Мертвые живы страстями

Ночью Чам с рилотской эскадрой прорвался клином сквозь орбитальный флот и выжег дюжину гектаров у одного из домов Бонтери вместе с его женой. — Я никогда не верила в сказки, — припечатала Асажж, кладя руку на грудь Падме и снимая с тела экран стазиса. По ее волосам вместе с экраном словно сошел ветер. Покрывало всколыхнулось волною. Асока закрыла глаза, прислушалась: Сила расплескивалась в галактике бежавшим молоком. Небесная река обновляла маршруты, Кун задавал границы колодцу храма. — И Вейдер не похож на принца, — продолжила она. Асока кивнула. Они стояли в преддверие бездны, и Энакин их не слышал. Она сконцентрировалась на их ребенке у себя внутри, ощутила, как даже здесь сильна связь между ними и как много он способен ей дать. Она знала, что ребенок умрет в конце. Знал и он. Думал, как сделать так, чтобы ее сберечь. И теперь, впервые за все дни, пришел страх. Потому что он не остановится, даже если она ошибется. Амидала просто обязана была сегодня встать. — Все это закончится крахом, — выдохнула Асажж. Асока вдохнула. — Все закончится, — согласилась она. Сила отозвалась на ее утверждение мерным гулом. Мурашки рассыпались по телу льдистыми морозными искрами. Боба держал ее за руку и уводил из храма. Император сидел на троне и закрывал лицо рукою. — Асока? Асажж вырвала ее из видения. Не важно. Хорошо, что Асажж смогла уговорить Бобу. Плохо, что он вернется. Они с Энакином и вправду обсуждали Мандалор еще над Лоталом. Дом Врен, конечно, не играл той роли, что влияние Чама, но он был частью Визла, а Визла уже когда-то раскачали войной свой сектор. Они могли и повторить, они были бы счастливы повторить, и Асока давила на то, чтобы они повторили. Вейдер противился, поминал их бессилие и вспоминал историю. Асока тогда долго смеялась — история и Скайуокер, Скайуокер и история! Его тогда рассмешить не удалось. — Все в порядке. Асажж хмыкнула. Асока слышала, как со звоном рушится их дружба. Она была права и имела право. Что уж делать, что из нее вышла такая неблагодарная сука для их компании. И инквизитор был прав, всюду прав. Сила звучала вокруг оперой мон-каламари. Асока погрузилась в нее глубже, и перед глазами разлетелась радуга. Она чувствовала, как Император давит между лопаток. Как пылает в огне войны Ондерон, который Палпатин проецировал на храм всей своей мощью. Трех недель было мало, но три недели было всем, что они имели. Лакс был чужаком, Лакс не раздробил бы Альянс, и глупая смерть Со купила миру больше, чем вся его продуманная жизнь. Королевский двор Хейпса уже взметнул до небес цену на живого Синдуллу, едва не сгубившего дочь виконтессы, и сделал его мертвую голову самой дорогой на галорынке. Бонтери без колебаний подвел жену под огонь и выдернул в последний миг, купив себе славу мученика и двойную власть, которые и обеспечат ему победу, и удвоят влияние. Виконтесса уже выслала флот. Наемники уже разошлись по ангарам и успели взлететь. Те пять тысяч, о которых рассказывали солдаты Лакса, были мертвы, их души продолжали звенеть, взмывая волны и расплескивая Силу болью потерь. Еще тысяча, которых собрал под своим началом Синдулла, умирали над Ондероном. Генералы, оставшиеся над планетой с учений, подняли флот. К Партизанам присоединились убитые горем дети Изиса, и все вместе они наживую сжигали космос. Их судьба уже была выписана в линии времени, и лишь путь среди звезд отделял начавшееся от завершения. Все случится до того, как Амидала раскроет глаза. Асажж направила, и опера слилась с цветом, а затем разродилась в звезды. Асока не чувствовала здесь Венресс, но знала, что та все еще ее держит. Она могла бы перестать держать, и все бы закончилось. Интересно стало, как выглядел Морабанд в расцвете? Может быть, стоило все же поговорить с Куном? Асока вдохнула космос и ступила дальше. Сила Вейдера сплеталась горячим источником посреди груди. Его не было рядом, но все это время он был здесь, был внутри. Он не знал, где она сейчас, но держал ее за руку и держал в руках ее жизнь. Можно было бы звать Амидалу. Асока была достаточно глубоко, чтобы стереть время. Пространство уже давно разлетелось пылью небытия. Асока обернулась вдоль своей оси, закрыла глаза и рванула назад. Раскрыла на Полюс-Масса. Можно было и на Мустафаре, но слишком велик был бы соблазн остаться. Когда-то она любила того Энакина. Сейчас у нее был другой. Амидала кричала и умирала родами. Асока уже и забыла, как она выглядит живой. Все то время, что Асока пыталась отыскать ее след в Силе, она воссоздавала образ из головы Энакина, и ничего не выходило. Тем ироничней было, что два дня назад, когда казалось, что мыслями о Падме они истерли саму память, Асажж предложила ей нырнуть в прошлое с его памятью. И все получилось. В прошлом все сработало. И ничего образ Скайуокера не имел общего с реальностью. Сейчас Асока слышала, как Амидала кличет смерть. И смерть откликалась на ее зов. Все время здесь было в ее власти, так что поймать момент было не сложно. Проблема была в том, что как только Асока ее поймала, то перестала быть здесь одна. А Падме жить не хотела, и не жить здесь значило раствориться. Амидала и растворилась бы, не схвати ее за руку Асока. И теперь Падме хотела раствориться вместе с ней. — Энакин, — сказала она ей. Боль объяла ее, как никогда прежде не рвалась душа: боль родов, боль предательства, боль смерти. Амидала принялась вырываться пуще прежнего. И поэтому Асока показала ей его боль. Отсюда было легко показывать. Она знала всю его жизнь, сейчас все границы были стерты. Асоке не хотелось думать, чем она расплатится, когда вернется. Чем уже расплатился Вейдер. Амидала застыла и на мгновение вновь собралась в саму себя, вспомнила себя. Амидала хотела смерти, но еще Амидала хотела мужа. Что же, у Асоки до последнего были сомнения. А когда-то она его все-таки любила. Асоке хватило этого, чтобы ее сломить: в отличие от Памде, Асока точно знала, чего сейчас хочет. Сомнения остались где-то под остовом «Венатора», когда она впервые ощутила на себе волю места, где они сейчас стояли. Асока ухватила Падме и, не дав опомниться, утащила обратно. Мгновения хватило, чтобы пробиться в преддверие живой реальности. Для Амидалы могло пройти пятнадцать лет, она могла ничего не вспомнить, но могла и узнать слишком многое — Асока не знала точно. Им всем было плевать: Скайуокер был готов платить за все. Из образа пятнадцатилетней давности сейчас под ее руками формировалась жизнь. Рождалась, обрастая былой памятью, стертой личностью, прежними помыслами, сплеталась из того, что пятнадцать лет назад составляло ей душу. Жизнь не появлялась из пустоты и из прошлого она тоже не могла родиться. В прошлом оставалась своя, в настоящем она была другой. В настоящем ее и не было, но из настоящего ее можно было собрать. Из тех материй, что осталось к настоящему от того, чем Падме в прошлом являлась. Никто не мог знать, что стало с ними за пятнадцать лет. Асока посмотрела на Амидалу. Амидала смотрела на нее и будто не узнавала. В ее глазах словно плескалась вся бездна Силы, из которой она вышла. Асоке казалось, что она не понимает, что здесь делает, и в то же время, что ей ведомо все остальное. Пятнадцать лет этот дух был смешан в пространстве. Лишь Силе ведомо, что он с собой принес. — Зачем? — произнесла она не раскрывая губ. — Так надо, — сказала Асока и утянула ее в реальность.