***
Тсунаёши медленно приходила в себя после ухода Урахары-сана. Уруру принесла ей рисовой горячей каши и сладкого чая. Только почувствовав аромат, Тсуна поняла насколько голодной она была и, поблагодарив, спокойно принялась за еду. Уруру осталась скрасить обед беседой и таким образом она узнала, что её мать и трио ушли лишь недавно, а на протяжении всех двух недель навещали регулярно, переживая. Надолго они не оставались; Урахара Киске не был уверен, как и на что отреагирует пламя Неба, которое ранее, на тренировке, вышло из-под контроля и нанесло непоправимый ущерб, поэтому за состоянием Тсуны и комнаты, в которой она находилась всё это время, следили с особой тщательностью. К счастью, подобного не происходило. Уруру не сказала лишь про частые скачки реацу в помещении, которые шли от Тсуны. Она не была уверена, что стоит это говорить, ведь Куросаки Тсунаёши не было просвещена другую сторону жизни – Общество Душ. -Иноу Орихиме-сан очень помогла нам, – между делом сказала Уруру, заметив направление взгляда Тсуны на бинты, что практически полностью покрывали всё тело. Взгляд помощницы наполнился жалостью. Тсунаёши была красива в своем виде и, пусть порой она выглядела неуверенно и боязно, это добавляло своего рода очарования. Ёши знали, как неловкую девушку, с добрым сердцем и приятной внешностью; с ней было легко поддержать разговор. Но сейчас Уруру видела сильно похудевшую и ослабленную девочку, которой на вид совсем не дашь семнадцати, покрытую бинтами, под которыми скрываются рваные шрамы. Их не скрыть одеждой или косметикой – они были на кистях рук, шее и даже на лице. Вкупе с неровной стрижкой, (Иноуэ-сан не успела полностью закончить лечение, это также касалось и волос) где пряди у шеи были сожжены почти под корень. Она слышала о подобном происшествии незадолго после переезда семьи Савад к семье Куросаки, но как ей было известно, последствия были не настолько удручающие как сейчас, тем не менее Тсуна долгое время не могла прийти в себя – то время было тяжёлым для всех. А что теперь? Решение оставить себе прямое напоминание о случившемся было таким храбрым, но справится ли она с этим грузом? Наполняя тишину разговором, Уруру надеялась без волнений и потрясений понять чувства Ёши и как можно умеренно помочь ей или позвать Иноу Орихиме-сан. Тсуна не поднимала головы, тихо ела, но услышав предложение, всё же посмотрела на неё. Уруру вздрогнула. -Да. В тот миг я не особо понимала происходящее, но теперь я благодарна ей и всем вам. Спасибо, Уруру. Цумугия Уруру удивлённо замерла. Глаза девушки перед ней были спокойны и полны решимости. Ранее карие – в них плавилось раскалённое железо.***
После того, как забрав пустые тарелки, Уруру ушла, Ёши решила продолжить то, на чём остановилась. Пламя и Гиперинтуиция. Ей необходимо как можно скорее стабилизировать силы. Три года назад она была так разбита отдачей от разрыва всех шести уз со своими хранителями, что на мгновенье показалось она так и погибнет, там, в ванной, так ничего и не добившись. От пугающей опустошенности и чувства отрицания её, как Небо хотелось горько выть. Насколько ничтожны Небеса, раз сейчас она тут, одна? Тсуна сказала тогда семье, что не помнит причины своих ободранных волос и тонких нитей шрамов по всему телу. К сожалению, несмотря на пережитое, сознание было кристально чистым – Тсунаёши помнила всё до мельчайших мелочей. Поэтому она прекрасно понимала и осознавала свои действия: пламя внутри рыдало и тосковало, желая понять причину отвержения. Оно высвободилось и прошло через всё тело – представшись перед ней в виде сгустка в её рост. Тсуна, казалось, видела его боль и разочарование, и, словно в зеркальном отражении, она видела своё собственное отчаяние и заплаканное лицо. Тсунаёши не знала насколько ситуация была невероятной и доверительной между владельцем и его волей. Тсуне было всего четырнадцать и в миг муки, принимая последствия будущего, она в безысходности и сильном желании запечатывает пламя на долгие годы. Рассудок был холоден – если однажды её поглотит пламя, то таков лишь её неоспоримый путь. Пламя склоняется перед её решением и зарывается в глубинах её сердца, оставляя за собой тончайшие цепи по всему телу из Небесного Пламени Посмертной Воли. От горя Тсуна падает, разбивая острые колени в кровь, прижимая в защите ладони к лицу. Ёши была благодарна Урахаре-сану за время покоя, проведённое с семьёй. Постепенно открываясь солнечным сестрам, заботливым младшим, и таким надежным старшим, Тсуна как никогда понимала, что впереди её ждёт целая жизнь. Жизнь, за которую в ответе лишь она сама. Тем не менее, она не жалела о прошлом. Прошлом, где она такая неловкая и непонимающая. Издевательства и обзывательства принимая за правду, Ёши не верила, что достойна выбора. Ей почти восемнадцать и надежда вновь обняла её раненую душу. Тсуна опустилась на тёплый пол в позу лотоса и глубоко вздохнув, прикрыла глаза. Ёши тренировалась подобным образом ещё при присутствии Реборна. Его методы обучения были отвратительны: она понимала, что не выдержит и трети банально психологически, что говорить о женском здоровье, на которое ему, казалось, было совершенно плевать. Было ли это из-за отсутствия учениц женского пола, или из-за собственных установок Реборна, но в редкие моменты одиночества она тихо плакала и не знала, что делать. Но спустя долгое время он то ли заметил что-то, то ли понял что-то, но именно он предложил медитации, как способ тренировки. Тсуна прислушалась, но ничего не выходило, чем, должно быть, сильно разочаровала его; он надолго пропал. Вот только после этого она не сдалась и продолжала уже в тайне и очень часто, даже на школьных уроках. Удивительно, но никто не заметил, а она молча радовалась результатами, совершенствуясь дальше. Пламя Неба стало послушным как мягкое масло – Тсуна именно тогда и почувствовала родство с ним как никогда прежде. Вот только тогда она так и не смогла с гордостью рассказать всем об этом: Реборн давно уехал, ребята тоже. Зато благодаря этому сейчас устранять последствия взрыва пламени было предельно легко. Пламя циркулировало в ней словно кровь. Каналы были высушены за прошедшее время, а недавно и вовсе разорвались в клочья от внезапной волны. По правде говоря, после подобного инцидента, даже при лучшем старании Урахары-сана, Тсуна потеряла бы возможность использовать Пламя Неба вновь – она просто не смогла бы его удержать, хоть и видеть остальных пламенников не перестала. Так что она действительно была благодарна пока неизвестной Иноуэ-сан с силой Богини, которая смогла вернуть всё на место. Маленькими, скорее крохотными шажочками, Тсуна звала пламя, по капле наполняя всё тело. Боли практически не было – заслуга той же Иноу Орихиме-сан и двухнедельного, бессознательного отдыха. Постепенно направляя его в руки, шею, ноги и туловище, вплоть до самых кончиков пальцев – Тсунёши чувствовала, как утихает непрерывная тревога и как наполняются лёгкие безупречным умиротворением. Какое восхитительное чувство. Непонятно сколько заняло это времени, Ёши будто находилась в астрале, наблюдая за собой со стороны и видя сквозь оболочку кожи, непрерывно и тщательно следя за процессом. Когда она очнулась, то вновь была голодна, а выступивший пот неприятно холодил от мокрой пижамы. Пламя было в порядке. Осталась Гиперинтуиция, отголоски которой пробивались сквозь обожжённые трещины барьера, но всё ещё были слабы и глухи. Она вновь вернулась на кровать. Перед тем, как уйти, Урахара-сан попросил её остаться ненадолго в комнате, прежде чем отправиться домой. Необходимо убедиться в безопасности её и окружающих, а лучше хорошо оборудованного помещения с чётким контролем было не найти. Решив острую проблему с пламенем, Тсуна вернулась к кинжалам. Они были под одеялом. Два удлинённых, белоснежных кинжала с волнообразным лезвием, резной, металлической гардой, отливающей золотом и каменной, белой рукоятью с наконечником. На свету сталь отливалась ярким, зеркальным светом. Они были необычны, Тсуна хоть и не особо интересовалась холодным оружием, но основные виды были ей хорошо известны благодаря тому же Реборну и, удивительно, Хибари-сану. Сколько раз он пугал её с маниакальным блеском в глазах, демонстрируя собственные превосходные навыки различного оружия… Тем не менее, именно эти два кинжала были, скорее всего, единственные в своём роде. Так казалось даже не от чарующего вида, а от аккуратного, круглого отверстия на гарде. Оно было сквозным и являлось центром равновесия, а сама гарда была исписана неизвестным языком. Должно быть за этим скрывалась захватывающая история и невероятная техника… Кинжалы в представлении Тсунаёши были не боевыми, скорее ритуальными. От такого вида замирали руки до дрожи сердца. До того они были прекрасны. Но больше всего внимания привлекли два камня. Они были насыщенно красного цвета с тусклым подсветом внутри. Чисто искра, которую нужно пустить и зажечь. Такой цвет Тсуна считала искомо порождением битв и войн. Связано это мышление с мафией или нет, но красный считался уже не прекрасным цветом заката или прелестных лепестков цветов, а кровью, жаром, лидерством и мощью. Честно говоря, такие камни на таких восхитительных кинжалах вводили и в разочарование, и в истинность, служа суровым напоминанием о прошлом, настоящем и будущем. О возможностях и отсутствия выбора. О собственном пути. Двойственность. Тсунаёши глубоко вздохнула, на мгновение прикрыв глаза, и всё же медленно взяла их. Само это действие было до странного правильным, именно таким, каким и должно быть. Холод камня нёс на удивление умиротворение и спокойствие, тяжесть кинжалов была так приятна и необходима. Мурашки пробежались по спине, и она резко втянула горячий воздух. Пламя собралось на ладонях и нехотя направилось к кинжалам, узнавая и запоминая. Драгоценные камни засветились ярче и жар начал подниматься выше, к лезвиям, заполняя незаметные ранее линии по всей длине и до кончика острия. Ёши улыбнулась. Она ощутила предвкушение, будоражащие желание, ей необходимо прямо сейчас спуститься в подземный тренировочный полигон! Раздался негромкий грохочущий стук внутри и Тсуна вздрогнула. Пламя покинуло сталь и стало в миг безжизненным и лишь еле заметное колыхание пламени в камнях не позволяло забыть о случившимся. Огонь полыхал яростью и негодованием. Напор его был силён и огромен, он был возмущен контролем и отсутствием схватки. Отсутствием резни и бойни. В противовес ему шло умиротворение Неба, что безмятежно и чудовищно быстро подавляло страстное желание разрухи. Широко раскрыв глаза, ей казалось, внутри горит душа. Необходимо срочно принять душ.***
Стоя перед зеркалом и испытывая странное чувство дежавю, Тсуна внимательно осматривала себя. Приподняв более свободную от бинтов, правую руку, она прикоснулась ладонью к волосам, что проглядывали кое-где из-под белоснежных лент. Самой себе она казалась изысканно изломанной в отражении. Люди могут не меняться годами и перевернуть сознание в секунды, став совсем другим человеком, с совершенно другим взглядом на окружающую его бурным потоком жизнь. Тсунаёши потребовалась вся её жизнь, три года предательства и две недели беспамятства, чтобы почувствовать в себе уверенность идти дальше без сомнений, с высоко поднятой головой и сталью глаз. Просторная, хлопковая рубаха полетела на пол, туда же отправились и штаны. Немного подумав, она подняла их и, аккуратно свернув, положила на пустующую полку. Выше находились полотенца, мази, огромное количество бинтов и прочая вспомогательная утварь. Ванная комната находилась прямо за одной из дверей комнаты, в которой она жила некоторое время и, видимо, часто использовалась для ухода за ней. Почувствовав смущение, она сжала губы; Ёши не знала кто именно приглядывал за ней, но неловкость была в любом случае. Взяв ножницы, Тсуна вновь посмотрела на своё отражение. Бинты крепко сковывали её поломанное тело: половину головы, включая правый глаз, туловище, руки и ноги. Словно цепи, они удерживали от поспешных решений или объятья, защищающие от жестокости? Итог один, Тсунаёши решительно вырывалась вперёд. Какое-то зловещее чувство заполнило её нутро. Вот только более свободной, более реальной, чем в этот безызвестный миг, она не чувствовала себя никогда. Вместе с падением белых лент вырывались её скованные крылья. Полностью обнаженная, она резко отсекала длинные пряди и упрямо взглянула на себя. Люди, что любили её, боялись реакции на пугающие отметены, но Тсуна напротив, испытывала необъяснимое удовлетворение. Гордость. За бравадой храбрости скрывался язычок страха, который болезненно нежно ласкал её внутренности. Тишина была пугающе громкой. Не позволяй поглотить ему себя, Тсуна.***
Полностью освежившаяся, она сама перевязала особо болезненные отметины, предварительно смазав заживляющей мазью. Тсуна не была мазохистской, как думали многие. Она не любила боль и старалась её максимально избегать. А некоторые шрамы невыносимо ныли, хорошо, что пламя помогало уменьшить боль, согревая тело. Заходя обратно в комнату, она застыла в оцепенении. На стуле у кровати сидел неизвестный. Неизвестный был одет в бежевый пуловер и тёмные штаны, волосы его были небесного, красивого оттенка и такого же цвета глаза. Хищные черты лица были в спокойном состоянии, но было заметно насколько молодой человек был изнурён. Однако, это не отменяло того факта, что неизвестный так просто проник в её комнату и никто не заметил, особенно она сама. Почему? Парень моментально заметил её и испуганно замер. Тсуна замерла шокировано. Почему её боялись? Что происходит вообще? Она начала быстро соображать. Находясь в лавке у Урахары-сана, где находились не совсем обычные люди, найти её просто не могли и уж тем более допустить сюда, к ней. Сама она вообще не почувствовала его прихода, пусть интуиция пока спит и слабо реагирует, но уж пламя точно засекло опасность, но раз ничего не происходило, то пламя явно не находило угрозы в нём. Ранее Тсуна не замечала его в лавке, значит он один из тех, кто был рядом во время взрыва пламени, или кто помог ей позже. Можно расслабиться? Что более странно, как Пламя Небо начало реагировать прямо сейчас. Тсунаёши как никогда ясно понимала, чего оно хочет и в испуге отдёрнула его. Пульс подскочил, и она ушла на несколько секунд в себя, не понимая почему оно реагирует настолько бурно. Разбираясь, Тсуна не замечает насколько отчаянным был взгляд, направленный на неё. Успокоившись, она неловко начала первой разговор: -Привет? Гриммджоу молча кивнул в ответ, потупив взгляд. От бушующего пламени внутри у Тсуны немного закружилась голова и она направилась к кровати, разумно решая, что раз опасности нет можно и расслабиться, тем более после двух недель без движения, ноги очень быстро уставали и не держали. Внезапно мысли заполнила необычная мелодия. Тсуна не слышала её ранее, хотя после обучения у Амайи-сан быть точно уверенной не могла. Тем не менее мелодия становилась всё громче и неосознанно она негромко пропела её вслух. Отчего-то она решила, что это колыбельная, что любящие люди поют своим близким и такая мысль принесла своеобразное ощущение счастья. Чутко наблюдавший за каждым её движением Гриммджоу был вне себя от волнения, но услышал за столько лет позабытый ритм, еле сдерживал слёзы. Мелодия была слишком хорошо ему знакома. Ёши с комфортом устроила на кровати и принялась слушать гостя. Так прошла минута. Две. Три. Спустя десять минут после разглядывания бинтов Тсуна всё же решается продолжить говорить, лишь бы взгляд синих глаз перестал её настойчиво сверлить или, хотя-бы, начал моргать. -Вы один из тех, кто помог мне? Уруру рассказала, что многие приложили много усилий, чтобы помочь мне. Я очень вам благодарна, спасибо. – Тсуна, как могла, склонилась в поклоне, насколько позволяло её положение и вновь взглянула на парня, ожидая ответа. Тот вновь молча, отрывисто кивнул не прекращая слежку. Тсунаёши внутренне взвыла, совершенно не понимая, что ей делать. Тут дверь резко распахнулась и взгляды присутствующих обратились к ней. -Йо! – громко вскрикнул Ичиго, лучезарно улыбаясь, стараясь разведать обстановку. -Ичиго-нии-сан! – обрадовалась Тсуна. Она и подумать не могла, что он приедет, когда у него идёт учёба полным ходом. Но он тут! Как же она рада! -Тсуна, – мягко улыбнулся он ей и подошёл к кровати. Опустив ладонь на её макушку, он аккуратно пригладил её волосы, что выглядывали из-под бинтов, – рад, что ты в порядке. Она счастливо улыбнулась в ответ, желая сохранить тёплое чувство внутри навсегда. Волнующую атмосферу прервал резкий звук отодвигающегося стула. Ичиго посмотрел недоуменно на Гриммджоу и спросил: -М-м? Ты куда? Уже поговорили? -Нет. -Так чего уходишь? -Не твоё дело! Тсуна с сомнением посмотрела на голубоволосого. До этого момента они сидели в молчании и услышав хриплый голос он неосознанно напомнил ей Занзаса. Он вдруг остановился и пристально посмотрел в глаза Тсуны. Скривившись как от зубной боли, он стремительно покинул помещение. -Ха-ха, – неловко рассмеялась Ичиго, взлахматив свои яркие волосы, – он такой неловкий. Что? Тсуна невольно выпала в осадок. Ей он показался пугающим, строгим, импульсивным, но никак не неловким. -Не переживай, – показал ей большой палец вверх брат, – я догадывался, что всё так и будет и прихватил с собой его записи и письма! Она вздрогнула. Всего на миг она почувствовала сильную жажду убийств. Всё ведь… нормально? С отсутствующим видом, Ёши наблюдала, как тот выгружал из своего рюкзака какие-то бумаги, большая часть из которых была сильно помята и надорвана. -Некоторые не получилось забрать, – грустно продолжал он, – я не уверен, но, кажется, он их сжигал. Ах, Гриммджоу-Гриммджоу, стоило сжечь их все, или, хотя-бы, писать не у меня в комнате. Ичиго перевернул рюкзак и последние листочки мягко упали на одеяло. Всё ещё находясь в замешательстве, Тсуна взяла первую попавшуюся бумажку. Часть была исписана на незнакомом ей языке и очень резко, с закорючками, но несколько строчек были на японском. Не совсем понимая, чего ожидать и что ожидают от неё, она неловко начала читать чьи-то личные записи: «Курасаки, как же ты меня задрал, ты знаешь, что твоя подушка мне нравится больше! Я мог ещё принять это жёсткое орудие смерти, но когда ты спрятал от меня кусочек вишневого пирога… Ты правда думал, что я ничего не замечу?? Хренов кретин, ты сам виноват, что я заберусь сегодня ночью к тебе в …» Тсуна молча смотрела на пустые руки и переваривала прочитанное. -А-ха-хах-ах, не то, забыл убрать, – она перевела взгляд на заикающегося старшего брата, зрачки которого паникующе бегали из стороны в сторону, но упорно не смотрели на саму Тсуну. Тот быстро спрятал листок в карман джинс и подтолкнул остальные листы. Сомнения терзали её сознание: хотела знать она продолжение или нет? В голове же Ичиго била тревога: перед сестрой он хотел быть крутым, но один несчастный клочок бумаги развеял его ожидания по ветру и счастливо помахал ручкой. Делая вид, что ничего не произошло и всё идёт как надо, Тсуна взяла другой листок, намного короче первого и замерла лишь от двух слов: «Мне жаль.» От линий, сложенных в слова несло мрачной безнадёжностью; внезапно захотелось заплакать. В отличие от острых и оборванных строк, где явно можно было заметить ярость и раздражение, тут, напротив, терзало душу одиночество и горе. Не дожидаясь влаги на глазах, с какой-то подавленностью, она взяла следующий листок, подсознательно понимая, что её ждёт. «Когда остаюсь один, мне становится страшно, пустота внутри пережёвывает внутренности – она явно знает грани моей боли, упивается ею и ждёт часа слабости, чтобы пожрать душу до кусочка. Отвратительное чувство, к этому не привыкнуть и за тысячи лет.» Несмотря на дикость слов, эмоционально от них шло задумчивое принятие и давно появившаяся смиренность. Словно подперев под подбородок кулак, человек излагал сухие факты, не стоящие никакого внимания. Сердце Тсуны сдавила невидимая рука, и она начала хрипло выдыхать, забывая, как, собственно, дышать. Она уже понимала кем был молодой человек. Молодой ли? Сколько сотен лет прожито беззаветно? Рюджи рассказывала ей о заблудших, несчастных душах достаточно, чтобы сообразить. Ёши взяла следующее письмо. На мгновенье она перестала дышать, заметив там своё имя. «Тсуна. Тсунаёши. Ёши. Поверить не могу, что вновь могу видеть твои глаза. Точнее, ещё нет, но… Я устал. Столько ждал, ждал, ждал, но это ожидание ничто по сравнению с нынешним. Видеть тебя, но в то же время и не иметь права быть рядом – сущий ад. Тихо молился на способности женщины, я знаю, ей подвластно само время жизни и смерти, но видя твоё обгорелое тело, слыша твои булькающие хрипы, я не мог сдержать крика. Несколько дней возле комнаты, в которою тебя положили прошли как миг и пытка – я не видел и не слышал, впал в безумие, ужас сковал меня. Куросаки… Он постоянно был рядом и старался растормошить меня, но я был не в силах контролировать себя. Ичиго. В один миг он просто вышвырнул меня на воздух и долго сидел со мной, говоря. Он же и предложил постараться не держать в себе эту бурю, и если я не могу говорить сам и делиться с ним, то хотя-бы должен начать записывать эмоции и ощущения на бумагу. Я давно ничего не писал и выходило так коряво, что громко рассмеялся, напугав этим клубничку, но зато меня немного отпустило. Некоторые записи я читал, некоторые нет. Это… слишком. Слишком много, чем я бы мог вынести, но каким-то образом ещё тут. Я не хотел говорить остальным о тебе. Но они поняли это и так. Трудно не понять, если увидеть меня, ахах. Но я всё равно промолчал. Куросаки также сказал подождать, я слышал их разговоры. Пламя внутри говорит, призывает к действию, но я никогда не посмею быть столь наглым по отношению к тебе. !!! Ничего ведь, что я такой фамильярный в записях? Наверное, да, это лишь мой способ выпустить эмоции наружу, их никто не будет читать… Но какая же ты сейчас юная. Я боюсь лишь того, что ты не примешь нас после долгой разлуки. Ты ведь даже, наверное, и не помнишь нас. Я не смею надеяться на прежние узы, но жалкая, наивная надежда заставляет верить в возможность этого. Но это правда не важно. Даже если мы никогда не будем иметь возможности быть рядом с тобой нынешней, достаточно простого знания, что ты жива. Главное – жива. Живи, пожалуйста, и дальше.» Подобных этому письму было множество. Некоторые были грубо зачёркнуты, некоторые сменялись потоком одних слов, где-то было лишь её имя, простые, неразборчивые зарисовки или непонятные ей воспоминания. Трогательная забота, отчаянное доверие, все бумаги были пропитаны тоской и любовью к человеку по имени Тсунаёши. Глаза, полные слёз, уже не могли позволить читать дальше, эмоции захватили её, и, закрывшись одеялом, она пыталась пережить этот шокирующим миг. Не вовремя проснувшаяся интуиция говорила жестоко чётко и ясно. Не она. Так мучительно-долго ожидали вовсе не её. Не «эту» Тсуну. Снова. -Тсуна? Тсуна! Гриммджоу!