Ожидание и реальность

…кто-то расстаётся — Прости, Кенма, но я не могу остаться. Вся семья едет, это наша традиция, так что… — Куроо развёл руками и трагично вздохнул. На вкус Козуме, старому другу явно не хватало какого-нибудь ритуального халата, магической шапки, сверкающего кровожадным огнём взгляда и убиенной тушки младенца в свободной от дорожной сумки руке, но понятие новогодних традиций Кенмы и Куроо разительно отличались друг от друга, что, наверное, всё-таки было к счастью. — Да ладно, ничего такого. Я уже привык встречать все праздники в одиночестве, — пожав плечами, бесцветно отозвался блондин, стараясь незаметно для Тетсуро вытряхнуть из головы нагрянувшую печаль и заодно взвывшую на душе тоску, застрявшую, словно соринки в глазах. — Езжай, потом, когда вернёшься, встретимся с ребятами и отпразднуем вместе. Куроо удивлённо захлопал ресницами и невесело усмехнулся. — Верный знак того, что от меня пытаются отвязаться побыстрее – это когда ты даёшь такие вот обещания, — пальцы Тетсуро взбили собственную непослушную чёлку, зарывшись в спутанных волосах. Хотел бы он так же потеребить лохмы Кенмы, но не рискнул – не тот случай. — Если бы я мог, Кенма, то… Капитан Некомы действительно был расстроен. До последнего он надеялся, что его гениальная афера с ветрянкой или какой-нибудь ещё жутко неэстетичной лжеболячкой удастся, но великолепная Куроо-сан была не так проста и нарисованные перманентным маркером точки вычислила на раз, в наказание отобрав у отпрыска все спиртосодержащие жидкости, способные смыть его пятнистый окрас. Тетсуро бы ещё пережил новогоднюю ночь с рожищей, как у гламурного далматинца, это ничего, а вот переживать эту ночь без Кенмы, которому пообещался аж с сентября – это было совсем плохо. — Ничего, — снова отмахнулся связующий, попытавшись даже улыбнуться – Куроо понял, что всё ещё хуже, чем есть на самом деле. Кенма засобирался. — Мне уже пора, да и тебе тоже… Хорошей поездки. — Я позвоню? — напоследок спросил Куроо, с надеждой заглядывая в люминесцирующие в полутьме коридора жёлтые глаза, в которых отражались дурацкие огоньки рождественской гирлянды. Кенма пожал плечами и снова неуверенно улыбнулся вместо ответа; он медленно крутанулся на пятках, развернувшись, чтобы не видеть виноватого лица своего капитана, и зашагал прочь. Ему и правда не ново оставаться в одиночестве, но в этот раз, полный раскаяния взгляд в спину был слишком уж едок и безжалостен по отношению к трепетавшему от досады сердцу Козуме. но только для того, чтобы вернуться… Клубочки пара от дыхания запутывались в растрёпанных волосах, и Кенме приходилось изредка приостанавливаться, чтобы убрать лезущие в глаза пряди. Кончики пальцев покраснели из-за лёгкого морозца, даже чуть побаливали от оттягивающего руку пакета с продуктами из местного супермаркета. Какой чёрт дёрнул Козуме идти в круглосуточный во втором часу ночи третьего января – одному Богу известно, хотя и тот бы наверняка точно не сказал. Продуктов, даже тех, которые он не очень-то и любил, парень накупил целую кучу, просто подавшись порыву рядом с полками, на которых томились мармеладные медведи, дынные булки, острейшие чипсы и прочая жевательная неполезная дрянь. Три дня в одиночестве пролетели незаметно, похожий один на другой: сон до полудня, быстрый завтрак, состоящий из вчерашнего ужина, потом чтение или уже немного поднадоевшая игрушка, пройденная десять раз, обед и снова игра или что-то другое. Уже дважды сокомандники звали его выползти из своей раковины: Яку со Львом – сходить в храм и сделать подношение; Ямамото с Фукунагой и остальными – на вылазку в киношку и насесть на игровые автоматы в торговом центре. В обоих случаях Кенма отказал, прекрасно зная, чья это была идея с вытряхиванием его из привычной среды обитания. Ноги росли из одной отдалённой префектуры, где Куроо сейчас, как заправский генерал, раздавал указания своим бравым воинам, оставшимся в Токио, и уплетал за обе щёки собу, не отвлекаясь ни на секунду от сего важного задания. Кенма снова остановился, переложил пакет в другую руку и неторопливо поднялся по лестнице на второй этаж, останавливаясь в сильно продуваемом открытом коридоре, чернеющем вдалеке квадратами безмолвных входных дверей. Возле квартиры Козуме что-то было. Тёмный комок, больше напоминавший огромный плотный пакет для мусора, кем-то и зачем-то прижатый к его двери. Парень сделал пару шагов, шумно втягивая холодный воздух и резко выдыхая – опасности не было. — Что ты здесь делаешь? — Куроо медленно поднял голову, испытующе уставился на друга и тут же расплылся в улыбке. Цветные метки маркера со лба и переносицы пропали, волосы, благодаря ветру, выглядели спутанными, лицо казалось болезненно бледным, а поцарапанные морозцем щёки будто бы пылали, ярко контрастируя с цветом кожи. Тетсуро поднялся на ноги, разминая затёкшие конечности – ждал он не более получаса, но на холоде мышцы затвердевали не хуже свежего цемента, цепко схватываясь в заданной форме. — Бабуля была очень расстроена моим отъездом, — Кенма ощутил прикосновение обжигающей ладони, забравшей у него пакет с продуктами; Куроо скалился в своей привычной манере, но скрыть раздирающего его на клочки счастья уже не мог, — но когда я сказал ей, что внучка в городе ждёт невестушка, то она сразу отпустила меня. Ну, обнимемся? Праздник, как-никак, — Тетсуро приветственно раскинул руки, явно надеясь на пылкие обнимашки. Козуме выразительно посмотрел на него и усмехнулся настолько едко, насколько умел, быстренько юркая к двери, целиком и полностью игнорируя возможность пообниматься. — Назовёшь меня ещё раз так – получишь. — Наверняка Тетсуро очень замёрз, стоит отпоить его чаем и угостить мармеладными хозяевами леса; Кенма неверяще слушал, как колотится его радостное сердце, поскорее пытаясь справиться с дверью. Чертовка, словно по закону жанра, и не думала поддаваться. — Неа, — Куроо прильнул к блондину со спины, обвивая руками его талию, а подбородок устраивая на макушке. — Скажи, ты рад, что я приехал? — Ага, получишь, обещаю, — упрямился парень, даже не собираясь отвечать на поставленный вопрос. — Нет. Не получу. Так всё-таки: рад? Кенма молчал. Он уткнулся лбом в холодную обшивку двери и старался не сказать ни слова – не так уж это было и трудно, но очень хотелось сказать, что скучал: по глупым шуткам, по бессмысленным разговорам, перемежающимся с глубоким анализом собственных игр и просто болтовнёй, по тёплому что-то говорящему взгляду, по рукам и широкой улыбке, по голосу, зовущему по имени. Хотелось сказать, что в одиночестве ему было жутко скучно, и если это повторится ещё хоть раз, то он, пожалуй, лучше совершит самоубийство – пойдёт праздновать к Хайбе, чем в тихой комнате, где застоялый воздух разгоняет только унылое тиканье часов. Хотелось бы сказать, но… Козуме улыбнулся уголками губ и обернулся, наконец-то щёлкнув замком: — Да. Я рад, что ты приехал… Куроо внимательно оглядел друга, чувствуя, как отчаянно сжимается сердце. Сейчас так сильно захотелось стиснуть этого паренька в своих объятьях и не выпускать как минимум минут десять, чтобы вытянуть из него хоть сотую часть той страшенной тоски, что успела скопиться в нём за время его отсутствия. — А ведь иначе и быть не могло, верно? — явно не умирая от скромности, усмехнулся Тетсуро. — Всё, я зарядился твоим самодовольством на весь следующий год, можешь ехать обратно, — буркнул Кенма, в глубине души радуясь, что «иначе» у них с Куроо действительно не бывает. — Отпусти меня и давай заходи уже. Ты весь продрог. Морозный ветер шустро ворвался в тёмное нутро комнаты, мигом переворачивая её верх дном. Парни не сдвинулись с места. Куроо прижался крепче, холодной щекой касаясь уха Козуме. — Я больше никогда не отпущу тебя. Ты понимаешь? Кенма промолчал. Больше всего ему нравилось оставлять последнее слово за собой, но только не в этот раз. …кто-то начинает верить в чудеса… — Чем займёшься? — Не знаю, у меня ведь только-только начался обеденный перерыв. Наверное, перекушу и отправлюсь домой. — А что, в Европе не принято встречать Новый год? — Ханамаки усмехнулся, делая нажим на нужном слове. Смех Матсукавы, искажённый динамиком, мягко расплескался, обволакивая своим теплом застывшего было от лёгкого морозца Такахиро. — Принято, ещё как. Они тут настоящие фанатики этого дела, — пояснил Иссей, но в подробности вдаваться не стал. — Но в одиночестве не очень-то хочется устраивать великие празднества. А ты как? Где сейчас находишься? Ханамаки помедлил и огляделся. Ноги сами собой принесли его в крохотный парк на окраине города, сейчас сверкавший всеми огоньками радуги в праздничном убранстве. С этим местом было связано много приятных воспоминаний, и несколько не самых радостных, но в любом случае, это место, тихое и скромное, всегда было и будет особенным для них двоих. — На нашем месте, — со вздохом тоскливо выпалил Маки, пытаясь не делать голос таким уж трагичным. — Сейчас навещу Тоору с Хаджиме и домой. Не хочется особо куда-то ходить, так что… — Тогда до связи? Набери меня, как выйдешь от Ойкавы, хорошо? — Матсукава показался Такахиро каким-то взволнованным. И он даже не обратил внимания на местоположение благоверного, хотя допытывался с тоном заправского инквизитора, решившего во что бы то ни стало выведать секретную информацию. — Ладно, как скажешь, — с этими словами Ханамаки отключил телефон, прервав сеанс связи. Измочаленный разговором мобильник был горячущим, как свежий пирожок. Подобное было не в новинку, поэтому парень негромко фыркнул, перехватил пакет с подарками для друзей покрепче и уверенно зашагал в сторону их дома, желая поскорее расправиться со всеми этими предпраздничными обязаловками. В гостях он просидел не долго, хотя у Ойкавы и Иваизуми было шумно и весело. Приходили знакомые и не знакомые гости, выпивали, шутили, уходили или оставались, вытесняя друг друга из кресел и с ручек дивана. Хозяева квартиры радушно всех встречали, стараясь угодить и порадовать чем-нибудь напоследок в уходящем году. Маки достался мешок подарков с очень странным содержанием. Хотя может быть ему показалось, и он видел не этикетку бутылочки со смазкой, а просто безобидный антибактериальный гель для рук. Только выйдя на воздух, Такахиро, как и обещал, набрал заученный наизусть номер. Отозвались не сразу. — Вышел от этих придурков. Они как всегда на высоте, — добродушно поделился парень, вслушиваясь в шум по ту сторону динамика. — Здорово, куда теперь? Домой? — Ага, пройдусь немного по старой улице. Знаешь, тут многое изменилось, — Ханамаки шёл по улицам, знакомым ещё с самого детства, разглядывая и примечая каждое изменение. — Представляешь, ту рамённую закрыли. Так жалко. А ещё здесь какой-то новый магазин – выкупили старый дом и снесли, ну надо же, — Маки на минуту показалось, что делится впечатлениями он сам с собой. — Ты меня слушаешь? Матсукава молчал несколько секунд, сопя в трубку, и вдруг бодро спросил: — Маки, а чего бы ты хотел больше всего? Сейчас. Что хочешь? — Что? В смысле, что ты имеешь в виду? — недоумённо переспросил Такахиро. — Просто не думай и ответь мне, прямо сейчас ответь: чего бы ты хотел больше всего? Загадай желание, — интригуя по самую макушку, предложил Иссей. Ханамаки запыхтел в трубку, изображая трудоёмкий процесс размышления. — Ну, как? — И что это за внезапности? — Не будь букой. Делай как я говорю. — Ладно-ладно. Только не торопи меня, — шикнул на него Такахиро и прикрыл глаза. Что бы он хотел сейчас? Именно сейчас – согреться, руки замёрзли – караул! Может быть, ещё что бы у матушки, с которой он общался днём, прошла простуда – в праздники болеть очень накладно. Но больше всего, конечно же, хотелось увидеть Матссуна, встречи с которым не будет ещё очень и очень долго, если не случится какое-нибудь великое чудо, что было очень вряд ли. Маки заметно приуныл и негромко ответил, будто спиной почувствовал напряжённое и нетерпеливое ожидание собеседника: — Загадал. — Расскажи, — торопливо попросил Иссей, и у Ханамаки создалось впечатление, будто бы он запыхался от беготни – неужто тоже решил праздновать? Но у него куранты пробьют практически через большую четверть суток. Может, всё-таки решил сбегать в супермаркет за вкусняшками и еловыми ветвями для пущего ощущения праздника и антуража? — Ты слышишь меня? — Да, конечно. Что происходит, ты чем-то занят? — Да, немного, но ты не отвлекаешь. — Матсукава наверняка хитро усмехался, пожаловав своё драгоценное внимание, как кафтан с барского плеча «холопу» Ханамаки. — Так расскажешь, что загадал? — Обычно желания никому не рассказывают, — усмехаясь, выдохнул Такахиро, останавливаясь напротив небольших круглых часов перед очередным незнакомым магазином. Стрелки медленно сползались к высшей точке циферблата, собираясь всего на минуту затусить в тёплой компании друг друга, так, чтобы воспоминаний хватило на целые сутки, которые уже будут относиться к совсем новому, ещё незапятнанному ничем мрачным, году. — А ты попробуй всё-таки рассказать. Знаешь, некоторым нашим желаниям стоит быть озвученными, особенно в такую ночь, — настаивал Иссей, задышав ещё жарче и сильней, Маки даже покраснел от удовольствия, хотя с каждой секундой напрягался всё больше – что он там, чёрт возьми, делает в этих своих Европах, чтобы так дышать? — У тебя вот-вот пробьёт полночь. Так что давай. — Со стороны Японии упрямо молчали. — Ну же, Хиро… В тоне Иссея были такие соблазнительные нотки, что удержаться было сложно. — Задница ты, Матсукава, — уныло усмехнулся Ханамаки, вздохнув, прикрывая отчего-то заболевшие глаза. — Мог бы и догадаться, что я больше всего хотел бы провести эту ночь с тобой. На том конце провода повисло молчание, будто бы Матссун, услышав, что хотел, проиграл отчаянное признание любовника по громкой связи своим европейским лизоблюдам, и те сейчас вместе хихикают, толком и не поняв речи японца. Поверить в это Такахиро никак не мог и уже собирался было окликнуть собеседника, как динамик снова зашуршал, и брюнет шепнул только одно слово: — Обернись. Это походило бы на фильм ужасов, если только не было шныряющих по широкой улице полуночных гуляк в разноцветных колпачках и мигающих рожках, венчавших хмельные головы, но мурашки вопреки всему весело скатывались на крохотных мурашичьих задницах по позвоночнику Такахиро куда-то вниз к пояснице, а сердце, предвкушая непонятно пока что, забилось сильней. Маки медленно обернулся. За спиной оставалась та улица, по которой он шел на протяжении минут десяти, а то и пятнадцати, сосредоточенно вслушиваясь в речь возлюбленного. Теперь она была пуста, пропали даже гуляки, вдруг все разом шнырнув в подъезды и пока ещё работающие забегаловки. Светили далёкие фонари в конце улицы, чернел бесснежный асфальт, клубился какой-то непонятный белёсый туман, скорее всего, на самом деле являющийся водяным паром из канализации. Полночь наступила пару минут назад – телефон в руке Ханамаки ласково замурлыкал эмейлами поздравлений от друзей и знакомых; Матсукава положил трубку. Чего ждали замершие глаза, смотрящие в одну точку, быстро приближающуюся с тёмной безвестности далёкого конца улицы? Наверное, чуда. И, к счастью, это оно и было. Матссун. Это точно был он. Бежал, запыхавшись, вперёд, чуть сгорбленный, в какой-то нелепой одежде, явно неподходящей сезону ещё не заснеженной, но уже изрядно охлаждённой, как «Кайпринья», Японии. Это был он – Иссей, такой родной, знакомый и, как убедился Такахиро через пару минут, безумно тёплый. Пальцы ошпарила сухость знакомых рук, подушечки с завитками отпечатков сомкнулись на запястьях. — Я же… Говорил… — Пытался отдышаться Матсукава, упираясь свободной рукой в коленку. — Фух! Я же говорил тебе, что некоторые желания должны быть произнесены вслух. Губы брюнета расползлись в улыбке, щеки ужасно горели, раскрасневшиеся после стремительного спринта, ноги гудели и позорно подкашивались от накрывающего волной счастья. Всё-таки он смог это сделать. Ханамаки был обескуражен, счастлив как мальчишка, но сбит с толку настолько, что до сих пор не мог поверить в реальность этого подарка, аккуратно ощупывая его холодными руками. — Матссун, ты чего? Ты как? Ты! Здесь? Матссун! — Слова и мысли не могли прийти к соглашению, и Такахиро путался, нелепо в них запинался и только и мог улыбаться, кривя отчего-то позорно задрожавшие губы. Целый год прошёл. Целый, мать его, год они не виделись, обходясь только телефонной связью и редкими видеозвонками по праздникам и дням рождения, и теперь, встретив живого, тёплого и настоящего Иссея, Маки не смог удержать нахлынувших чувств, обострившихся дальше некуда. Он уткнулся в плечо своему парню, глухо всхлипнув. — Ну-ну. Я бы прибежал раньше, да только мне карты спутали, топографические кретины – города собственного не знают, — Ханамаки хихикнул, знавал он таких парочку. В голову вдруг постучалась мыслишка, что в пакете совсем не антибактериальный гель. Вот же зараза Ойкава – знал всё и не сказал! Впрочем, за это ему огромное спасибо. Теперь нужно было приходить в себя и не терять ни минуты больше, воспользовавшись приездом Матсукавы по полной программе и даже закрепить всё это дело каким-нибудь незапланированным бонусом. — Эй, Хиро… Он произнёс это точно так же, как и по телефону, только намного-намного интимней, теплей, обжигая щёки и суша непрошенные скупые слезинки на коротких рыжеватых ресницах. Внутри всё дрожало, а сердце выполняло бесконечные сальто-мортале. — Это мой лучший подарок, — усмехнулся Такахиро, дотягиваясь губами до уже чуть остывших щёк Матссуна. — Спасибо тебе… Иссей только улыбнулся, потянувшись за первым из тысячи других, которые будут за эту ночь, поцелуем. …кто-то находит давно утерянное… Тяжёлые мохнатые снежинки, состоящие из десятков и сотен себе подобных, словно маленькие белоснежные бомбочки пикировали с неба, взрываясь на подставленных небу ладонях Тсукишимы. Он стоял под снегопадом уже минут десять, застыв посреди безлюдного тротуара после непродолжительной, интенсивной и явно незапланированной пробежки. «Сбежал с вечеринки» – скажут потом коллеги, станут тыкать пальцем и перешёптываться между собой, хихикая за спиной Кея, который абсолютно не будет чувствовать себя виноватым, но, наверное, и правда не стоило уходить так торопливо, хотя теперь уже без разницы – находиться там он больше не мог. И больше не сможет. Скорее всего бросит эту чёртову работу, которая явно была не его призванием. Она не подходила ему «от» и «до», не то всё это было, совсем не так, как должно, и Тсукишима это чувствовал, да только вот понять никак не мог, в чём тут подвох. Снег шёл мокрый, лип к одежде и застилал глаза, оставляя на стёклах очков капли и подтёки, заскакивал за оттопыренный ворот пальто, скатываясь крупными каплями по голой шее. Снег застревал в одежде и холодил кожу, вызывая непрошеную дрожь и мурашки, делающие Тсукишиму каким-то особенно уязвимым к непогоде. Вообще, это было огромное чудо, что он решил выпасть в предпраздничную ночь, но только парня это мало заботило. Больше всего волновала чавкающая вода в ботинках, образовавшаяся в хлипкой, непригодной для зимы обуви. До дома было далеко, автобусы уже не ходят, а денег на такси точно не хватит. Идеальным вариантом было бы отогреться хоть немного где-нибудь, опрокинуть в себя расплавленную реку кофеина, вылить из обуви зачинающееся болото и попытаться быстренько добраться до пустой квартиры, где можно будет привести себя в порядок и попытаться отмахнуться от простуды, которая просить себя дважды не заставит, особенно после такой прогулки. Кей постоял ещё немного, решил, что толку от топтания на месте не будет, и медленно двинулся вперёд, оглядываясь по сторонам. Конечно же, сейчас ни один ресторатор или мало-мальски приличный владелец какой-нибудь забегаловки не станет работать – предновогодняя ночь, какие могут быть заработки, если все уже давно сидят дома в кругу друзей, семьи, и тех и других или телевизора? Хотя, может быть, ему и повезёт, но тогда это будет истинное чудо. За два квартала, прохлюпанных по направлению к дому, ему встретилось всего пять человек и пара собак, трясущихся от холода так же, как и он сам. Ближе к полуночи мороз стал крепче, и снег уже не таял на асфальте, а понемногу собирался в аккуратное покрывало, что несказанно радовало – лужицы, мочившие ноги, замерзали и стали покрываться корочкой, на радость детишкам, к утру обещая превратиться в чудесное развлечение для жаворонков. Тсукишима плёлся вперёд уже на автомате, давно прекратив отмахиваться от снега и стряхивать его с очков, которые потом и вовсе снял – разглядывать-то всё равно нечего. Город, принявший его в своё нутро несколько лет тому назад, мрачнея, чернел, проваливаясь в болезненный мокрый сон. Кея начало знобить. Где-то приветственно звякнул колокольчик. Тсукишима мигом вскинул голову и сощурился, приглядываясь к расплывающемуся пятну рыжего света, маняще подрагивающему ему откуда-то слева. Напоследок плюхнувшись ногой в ещё незастывшую лужу, парень подошёл к застеклённой двери неизвестного кафе под блекло-рыжей неоновой вывеской, мерцающей через раз, и потянул дверь на себя, ещё не зная, восхвалять ли ему всех богов или проклинать их за очередную жестокость. Внутри было пусто, но зато тепло. Перевёрнутые стулья покоились вверх тормашками на круглых столиках, кем-то заботливо укутанными белоснежными скатертями в легкомысленный цветочек; пусть в помещении и было темно, но снующий там запах свежей выпечки и кофе казался практически осязаемым и зримым, и Тсукишиме расхотелось уходить из этого удушливого полумрака, впервые за долгое время прибравшего его без остатка к рукам, заставляя чувствовать себя к месту. Он топтался в одиночестве не долго. Через минуту дверь, предположительно, кухни распахнулась и оттуда выскочил какой-то всклокоченный мужчина, уже открывающий рот для того, чтобы выпустить из него пару проклятий на голову непрошенного визитёра. — Вы ещё работаете? — не дав сказать ему первым, с надеждой спросил Кей, глядя на владельца кафе исподлобья. Мужчина остановился и рассеянно почесал затылок, в извиняющемся жесте разводя руками. — Ну, вообще-то, уже закрываемся… — теперь он выглядел виновато, но не настолько, чтобы в его маленьких глазках отразилась хоть капля сожаления о том, что он сейчас прогонит на мороз ни в чём не повинного человека. — Прошу проще… — Подожди, я никуда не спешу, так что могу поработать ещё. Внезапно раздавшийся тихий голос не дал свершиться казни. Хозяин обернулся куда-то по направлению голоса и чуть ободрившись спросил: — Ты уверен? — Да, конечно, ещё полчаса ничего не изменят, — голос приблизился. Через секунду Тсукишима увидел его обладателя. — Этот молодой человек, вероятно, не отказался бы от чашки кофе и только, я прав? Он был не старше его самого, такой же высокий, с чуть отросшими тёмными волосами, собранными на затылке в крохотный хвостик. Это было пока что всё, что смог разглядеть Кей со своим ужасным зрением, но и этого было достаточно. Самым главным сейчас был тот факт, что он мог остаться, а значит – хоть немного согреться. — В целом, да, — быстро кивнул гость, переминаясь с ноги на ногу. Его почти что не трясло, но кончики пальцев до сих пор покалывало, щёки и шея неприятно полыхали от резкой смены температуры. Владелец кафе по очереди смотрел то на своего работника, то на посетителя. Было видно, что в нём борются бизнесмен, желающий ещё немножечко прибыли, и простой обыватель, сетующий на то, что Тадаши и без того чёртов трудоголик, а тут ещё и решил остаться подольше с каким-то проходимцем. Мужчина вздохнул – с разгромным счётом бизнесмен всё-таки победил. — Ладно, смотри сам, Тадаши, но я пошёл, не могу оставаться дольше, — с этими словами он резво намотал на шею шарф и подступил к двери, оттесняя от неё Тсукишиму, — меня девушка уже заждалась, так что я пойду. — Хорошо, я всё закрою, можешь не переживать, — получив разрешение, парень широко разулыбался и выглядел почему-то донельзя счастливым, будто бы впервые дорвался до «порулить» на старой отцовской «Ласточке». — Если это ты, то я могу вообще не думать о кафе – с ним всё будет в полном порядке, — довольно загоготал хозяин, толкнув дверь; колокольчик снова мелодично зазвенел. — Вам очень повезло, что этот парень такой гостеприимный, — кинул он напоследок гостю и скрылся в морозной ночи, ставшей ещё более снежной. Кей и Тадаши остались вдвоём. Надо было признать должное: этот темноволосый тип действительно был гостеприимным. — Снимайте пальто, его можно оставить вот здесь, — без запинки распоряжался парень, уверенно проводя клиента в зал и устраивая его у окна, под которым стоял обогреватель, сразу же мирно заурчавший после щелчка тумблера. — У нас где-то был плед, я принесу. Вам нужно согреться. Тадаши ушёл, оставив Тсукишиму одного. Теперь он чувствовал себя почти великолепно: сбоку ноги грел обогреватель, заодно просушивая ботинки, которые парень потихоньку стянул с ног. Сидеть в глубоком мягком кресле, одно из которых, как и стулья, тоже являлись предметом меблировки кафе, было до того уютно, что если бы заботливый официант, как понял Кей должность Тадаши, сейчас укрыл его пледом, то он бы тут же отрубился, позабыв напрочь о благодарности, устной и материальной, и о том, что где-то там, в метущей белизне улицы, у него есть дом, куда тоже нужно попасть. — Вот так, — задремавшего было Тсукишиму неловко растормошил Тадаши, вернувшийся со стареньким клетчатым пледом, которым он укутал плечи гостя. — Стало теплее? Кей коротко кивнул. Теперь он видел вблизи лицо официанта и смог разглядеть его улыбающиеся глаза приятного не яркого зелёного цвета, топорщащиеся во все стороны непослушные волосы, пришпиленные в попытке усмирить крохотной чёрной заколкой, и россыпь мелких тёмных веснушек на щеках и носу. Складывалось ощущение, что он уже где-то встречался с этим парнем, но оно было настолько неуловимым, что медленно засыпающий от тёплой неги Тсукишима никак не мог разобраться в своих чувствах и решил попросту отпустить их на волю, чем углубляться в ненужный, в общем-то, анализ. — У вас потрясающий сервис, — сонно усмехнулся он, благодарно кивая. — Да, так гораздо теплее. Большое спасибо. — Хорошо. Я рад, — не учуяв ноток сарказма в голосе гостя, добродушно отозвался парень, приосанившись. — Совсем забыл представиться: Ямагучи Тадаши, к вашим услугам. Ну что, теперь кофе? Тсукишима выпрямился в кресле и мотнул головой. Он полез в карман за очками. Иногда очень здорово не замечать многих деталей, но только не в этом случае. Что-то подсказывало, что сейчас подобное послабление зрению стоило бы очень дорого. Кей напялил очки и поправил дужки за ушами, ещё раз взглянув на Ямагучи. Теперь он выглядел как-то иначе, удивлённым, что ли, поражённый чем-то, кажется, в самое сердце. — Не против полностью положиться на ваш вкус, — негромко ответил гость, позволив себе лёгкую полуулыбку; Тадаши напрягся ещё сильней, отчего-то вдруг раскрасневшись. — Всё в порядке? — Д-Да, в полном, — разглядывая Тсукишиму во все глаза, выпалил официант, нервно сминая пальцами свой чёрный фартук. — Я… Я скоро вернусь, отогревайтесь. Кей кивнул и проводил взглядом фигурку Ямагучи, шмыгнувшую на кухню так проворно и быстро, будто бы он, Тсукишима, был каким-то монстром, в полнолуние обрастающим перьями и рогами. Парень взглянул в окно. Луны не было. А даже если бы и была, то за роем белоснежных мух её просто не было видно. Для верности он потрогал свою голову – рогов, как и полагалось, тоже не было и не намечалось, только жёсткая солома очень светлых волос. Кей усмехнулся и снова посмотрел сквозь высокое окно-витрину. В конце улицы тускло светил фонарь, а на выбеленном снегом тротуаре бликовал рыжий свет от невыключенной вывески. Там было холодно, но искристо-красиво, теперь эту красоту можно было оценить по достоинству, находясь в тепле и тишине. Идти домой Кею не хотелось даже после того, как он получит свою порцию кипятка и что-нибудь пожевать – в этом он был больше чем уверен, Тадаши не казался таким парнем, который может оставить посетителя голодным, кем бы он ни был – чудовищем или просто странным одиноким парнем. Так оно и получилось. Ямагучи вернулся спустя минут пятнадцать, снова дав гостю задремать. Он нёс в руках круглый поднос, от которого вкусно пахло свежей выпечкой. — Это последний пирог в нашем кафе, всё уже раскупили, — виновато признался брюнет, усаживаясь в кресло напротив, двигая поднос ближе к Тсукишиме. — И чай. — Тоже последний? — Нет, свежий, только что заварил, — смущённо порозовел Ямагучи, и Тсукишима неохотно расплылся в улыбке. — А можно я?.. — румянец на щеках Тадаши стал ещё гуще. — Можно я с вами посижу? Кей удивлённо уставился на своего благодетеля, но всё равно кивнул, не в силах хоть как-то перечить спасителю души человечьей, уже через секунду приготовившись проводить его спину взглядом под неловко оброненное «Сейчас вернусь». Пока Ямагучи чем-то гремел на кухне, Тсукишима изучал свой «поздний ужин». На тарелке полыхал ароматным запахом свежих ягод и податливого чуть подтаявшего сливочного сыра открытый пирог с золотистой корочкой, по краям присыпанной сахарной пудрой. Как ценитель и любитель сладкого, десерт парень оценил, полагаясь на собственное урчание живота и потёкшие слюнки, как на лучший инструмент для оценки. Рядом с тарелкой расположился аккуратный стеклянный чайничек, полный горячего пока что безвкусного напитка, по которому рассекали чаинки, оставляя после себя длинные дорожки рыжего цвета, постепенно окрашивающие бесцветный кипяток. — Спасибо, что подождал, — Тадаши вернулся с кружкой чего-то, пахнущего шоколадом (Кей предположил, что это какао), и уселся напротив, уставившись в окно. Ноги он вытянул, чудом не столкнувшись с длинными конечностями гостя, подставляясь под тёплое дыхание обогревателя. Ямагучи задумчиво смотрел в окно и держал в ладонях чашку с толстыми керамическими стенками, очевидно, греющими, но не обжигающими руки. Подушечки его пальцев, словно запрограммированные, наглаживали чуть выпуклые узоры, видимо, таким образом помогая сосредоточиться. Больше он, кажется, говорить не собирался, и Тсукишима решительным жестом взял в руки выскобленную до блеска вилку, отламывая уголок своего пирога. Угощение было на удивление свежим, несмотря на слова, что это «последний» на сегодняшний день; оно вызывало бурю эмоций, каких-то спутанных и разорванных в клочья воспоминаний, от которых болела голова и сильнее колотилось сердце, выстукивая знакомую песню: «Это где-то было… Уже было!». Пирог отлично гармонировал с чаем, который оказался с лёгкой кислинкой, вписывавшейся в общую картину на «ура». Кей на секунду даже задумался о том, что если вдруг его занесёт сюда ещё раз, то он обязательно придёт за повторением, а заодно снова сможет полюбоваться улыбающимся глазами Ямагучи Тадаши и, возможно, даже растолковать завывания глупой мышцы, отчего-то слишком уж быстро разгоняющей кровь в этот вечер. — Спасибо за угощение, было вкусно, — искренне отозвался парень, аккуратно отодвигая в сторону опустевшую тарелку. Окончательно оттаявшие пальцы вцепились в ручку тонкостенной кружки, греясь о бока медленно остывающей посудины и чая в ней заодно. Тадаши отставил в сторону своё какао и неожиданно быстро вскинул взгляд. — Ты… Вы… — Он отчаянно путался в местоимениях, не зная, что лучше выбрать; Кей напрягся, судя по его тону сейчас должно было случиться что-то, что могло бы резко перевернуть с ног на уши весь вечер и наступившую ночь. — Ты ведь Тсукишима, верно? Ямагучи спрятал заинтересованный взгляд в белой скатерти, смущённо уставившись на кружащиеся в хороводах цветочки и собственные пальцы, сцепившиеся в замочек. — Да, а мы разве знакомы? — блондин попытался прикинуть, нет ли где на его вещах именного бейджика, оставшегося после рабочего дня, или может он узнал его – в журналах иногда печатали его лицо рядом со статьями, но Ямагучи не казался тем, кто бы читал спортивные журналы со скучнейшим наполнением. — Ну… мы учились в одной школе, не помнишь меня? — официант с надеждой улыбнулся, но тут же уныло усмехнулся. — По твоему лицу вижу, что нет. Я тебя хорошо помню. — Правда? — Тсукишима с интересом уставился на Ямагучи. — Я тебя не помню совсем, а если бы знал, то хорошо бы запомнил это, — он наклонился вперёд, приближаясь к лицу Тадаши на непозволительно короткое расстояние, и взглядом указал на его веснушки, которых на секунду коснулось чужое тёплое дыхание. — Это бы я запомнил. — Т-Тогда ты и не скажешь куда делся после школы? — послышался разочарованный вздох собеседника. Ямагучи тщетно старался взять себя в руки, но по его лицу было видно, что он очень взвинчен. — Я тебя сперва не узнал, а потом, как увидел это, — кивок в сторону квадратной роговой оправы очков, — так и не могу успокоиться… Тсукишима не знал, что и ответить. На самом деле, для него школьные годы с некоторых пор стали одной большой тайной, занавешенной слишком плотной и пыльной тканью, которую не каждый решится встряхнуть и узнать, что же за десятками килограммов тяжелейшего полотна драпа, а уж такой чистоплюй как Кей, и подавно не стал бы лезть. Последние годы старшей школы он провёл здесь, в этом городе, потом устроился в редакцию, и с тех пор прошло уже довольно-таки прилично времени. Времени, полного какой-то непонятной тоски и ощущения, что всё не верно, не так… А тут появляется он – этот парень, Ямагучи Тадаши, которого он видит впервые, и говорит о том, что они, видите ли, учились вместе, но Тсукишима его не знает. Не помнит. — Извини, но кажется, ты меня с кем-то путаешь, возможно обознался… — Ты любишь сладкое, не всё подряд, конечно, но вот это, — Тадаши грустно улыбнулся, указывая пальцем на пустую тарелку с подсыхающими разводами сыра, — было одно из твоих любимых когда-то. Тебе нравится странная музыка, я её никогда не понимал, но ты всегда находил в ней что-то такое, что было твоим, таким подходящим одному тебе, и это всегда меня завораживало. Ты с самого детства любишь динозавров, в младшей школе, когда мы только познакомились, ты прочитал мне целую лекцию на этот счёт, и всегда дулся, когда я называл кого-нибудь не своим именем. — Тсукишима, как зачарованный, смотрел на такого печального Ямагучи, рассказывающего о нём, о его жизни, которой никогда не было, но она была такой… такой волнующей, желанной, и Кей, пожалуй, отдал бы всё, чтобы любить динозавров, так, как рассказывал об этом брюнет, играть круче всех в волейбол и ворчать на какого-то «Короля», которого блондин и в глаза никогда не видел, а этот вид спорта считал и вовсе чем-то недостойным внимания. Пожалуй, он бы отдал всё, чтобы стать этим Тсукишимой Кеем, о котором совершенно не имел ни малейшего понятия. — Тебе нравился… — Тадаши замолчал и потупил взгляд; его глаза странно блеснули. — Так всё-таки, куда ты делся после первого года старшей? Тсукишима молчал. Чай в его руках остыл, снегопад за окном стал редеть, постепенно сходя в колючее крошево безжалостно замороженной влаги. Он не знал, что сказать, что можно ответить тому, кто несёт подобное с такой верой в собственную правоту, будто это и действительно правда. Истина. А что, если?.. — Я не… — Ямагучи нервно усмехнулся. — Понятно. Ты меня не знаешь, да? Думаю, это была не лучшая затея – вот так вот приставать с вопросами и прочим… Прошло ведь столько лет, — Тсукишима внимательно разглядывал Ямагучи, ставшего как-то преувеличенно серьёзным. — Ладно, извини. Если ты не против, то… Он его выгонял. Почему-то именно это поразило Тсукишиму до глубины души. На продолжение разговора Кей, конечно, не рассчитывал, потому что это был монолог официанта, а сам он сказать мог лишь то, что не понимает, о чём речь и рассказать о том, что на самом деле не помнит практически ничего из ранних лет школьной жизни, если бы решился это сказать. — Да, я лучше пойду. Сколько с меня? — Тадаши улыбнулся и махнул рукой, не сказав ни слова. Процесс собирания и закутывания в верхнюю одежду проходил как в ускоренной перемотке: не успел блондин подняться с кресла, как уже оказался на пороге, долгим и требовательным взглядом смотря в глаза Ямагучи. — Знаешь, а я всё равно был рад увидеть тебя. Пусть ты меня и не помнишь, — вдруг разулыбался он. — Знать то, что с тобой всё в порядке, куда как лучше, чем жить всё это время в полном неведении. — Тсукишима пожал плечами и плотнее закутался в ворот-стойку пальто, уже хватаясь за ручку, как ему в спину долетело негромкое, но полное надежды: — Заходи ещё. Не обязательно, но если захочешь… Я всегда буду рад тебе, Тсукки. По телу Кея словно пробежал электрический ток разряда дефибриллятора, заставляя его будто бы замершее сердце медленно оттаивать. Один удар, два, три. — Что ты сказал? — Четыре, пять; парень быстро обернулся. — Повтори. — Что именно? — Тадаши испуганно вытаращился на гостя, который за два шага подлетел к нему вплотную. — Т-Тсукки?.. Ты меня пугаешь. Шесть, семь, восемь. Вот оно! Тсукишима попятился назад, нашаривая в темноте круглое ребро столешницы, со всей силы впиваясь в неё пальцами. Голова шла кругом, и снова перед глазами заколесили какие-то обрывки, лоскуты чужих, не его, воспоминаний. Акитеру, мать, яркий свет, их дом в Мияги со старой сакурой, и белый, белый, белый… В глазах потемнело, Кей стал медленно оседать на пол. — Тсукки! Тадаши опрометью бросился к блондину. Успевая подцепить его под руки как раз в тот момент, когда он почти уселся под крышку стола, чуть было его не свернув вместе со стульями. — Я в порядке, в порядке, — повторял Кей как заведённый, отмахиваясь от чужих рук, которые, может быть, и не были такими уж чужими? Что это всё было? Что значило? Почему? Почему ему никто не рассказал? — Мне нужно уйти, сейчас. — Чего!? Ты в своём уме? Куда ты в таком состоянии? — запричитал Ямагучи, суетясь вокруг; Тсукишима усмехнулся – это казалось чем-то знакомым. Снова. — Я пойду с тобой! — Нет, я сам. Всё и правда в порядке, Ямагучи, я справлюсь. Эти слова показались убедительными. Тадаши отстранился и подал руку, помогая встать. Кея чуть пошатывало, но он старался не подавать виду, уверенно зашагав к двери. — Ты точно уверен?.. — дверной колокольчик душераздирающе звякнул, дверь с дребезжанием стекла захлопнулась. — До встречи, Тсукки. Тёмная фигура медленно удалялась, кажется, ёжась и зябко кутаясь, а Ямагучи неотрывно смотрел в окно, до тех пор, пока его сегодняшний привет из прошлого не скрылся за поворотом улицы. *** Тсукишима вернулся через неделю, вместе с несвойственным январю теплом, чириканьем птиц и капелью. Он застыл на пороге кафе – единственного места, откуда можно было заново начать отсчёт, с той самой точки, на которой остановился тогда, на первом году старшей школы, прерванный не самым лучезарным событием, выгрызшим несколько лет его жизни. Он начнёт заново, вместе с Ямагучи, который снова будет путать названия динозавров, удивляться музыкальным вкусам, вместе костерить и разводить на тренировочный спарринг повзрослевших Кагеяму и Хинату. Они начнут всё с нуля, вместе с Тадаши, и постараются больше не упустить ни мгновения.