Весна

      Бывала ли я когда-нибудь в дурацких ситуациях, подобной нынешней? Нет, конечно же, нет. В такие неудобные положения попадают только девицы легкого поведения, не умеющие контролировать количество попавшего в организм алкоголя, но уж никак не благовоспитанные юные леди.       Я тихонечко-тихонечко повернула голову влево. На меня немигающе смотрели грустные еврейские глаза моего одноклассника, совсем, к слову, не еврея. Эти круглые большие глаза, вопрошающие, молящие: «Оно было? Было? Скажи, что не было… скажи, что не было… Господи Милостивый, было?! .. ». Как будто на повестке дня его девственность, а не моя. Хотя кто его знает, нам всего по семнадцать. Будет забавно, если я украла его невинность. Этот милый мальчик с белым пухом на голове и чистыми-чистыми прозрачными-прозрачными глазами, настоящий цветочек, жениться-то после этого сможет?  — Мы с тобой… того? – он, наконец, набрал откуда-то храбрости и с какой-то отчаянной тоскливой решимостью задал интересующий нас обоих вопрос, срываясь на чуть хриплый шепот на последнем слове. Мне бы хотелось его успокоить, погладить по светлым завивающимся нитям и сказать: «Ну что ты, милый мой, люди вообще размножаются методом почкованием…». Тогда бы он ласково мне улыбнулся и понимающе протянул: «а-а-а! то-о-очно…», мы бы пошли и поискали бы кухню в этом непонятно чьем доме, заварили бы кофию и все утро провели в неторопливой пустой болтовне.  — Того, — я киваю, насколько позволяет лежачее положение, — мы с тобой того. Определенно и, возможно, даже не один раз. Я, кстати, противозачаточные не пью.       Наблюдаю за игрой цветов у него на щеках. От смущения в глазах собралась влага, а губы иногда мелко дрожали. В целом, почему-то неприметный, он совершенно неземной красоты при более близком рассмотрении. Совсем не мужской красоты, а может даже и не женской. Именно неземной. Хочется ему целовать лицо, руки, аж до слез хочется. Вцепиться в него крепко-крепко, чтобы его молекулы начали сливаться с моими и сделали нас одним. А может еще за щеку укусить, чтобы он заплакал.  — Я… Я возьму…  — Меня?  — Нет-нет, Господи! То есть, да! Нет, подожди… Ну, это, ответственность… если что. Да, — кажется, он сейчас и правда заплачет. От злости на себя. От смущения. Смотрит, будто сквозь меня и челюсть так напряжена, — я не хотел, чтоб так вышло, прости.  — Ну да, я не идеал, знаю, руки у меня полненькие, а еще я беру в долг под огромные проценты и… — я бы продолжила выливать список своих недостатков, но он так скоро закрыл мне рот своей тоненькой ладошкой, возмущенно шепча: «Нет-нет, ты очень… очень… хорошенькая!». Хорошенькая. Я хорошенькая. Я очень, очень хорошенькая. Под его тонкими пальцами расползлась моя самая дурацкая и самая счастливая улыбка. Я же, черт подери, хорошенькая.  — Просто, неудобно, конечно говорить это сейчас, я понимаю, не время, и это как раз я не идеал (но я, кстати, еще расту!), но я все-таки… — он взметнул на меня свои распахнутые глаза, — я в тебя влюблен. Я понимаю, я перевелся недавно, и мы мало знакомы, но ты мне очень нравишься, — теперь он уже говорил спокойно и уверенно, — очень плохо, что мы начали с постели, ты ведь совсем такого не заслуживаешь, и я бы хотел поухаживать за тобой… если ты не против?       Против? А влюбленные дурочки умеют быть против? Я подняла одеяло, демонстрируя свое обернутое несколькими слоями одежды тельце. Под свитерком кофточка, под кофточкой футболочка, под джинсами колготочки и под носочками еще носочки.  — Я просто иногда говорю, не думая. Мы не того.  — Совсем-совсем?  — Совсем-совсем.  — Даже не целовались?  — А ты бы хотел? Я, кстати, люблю маки – так, на будущее.  — А можно… — он нерешительно, но с улыбкой на меня глянул, — можно ручку поцеловать? — я подала ему руку и он клюнул быстренько в белую ладошку, — какая же ты хорошенькая…