hostage;

      Юнги не спалось. И не дышалось.       Потому что на соседней половине кровати творилось что-то странное. В комнате был легкий полумрак, видимо, уже начинало рассветать. Чимин лежал на животе, подмяв одной ногой под себя одеяло и выпятив свою пятую точку. И вроде бы, что странного? Но Юнги не мог отвести от нее взгляда. Тело будто не слушалось его. И вот, владелец волшебного филе стал ворочаться во сне, разворачиваясь лицом к блондину. И к удивлению Юнги, Пак не спал. Смотрел своими карими глазами и хитро щурился. А Мин все еще не мог отвести от него взгляда, только теперь смотря Паку в глаза. И было в этом что-то волшебное.       Они просто лежали и смотрели друг на друга. Пока Пак не решил превратить волшебство момента в самую настоящую магию. Он оторвал руку от подушки и медленно коснулся пальцами своей щеки. Затем коснулся средним пальцем кончика носа и повел пальцем вниз. Юнги, кажется, так и не вдохнул. Такие манипуляции были, как минимум, странными. Может, Пак просто спит с открытыми глазами? Но дальше стало хуже. Гораздо хуже.       Чимин коснулся указательным пальцем сначала верхней, а потом нижней губы, слегка оттягивая ее вслед за опускающимся к подбородку пальцем. А потом медленно засунул средний палец в рот. То есть, вот ничего не предвещало беды, но, видимо, в чиминовской черепушке случился сбой. А почему бы посреди ночи лапу-то не пососать? И еще так томно смотреть на соседа по кровати. Юнги ровным счетом все еще ничего не понимал, но и сделать ничего не мог. Тело по ощущениям весило тонну, и пошевелиться не представлялось возможным. Оставалось только смотреть на то, как и остальные аккуратные пухлые пальчики по очереди погружаются в глубины паковского рта.       И ведь Пак не собирался останавливаться. Он посасывал кончики пальцев, изредка проводя языком по всей длине. И не отрывал взгляда от Юнги, лишь иногда прикрывая глаза, показывая, как сильно ему нравилось то, что он делал. Мин не понимал, зачем это представление. Для кого — понимал. Но что ты, мать твою, делаешь, Пак Чимин?       Мысли улетучились ровно в тот момент, когда Пак вытащил изо рта пальцы и приблизился к лицу Юнги, практически соприкасаясь носом с его.       — Хочешь?       Чего? Кого? Куда?       Не успевает Юнги обмозговать вопросы в своей голове, как с грацией благородной лани Чимин оказывается верхом на блондине. Зато сразу стало ясно, кого и куда ему надо хотеть.       Несмотря на то, что тело все еще не хотело слушаться, Юнги почувствовал, что половинки волшебной задницы устроились прямо на его члене. И самое интересное, что орган старшего принял такое соседство горячо и по стойке «смирно».       Казалось бы, эй, ты, гомофоб, очнись! Скинь этого наглеца, завернись в одеяло и оплакивай поруганную честь. Но…вы видели Пак Чимина? А Пак Чимина, восседающего на ваших бедрах, в лучах утреннего солнца, пробивающихся сквозь неплотно зашторенные окна? Нет? Да тут любой гомофоб с ума сойдет. Потому что именно так выглядит Искушение.       И сейчас он вовсе не кажется щенком на стероидах. Это какое-то гребаное божество. Которое явно не заботится о съезжающей крыше своего хена и снимает с себя футболку. И вдобавок медленно двигает бедрами, всей площадью своих полупопий проезжаясь по несчастному стояку. И где-то на краю сознания, Юнги слышит свой собственный стон. М-да, Мин Юнги, видела бы тебя мама.       — Не сдерживайся, хен.       Пак Чимин наклоняется низко-низко, почти касаясь губами уха и шепчет так томно, что у Юнги, помимо реального члена, встал еще и ментальный. И все его члены во всех прочих Вселенных. Ответить бы этой падле. Чтобы неповадно было. Так агитировать на сторону голубого болота — нечестно. Безумно приятно, но адски подло. Жаль, язык не поворачивается. Но терпеть больше нет сил.       Юнги резко переворачивается, скидывая Пака со своих бедер и подминая шатена под себя. На самом деле зря, потому что с такого ракурса оно, выглядит еще лучше. Теплый взгляд карих глаз, закушенная губа… Господи, тут явно где-то спрятался порно-режиссер. Такие кадры превратили бы любого чувака, умеющего держать камеру в руках, в миллионера. А потом вжух…и Пак раздвигает ноги. Как в замедленной съемке, Юнги видит, как опускается все ниже к горячему телу Чимина, как прикасается губами к его шее. Пак обхватывает его своими стальными окорочками и прижимает настолько близко, что Юнги чувствует, как у младшего стоит.       — Я хочу тебя, хен.       Господи, за что. За что этот голос такой. Кто вообще дал этому человеку возможность разговаривать? Так, ну все, раз дают, значит надо брать. Юнги крепко прижимается между раздвинутых паковских ног, судорожно пытаясь расстегнуть свои штаны, с ощущением, что каждая секунда промедления может стоить ему жизни.        — Алло, ты чего?       Юнги замирает, пытаясь разобрать выражение лица шатена. Кажется, кто-то тут очень хотел, разве нет? Но на лице Чимина явное недоумение. Хен недостаточно быстро расстегивает штаны?       — Юнги, проснись.       Ну, вашу мать. ***       Блондин нехотя открывает глаза и видит над собой обеспокоенное лицо Чимина. Сонное, до жути милое, обеспокоенное лицо.       — Я даже боюсь спрашивать, что тебе снилось. Ты так застонал, что я реально испугался.       Юнги покрывается красными пятнами, вспоминая того Чимина. Ох, что снилось. Жаль, что снилось.       — Да ничего особенного, так, страшилки всякие, — Юнги отмахивается и хочет уже отвернуться, как со стороны тонсена слышится смешок. — Ну что?       — Страшилки? Самара Морган и ее большие сиськи? — Чимин откровенно потешается над старшим, весело поигрывая бровями.       — Ты о чем вообще, мелочь?       Чимин многозначительно кивает в сторону миновских ног и начинает смеяться.       — Да на такие колья хоть палатку ставь.       Юнги переводит взгляд с Чимина и видит его. Маяк всех озабоченных. Тонкое одеяло в области паха слегка приподнималось, скандируя о жанре миновских снов. Спасибо, что без бегущей строки о названии фильма.       — Ой, да ладно, со всеми бывает, — Пак продолжал весело смеяться, легонько толкая Юнги в плечо.       — Да иди ты, — красный, как спелая помидорина, Юнги откидывает одеяло, смело собираясь отправиться в ванную, залечивать душевные раны. Он почти встает с кровати, как чувствует, что его тянут назад.       — Эй, ты чего творишь? Посмеялся, так дай человеку пойти подрочить спокойно, — Юнги предпринимает новую попытку встать, но Пак снова тянет его обратно. — Чимин, ты сейчас огребешь.       — Давай я помогу.       Ой, ну просто проститут с душой ребенка. Лицо покраснело, голова опущена, но пальчики отчаянно вцепляются в руку Мина. Как быстро из него ускакало все веселье.       — Не уходи, хен.       Ох, ё-мое, опять это «хен». Чимин как издевается. Юнги явно начинает беситься.        — Поможешь? Подрочить? Мне? — Юнги смачно фейспалмит, несмотря на все смущение. — Чимин, ты совсем офигел? — старший пытается отцепить от себя чужие пальцы, но тщетно. — Я говорил, что мы поговорим утром, а не вот это вот. Все, не дури.       И, казалось бы, встань и уйди. Но как тут уйти, когда щенячьи глаза вцепляются в тебя стальным взглядом, а крохотная ладошка сжимает твой член сквозь штаны. Да это же живой кинк. И во сне, и наяву. Да ты счастливый, Мин Юнги. Так, ладно. Давай, всеки этому засранцу, ты ведь еще не сдался, у тебя есть силы бороться. И никакие сны, и мягкие ручонки не сведут тебя с истинного пути… Ох.       — Дай мне привести пару аргументов для будущего разговора, — наглый Пак Чимин внезапно еще и слишком смелый. Наклоняется, шепчет на ушко и пробирается рукой под кромку трусов.       Ой, да пошло оно все нахрен. Юнги понимает, как сильно он задолбался отбиваться от этих геев, и как сильно ему хочется чего-то другого, а не собственной руки на члене. Даже пусть это будет теплая ладошка его тонсена. Боже мой, знала бы мама…       А Пак толкает свободной рукой старшего в плечо, заставляя облокотиться на спинку кровати. Штаны он с хена не снимает принципиально, тут каждая секунда на счету, мало ли, передумает. Конечно, он сам немного в шоке от собственной смелости, да и чужой член у него в руках тоже впервые. Но, черт, ему нужно было это сделать, иначе вся эта хрень тянулась бы еще очень долго. Дрочка — твой путь наверх, Пак Чимин.        Юнги окончательно забивает на происходящее, закрывает глаза и наслаждается ощущениями, что доставляет чужая ладонь. В голове проскальзывает мысль, что у Пака красивые пухлые губы и Мин отчаянно старается не связывать эту мысль с происходящим. Голос в голове противно шепчет «ты все равно уже сдался».       Чимин водит ладонью по всей длине члена, изредка касаясь пальцами головки. Ничего страшного, как себе, только…не себе. Но у хена закрыты глаза и приоткрыт рот, значит все нормально. И как же сильно Чимину хотелось его поцеловать, но он был уверен, что его руки и так уже наносят Юнги моральную травму. А если он еще и своими губехами потянется. Но сделать хоть что-то было необходимо. И он сделал. Прижался своими губами к шее хена. Практически невесомое касание, а Мин все равно вздрогнул. Но ничего не сделал, лишь сильнее зажмурился и сжал губы, стараясь не застонать. А как хотелось… Но тогда у Пака бы точно сорвало крышу.       Неумелые движения, уткнувшийся в шею нос, все это вызывало абсолютно невообразимые ощущения у Юнги. Явно стоило дать чертенку шанс. Не противно ведь ни разу, хочется только покрепче обнять его руками и как во сне… Стоп-стоп. Рано. Юнги не выдерживает потока собственных мыслей и ощущений, кончая в теплую паковскую ладонь. Чимин, полулежавший на его плече, вздрагивает и явно не знает, что делать дальше. Так и лежит, не поднимая головы от шеи старшего, чувствуя влагу на ладони. Куда бежать? Что со всем этим делать?       Ситуацию спасает Юнги. Он медленно вынимает ладонь Чимина из своих труселей и вытирает ее об одеяло, думая о том, что это своеобразная месть Хосоку, потом кладет руку Чимина на свой живот, и они молча лежат так пару минут. У обоих в голове настоящая каша. Но продолжать играть в молчанку после такого, тоже не есть хорошо.       — Чимин.       Юнги слышит тихое «м» где-то у себя под подбородком.       — Если ты будешь ждать от меня чего-то особенного, то очень пожалеешь, — где-то там сердечко Пака медленно умирает. — Но я постараюсь не быть таким мудаком. Давай попробуем, чего ты там хочешь…       Не успевает Юнги закончить, как Пак мгновенно отрывает лицо от его шеи, заезжая макушкой прямо в подбородок старшего.       — Ой-ой, прости, пожалуйста! — он прикладывает ладошки к губам, смотря на шипящего от боли старшего. — Я просто…ну…ты понимаешь, — он щебечет, не веря своим ушам. — Ты правда…это вот?       — Ты мне уже сниться начал, у меня просто нет других вариантов от тебя избавиться, — Юнги складывает руки на груди, переставая обращать внимание на ушибленный подбородок.        Видя, что Чимин на полном серьезе собирается принять его слова близко к сердцу, особенно концентрируясь на слове «избавиться», Юнги не придумывает ничего лучше, как схватить Пака за воротник футболки и прижаться к его губам. Пака действие очень даже успокаивает, и он обхватывает своими ручонками шею старшего, превращая поцелуй в более существенный. Он чувствует, как руки старшего смыкаются на его пояснице, и медленно умирает. Ничего, он добавит еще пару аргументов в список Юнги «почему надо влюбиться в Пак Чимина».       Пак отрывается от завоеванных губ и смотрит в глаза блондина.       — От тебя несет как от коньячного завода.       — А ты думаешь, от тебя розами пахнет? — Юнги усмехается и снимает руки Пака со своей шеи. — Ты мне этими ручонками дрочил, а теперь обниматься лезешь, — и видя, как краснеет лицо младшего, добавляет, — нам срочно нужно в душ.       Пак недоверчиво смотрит в лицо старшего. Серьезно, обычная дрочка так меняет людей? Чудеса, да и только.        - Нам?        Юнги и сам не верит, что сказал это, но что теперь сделаешь, если Пак Чимин его, видимо, везде достанет. Гулять так гулять.         — А ты против?       Пак подрывается с кровати и хватает Юнги за руку, утягивая за собой. Против он, как же! Не дождешься.        Они выходят из комнаты, пробираясь мимо Тэхена и Хосока, лежащих в обнимку на тесном диване гостиной. Чимин затаскивает Юнги в ванную, сразу начиная раздеваться.       — Чимин, тормози, я никуда не убегу, — Юнги почти что откровенно ржет, наблюдая за тем, как Пак путается в футболке, а потом замирает.       — Точно?       Юнги подходит к младшему и помогает стянуть футболку, потом разворачивает к себе лицом и легко целует в губы. Чимин счастливо улыбается, и принимается стаскивать с себя оставшиеся вещи, стараясь не смотреть, как раздевается Мин. Хотя, чего стесняться-то, вспомни, что ты делал десять минут назад. Но это же Пак Чимин. Он прыгает под душ первым, включая воду, потому что между прочим, о своем собственном каменном стояке ему мешали думать микроинфаркты от происходящего. И светить такими вещами перед Юнги, казалось чем-то запредельным. Совесть-то надо иметь.       Пак чувствует, как старший заходит в кабинку и закрывает за собой стеклянную дверь. А потом прижимается грудью к спине Пака. Только не думать о большем, только не думать… Слишком близко. Юнги пытается держать себя в руках, но голый Пак Чимин ему даже не снился, а зрелище что надо. И не скрытые одеждой пусанские булки — верх искусства. Удержаться нереально. Конечно, оба понимают, что до настоящего секса им еще жить и жить, стерпляться и слюбляться, но сейчас — кожа к коже, член к булкам — необходимость. Юнги прикасается губами к чужой шее и обнимает Пака за талию, прижимая ближе. По лицу Чимина лупит вода, но сейчас настолько плевать, что хоть кипятком лей — не заметит. Он медленно разворачивается в руках старшего и прижимается к его губам. Целоваться с Мином его новый кинк. Конечно, скорее не новый, а самый первый, но это тоже не важно. Так хочется еще глубже, еще ближе, еще…       Дверь со скрипом распахивается.       — Охуеть! Я сейчас расплачусь! Хосок, неси вискарь, выпьем за любовь! — Тэхен лыбится во все тридцать два и не может сдержать распирающего изнутри счастья. И даже матовое стекло душевой кабины не скроет от него того, что происходит внутри. Он знал, надеялся и верил.       — Не гей, не гей, ха, выкуси, хен!       В дверях появляется Хосок, который оттаскивает не замолкающего Тэхена из дверного проема.       — Все-все, ты сваха года, пошли уже, — Хосоку почти что стыдно за своего парня, но… сорри нот сорри.       Дверь с таким же скрипом захлопывается, но из-за нее напоследок доносится счастливый крик Кима:       — Смазка на верхней полочке! …       А внутри душевой кабинки, под аккомпанемент разбивающихся о кафельный пол капель, слышится тихое:       — Когда-нибудь я точно его убью.