Не хочу быть героем

Я смотрю на Нирку. Нирка смотрит на меня и горестно шепчет: - Мерзавцы… Они замучили принца Подземного народа, бежавшего со своей человеческой возлюбленной и их дитя… Вот почему на эти земли пало проклятие… - Ты… - шепчу я в ответ, - ты тоже видела? - Видела, - всхлипывает Нирка. – Как они их мучили… А потом бросили умирать… А дитя плакало… плакало… - Но младенца нет в колыбели, - говорю я с надеждой. – Может быть, кто-нибудь его всё-таки спас? Глаза Нирки темнеют. Она не отвечает мне, просто молчит. Но молчит так, что мне становится не по себе. Неужели несчастный ребёнок кричал здесь, пока не умер от голода и холода? И его маленькие, хрупкие косточки обратились в прах? Нет ответа. - Мерзавцы, - говорю я. – Мерзавцы. Как они могли сотворить такое? Почему принцу не помогла его семья? Нирка пожимает плечами. В самом деле – что теперь рассуждать и строить гипотезы, когда перед нами лежат на кровати останки мужчины и женщины, виновных только в том, что полюбили друг друга, и неслышно, но горестно стонет старый дом, построенный для того, чтобы в нём долгие годы царили любовь и счастье? Я осторожно заворачиваю останки в плащ и выношу во двор, где уже ждёт нас у выкопанной могилы Эрил. Косточки совсем сухие и лёгкие, нести их нетрудно, но Нирка всё равно помогает мне. Фарт идёт следом. Мы опускаем останки в могилу, и я шёпотом рассказываю Эрилу о вспышках… и о том, что мы видели. Он хмурится: - Боюсь, что такое проклятие невозможно снять. Ребёнок… Вот почему захирел Подземный народ. Они предали дитя своей крови, не пришли ему на помощь… Их тоже настигло Проклятие, как и эти земли… - Давай похороним их, - отвечаю я. – А потом будем думать, что делать дальше. Скажи, Эрил, может быть, нужно помолиться? Я не знаю здешних обрядов… Эрил кивает, складывает руки перед собой и начинает что-то тихо шептать. Нирка прислушивается и присоединяется к нему. А я взмахиваю посохом, и свежевыкопанная земля начинает засыпать могилу до тех пор, пока над ней не образуется маленький аккуратный холмик. А потом… я не знаю, как мне в голову приходит эта мысль, но я касаюсь холмика навершием своего посоха, и прямо из-под земли начинает расти зелёная травка вполне земного вида. А следом за ней на самой вершине холмика появляется розовый куст. Он растёт, увеличивается в размерах, на нём появляются листья, и набухают бутоны… наконец бутоны распускаются, и воздух наполняется тонким благоуханием свежераспустившихся роз. Прекраснейших белых роз. Эрил удивлённо вскрикивает, а Нирка прижимает руки к щекам. - Как ты это смог? – удивляется Эрил. – В Проклятых землях – такое чудо? Да ты, наверное, до донышка себя вычерпал. Я прислушиваюсь к себе… и удивлённо качаю головой. Моя сила при мне и ощущается даже лучше, чем прежде. Может, дело в посохе? А Нирка спрашивает: - Какие чудные цветы. Никогда таких не видела… Откуда они, Костя? - Это розы… - смущённо отвечаю я. – Они из моего мира. - Ах, вот оно что, - быстренько вставляет свои пять копеек Фелька. – Вот почему тебе всё удалось… Эти цветы из твоего родного мира, а значит, неподвластны проклятию. - Пусть цветут, - говорю я, - мне кажется, что так правильно. - Очень правильно, – ухмыляется Фелька. – Очень. И мы все на мгновение замолкаем. А когда вновь осматриваемся – то я удивляюсь. Сухая пустая колода перед коновязью оказывается наполненной свежей водой, а в кормушке над ней оказывается насыпанным какое-то зерно… Что это? Эрил с Ниркой смотрят на меня, но я начинаю отчаянно мотать головой: - Это не я! Точно не я! Мне такое не под силу! Неожиданно насмешливо фыркает Фелька: - Это лес. Он поверил вам. И отдарился. И это хорошо – значит, какие-то крохи силы здесь ещё остались, поэтому есть надежда снять Проклятие. Идёмте в дом, уже темнеет. Думаю, что там мы сможем найти кое-что… уже для нас… - А вамми? - спрашивает Эрил. – Вдруг на них кто-нибудь нападёт? Фелька задумчиво смотрит на вполне довольных жизнью животинок, затем выпускает когти на правой лапе и с усилием, виляя попой и помогая себе хвостом, начинает очерчивать линию вокруг коновязи, очень отдалённо напоминающую круг. А когда линии соединились, фарт плюхнулся на задницу и довольным голосом заявил: - Вот. Теперь их никто не тронет. Пусть отдохнут спокойно. Мы снова заходим в хижину и убеждаемся в том, что Фелька прав. Хижина кажется теперь прибранной – исчезли пыль, битые черепки и мусор с пола, крышка сундука закрыта, на столе горит свечка в глиняном стаканчике, а рядом с ней стоит запотевший глиняный кувшин, блюдо с лепёшками и миска со сливками. - Это для нас? – удивляется Нирка. - Это лес, - отвечает Фелька. – Я же сказал – он поверил нам… и решил позаботиться. Думаю, что всё это можно есть без опаски. Я внимательно смотрю на лепёшки и кувшин… и не чувствую никакой угрозы. Что ж, не проверишь, не узнаешь. И я осторожно опускаю блюдо со сливками на пол – это явно предназначается фарту. А потом мы втроём садимся за стол и начинаем есть свежие, тёплые лепёшки, по очереди запивая их соком из кувшина. А когда с трапезой покончено – мы хором благодарим гостеприимных хозяев… и видим, как посуда медленно растворяется в воздухе. Фелька укладывается поперёк входа и заявляет: - Давайте спать. - А это не опасно? – спрашивает Нирка. - Если бы Проклятые земли хотели нас погубить – они уже сделали бы это, - задумчиво произносит Эрил. – А силы нам ещё пригодятся. Мы соглашаемся с его светлостью, и Нирка тут же укладывается на лавке - на той, что поуже. Мы же с Эрилом выбираем более широкую. Никакие силы не могут заставить нас лечь в кровать, на которой когда-то спала несчастная пара. Лавка довольно жёсткая, тело Эрила прижимается ко мне достаточно провокационно, и я думаю, что заснуть будет очень сложно… И засыпаю, едва закрыв глаза. *** В чувство меня приводит звук падающих капель. Кап-кап-кап… Я открываю глаза и моментально вскакиваю на ноги. Где я? Нет ни леса, ни хижины, ни моих спутников… Я оказался в каком-то тоннеле с осклизлыми каменными стенами, заросшими отвратительным на вид белёсым мхом, напоминающим засохшие сопли великана. Посох! Где мой посох? Я стараюсь нашарить его… Но не нахожу ничего. Правда, на поясе обнаруживаются большой нож и фляга с водой… Но это и всё. Выходит, Проклятые земли всё же решили поиграть с нами… и чем закончатся эти игры, не знает никто. Но тут мной овладевает совершенно непонятное спокойствие. И пожимаю плечами, и пытаюсь понять, в каком направлении двигаться. Вокруг тишина, только капли продолжают капать. Кап-кап-кап… И вдруг я слышу где-то далеко, страшно далеко слабый жалобный детский крик. Всё ясно. Нужно идти туда. Я поворачиваюсь в сторону, откуда доносится крик – слабый, такой словно ребёнок кричал уже несколько часов кряду… а сейчас он просто скулит и хрипит из последних сил. Я так боюсь, что он замолкнет, что всё ускоряю и ускоряю шаг, а потом уже почти бегу. Но плач не кажется ближе… Хотя и не затихает. И вдруг с потолка прямо на меня бросается стремительная многоногая тень. Многоножка Каноников! Но сейчас она явно агрессивна – бросается на меня, щёлкает торчащими, как у пауков хелицерами, на кончиках которых дрожат мутные капли. Эти твари ещё и ядовиты? Я уворачиваюсь, лихорадочно пытаясь понять, как справиться с бронированной тварью с помощью одного ножа, но в голову не приходит ничего. Несколько раз мне удаётся ударить многоножку, но мой нож не наносит особого вреда её бронированным пластинам. А потом… Потом нож выпадает из моей руки, я спотыкаюсь, падаю навзничь и мерзкая туша многоножки нависает надо мной. Я слепо шарю вокруг себя, пытаясь найти нож, что-то мне под руку попадается, и я вонзаю это что-то между грудными пластинами многоножки. Тварь издаёт мерзкий визг и грузно падает рядом со мной, я еле успеваю откатиться в сторону. Бронированная туша дёргается несколько раз и замирает, а я с удивлением смотрю на торчащий из её груди толстый арбалетный болт из закалённой стали. Откуда он здесь взялся? Неважно, главное, что очень вовремя. Нож мой валяется поодаль, я подбираю его, сжимаю в руке и вновь слышу плач. На этот раз он куда ближе, но ребёнок хнычет уже с перерывами, явно на пределе сил. И я, не раздумывая, несусь туда, откуда плач доносится. Спустя какое-то время передо мной возникает дверь… Я распахиваю её… и на меня вновь кидается непонятная тварь, более всего напоминающая ящерицу-переростка. Только в отличие от ящерицы эта тварь покрыта длинной густой шерстью, свалявшейся в колтуны, одну из лап она поджимает, словно та повреждена… да и вообще, это странное существо, похоже, даже дышит с трудом. Я даже не спешу вытаскивать нож – мне кажется каким-то неправильным убивать это существо. Но оно кидается на меня и пытается повалить на пол… да и зубы, которые щёлкают в сантиметре от моей шеи, у твари нехилые. Значит, убивать? Однако тварь не кусает меня, она отбегает к дальней стенке и смотрит как-то жалобно, я вижу, как вздымаются её худые бока. И тут до меня доходит, что я не слышу детского плача. А тварь вновь разбегается… и вновь валит меня на пол. Вновь щёлкает зубами, но вдруг мне приходит в голову совершенно сумасшедшая мысль. Я осторожно опускаю руку на бедро, снимаю флягу и тихо говорю: - Пить хочешь? Глаза у твари становятся огромными, наконец в них возникает что-то вроде: «Дай! Дай! Дааай!» - Бедняжка, - говорю я, осторожно отвожу голову твари в сторону и сажусь. – Небось, все сразу драться да драться, а водички никто и не предложит, да? И я осторожно открываю флягу и подношу её ко рту твари. Та вполне осмысленно обхватывает флягу передними лапами и подносит горлышко ко рту. А потом начинает глотать – жадно, захлёбываясь…