Мертвые живы страстями

По всему двору горели лишь лампы на автоматах и тусклые диоды, обозначающие каждую лестничную ступень, но дом Ларсов светился изнутри. Дверь в него была приоткрыта, и, не дождавшись ответа на стук, Асока ступила внутрь, машинально оглядываясь по сторонам. Здесь никого не было. Это чувствовалось в силе, в застывшем сухом воздухе и в неестественной, окоченелой, замершей тишине. Люди покинули дом не больше часа назад в организованной спешке так, как семьи собираются на воскресный пикник. Только пустота, оставшаяся здесь после них, свидетельствовала о том, что никто уже не вернётся. Оставшиеся вещи соберут и доставят курьерами позже, когда семья обоснуется на новом месте там, где никто не будет знать их имен и истории. Обычное дело для внешнего рубежа, бесконечно разоряемого то набегами чужих пиратов, то собственными, земными бандитами. Это было настолько частым явлением, что к офисам известных покровителей выстраивались толпы в воскресный день, а за информацию об очередном налете был установлен твердый ценник еще во времена почившей Республики. Асока нахмурила брови, отбрасывая со своего пути ногой пластмассовую модель истребителя, и легким толчком силы распахнула дверь в следующую комнату. — Ты его не найдешь. Оби-Ван медленно поднялся с дивана и обессилено качнул головой, ясными глазами вглядываясь в ее лицо. — Ты опоздала, — Кеноби просверлил ее острым взглядом. — Он уехал. Асока озадаченно подняла брови и прошлась по узкой дуге вдоль дивана, останавливаясь глазами то на старых семейных голоснимках, то на брошенной в кресле домашней одежде, от которой веяло такой знакомой, живой Силой. — Сокрыт надежно? — уточнила Асока, скосив хмурый взгляд в сторону старого мастера. В какой-то степени ее полоумный дедушка сделал ей несравненное одолжение, избавив память от лишних сведений. Асока знала: Люку так будет безопаснее. По поводу себя она не питала надежд: если ее план не сработает, Вейдер вывернет ее наизнанку. А мозг Кеноби и без того был уже настолько сплющен, что будь Энакин смесью самого Йоды с Палпатином, он бы не добился от него ничего, кроме острого цирроза печени. — Достаточно, — Оби-Ван нахмурился и расправил плечи, сбрасывая на пол поношенную мантию. — Ты не пройдешь. Асока усмехнулась, шагнула к нему навстречу и оперлась плечом о выпирающую из стены колонну, за которой стоял старенький, видавший виды головизор. Руки Оби-Вана дрожали, как у старого алкоголика, а взгляд горел странной помесью из озабоченного беспокойства и твердой уверенности в собственной, непогрешимой праведности. — Ищешь искупление за старые ошибки, старик? — презрительно прошипела Асока, отбивая пальцами быстрый ритм так, что была готова пробить ногтями штукатурку. — Не выйдет. Он только недовольно поморщился, меряя ее взглядом, словно на давно разбитой учебке в приделе давно забытого храма. Все это раздражало, выводило из себя и не давало собраться с мыслями и понять, действительно ли Кеноби стал пропитым слепым идиотом или просто одурел настолько, что принялся считать, будто он святее ее. — Не важно, — Оби-Ван тем временем сжал руки перед собой, и на миг Асоке показалось, что она увидела силуэт того прежнего генерала, за которым даже дроиды рвались в бой, словно пачка идейных лотальских повстанцев. — Проклятый ребенок останется на Татуине. В повисшей тишине Тано услышала, как скрипят под гнетом распаляющейся ярости ее зубы, а руки начинают непроизвольно дергаться, словно она поменялась местом с безумным отшельником из Мос-Айсли. — Что? — выдохнула она едва слышно и, запинаясь, сделала шаг к нему навстречу. — Что ты сказал? — Ты обо всем знаешь, — ровно ответил ей Оби-Ван и неровно повел плечом, будто примеряя к себе свое собственное, поношенное тело. — Магистры ошиблись, допустив обучение Энакина. Квай-Гону нельзя было противиться Совету. У Асоки от лютой злобы все похолодело в груди. Он не называл другого слова, но оно горело у него в глазах и комом застряло сотней проклятых игл в ее горле, призывая зашипеть, и, подобно дикому зверю, броситься за своей добычей, посягнувшей на единственно важное, святое и потаенное. — Значит, ты считаешь, что он всегда был таким? — откашлявшись в кулак, прохрипела Асока, и медленно уточнила: — Чудовищем. Оби-Ван перенес руки к своим бокам, где у него были закреплены парные мечи, и ответил, не отрывая от Асоки внимательного взгляда: — Безусловно, — он повел бровью и шире расставил ноги, стараясь крепче упереться в пол после пятнадцати лет забытья в алкогольном бреду. — Я не дам пробудить этого монстра в Люке. Асока на мгновение перестала дышать, яростно вглядываясь в безмятежно спокойное лицо ее девичьего идеала, стремиться за которым по духу было столь же естественно, как с замиранием сердца внимать словам мудрого Йоды и завороженно глядеть на безупречные движения магистра Винду. В своей слепоте Оби-Ван считал, что она — посланник мира и справедливости, последняя из разбитого ордена — пришла взимать его обычную мирскую плату. Уверившись во врожденном пороке ее учителя, он верил, что она, его любимая ученица, все еще была предана Республике сердцем, и явилась по душу Люка затем, чтобы направить его путем Света. От безумия Кеноби в другой момент Асока бы хохотала в голос, не посмей он попрать память Энакина своими грязными домыслами, право на которые перестал иметь вместе с оставленным в огне Мустафара разумом. Будь ее воля, она бы лично удерживала его силой, кровожадно скалясь от каждого крика, пока Боба сдирал бы с него тупым ножом скальп. — Вот и славно, — ответила Асока сладким голосом, от бешенства впиваясь ногтями в стенную штукатурку. — Защищай пацана. Кеноби ощутимо выдохнул и попытался улыбнуться, по своему приобретенному тупоумию не задумавшись, в качестве кого же она сюда явилась. Его рука скользнула от пояса к бедру, чуть задев висевший на нем меч, который, закачавшись, тут же отразил свет встроенных в стену диодов. Асока бы всегда его узнала: она видела его во снах пятнадцать лет подряд. От сдерживаемой ярости ее зашатало из стороны в сторону, а руки сами собой потянулись к закрепленным на поясе клинкам. Уже через секунду она яростно атаковала, не помня себя за пробившимся через все слои самообладания бешенством. Кеноби увернулся на старых инстинктах, снеся болтавшейся, словно плеть, рукой пластиковый придиванный столик. Асока отбросила стол от ног одним движением мизинца, уже перепрыгивая его, чтобы тут же столкнуться со своим плещущим позором кумиром двумя мечами сразу. В слитой с Силой ярости она чувствовала, как медленно бьется его нетренированное сердце, как дрожат ослабшие руки, а забывшие жар мечей глаза слезятся от скрестившихся у его носа четырех клинков. — Джедаи неподвластны эмоциям, — выдохнул он ей в лицо, глядя на нее поверх мечей своим прямым взглядом, за которым не было ни страха, ни волнения — лишь мертвый покой ожившего голема. Этот человек все еще думал ее учить. Крепче навалившись на мечи всем весом, направляя всю ярость и весь хаос, скопившийся в Силе вокруг нее, Асока позволила себе с ненавистью прошипеть давно ставшей привычной истину: — Я не джедай. Через секунду она поняла, что, похоже, Сила благоволит стойким: Оби-Ван смог вырваться. — Борись с этим в себе, — продолжал говорить он, будто вспоминая давно заученные фразы из прошлой жизни. Только пыла в глазах больше не было, и от этого как никогда становилось ясно, что и собственный дух из слов давно пропал. Если что и было в Кеноби, то заученная с годами привычка, искаженная в отработанные животные инстинкты. Он и Люка защищал так — по инерции, зная, что лишь ради этого когда-то остался жив. Асока настигла его стремительно, перескочив через разделявший их диван, и в полете с разворота ударила его ногой так, что нельзя было устоять — он и не устоял. Намертво вбитые инстинкты не дали отпустить мечи даже тогда, когда он разбил ладони в кровь об крошево разлетевшихся со стола голодисков. Легким пинком Асока ударила по его запястью, пальцы непроизвольно разжались и лазурный клинок ее мастера отлетел к стене, откуда она тут же подтянула его Силой, чувствуя, как Оби-Ван пытается забрать его назад. Асока презрительно скривилась: это была даже не тень бывшего магистра, это был паразит, разросшийся в его теле, смотрящий на нее его глазами и пытавшийся использовать Силу так, как некогда великий генерал. Впрочем, даже такой Кеноби мог обыграть отряд имперских штурмовиков, если будет работать столь же тонко, как сейчас, когда сумел вывезти Ларсов с фермы. До скрипа сжав зубы, Асока крепко ударила Оби-Вана в голову, приправляя удар Силой, чтобы тот точно отрубился на ближайший час. Он бы никогда не смог ей помешать, но в процессе мог навредить себе, а такой он был не нужен даже на мясо для Люка. — Чудовище еще придет за тобой, предатель, — хриплым голосом отозвалась она, отчаянно обхватывая руками грудь с прижатым к сердцу мечом и покидая проклятый дом.