — Все хорошо, все хорошо, милый, — шептала она, самозабвенно прижимая его к себе и зажимая глаза, чтобы больше ничего не видеть, — я с тобой. — Да, да, точно, — руки Энакина забрались под ее широкое платье и бережно поглаживали ее лопатки и поясницу, — я спасу тебя, спасу, как обещал... Асока сглотнула и напрягла живот, чтобы прекратить этот фарс с крокодиловыми слезами ее безумия, но не смогла сказать и слова, не смогла приоткрыть глаз, не смогла опустить рук. Ничего не смогла. Энакин нежно целовал ее шею, перебирал руками волосы, гладил плечи. Он дышал рвано, стараясь совладать с собой и забыть то, что так отчетливо помнил даже здесь, то, что сквозь призму двойного сна не могло не быть правдой. — Падме, — выдохнул он в ее яремную впадину, приподнимая ее за поясницу и кладя на ершистую зеленую траву, которую Асока часто представляла в своих снах. — Падме… Слезы не останавливались, будто до сих пор ее глаза и легкие прожигал едкий угольный дым. Асока сжала руками траву и почувствовала, как земля забивается ей под ногти. Вспомнила ее черноту, такую, как у камней Мустафара, и запах сырости, которой ему так не хватало. Рушить его мечты сейчас было бы слишком жестоко. Даже у него не хватило бы на это сил, а он всегда был сильнее. Асока крепче прижалась к нему и коснулась холодными пальцами талии, обхватила губами сосок, неожиданно обнаружившийся у ее лица, вдохнула сладкий запах его тела, почти такой же, каким она помнила его в детстве. Она не вслушивалась в его слова: он шептал чужое имя, но руки его были ласковы, а порывы — искренни. Откинув голову назад, она позволила ему пройтись горячими поцелуями вдоль ее шеи. Некстати пришла мысль о том, что козни Инквизитора пошли прахом и сейчас больные лекко были не в силах им помешать. Широкое платье разметалось по мокрой траве, порвалось и опало. Снизу ее кожу холодила роса, сверху согревал тот единственный мужчина, одна мысль о близости с которым выплескивала в кровь адреналин и тут же заставляла замереть недвижимой куклой под его властью. Он был старше, ответственнее и мудрее. Он был братом, а она сестрой, готовой принять яд из его рук. Он был единственным человеком во вселенной, близость с которым казалась ей кощунством и от того становилась самой сладкой и желанной за всю прожитую жизнь. Вошел он резко — по-другому не умел. Он был нежным, он старался изо всех сил, но Асока чувствовала, что нежность, как тот самый луч света, ему не идет. Но от чего-то он наслаждался ей, как и мыслью об идеальном джедайстве, и Асока не стала его прерывать. Ей было хорошо. Мир вокруг плыл, и она надеялась, что он искажается лишь в ее голове, — сил на поддержание стабильности уже не оставалось. Асока широко распахнула глаза и встретилась с глазами Энакина — голубыми, как татуинское небо, но уже не казавшимися правильными. Ногтями она впилась в кожу на его спине, изогнулась в пояснице и громко застонала, ощущая, как наслаждение внутри заполняет ее без остатка, разливаясь сладким потоком тягучей карамели. Одно полное мгновение его зрачки горели золотым. — Я люблю тебя, — хрипло выдохнула Асока, когда он перевернул ее на бок и прижал спиной к горячей груди, крепко обняв за талию. — Я тоже, — она болезненно прикрыла глаза и обхватила рукой его шею. — Я еще сделаю это реальным. Я обещаю.

* * *

Когда Асока раскрыла глаза, она лежала на кровати, свернувшись калачиком, и в горле у нее нестерпимо болело. Она неровно поднялась с матраца, и, избегая смотреть в зеркало, дошла до холодильника. В нем было много пива — по старой привычке осталось от Бобы и грозило вот-вот заканчивающимся сроком годности. Она запустила трясущуюся руку за скопившиеся бутылки, вытащила оттуда водку и, зубами открутив крышку, судорожно начала глотать. До Татуина оставалось меньше суток лету. Этого должно было хватить, чтобы унять истерику. Упав на пол, Асока обхватила колени руками и навзрыд заплакала.
Примечания:
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.