Percanta

Десять лет спустя Возращения никогда не приносили ничего, кроме разочарований. Застывший и такой лелеемый памятью образ, неважно, человека или места, всегда безжалостно разбивался об острые камни действительности. И вот уже разочарованный взгляд подмечает, что улыбка некогда дорогого человека не столь лучезарна, как казалось когда-то, а значимость некоего куска пейзажа утратила былую яркость и наполненность смыслом. И невольно закрадывается мысль, было ли так всегда, но очарованный разум не замечал подвоха, или просто так случилось с течением времени, что важное вдруг стало менее важным, а может, и не было им никогда. Тогда подстерегающее разочарование, не стесняясь, запускает свои когти, и вот уже одной иллюзией меньше. Ну, может, не иллюзией, но точно тем, что приносило в жизнь толику мечтательной грусти. Эрен никогда не возвращался, никуда и ни к кому. Возвращения были не для него. Цельная деятельная натура брала свое, толкая вперед и только вперед, не давая времени опомниться, оглянуться. Впрочем, и оглядываться не хотелось. Его прошлое не таило в себе ничего хорошего, ничего, к чему хотелось бы вернуться. Страшная же рана юности, навсегда сокрытая в глубинах памяти, время от времени напоминала о себе, вскрываясь топкими удушливыми кошмарами, в которых головокружительное возбуждение дичайшим образом сплеталось с первобытным ужасом и болью от потери. И тогда, глотая безостановочно льющиеся слезы, хотелось бежать на край света. Однако ирония судьбы была в том, что именно там и поджидал его призрак — тонкий, невесомый почти. Он никогда не звал, не двигался. Просто молча ждал. И Эрен всегда бежал сломя голову, налетал ураганом, сгребал в охапку, сжимал в объятьях, зарывался лицом в смоляные пряди, утопая в дивном запахе волос. Шепча признания, целовал безжизненные руки жадно, пылко, падал на колени. Утягивал за собой торопливо, боясь, что исчезнет его наказание и отрада, испарится в предрассветном тумане. Срывал одежду нетерпеливо и брал, брал, брал, повинуясь просящему шепоту, лишь бы снова увидеть искаженное удовольствием, болезненно застывшее лицо и глаза, подернутые серым пеплом желания. А потом, приходя в себя, вскидывался, с ужасом видя искалеченное тело под собой, сочащееся кровью изо всех пор, избитое, переломанное. И последние вздохи пузырились на губах алой пеной, и взгляд затухал медленно, останавливался. Бесполезно и поздно было кричать, по имени зовя, целуя бледные щеки. Жизнь безвозвратно утекала из тонкого тела, оставляя искореженную оболочку в трясущихся руках Эрена. А в какой-то момент и она плавилась, черной жижей сочась сквозь пальцы. Подорвавшись, Эрен резко сел на постели. Переход из одной реальности в другую был внезапен, и непонятно что пугало больше — растекающийся изломанный Леви в руках или возвращение к действительности, где его не было вовсе. И не будет никогда больше. Эрен подтянул колени к груди и, обхватив их дрожащими руками, ткнулся в них подбородком. Шмыгнув носом, шумно выдохнул. Липкий студеный пот быстро высыхал, испаряясь. Взбаламученное сердце постепенно успокаивалось. Только слезы никак не желали иссякать, все лились и лились. С нажимом провел ладонями по лицу, стирая мокрые дорожки, и зло взъерошил влажные от пота, непослушные волосы. Выпутавшись из простыни, сбившейся в ногах, он встал и подошел к окну. Отвел в сторону шуршащую портьеру и толкнул тяжелую раму окна, впуская в комнату влажный наполненный благоуханием ранних цветов воздух. Этот сон преследовал его все десять лет. С того самого момента, когда на борту лайнера, идущего в Гамбург, Эрен, считавший себя использованным и преданным, понял, что его просто спасали как умели. Но жить с осознанием, что за его никчемную шкуру заплачено столь страшной ценой, было невыносимо. Эрен загонял боль в подсознание, не зная, как еще справиться с ней. Он с головой ушел в учебу, потом в работу, доводя себя до изнеможения, только бы быть занятым, только бы не думать. И боль, чудовищная поначалу, нечеловеческая, отступала. На нее не оставалось ни сил, ни времени. Именно тогда он появился, этот кошмар. Сначала это были обрывочные образы, почти никак не связанные друг с другом. Мелькали полустертые маски и фигуры, нечеткие звуки и ускользающие взгляды. Все кружилось и вращалось, свиваясь в какой-то немыслимый ком, который пульсировал, дышал, опаляя удушливой вонью, а потом взрывался, окрашивая мир вокруг в кроваво-красный. Спустя некоторое время Эрен стал различать лицо Леви, бледное, с закатившимися глазами, потом изломанный силуэт. Он не звал Эрена, никогда, но на запекшихся губах он читал свое имя и просыпался почти в истерике, захлебываясь и дрожа. С каждым годом в кошмар вплетались новые детали. К Эрену приходили запахи — скошенных трав и дешевого табака, пряный горячий запах кожи и секса. К Эрену приходили звуки — надрывный визг бандонеона, стук сердца, одного на двоих, судорожные вздохи и рваные стоны, а еще утренний гомон птиц из раскрытого окна, когда даже после целой ночи удовольствий они не засыпали, а, переплетая пальцы, слушали пронзительный щебет. К Эрену приходили ощущения — вкус губ, родных и таких податливых, требовательные тонкие, но сильные пальцы, дрожь маленького тела под собой, жадно принимающего и всецело отдающегося. Благодаря этому кошмар приобрел четкие очертания, доводя Эрена почти до сумасшествия. Вот как сейчас, играя реальностью и надежно сокрытыми болезненными воспоминаниями. Торопливо глотая свежий воздух, Эрен с каким-то саднящим беспокойством и тоской поднял глаза на хорошо забытое, но такое знакомое предрассветное небо с перевернутыми созвездиями. Снова здесь. Снова в Городе Добрых Ветров. Спустя десять лет длиной в непрожитую жизнь. Ложиться обратно смысла не было — на горизонте золотилась дымка скорого рассвета, и Эрен, раскрыв портьеры, пошел на кухню. Стараясь не разбудить прислугу, живущую в комнате за стенкой, поставил на плиту чайник. Пока тот закипал, собрал на стол нехитрый завтрак, забрал свежую газету у дверей, а потом, заварив чай и сделав тосты, уселся на удобный мягкий стул и развернул шуршащие листы, вкусно пахнущие типографской краской. Однако новости и события никак не хотели восприниматься потревоженным рассудком, и Эрен, отбросив газету, уставился невидящими глазами в окно. Всего пару недель назад он приехал в Аргентину. Не по своей воле, конечно, сам он сюда не вернулся бы никогда. Это назначение консулом в Буэнос-Айрес было от Министерства иностранных дел и оспорить его не представлялось возможным. Выбор на Йегера пал вследствие многих факторов, среди которых были и блестяще оконченный университет и магистратура, и деятельный пробивной характер самого Йегера, и то, что он отлично зарекомендовал себя, работая после окончания учебы непосредственно при министерстве. Окончательным же аккордом в принятии его кандидатуры было то, что Эрен бегло говорил на том самом измененном сложном испанском, которым пользовались в Аргентине. Поэтому назначение и прибытие к месту службы оставалось лишь вопросом времени. Эрен, естественно, не рвался туда, но четко и внятно объяснить начальству причины, по которым ехать не хотел, не смог. Когда Эрен вышел из дома, солнце уже выползло из-за городских крыш и крон деревьев, грузно и сразу жарко нависнув над по-утреннему свежими улицами. Проигнорировав машину, стоящую около дома, он отправился в консульство пешком, благо времени было предостаточно. Когда-то ведь он любил этот город за пестроту, неуемную жажду жизни, открытость. Он до сих пор узнавал его, но изменившийся, пока непонятно в хорошую сторону или плохую. Странно было идти по этим, казалось бы, давно уже забытым, но знакомым улицам, утопавшим в пышной зелени ранней весны. Память сама услужливо подсказывала повороты, и Эрен, погруженный в припорошенные пеплом воспоминания, очнулся всего в каких-то ста метрах от Агуэро. Более того, над кварталом виднелась крыша дома Фернандеса. Эрен замер, понимая, что не может пересечь невидимую грань. Не сейчас. А лучше — вообще никогда. И ссутулившись, резко развернулся и пошел по направлению к Калле Вильянуэво. Он был не готов встретиться со своим прошлым лицом к лицу. В здании консульства, занимавшего пышный особняк во французском стиле, несмотря на ранний час, было достаточно людно. Сонные курьеры ожидали в коридоре, редкие клерки деловито и собранно сновали из кабинета в кабинет, с молодым вице-консулом здоровались приветливо, охотно улыбались. Новое начальство, хоть и требовательное, нравилось всем, умело сглаживая открытой белозубой улыбкой острые углы и спорные моменты. Миновав пустую пока приемную — для секретаря было слишком рано, для посетителей — тем более, Эрен прошел в кабинет, первым делом раскрыл окно, потому как воздуха ему по-прежнему не хватало даже после прогулки по городу, и сел за стол с аккуратными стопками папок. Обязанности вице-консула были мало обременительны для человека его способностей, но весьма разнообразны: от выдачи новых паспортов и решения имущественных споров до юридической помощи попавшим в затруднительное положение соотечественникам. И хоть господин Лехнер, генеральный консул, неоднократно повторял, что не стоит со столь первобытной резвостью кидаться на дела, ибо никуда они не денутся, Эрен со свойственной ему целеустремленностью и желанием все довести до конца не мог последовать совету старшего коллеги. К тому же работа по-прежнему давала возможность забыться, что здесь, в непосредственной близости от прошлого, приобрело совсем иное значение. — Разрешите? Эрен вскинул голову, поспешно выплевывая измусоленный карандаш и откладывая таможенные сводки. В приоткрытую дверь заглянула седовласая голова генерального консула. Следом в кабинет просочился и весь Уго Лехнер целиком. Увидев, как моментально подорвался Эрен, он замахал на него руками. — Сидите, сидите, голубчик, я так, по-свойски, — произнес он низким, гулким голосом, от которого, казалось, вибрировали пышные с проседью усы. — Что-то вы рано сегодня. Лехнеру было под шестьдесят, он был коренастым мужчиной с румяной физиономией типичного рантье средней руки, что сам варит пиво и коптит окорока у себя на заднем дворе. На эти же мысли наводило и небольшое аккуратное брюшко, безжалостно упрятанное в темно-серую тройку, единственными украшениями которой были золотая массивная цепь от брегета и шелковый шнурок лежащего в жилетном кармане пенсне. Удобно устроившись на мягком стуле напротив Эрена, Лехнер, благодушно жмурясь, принялся рассматривать своего помощника и заместителя. Йегер ему скорее нравился — исполнительный, по-хорошему упрямый, инициативный, не боится ответственности опять-таки. Порученные дела выполнял с завидной усидчивостью, хотя работа-то у них была, скажем прямо, не очень увлекательная для молодого человека со способностями Йегера. Однако он не жаловался и не старался увильнуть, службой своей был вполне доволен. Правда, Лехнеру нет-нет да и приходила в голову мысль, что забыл здесь, в прямом смысле на конце света, такой человек, как Йегер. Но справедливости ради была в нем авантюрная жилка, заставляющая людей бросать насиженные места и срываться буквально в никуда. От чего бежал молодой вице-консул и куда старик Уго еще не понял, уж больно коротким пока было их знакомство. На ум приходило самое простое и, скорее всего, верное — несчастная любовь. В пользу этой теории говорило то, что при завидной внешности, более чем нескромном капитале, блестящем образовании и уже не юном возрасте Йегер был все еще холост и, насколько знал Лехнер, семейное положение его не должно было поменяться в ближайшем обозримом будущем. Кроме того, Йегер был из состоятельной благородной семьи, и маменька с папенькой, поди, давно бы женили зеленоглазого наследника со всей возможной выгодой, будь такая возможность. Плюс к этому наследник сбежал на край света. Но самое главное — уж больно замороженным он был. И это было скорее ощущение самого Лехнера, нежели реальное наблюдение. Вроде и общителен был вице-консул, и приветлив, и на лице неизменно цвела белозубая улыбка, но смотрел он при этом холодно и отчужденно, словно внутрь себя заглядывал или в прошлое, словно что-то держало его, не отпускало. И ощущение это только усиливалось, стоило застать его в одиночестве, вот как сейчас. — Не спится вам совсем, — вздохнул Лехнер. — Плохо. Молодой организм должен спать, голубчик. Это в старости вам жалко будет время тратить, а сейчас… — он махнул рукой, стараясь выразить глубину своей житейской мысли. — Бессонница? — Не привык еще, — туманно ответил Эрен, не до конца стряхнувший ночное безумие, и отвел глаза, не особо стремясь распространяться. — Ну да, ну да, — охотно согласился Лехнер. — Оно, конечно, время сильно отличается, да и климат… Хотя, я так понимаю, вам не привыкать к здешним погодам. Эрен кивнул — скрывать не имело смысла, все было прописано в его личном деле, которое Лехнер наверняка вызубрил вдоль и поперек. Да и был генеральный консул человеком старой закалки, деликатным, никогда настырно не выспрашивал, предпочитая слушать когда говорили сами. — Сколько вы здесь прожили, голубчик? — Два года, — ответил Эрен. — С родителями надо думать? — Нет, — тонко улыбнулся Эрен. — Приключение юности. С другом детства сбежали. Лехнер залихватски крякнул в густые усы, с одобрением глядя на Йегера. — Много повидали? — Да, собственно, дальше Аргентины и не двинулись, — с улыбкой развел руками Эрен. — Что так? — Здесь понравилось, — просто ответил Эрен. — Здорово было, необычно. Красиво. И так непохоже. — Знал я, есть в вас авантюрная жилка! — глаза Лехнера азартно блеснули. — Пусть и не скажешь с первого взгляда, вполне себе почтенный господин! Эрен невольно рассмеялся. — Немногие бы обрадовались сотруднику-авантюристу, — произнёс он, белозубо улыбаясь. — Ну так то их дело, право же, — замахал на него руками Лехнер, улыбаясь в ответ. — Я предпочту человека, способного на все, чем ни на что. У нас, голубчик, работа, может, и столь захватывающая, как у дипмиссии, но, поверьте мне, такие дела иной раз творятся, что ой-ой, чистый детектив. Эрен недоверчиво приподнял брови, не представляя, что могло быть такого захватывающего в работе консульства. — Вы имеете в виду криминал? — Да и его тоже, — отмахнулся Лехнер, всем своим видом давая понять, что сейчас не желает углубляться в тему, но при случае непременно к ней вернется. — Сейчас, голубчик, гораздо спокойнее стало, в смысле криминала. Ведь еще десять лет назад город и окрестности контролировал один человек, страшный человек, доложу я вам. Сам губернатор и мэр были у него на коротких поводках, так-то, — Лехнер, крякнув, положил ногу на ногу, устраиваясь поудобнее. — Вот тогда было работать тут, как по тонкому льду ходить, право же. А у Эрена пальцы разом заледенели, потому как понял сразу о ком речь пошла, но как остановить или повернуть разговор в другое русло он не представлял. И скоро прозвучало имя, которое он надеялся никогда больше не услышать в своей жизни. — Да-а, много дел всяких творилось… — задумчиво продолжал Лехнер, уйдя в воспоминания и не замечая, как скуластое лицо помощника мертвеет с каждой секундой. — Эрвин Смит его звали, американец… Пренеприятнейшая нация, доложу я вам, без роду-племени, гонор один да деньги немереные. — Вы сказали — звали? — выдавил из себя Эрен вмиг севшим голосом. — Так убили его, — охотно кивнул головой Лехнер. — Конкуренты, что давно на его кусок пирога зарились. Жирный кусок-то одному, а он делиться не хотел, жадный до всего был, говорят, неуязвимым себя мнил, бессмертным почти считал. Да только не помогло, и его, и его шайку — всех вырезали, как бешеных собак. Из мелкой рыбешки, может, кто и ушел, а главаря с прихвостнями завалили… Лехнер продолжал говорить, но Эрен уже не слушал. На сердце поднялась черная убийственная радость, такая, что самому жутко стало. Понимал, что не вернет это ни Леви, ни непрожитой жизни, но то, что Смит получил по заслугам однозначно согрело душу. Разорвать, уничтожить, удавить — вот что оглушающим набатом гудело в висках, когда десять лет назад Эрен сошел с корабля на родную землю Германии. И плевать было, что невозможно. Это единственное, что помогало выжить с чудовищной болью утраты. Эрен не расставался с мыслью о мести ни на минуту, доводя себя до исступления. И не броситься в порт на ближайший корабль до Южной Америки раз за разом помогали слова Армина, сказанные тогда на корабле — Леви его закрыл собой, чтобы он жил. Только это останавливало. Погибни Эрен — и страшная жертва теряла смысл. Повзрослевший же Эрен, десять лет живший воспоминаниями, понимал, что никакая месть и смерть не вернут ему утраченного. — …с ним проще, — вынырнул из звенящей пустоты, сковавшей Йегера, голос генерального консула. — Заклай мужчина в возрасте, не столь горяч, как Смит, понимает, что к чему и очертя голову не кидается. — Он такой же преступник, как и Смит, — машинально заметил Эрен — Такой же, да не такой, — крякнул в усы Лехнер. — Дельца он больше напоминает, нежели бандита. Все у него учтено, все по полочкам разложено, обо всем договориться можно. Городу под ним лучше, помяните мое слово, — увидев, как Эрена передернуло, благодушно усмехнулся. — Приятно видеть, голубчик, что живы в вас еще идеалы юности, когда есть белое и черное, без оттенков и нюансов. Вот я уже пожил, пообтесала меня жизнь, научила всякому… Аргентина страна безграничных возможностей, ленивого народа и бездарных продажных политиков, поэтому на ней всяк будет ездить, кому не лень. А люди, подобные Заклаю, хоть какой-то порядок создают из хаоса, — закончил он и, прищурившись, уставился на своего молодого помощника. — Не согласны? — Не согласен, но это личное убеждение, — прямо ответил Эрен, упрямо наклонив голову. — К моей же работе это не имеет никакого отношения, поэтому я просто приму за должное существование таких людей. — И то верно, голубчик, — кивнул Лехнер, полез в карман, выудил золотой брегет и, щелкнув крышкой, торопливо и неожиданно споро поднялся с мягкого удобного стула. — Время-то, время, — запричитал он, качая головой, — совсем я вас заболтал!.. И да, не нагружайте себя сейчас работой чрезмерно, побольше отдыхайте пока не обвыкнетесь. В театр сходите, развейтесь! А еще лучше, — генеральный консул понизил голос до драматического шепота, — посетите салон мадам Жюстин что на проспекте Сервиньо в Палермо, очень рекомендую. Мадам женщина с понятием, все устроит в лучшем виде, так и скажите — от господина Лехнера. И не тушуйтесь, голубчик, — благостно усмехнулся генеральный консул, — в Буэнос-Айресе на все шалости смотрят сквозь пальцы, — и с этими словами Лехнер исчез за дверью так же внезапно, как и появился. Эрен, потеряв дар речи, невидящими глазами смотрел на закрывшуюся дверь, оставшись один на один со своими мыслями. Сундук, в который он запер все свои воспоминания, стоял сейчас настежь раскрытым, и одинокий ветер, завывая, разбрасывал уложенное. Все десять лет он был почти один. Партия, старательно устроенная родителями, была безжалостно отвергнута, как и все последующие. Студенческие годы, все еще наполненные горечью утраты и зияющими ранами, изредка разбавлялись случайными связями. Все же попытки партнеров продолжить отношения натыкались на полное безразличие. Эрен замыкался в себе и в учебе, и вытащить его не представлялось возможным. На старших же курсах появился Ян. Эрен случайно увидел его в одном из публичных домов, куда его таскали за собой однокашники в попытке растормошить и оторвать от книг. Он не был копией утраченной любви, но типаж был тот же — невысокий, тонкий, изящный, черноволосый. Той ночью, утыкая его лицом в подушки и жестко вдалбливаясь в покорное тело, Эрен впервые за много лет по-настоящему дал выход своей страсти. Оказалось, если представлять на его месте Леви, то боль становилась меньше, а удовольствие насыщенней. Да, самообман, Эрен признавал это, но загонял подальше на периферию сознания. Только крепче сжимал шею Яна, удерживая, не давая повернуться и своей непохожестью разрушить отравляющую иллюзию. Отношения, если так можно было назвать связь с мужчиной-проституткой, не продержались дольше года, потому как в жизни Эрена появился Рихард, на этот раз вполне себе благопристойный юноша из хорошей семьи. Не такой смазливый, как Ян, но типаж опять был тем же, повторяя и чем-то отдаленно напоминая Леви. С ним все рассыпалось еще быстрее, чем с Яном. Рихард требовал от любовника не только умопомрачительного секса, но и эмоциональной отдачи, а вот на нее Эрен был неспособен. Молодое, в самом расцвете сил тело брало свое, но душа по-прежнему оставалась обугленным судорожно сжавшимся комком, не желающим никого, кроме Леви. А его у смерти было не забрать. Следующим был Лукас. Связь с ним была самой тягостной, потому что только он по-настоящему любил Эрена и понимал, что является всего лишь заменой. И Эрен разрывался, стараясь быть с ним как можно мягче, одновременно понимая, что нельзя удерживать, не давая ничего взамен, кроме скупых полумертвых чувств. Они продержались почти два года, и разрыв с ним стал точкой. После Лукаса не было никого. У Эрена просто не осталось никакого желания поддерживать хромые отношения с кем бы то ни было. Он не видел в этом смысла, устав искать знакомые черты, потому как все равно ни один из них не был Леви. И Эрен странным образом успокоился, изредка посещая заведение месье Ролле, прекрасно знакомого со вкусом своего богатого постоянного клиента. Слова Лехнера, брошенные вроде бы и вскользь, нет-нет да и всплывали в голове Йегера весь день. Возможно, и он сильно надеялся на это, сказывался недосып, взбаламученные нервы и долгое воздержание, не собирался он начинать новую жизнь на новом месте с посещения борделя. Да и потом, добрейший господин Лехнер даже и не подозревал о пикантных вкусах своего молодого коллеги, так что салон с красотками явно не был нужным вариантом. Впрочем, сидеть на сухом пайке тоже не грело. Вконец измучившись от совершенно ненужных, но таких прилипчивых мыслей, Эрен под благовидным предлогом ускользнул со службы раньше времени. Ночь плотно укрывала город Добрых Ветров, щедро рассыпав по глубокому черному небу осколки перевернутых созвездий. В тягучем воздухе чувствовалось соленое дыхание океана, оседавшее горечью на губах, и топкие ароматы ночных цветов. Город дышал накопленным за день зноем, пусть и совсем еще весенним, а южная ночь по-прежнему была беспечна несмотря на прошедшие годы, так же увлекала, манила за собой, обещая таинственное и неизведанное. Реколета ничуть не изменилась, так же встречая праздных прохожих роскошными особняками, дорогими ресторанами, театрами, игорными заведениями и кабаре. Непривычно, и в то же время так обыденно было идти вновь по этим улицам и сознавать, что все стало иным, странным образом оставшись прежним. Понятное дело, что и город разросся, стал более шумным, людным, утратил свою бонтонность, и Эрен повзрослел, растеряв по пути иллюзии и надежды, а трагедия первой настоящей любви навсегда стерла былую живость и восторженность. Но даже сейчас, сквозь прихваченные инеем ощущения, медленно, но верно просачивалась ленная красота приморского города, некогда столь любимого. В него постепенно проникал Буэнос-Айрес, со своими специфическими запахами разогретой пыли, моря и специй, со своими звуками — низкими криками кораблей, льющейся отовсюду музыкой и разговором на множестве языков, со своими тайнами, скрытыми в узких переулках и рваных тенях платанов на бульварах. Странно, но придя домой и освежившись, полистав газеты и даже попробовав читать, Эрен понял, что ни на чем не может сосредоточиться. Город словно звал, манил к себе, завлекая в свои радушные кокетливые объятья, и, не усидев дома, Эрен решил последовать совету Лехнера. Не в смысле салона мадам Жюстин, а просто решил выйти, развеяться, возобновить давнишнее знакомство с Буэнос-Айресом. И вот сейчас, после легкого ужина в ресторане и бокала вина, Эрен неспешно прогуливался по главным улицам и проспектам Реколеты, сворачивал в тенистые аллеи, жадно вдыхал ни на что не похожий здешний воздух и был почти спокоен. Чего он боялся? Встретиться со своими призраками? Прошло уже десять лет, и все призраки сгинули, растворились. Единственное, что он чувствовал, попадая на знакомые перекрестки, было нечто сродни грусти. Осторожно, чтобы не оступиться и не попасть куда не надо, Эрен пробирался по бурелому памяти, ускользающей улыбкой приветствуя ночной город. Ощущение неловкости отпустило, оставив после себя странное послевкусие. И он решился на большее. Перекресток Агуэро и Фрэнч не изменился, как и маленькая французская пекарня на углу, куда так любил ходить Леви, тоннами поглощая там пирожные и изредка таская туда по утрам упиравшегося сонного Йегера. Пекарня, однако, стала больше, пара столиков внутри разрослась в отдельное уютное помещение, в углу которого колдовал улыбчивый бариста. Глядя сквозь витринные стекла внутрь кафе со снующими официантами и приличной публикой, Эрен подумал, что судьба издевается над ним. Если бы он только мог знать, что те две недели, данные ему для любви, будут последними и единственными, он бы перестал спать, есть и тратить время на ерунду, жадно проживая подаренные часы и дни счастья. И еще было сожаление. Сожаление о том, что почти никогда они с Леви не говорили. Изредка выбираясь куда-нибудь или оставаясь дома, они молчали по большей части. Не потому, что Леви было неинтересно слушать про Эрена и его дела. И не потому, что Эрену нечем было поделиться. Они часто молчали потому, что словно чувствовали, что времени им отпущено всего ничего, и стремились надышаться друг другом, насытиться, не тратя драгоценные мгновения на пустые разговоры. Да они и не нужны им были. Они говорили без слов и понимали друг друга с полувзгляда, переплетая пальцы и читая по дрожащим ресницам. И все же было жаль. Не удержавшись, он толкнул стеклянную дверь с приветственно звякнувшим колокольчиком и оказался в царстве ароматов сдобы, ванили, корицы и кофе. Эрен был равнодушен ко всему вышеперечисленному, сладкое не любил никогда, а кофе, не без стараний Леви, навсегда был вытеснен чаем. Но сейчас, пройдя за приветливым официантом, заказал какой-то невероятный десерт из воздушного безе, взбитых сливок, орехов и ягод и чашку кофе в придачу. А потом просидел около часа, попивая кофе и лениво ковыряясь крошечной вилкой в стеклянной чаше. Всякое вспоминалось, и плохое, и хорошее, но хорошего все-таки было больше. Эрен с удивлением это обнаружил, а обнаружив, улыбнулся, чувствуя, что, наверное, готов отпустить прошлое. По крайней мере, готов попытаться это сделать. И впервые на сердце было почти спокойно, умиротворенно. Ему, оказывается, действительно не хватало Буэнос-Айреса, его дыхания, его объятий, почти так же сильно, как не хватало дыхания Леви и его рук. Расплатившись, он вышел обратно в ночь, едва удержав чуть не расквасившую ему лицо дверь кофейни, рывком распахнутую выходившим перед ним посетителем. Эрен, погруженный в размышления, не рассмотрел лица мужчины, да собственно и не стремился. Разрушать очарование вечера не хотелось выяснением отношений, поэтому он только обернулся вслед невеже, поковылявшему в противоположную от него самого сторону. Мелкий щуплый мужичонка, хромой на обе ноги, медленно удалялся с бумажным пакетом из пекарни, пока не исчез за поворотом. Он был похож на Леви и ростом, и сложением, и блестящей смолью волос, если бы не сильная хромота и сутулая спина. И если бы Леви не был мертв. Вздохнув, Эрен отвернулся и продолжил свой путь, думая уже не о городе и атмосфере, а вполне о конкретном человеке, на мысли о котором натолкнул хромающий посетитель кафе. В итоге очнулся он на проспекте Сервиньо, с черной иронией хмыкнул себе под нос и не спеша поднялся по ступеням заведения мадам Жюстин. Лехнер не обманул, сказав, что заведение со вкусом. Никаких полуголых девиц Эрен, зайдя, не заметил и облегченно перевел дыхание. В прихожей его встретил молчаливый швейцар, лишь наклоном головы пригласивший следовать за собой. Пока они пересекали коридор и анфиладу комнат, Эрен подмечал, что все это скорее похоже на карточный или читальный клуб. Уважаемые господа сидели в покойных креслах и читали, потягивая виски или коньяк, иные коротали время за карточным столом. Оживление царило только в музыкальной гостиной, и то скорее напоминало светский раут. Поэтому когда швейцар распахнул перед ним тяжелую двустворчатую дверь, пропуская Эрена в кабинет хозяйки, Йегер даже не удивился, увидев моложавую красивую брюнетку в темном платье со скромным декольте и в поблескивающей золотом оправе очков. — Очень рада близкому другу господина Лехнера, — произнесла она без тени слащавости и посмотрела на Эрена со спокойной благожелательностью. — Надеюсь, что смогу быть вам полезной, месье Йегер, — фамилия Эрена, произнесенная с французским акцентом и ударением на последний слог звучала забавно. — Итак? Эрен неожиданно смутился. Бывать в публичных домах ему приходилось, и не раз, но в таком он был впервые. И как озвучить свои пожелания даме, напоминавшей скорее добропорядочную жену и мать, он не имел понятия. Однако, мадам не смутилась. Тонко улыбнувшись, она произнесла: — Давайте я вам помогу. Вы ищете чего-то постоянного? Эрен с облегчением кивнул. — И навряд ли хотите, чтобы ваше общение ограничивалось спальней? — Да, — подумав, согласился Эрен. — И вы готовы платить за эксклюзив, — это был не вопрос, но Йегер снова кивнул. — Если меня все устроит, — сказал он. — Я вас услышала, — кивнула мадам Жюстин. — Возраст? — Вменяемый. Женщина с пониманием улыбнулась. — Внешность? — Невысокий рост, тонкие черты лица, темные волосы, бледная кожа, — без запинки выдал Эрен, сам от себя не ожидая. — И это должен быть мужчина. — Ну разумеется, мужчина. Ни один мускул не дрогнул на красивом лице женщины, разве что зрачки чуть заметно расширились. — Желаете остаться сегодня? — спросила она. — Так скоро? — нервно усмехнулся Эрен. — Если подождете полчаса, — мадам Жюстин легко поднялась на ноги. Эрен встал следом. — Все формальности уладим после. Ни о чем не волнуйтесь, просто… отдыхайте, — она вновь улыбнулась. — А сейчас — ступайте, вас проводят. В апартаментах найдете все, чтобы скрасить ожидание. И не только. Если же чего не найдете — просто снимите трубку и сообщите. Приятного вечера, месье Йегер. И немного ошарашенный Эрен покинул уютный кабинет. Пока поднимался за сопровождающим на четвертый этаж, невольно думал, что с таким необычным заведением и неординарной хозяйкой сталкивается впервые. Эрен не любил публичные дома, но деваться было некуда. Отношения он выстроить был не в состоянии, а природа требовала своего. И никогда еще он не чувствовал себя так спокойно и комфортно. Что ж, пока все даже с лихвой перекрывало ожидания, и Эрен очень надеялся что так будет и дальше. Апартаменты были богато и со вкусом обставлены и состояли из небольшой гостиной, просторной спальни и ванной комнаты, отделанной с особенным шиком. Не было ни кричащих расцветок, ни пошлых плюшевых диванов, ни красных драпировок и других признаков дурновкусия. Пожалуй, интерьер мог поспорить с убранством квартиры самого Йегера и отличался сдержанностью и лаконичностью. Как только закрылась дверь, Эрен скинул тесный пиджак, плеснул в широкий бокал весьма недурной коньяк и, приглушив свет и усевшись на диван, с наслаждением вытянулся и прикрыл глаза. Очевидно, он задремал, потому что не слышал ненавязчивого стука, и вздрогнул, когда тихо хлопнула входная дверь. На порог комнаты едва слышно ступила невысокая фигурка. Эрен прищурился, вглядываясь в полумрак гостиной и рассматривая своего ночного посетителя. Он был совершенно таким, как хотелось — маленький, тонкий, изящный. Мелкие черты лица не были красивыми в общепринятом смысле, но было в нем что-то, что цепляло. Как в Леви. И он был похож на него. Конечно, моложе, и не такой хмурый, и не смотрел волком, но типаж был тот же. Не говоря ни слова, он замер в дверях, тоже рассматривая Эрена, и в глазах блеснул неподдельный интерес. Потом, наконец-то отлепившись от косяка, плавно шагнул в комнату, к дивану, по пути неторопливо сдергивая пиджак и галстук. Подойдя вплотную, он забрал бокал с недопитым коньяком и поставил на низкий столик, а потом, все так же безмолвно, оседлал бедра мужчины. — Я достаточно похож? — наконец, прошептал полночный гость, совсем мальчишка, чуть старше двадцати. Эрен удивленно уставился на него. — Когда я вижу здесь красивого и одинокого мужчину, — продолжал тот, — сомнений нет. Ты ведь кого-то ищешь во мне. Эрен кивнул. Он действительно искал. И то, что он видел, ему нравилось. Думать о правильности больше не хотелось, впрочем, как и о последствиях. Как и тянуть дальше. Поэтому, небрежно огладив острый подбородок, Эрен без рассуждений впился в его губы. Сильные тонкие руки тут же с готовностью обхватили за шею, а тело, умопомрачительно изогнувшись, прильнуло так, что долгое воздержание, настырно нашептывающее уже пару-тройку дней, завопило в голос, требуя удовлетворения. Немедленно. А нетерпеливые пальцы спускались по его груди на плоский живот и ниже. Ловко расправились с пуговицами на брюках, и, мазнув напоследок губами по губам, он сполз на пол, устраиваясь между широко расставленных ног Эрена. Сосал умело, сначала примеряясь, словно пробуя на вкус, а потом брал глубоко и легко, целиком выпускал изо рта, облизывался и сглатывал, пытаясь отдышаться, и смотрел так, что у Эрена пылали щеки. И тогда он проводил по мокрым губам, иногда проталкивая в умелый рот парочку пальцев, со странным удовольствием чувствуя скользящий между ними юркий язык. Руки уже давно запутались в темных волосах, задавая невозможный темп, и было плевать на хриплые стоны и цепляющиеся за бедра пальцы. Эрен с трудом держался, продлевая мучительное удовольствие, царапающее изнутри острыми когтями, только ради раскрасневшегося лица. Ему всегда нравилось наблюдать, его так Леви приучил, да и не смотреть, как тот брал в рот, было невозможно. А мальчишка был как две капли воды… Запутавшись в воспоминаниях и потерявшись в реальности, сдался под напором мокрых губ. Вцепившись в темные пряди, натянул до упора и разрядился в судорожно сжимавшееся горло. — Лев-ви-и… — хрипло, на выдохе, запнувшись. И яркой вспышкой осознание, следом за пульсирующим удовольствием. Мальчишка поднял на него расфокусированный взгляд, тыльной стороной ладони вытирая губы. Эрен выругался про себя и, тяжело откинувшись на спинку дивана, прикрыл глаза рукой. — Не переживай, — тихо проговорил тот, цепляясь за колени и заползая вверх, усаживаясь поудобнее и прижимаясь. — Слышишь? Его губы были очень близко, и Эрен чувствовал свой запах на них. — Как тебя зовут? Мальчишка покачал головой. — Сегодня это неважно.