Zeroes tell me my timeʼs up BØRNS — The Emotion
Я в ужасе проснулась, не понимая, что происходит. Вся мокрая и раскрасневшаяся, я приподнялась на кровати и посмотрела на руки. Они тряслись как при болезни. И я догадывалась, при какой именно. Что ещё за порнография мне снилась? Это был Прайм? Да, это однозначно был он. Это был… физический контакт? Какого черта это вообще произошло? Ну как же, слишком много я с ним времени провожу. Вот и затянуло. Черт. Я ведь клялась себе, что никогда такого не допущу. То, что было между нами в моем сне многое могло объяснить. Почему я так волнуюсь за его жизнь, почему так странно чувствую себя в его обществе. Твою мать, попала же я. Я вновь плюхнулась в кровать и простонала. Бессилие и усталость. Эта неделя была адской. Надо же было влюбиться в этого гребаного пришельца. Ладно, дальше влюблённости не зашло, слава всему святому. Этот хренов Прайм вызвал во мне такие чувства, которые я, по идее, похоронила очень давно. Горько усмехнувшись, я накрыла ладонями лицо и тяжело вздохнула. В горле словно застрял ком, а глаза защипало. О Боже, только этого всего мне не хватало. Мало того, что влюбляюсь я обычно редко, так ещё и во всяких фриков. Этот хуже всех, что были. Ладно бы он был обычным душевнобольным, наркоманом или алкоголиком, так нет же, он херов пришелец! Это полнейшая жопа, в которую я когда-либо попадала. Пришелец. Оптимус Прайм. Я сошла с ума и по мне плачет дурка. Но вдруг я путаю все это с обычной привязанностью? Вдруг я просто привыкла к нему и, как обычно, все путаю? Блин, лишь бы я была права. Наконец подняв своё грешное тело с кровати, я присела и опустила ноги на пол. Знакомый холод прошёлся по телу волной и я вздрогнула. Посмотрев на часы, я усмехнулась — пол третьего дня. Даже не удивляюсь. Спускаться вниз совсем не хотелось, но дела сами по себе не сделаются, а мне ещё надо было разузнать, что за фигня вчера произошла с Оптимусом. Вот бы запрятать свои чувства глубоко внутрь и просто общаться с ним как раньше. Я не должна злиться на него, он в этом не виноват. Кто же винит его в том, что помимо природной харизмы и обаятельности он такой красивый засранец? Но в любом случае между нами ничего не будет, я в этом уверена. Мы найдём способ вернуть его в его же родную вселенную, он исчезнет из моей жизни навсегда, оставив глубокий след в душе. Ох, Боже. Почему нельзя быть бесчувственной? Почему я не могу все это пережить? Почему я выбрала именно его? Вот черт. Медленно спускаясь по лестнице, я отсчитывала каждую ступень. Не хотелось идти быстро, я желала остановить этот момент навечно и ходить так, считая ступеньки лет сто. Но когда я досчитала до двадцати пяти, мои ноги встретили холодные плиты пола гостиной. Единственным моим желанием было больше никогда не встречать взглядом Прайма. От этого будет хуже, я знаю. Дойдя до кухни, я припала всем телом к дверному косяку и одним глазом оглядела все помещение — отец сидел у телевизора и читал газету, попивая кофе. Он любит так делать, телевизор совершенно не сбивал его при чтении газеты, даже помогал сконцентрироваться. Странный он у меня. Я усмехнулась, и, лишь глянув мельком вправо, заметила того, кого меньше всех на свете хотела бы видеть. Прайм. Он стоял спиной ко мне и о чем-то рассуждал, кажется, сам с собой, потому что все внимание отца поглотила газета. Его фигура так выделялась среди всего, что его окружало. Он был каким-то домашним, словно неделю назад не падал с неба десятиметровым роботом, а всю жизнь был обычным человеком. Пижамные штаны в полоску, темная мятая и в некоторых местах замызганная майка. Думаю, не будь он роботом из другой Вселенной, то, наверное, был бы отличным человеком, завёл бы семью, ходил бы на работу, гулял бы с собакой по вечерам, а в выходные ходил с семьёй на какие-нибудь чертовы семейные фильмы. Мысли обо всем этом долбили изнутри, причиняя сильную боль. Мне хотелось одного — зарыдать в голос и, прислонившись к стене, сползти вниз и поддаться истерике. Но я не могла позволить себе такой роскоши. Я ведь сильная, не сдамся. Прайм остановил свою речь, к которой я не прислушивалась, и развернулся лицом ко мне. На какой-то момент мы встретились взглядами, по телу прошла такая дрожь, какую я никогда в жизни не чувствовала. Мне казалось, что в тот миг он понял меня. Словно прочитал меня как книгу. Но после того, как он улыбнулся и, кажется, позвал меня, я поняла, что мне лишь показалось. — Марси, ты чего там стоишь? Проходи, кофе стынет, — голос отца был ровным, спокойным. Это придавало уверенности и я ровным шагом вышла из-за угла и присела за стул. — Доброе утро, — я вдохнула запах кофе и взяла кружку с горячим напитком в руки. Кофе точно поможет мне забыться, хоть на пару минут. Прайм смотрел на меня неотрывно, стоя боком к окну. Не знаю, зачем он пронзал меня своим душещипательным взглядом, но от него пробирало до самых костей. Я не понимала, зачем же меня так буравить. Это очень неприятно, кажется, что он может пристрелить меня одним взором. — День, — под властью всех этих глупых беспричинных чувств я совсем забыла о том, что было вчера. — Ты не хочешь рассказать, какого же черта ты вчера сбежал и как оказался у карьера? — подперев рукой голову, я ковырялась ложкой в кофейной гуще, оставшейся на дне чашки. Увлекательнейшее занятие, поглощает целиком с головой. — И что за хрень ты сказал тогда? «Я все помню»? — Я вспомнил все, что было до падения и после. Я видел все со стороны. — Он загадочно улыбнулся, и я поёжилась. В его исполнении эта хищная полуулыбка могла свести с ума. — И не расскажешь тогда, что все-таки за херня произошла, и как ты вообще тут оказался? — приступы непонятной агрессии подавить было невозможно, меня бесило все вокруг. Хотелось опрокинуть этот чертов стул, крушить все вокруг, разбивать всю посуду, а затем взяться за биту и начать уничтожать и сам дом. — Скажу лишь то, что Создатели здесь не замешаны, — он как-то странно улыбнулся. Это напоминало ухмылку дикого зверя, но совсем никак не Оптимуса Прайма, что я знала до этого. Меня вывело это из себя, я встала со стула и, обойдя весь стол, нависла над Праймом и посмотрела ему в пронзительные голубые глаза. Что-то было в них не так. Не было чего-то опасного, инородного, животного, чего я ожидала. Прайм смотрел на меня так, словно знал ответы на любые мои вопросы, но отвечать, конечно же, не собирался. Спустя минуту я поняла, что мы находимся в неприемлемой близости друг к другу. И я лишь в тот момент поняла, что крепко схватила его за руку в районе лучевой кости. Отдернув руку и отвернувшись, чтобы скрыть своё смущение, я плюхнулась на стул и отвернулась от синеволосого. Приступы ненависти к нему пугали меня больше его странного поведения. — Марси, мне надо, чтобы ты забрала пару инструментов из моего гаража. Я напишу список, можете съездить с Оптимусом вдвоём. — Наблюдавший всю эту сцену отец почти не удивился. Нет, его голос был странным, сиплым и каким-то бездушным, что настораживало. Я лишь недовольно кивнула и проигнорировала очередной непонятный мне взгляд Прайма. Он чертовски пугал меня. Можно сказать, что я его боялась.***
Я притормозила у небольшого амбара, который отец гордо называл гаражом. В честь такого странного моего поведения он решил не рисковать и дал мне ключи от своего старого Джипа, который пылился у него уже который год после того, как отец попал в аварию и потерял ноги. Это было накануне моего выпуска из школы. Странное стечение обстоятельств, не иначе. Отец ехал со своим другом отметить мое совершеннолетие и, как называл это Фил, друг отца, «покидание родительского гнездышка». Ага, как же. В итоге я здесь застряла навсегда. Причин аварии просто на было — оба были трезвые и в своём уме. Машина была отремонтирована как следует. Фил обошёлся переломом двух пальцев руки и ушибами с царапинами, а отец вылетел в лобовое и сломал позвоночник. Помню, как я кричала и рыдала, когда узнала, что отец в критическом состоянии переживает операцию. Я и так за свою жизнь много чего лишилась, боялась потерять единственного родного мне человека. В итоге он оставил в той аварии ноги, а я навсегда оказалась прикована к дому. Отец быстро к этому привык, не стал унывать. Лишь больше начал работать над собой, уделять море времени своей мастерской. Говорил, что с ним произошло чудо, ведь он мог вообще умереть. Он по природе своей оптимист, а я была уверена в том, что он поставил крест на своей жизни. Прервав бесконечный поток воспоминаний я выбралась из машины, а Прайм следом. Мне пришлось взять его с собой, отец настаивал. «Пусть привыкает к окружающему миру, ему надо познавать его. Он же как ребёнок, ты понимаешь.» Ага, как же. Понимаю. Но не хочу встречаться с его взглядом, боюсь, что он все поймёт. Глупо, конечно. Он не поймёт моих чувств по глазам, он не медиум. Старый пыльный амбар был у красивого поля, где в детстве я собирала цветы и делала венки для волос. Это было так мило, что я даже улыбнулась, поддавшись ностальгии. Прайм заметил это и устремил свой взгляд туда же, куда смотрела я. Неправильно все это. Я не должна на него злиться, он же как дитя. Он точно не заслуживает такого отношения. — Я часто здесь была в детстве. После смерти мамы отец много времени уделял мне и работе, иногда совмещал. Копался в своём сарае, а я гуляла и познавала природу. Да, детство у меня, конечно, не ахти, но бывает и хуже, — я горько усмехнулась и вдохнула полной грудью чистый воздух. Оптимус непонимающе посмотрел на меня, а когда понял сказанное мной посмотрел с каким-то сожалением и пониманием. — Ты не рассказывала об этом. — Он грустно улыбнулся и положил руку на моё плечо. Я вздрогнула, но руку не убрала. — А о чем говорить? Мама погибла когда мне было пять. Полиция сказала, что это было ограбление. Хотя украли только одну вещь — странную побрякушку, которую мама всегда носила на груди. Единственным свидетелем была маленькая я. На кой же хрен грабители убили человека ради одного ожерелья? Конечно же я говорила какой-то бред про чудовище, которое появилось из неоткуда и пропало точно так же. Я почти ничего не помню из этого, психологи-мозгоправы потрудились не напрасно. Но иногда события того дня мне снятся. И это ужасно. Вместо того самого «грабителя» я вижу многоглазое чудовище со всякими страшными лопастями и странными предметами в руках, типа пилы или косы. Результат неустойчивой психики вперемешку с буйной фантазией, не иначе, — я закончила рассказ и мельком глянула на Прайма. В этот раз в его взоре не было сожаления. Он словно думал о моей истории так, как будто я рассказывала правдивую хронику, написанную в книге. Но ведь мои сны лишь результат больной фантазии, верно? — Мне жаль, Марси. — Ох, да ничего. Я почти её не помню. Лишь во сне вижу её бледное лицо и стеклянные глаза. Черт знает, правда это или нет. После твоего появления вся моя жизнь кажется ненастоящей. — Я пнула щебень под ногами и засунула руки в карманы шорт. В душе мне было неприятно это вспоминать, слишком много всего странного произошло в моей жизни. Я не жалуюсь, но порой жизни стоит сбавить обороты, а то так и слететь с катушек можно. Прайм задумался. Он так странно переваривал полученную информацию: нахмурил брови, прикусил нижнюю губу и задумчиво смотрел куда-то сквозь все то, что нас окружало. Я совсем забыла о грусти и всем остальном, когда смотрела на его лицо. Странно, что я не замечала так много необычного в его внешности. Темно-синие волосы, которые теперь действительно хотелось потрогать. Достаточно острые скулы, которые в суете я почему-то не замечала. Хмурые брови, прямой ровный нос. Я могла так бесконечно долго смотреть на него, но он заметил это и я отвернулась. — Ну что, идём искать отцовские железяки. Ты в этом спец, так что для этого ты и был мне нужен. — Я устремилась вперёд, а он проводил меня осторожным взглядом, словно пытался понять моё поведение. В гараже было так пыльно, что, открыв дверь, я раза три чихнула и сто раз пожалела об этой идее. Кто вообще придумал ставить амбар так далеко от дома? Блин, ну конечно же папа. Сам сюда добраться не может, вот мне и приходится разгребать склеп тараканов и всяких более экзотичных насекомых местной фауны. Оптимус зашёл через несколько минут, наверняка стоял и втыкал в одну точку, пытаясь сгрести мысли в кучку. — Да, знаю, что здесь пыльно. Я тут не убиралась никогда, больно надо было. Если что, пыли здесь нету и все сияет от чистоты, — засмеялась я и открыла жалюзи на окнах. Когда солнечный свет проник сквозь стекла амбара, всю красоту сего места можно было с легкостью разглядеть и понять, что я жутко безответственный человек. Отец много раз просил меня убраться в «гараже» на что я кивала головой и уверенно убеждала его, что все уберу и наведу такую чистоту, коей нету даже в моей комнате. Хах, как бы не так. Сам амбар был очень странным — не как все амбары. Достаточно низкие окна, которых было слишком много для нормального сарая. Обычно такие амбары строятся для стоил лошадей или загона более мелкого скота, но когда отец строил его, то знал, для чего именно он будет предназначен. Бесконечное количество всяких инструментов, шин, ремней, странных банок наполненных бензином и прочей дрянью. У дальней стены стоял грузовик, которому, наверное, было столько же лет, сколько мне. Отец покупал его для чего-то там своего, вроде как для перевозки всякого товара в мастерскую. Но после пошедшего в гору бизнеса эта штука была ему не нужна. Оптимус как-то странно на все это смотрел. Не знаю, что у него в голове, но я чувствовала исходящую от него грусть. Он медленно подошёл к грузовику и открыл дверцу, которая скрипела так сильно, что я поёжилась от неприятного чувства. Из открытой двери посыпалась пыль, грязь и старая краска. Он оглядел все это и томно вздохнул. — Помню, как сменил свою альт-форму на почти такую же чтобы скрыться от Локдауна. Понимал же, что все это бесполезно. Я обрёк своих соратников на верную смерть. Одного за другим их истребляли как грызунов. — Он опустил голову и потёр глаза. В тот же момент мне стало так грустно за него, что я даже сделала несколько шагов к нему навстречу, дабы обнять и утешить, но не решилась. — Они убили почти всех. Остались единицы. Не понимаю, как я мог допустить такое. Я потерял многих близких мне друзей. Они были для меня семьёй. Наблюдать за их смертями было больнее всего. — Прайм, ты не виноват… — Ещё как виноват. Я допустил это. Доверился людям, которым не стоило. Лучше бы умер я, чем все мои Автоботы. Как же я жалок. — Мне было больно это слышать, я хотела заставить его замолчать, потому что то, что он говорил, было ложью. Он не был виноват ни в чем. — Послушай, люди бывают разными. Ты ведь доверился Сэму и Микаэле, Кейду и его семье. Ты жив и стоишь сейчас благодаря тому, что одной ночью я очень вовремя выперлась погулять. Я хочу сказать, что не все люди такие мрази, какими их считаешь ты. Пойми, ты чувствуешь сильнейшую боль и не можешь ей поделиться, ты чувствуешь себя одиноким и забытым. Но сейчас я здесь, и, поверь мне, ты не один. — Я преодолела расстояние между нами и крепко обняла его. Он этого явно не ожидал, так как вздрогнул. Мне хотелось утешить его, и я почувствовала, как он начал дышать более медленно и сердце перестало биться, словно кроличье. Он стоял разведя руки и не понимая что делать несколько мгновений, но затем приобнял меня в ответ и тяжело выдохнул. — Вот видишь. Обнимашки творят чудеса, верно? — улыбнулась я и вдохнула полной грудью его запах. Такой странный, совсем мне незнакомый. Но почему-то такой родной. Мы простояли так не долго, и я отстранилась от него, когда поняла, что он успокоился. — Ну что, давай будем искать отцовские инструменты? Я в этом ноль, так что давай будем работать сообща и может быть что-нибудь да откопаем в этой грязи.***
Отец назло мне настрочил список аж на пятнадцать нужных для него вещей. Пятнадцать! Пятнадцать забытых жизнью склянок, железок и резинок, которые понадобились именно в этот день. Он будто специально это делал, но я не хотела думать об этом, потому что я и так была зла на свою неосторожность. Неудачно подняв старую коробку, я опрокинула на себя гору старых кассет, которыми не пользовались уже лет сто. И, конечно же, я вывалила на себя не только старинные экземпляры каких-нибудь странных Богом забытых фильмов, но и целый гребаный ящик грязи, пыли и мусора. Среди мусора были фантики. Вот тут меня уже пробрало на смех, и я захихикала. Черт. Мусор, пыль, кассеты, потрепанные временем и водою газеты и фантики из-под конфет. Что за идиот это совмещал? Спустя два часа аккуратных и опасливых изворачиваний между каждой пылинкой я устала от всего этого мельтешения и забив на все правила гигиены, села в кучу старых полуразрушенных машинных двигателей на пол. Черт знает, что было на этом полу, но знать я не хотела. Меньше знаешь — крепче спишь, не иначе. Накопав аж пять нужных вещей из списка я была в полнейшем шоке — складывалось такое ощущение, что отец составлял список для варения какого-нибудь зелья с разрушительной силой, как у ядерной ракеты. Две банки масла, которое было старше меня в два раза, ремни, на которых я предлагала Оптимусу повеситься, на что он дал отказ, и, конечно же, две маленькие баночки с мудреными химическими названиями, которые я брала двумя руками, замотанными в марлю. Ну его к черту, может быть это какой-нибудь настоящий раствор для бомбы. Оптимус нашел из списка несколько канистр с бензином, странные кабели и тросы, поршни и непонятную большую трубку, которая вызывала у меня ужас. Он назвал ее сильфоном, я назвала ее мистером Гармошкой. Нет, ну надо же было как-то себя развлекать. Прошло уже довольно много времени, когда мы достали почти все, что было нужно и поставили галочки в списке. Когда мы приедем домой — я кину этот список в отца и скажу ему, что он чудовище. Ну, я этого, конечно же, делать не буду, но мечтать не вредно. Уложив в Джип все найденные нами вещи, мы облегченно вздохнули. Когда солнце начало садиться, я была, мягко сказать, в полном охерении — не верилось, что мы больше четырех часов копались в грязи в поисках вещей, про которые отец, конечно же, забудет. Вообще, время летит так быстро, что я за ним не успеваю. Казалось бы, вчера ты радовалась началу лета, думала, как бы отметить эти деньки, оторваться на полную катушку, а спустя чуть больше месяца на тебя падает это синеволосое чудо и выбивает тебя из повседневности, делая каждый будний день чем-то нереальным. Он стоит рядом со мной, прижавшись задом к капоту машины. Я сижу рядом, скрестив ноги по-турецки, наслаждаясь таким прекрасным зрелищем: солнце лениво опускается, не желая освобождать место ночному небосклону. Выглядит это по-настоящему завораживающие, словно солнце поджигает своими огненными лучами тьму и окрашивает ее в сиренево-лиловые цвета. В некоторых местах проснулись первые звезды, радостно сверкающие на своих привычных местах. Каждый раз как заново. Каждую ночь небо разное, и я встречала много таких ночей в полном одиночестве. Считала, что вижу эту красоту только я, а все другие люди под тяжестью повседневности не замечают такое великолепие у себя под носом. Но теперь я не одна — со мной Прайм. Я вижу его восхищение, будто он прежде не встречал закаты. Да уж, добавить бы Кавински с его «Night call», и было бы просто прекрасно. — Что-то новое открыл для себя? — усмехнулась я и опустила ноги на землю. В его синих глазах отражалось алое небо, и это было просто невероятно. Меня переполняли чувства, и именно в тот момент я поняла, как же я влипла. Вся эта хрень с влюбленностью сама по себе не пройдет. Либо я буду ждать конца, который может быть неудачным, либо буду выбивать из себя чувства, как это делают многие люди. — На Кибертроне небо не такое. Да и в любом месте во Вселенной небо не такое. Здесь словно каждую ночь его рисует художник с изощренной фантазией. Будто идеи для холста никогда не иссякнут, — было приятно говорить о том, что нас двоих восхищало одинаково. Я знала, что он был готов сидеть так хоть до утра, как и я. В нем чувствовалась моя родственная душа, как бы бредово это не звучало. — Что-то не так? — спросил он, когда повернулся ко мне лицом и заметил мой взгляд. Блин, спалилась-таки. Надо реже на него так смотреть, а то ведь реально все поймет. Я отрицательно покачала головой, спустилась на землю и размяла спину — да уж, судя по моей усталости, пора бы нам уже домой, достаточно на сегодня приключений. — Марси, я хотел бы кое-что сделать напоследок, — я стояла к нему спиной, но если бы повернулась лицом, то точно бы увидела загадочную улыбку. В его голосе была капля таинственности, и меня это, не скрою, пугало. — Ммм, что именно? — я повернулась и непонимающе взглянула на него. Ох уж эта его таинственность, раздражает меня. Еще и лыбится как Чеширский кот. — Я хотел бы посмотреть на звезды. — Заманчивое предложение, не понимаю, зачем было столько загадочности. Скрестив руки на груди и усмехнувшись, я подошла к машине поближе. — Как насчет большого поля для обзора? — я улыбнулась и кивнула в сторону луга, где всегда сидела совсем маленькой и точно так же смотрела на звезды, как хотел Прайм.