Ожидание и реальность

В Италии есть обычай избавляться от всего ненужного в новогоднюю ночь — Но, Маю-чан… — Уходи, убирайся! Я видеть тебя не хочу, Ойкава Тоору, ты самый мерзкий, гнусный, самовлюблённый и эгоистичный тип, которого я только встречала в жизни! — девушка на прощание яростно сверкнула глазами, перебросив за плечо прядь длинных вьющихся волос. Она резко наклонилась, с явно не женской силой подхватила увесистый чемодан своего любовника, подтянула его до груди, словно была неплохим штангистом, и толкнула имущество Тоору от себя прямо на булыжную мостовую, при этом точно собираясь попасть в Ойкаву. Ойкава не был бы Ойкавой, если бы не увернулся от летящего в него снаряда с изящной ловкостью; длинноволосая амазонка скрипнула зубами от досады. Парень с тихим скулящим звуком проводил взглядом загромыхавший чемодан, жалобно крякнувший сломанным колёсиком, снова обернулся на девушку и обворожительно ей улыбнулся. Попытался. — Маю-чан, давай всё обсудим, сейчас ведь праздник, ну… куда я пойду? — Ойкава сладко осклабился, и подошёл к притихшей было девушке вплотную, укладывая вспотевшие ладони на её загорелые плечики. — Давай войдём в дом, поднимемся наверх… — Ты… — Тихо сказала она, не поднимая глаз. — Не забудь ещё вот это. Она быстро сунула что-то в руки Тоору, толкнула его маленьким, но крепким кулачком в живот, не забыв приложить силы, и с грохотом захлопнула дверь перед носом скрючившегося в три погибели Ойкавы. — Вот же истеричка… — буркнул сам себе под нос парень, негромко выругавшись и сжав покрепче свою спортивную сумку с формой. Тоору вздохнул, перевёл дух, выпрямился и поплёлся поднимать чемодан, унылой пластиковой кучкой валяющийся прямо посреди узкой мощёной улочки. — Чтоб я ещё раз… Город был тих, празднично наряден и душен. Тоору расстегнул очередную пуговицу на рубашке, вдруг обнаружив, что эта пуговица была последней в ряду и он теперь чапает по улице незнакомого заграничного городишки с грудью нараспашку. Парень сперва смутился, попытавшись прикрыться, но потом плюнул на это дело — на улицах было тихо и пусто. Ойкава задрал голову вверх, поглазев на увивающие фонарные столбы, вечнозелёные деревья и оконные рамы гирлянды из остролиста и цветных огоньков, усмехнулся на звучащие тосты на незнакомом языке, обиженно фыркнул на всё это дело и снова поплёлся вперёд, утирая полой рубахи испарину со лба. Их закинуло с командой в эту страну по ошибке, имя которой «сильнейшая снежная буря в принимающем городе». И теперь, в канун нового года мужская национальная команда по волейболу вынуждена торчать в незнакомой стране, с отвратительным климатом, со странными чересчур самостоятельными и сильными барышнями и престранными местными. Пока Ойкава добирался до гостиницы, в которой остановилась не ищущая приключений часть команды, он уже трижды сигал как сумасшедший в сторону от распахнутых окон, откуда сыпался всякий хлам. Сперва ему в голову чуть было не угодили старинные часы, рухнувшие на мостовую с душераздирающим звоном и звяканьем, прыгающих по камням пружин и шестерёнок; потом из окна вылетел, спикировав в десятке сантиметров от парня, какой-то странный на вид табурет, так же как и часы, крякнувший и развалившийся на составляющие. В третий раз на Тоору приземлился мягкий комок чего-то, в последствии оказавшийся дырявым полосатым пледом из мягкого материала. «Спасибо, что не рояль» — подумал Ойкава, стягивая с головы дырявую вещицу и подхватывая её с собой, так на всякий случай, если он вдруг не сможет найти их гостиницу в хитросплетении улочек и придётся ночевать на улице. Однако план с ночёвкой под открытым небом отменялся — гостиница всё же отыскалась и, даже более того, несколько парней из команды были в лобби, что-то между собой обсуждая. Капитан, в лице вредины Ушиджимы, дремал в кресле, подперев лицо кулаком, рядом спорили шумные токийские выскочки, ничуть не мешая Вакатоши своими препирательствами. Савамура изнывал от жары и обмахивался крошечной картонкой-флаером с информацией о гостинице. Он, кстати, единственный заметил присутствие Ойкавы, а так же заметил, что тот припёрся с чемоданом, хотя при приземлении поклялся найти себе знойную красотку и отжечь с ней как надо, раз игры им не видать. Собственно говоря, своё обещание Ойкава выполнил, только вот он не учёл того, что красотка может запросто вышвырнуть его на улицу всего лишь после суток тесного общения. Иваизуми в лобби не было. Тоору взглядом нашёл взгляд Даичи и заинтересованно повёл глазами наверх, указывая на лестницу на второй этаж, где располагались номера. Савамура коротко усмехнулся и кивнул. Благодарно отсалютовав, Ойкава юркнул к лестницам, стараясь остаться незамеченным для Бокуто и Куроо, от которых сейчас он бы не дождался ничего кроме язвительных комментариев, это только Савамура у них такой святой. — Это только что Ойкава был? Таки выгнала его та красотуля. — Ага, гони мои деньги, Тетсу. — В кулаке Бокуто хрустнула новенькая купюра. Савамура укоризненно покачал головой. — Ставлю десятку что он сейчас будет рыдать на груди у Ива-чана. — И вам не стыдно? Он же наш товарищ по команде, — Даичи немного подумал и быстро добавил: — Иваизуми его выгонит. Ставлю десятку. — И этот человек учит нас быть отзывчивыми и добрыми, — Куроо восхищённо уставился на Савамуру, хитро ухмыляющегося. — Пятнадцать на то, что Хаджиме его очень качественно утешит. — Крупные ставки, бро! Но если не будет слышно здесь, то ты проиграл, понял? Куроо закатил глаза и со знанием дела фыркнул, прислушиваясь к замершим на лестнице шагам проштрафившегося товарища по команде. Ойкава медлил. Послышался стук, щелчок отпираемой двери, жалобное «Ива-ча-а-ан!», и резкий хлопок двери с последовавшим за ним взрывом хохота из лобби. — Савамура, подлец, ты знал, что так будет! — всё ещё смеясь, Куроо протянул в подставленную лапу Даичи свою ставку. — Но всё честно, так что я даже не жалею, что проиграл. Даичи на это только пожал плечами, загадочно улыбнувшись Тетсуро. Не такой он уж и святой, как все о нём думают. Плед всё же пригодился. Правда проку от него почти что не было — Ойкаву трясло так сильно, будто бы он спал на снегу голышом. Хотя на улице и не было холодно вовсе, но почти стопроцентная влажность, опустившаяся на тропическую ночь и смешившая удушающую жару, делала воздух холоднее, свежее и даже морознее. Ворочаясь с боку на бок, парень всё никак не мог пристроиться на жёстком деревянном шезлонге и укрыться так, чтобы дырки у найденного пледа оказывались хотя бы на тех местах, где была одежда. — Чёрт! — Скинув с себя дырявое покрывало, Тоору рывком сел на шезлонге, уставившись в голубую подсвеченную воду бассейна, от которой больше всего несло холодом и вдобавок пахло хлоркой. — Что, не спится? — Ойкава завертел головой, пытаясь найти источник звука. Из-за кадки с каким-то кустистым деревом с мелкими цветами выплыла знакомая тень, тихо ступая по шершавой плитке босыми ступнями. Тень, скользя, медленно приблизилась к шезлонгу, усевшись на его край в ногах Ойкавы. — Придурок, мог бы и к парням напроситься спать, а не дрыхнуть у бассейна. Что если ты заболеешь? — Ты сам меня выгнал, между прочим, Ива-чан, — обиженно надул губы Тоору, разглядывая то воронье гнездо, что сейчас представляла причёска Хаджиме. — А свободное место было только у Ушиваки. Иваизуми добродушно усмехнулся и склонил голову на бок. — Вот и остался бы у него. — Этого оказалось достаточным, чтобы Ойкава тут же вспыхнул и потерял дар речи. И как они, при такой-то крепкой нелюбви друг к другу, могут вообще играть вместе? Как Ойкава может доверять ему как капитану? Великая загадка да и только. — Да ты!.. Да я… я!.. — Ладно, понял, понял, — примирительно поднял руки вверх Хаджиме. — Ты ни за что и никогда, знаю я. Кстати, а пойди ты к Вакатоши, то он бы рассказал тебе преинтересную вещицу про традиции этой страны. — Это какую же? — недовольно нахмурившись, елейно пропел Ойкава, уже чувствуя, что ничего хорошего он сейчас не услышит. Иваизуми нехорошо улыбнулся и сложил руки на груди. — Ну, например, что в новогоднюю ночь, а это по «счастливой» случайности сегодня, жители этой страны выбрасывают все ненужные вещи на улицу. Смекаешь куда ветер дует? Тоору сощурился и поджал губы. Он опустил голову и некоторое время пялился в свои дрожащие от холода ладони. — Грубо. Очень грубо, Ива-чан, — наконец подал голос он. — Мало того, что Маю-чан меня выгнала, а она-то местная, значит знала что делает… Так ещё и ты туда же. Иваизуми не скрыл улыбки — он знал, что друг скажет что-то в этом духе. — Дурак ты. Разве это не значит, что ты не нужен ей? — ещё шире улыбнулся Хаджиме. — Я про то и говорю! — вспылил Тоору, вскидываясь. Иваизуми тепло смотрел на него и выглядел крайне довольным и Ойкава знал почему — урок он усвоил. Нет, ну правда, он ведь сам в этом виноват. Ещё тогда, в аэропорту, после вынужденной посадки, его нехило разобрало недовольство и на все увещевания команды и Иваизуми в частности Тоору только зубоскалил, в конце своих грозных тирад, полных недовольства, ещё и укатив куда-то с незнакомой девицей, изъяснявшейся на ломаном английском. А потом та его выпнула из своего дома, когда ей надоело слушать причитания заезжего паренька, который только и делал что приседал барышне на уши, и даже не думал воспользоваться ей в том смысле, на который был изначальный расчёт. — Но ты забыл о том, что нас это не касается. Я тебя выставил потому что ты напыщенный идиот, — сжалился над Ойкавой Иваизуми. — Ну спасибо, ты лучше не делаешь, Ива-чан… — А теперь пришёл забрать обратно, потому что хоть ты и напыщенный идиот, но наш связующий и если ты простынешь, то Вакатоши меня убьёт… — И только-то… — перебил его Тоору, фыркнув. Впрочем, он бы соврал, если бы не сказал, что слова Хаджиме о том, что он пришёл за ним потому что волновался, даже просто то, что он пришёл за ним — это уже заставляло сердце Ойкавы биться в ритме праздничных зажигательных гимнов этой странной тёплой страны. — И ещё потому что я не могу без тебя заснуть, — добавил Иваизуми предельно мягко и добродушно. — Ива-чан, ты это серьёзно? — обалдело шепнул Тоору, вскидывая удивлённый взгляд на Хаджиме. — А ты думаешь какого хрена я рыскаю по гостинице в третьем часу ночи?! — прорычал парень, протягивая руку ладонью вверх. — Идём, тут реально мерзкий климат, и как они тут живут? Ойкава скрутил в комок свой плед и принял чужую руку, крепко вцепляясь пальцами поперёк ладони Иваизуми. Хаджиме одобрительно кивнул и буркнул что-то вроде, что теперь всё будет отлично. — Какой же ты бываешь милый, — хихикнул Ойкава, не удержавшись и щипнув руку Иваизуми. — Да заткнись, идём уже. И хватит меня щипать, а то пойдёшь спать к Ушиджиме. Это подействовало, и Ойкава на некоторое время послушно закрутил вентиль своего красноречия, но когда они пересекали пустующее лобби, принявшись подниматься по затаившейся в тусклом свете бра лестнице, Тоору остановился на середине, замерев на ступеньке, и потянул Иваизуми на себя. — Ива-чан. — М? Хаджиме обернулся и посмотрел на Тоору, который теперь был ниже него на голову. — А ты знаешь, в этой стране есть кое-какая классная традиция? — Ойкава хитро сощурился. — Тут принято целоваться именно в третьем часу ночи. Именно на полутёмных лестницах и обжиматься в коридорах. Хаджиме удивлённо выгнул брови, скептически уставившись в бесстыжие карие глаза Ойкавы. — Ты ведь только что это придумал, правда? — Тоору пожал плечами и замотал головой, дескать, ничего подобного. Иваизуми отвёл глаза и задумчиво хмыкнул, притягивая этого ухмыляющегося болвана к себе. — Ну хоть какая-то традиция у них по-настоящему хороша. В Болгарии, когда часы бьют 12 раз, в домах на какое-то мгновение гаснет свет. Это традиционное время для новогодних поцелуев. В темноте Яку не видел ровным чёртом ни черта. Когда Бокуто объявил, что время для новогодних целовашек пришло, и всем самое время приготовиться, Мориске поспешил удалиться в какой-нибудь угол, дабы не быть зацелованным, но сбежать он не успел. Свет погас раньше, чем Котаро успел об этом объявить. По комнате прокатился взволнованный «Ах!», отовсюду стал слышен тихий смех, шебуршание, звук падающих предметов, а потом всё как-то резко стихло: теперь празднующие шептали в губы друг друга, дышали перечной мятой на чужое ухо, вызывая мурашки, скользили руками по спинам друг друга в темноте, не боялись раскрывать глаз при поцелуях — всё равно темень жуткая. Яку пробирался мимо целующихся парочек и по его ощущениям он вскоре должен был добраться до стола у противоположной стены и там бы можно было переждать время для поцелуев. Сейчас главное никому не попасться, но, кажется, все уже успели разбиться на пары — Мори только и делал, что натыкался на плотно прижимающиеся друг к другу тела, радуясь, что его в поцелуи никто не смог вовлечь. Его на эту вечеринку затащил одногруппник Куроо, сославшись на то, что хватит быть ханжой и зубрилкой и пора бы развлечься: «Третий курс бывает раз в жизни, дед ты сварливый!» — этого аргумента и «совиных» глазок Котаро хватило с лихвой, чтобы согласиться на гулянку. Оставалось только её переждать и пережить эти дурацкие конкурсы, которые затеяла парочка Бокуто и Тетсуро, пользуясь положением хозяев вечера. И Мориске думал, что всё уже вот-вот закончится, как неожиданно он не наткнулся на кого-то. «Кто-то» был тёплым, тощим и твёрдым, и судя по всему — высоким, куда как выше самого Мориске, который, как бы он ни не хотел этого признавать, а был коротышкой. — Извините, — тихо буркнул Яку и тут же понял какую глупость он совершил. Все те, кто мог говорить сейчас автоматически объявляли себя незанятыми в этом дурацком целовательном конкурсе, и «кто-то», кажется, это понял. По спине Мориске побежали мурашки, когда на его плечи опустились крупные тёплые ладони, крепко сжав. — Эй!.. Возражать смысла не было: незнакомец держал крепко, отпускать и не думал и уже приблизился к Яку, дыша сладким карамельным дыханием на него. Виска коснулось что-то мягкое, шелковистое; к уголку губ прижались чужие сухие губы, царапая повреждённой кожицей. Мори замер, слушая как гулко бьётся сердце в собственной груди. Незнакомец помедлил и мягко прикоснулся к губам, прихватывая нижнюю. Губы были сладкими, на самом деле со вкусом рождественской карамели, которой на вечеринке было вдоволь — наверное «кто-то» был тем ещё сладкоежкой. Губы были аккуратными, нежными, неторопливыми и по-детски неумелыми, но оттого даже как-то более очаровательными. «Кто-то» целовался с осторожностью, изо всех сил надеясь на взаимность, и Мориске не заставил себя просить дважды. В конце-то концов, он совсем не ханжа, что бы там ни думал Куроо. Свет включился так же внезапно, как и выключился, и на секунду Яку подумал, что ослеп от яркого всполоха рыжего света. Перед глазами тут же мелькнуло что-то зелёное, такое яркое, что было даже больше похоже на неправдоподобную бирюзу. Мориске моргнул пару раз, прежде чем понял, что его ещё целуют. И что на них все пялятся. В неестественной тишине комнаты, послышался тихий чмок и тихий вздох удивления, которого Мориске удержать не смог, когда зеленоглазый незнакомец с секунду пялился на него с немым интересом, а потом широченно улыбнулся и выпрямился в полный рост. Это была его личная пощёчина от наступившего нового года: какого чёрта так надо было начинаться?! Мало того, что это был парень, так он ещё и был в половину него, Яку, выше! Зеленоглазое чудовище высилось над Мориске, довольно склабилось, хлопало прелестными глазами по сторонам, и явно не знало что ему делать. А Яку… Яку краснел. Багровел с кончиков ушей до шеи и не знал куда бы ему спрятаться. Все пялились. Пялились с другого конца комнаты Куроо и Бокуто, выглядя при это растерянными и взволнованными. Котаро уже начал предпринимать попытки отвлечения внимания от «сенсации года», так что народ постепенно стал отводить взгляды, продолжая веселиться и выкидывать из головы парочку целовавшихся парней. Мори не мог пошевелиться. Стоял кое-как всё никак не в силах поверить в произошедшее и, наверное, так бы и остался стоять посреди комнаты — как его вообще занесло в середину, когда он шёл к стене?! — если бы незнакомец не ухватил Мориске под руку и не повёл в сторону, к тому желанному укромному уголку. Он шагал широко, как и все высокие люди, какой-то странной забавной походкой, а Яку плёлся на буксире следом, не поспевая за быстрым шагом и переменой их дислокации. Вдруг стало тихо, где-то на границе слуха шумел голос Куроо, зажигающего толпу. На плечи снова накинулись тёплые руки. — Эй, ты же Яку Мориске-сан, правда? Я тебя знаю. — Мори проморгался, подняв голову. Зелёные глаза восторженно смотрели на него, нежно целующий рот тянулся в улыбке; Яку почувствовал, что кровь снова приливает к щекам. — Я Хайба Лев, первокурсник. Мне про тебя Куроо-сан рассказывал… — Зачем ты меня поцеловал? — Неожиданно для себя спросил Яку. Парень, назвавшийся Львом, непонимающе на него уставился. — Как «зачем»? Сказали же, что так нужно. Вот и поцеловал, — тоном, будто бы это было само собой разумеющееся, выпалил Лев. Но вдруг погрустнел и тихо спросил: — А что, не понравилось? Я старался… Мориске молчал. Он не знал что сказать этому двухметровому чуду природы. Это был его первый поцелуй с парнем. Первый за очень-очень долгое время. Первый, который вызвал у него желание целовать чужие губы ещё и ещё. Первый в этом так по-дурацки начавшемся году. Но, может, не последний?.. Яку усмехнулся и качнул головой, краем глаза замечая искорку воодушевления, блеснувшую в глазах первокурсника. — Понравилось, — тихо сознался Мориске. Нет, он однозначно не ханжа, пусть Куроо выкусит. — Так как, ты говоришь, тебя зовут?.. Хайба Лев просиял. В Испании перед Новым годом парни и девушки тянут жребий — на клочках бумаги написаны имена людей обоего пола. Девушки узнают имена своих "женихов", а молодые люди - "невест". Иногда процедуру жребия проделывают около церквей, а получившиеся пары до конца святок ведут себя как влюбленные. — И кто только придумал эти тематические вечеринки? — Даичи нахмурился, крепче стискивая в руках клочок бумаги, на котором было выведено красными чернилами имя самого доставучего (после Бокуто, разумеется) субъекта на потоке. — Да ладно тебе, Савамура, будет весело, и это всего-то до утра. По настоящим правилам мы бы должны были строить из себя голубков несколько дней к ряду, а тут в шесть утра ты уже будешь свободен, — Куроо со знанием дела осклабился и повёл бровями, разглядывая хмурую мину своего «суженого». Он панибратски привалился к плечу Даичи, укладывая на него руку и мягко приобнимая. — Ну же, Савамура, улыбнись, не всё так плохо. Я, в конце-то концов, не так плох, как ты думаешь! — Откуда тебе знать что я о тебе думаю? — огрызнулся Даичи, одёргивая руку от потянувшихся к его запястью пальцев Тетсуро. — Да вот хотя бы твоя реакция говорит сама за себя, — оскорблено фыркнул парень, всё же дотянувшись до чужого запястья, крепко его стиснув. — Давай уже свою лапу, нам предстоит танец. — Что?! Какой ещё «танец»?.. Куроо уже не слушал, а вполне бодро волок Савамуру в центр импровизированного танцпола, где кружили в вальсе знакомые и незнакомые ребята из университета. Предложение закатить вечеринку в стиле какой-нибудь страны с традиционными штуками, с национальными блюдами, с конкурсами, музыкой и прочим поступило совершенно случайно и неожиданно. Никто уже и не помнил кто был инициатором, но предложение было принято с интересом и жаром, так что студенты технического университета всецело принялись готовиться к встрече нового года а-ля горячие испанцы. Декорации, музыка, еда, шуточки, приволочённые откуда-то сомбреро, взявшиеся невесть откуда пиньяты и многое-многое другое увидели все те, кто заявился на празднование вечером. Среди них был и Савамура, которого с самого начала заинтересовала небольшая блеклая коробочка с прорезью посередине. — Небольшая лотерейка, — сказал Даичи Ханамаки Такахиро, как-то хитро поглядывая на него. На голове Хиро высилось сомбреро, а под носом кто-то нарисовал ему кривые лихо закрученные усы. — Беспроигрышная, — поддакнул вечный компаньон Ханамаки Матсукава, подталкивая Савамуру к коробке. Иссей отхватил себе пончо, натянутое прямо на голый торс; на его хитросощуренной морде-лица так же имелись усики, такие же кривые, как и у приятеля. Даичи подумал, что это они и трудились друг над другом. — Давай, Савамура, вытягивай. Потом поймёшь что к чему. И Даичи понял. Только вот слишком поздно — Куроо уже уверенно держал его за «талию» и вёл сквозь людское море в ритме праздничного вальса. Паршивец сладко улыбался, елозил ладонью промеж лопаток Савамуры и что-то говорил —Даичи видел, что его губы двигались, но расслышать что-то было просто нереально. Музыка закончилась так же резко, как и началась. Рука с поясницы так и не убралась, удерживая властно и крепко, направляя и поддерживая — Куроо снова тащил куда-то, а ноги Савамуры заплетались, наступали на чужие кеды и туфли. Наконец море людей стало редеть, парни добрались до ряда хлипких на вид складных стульчиков на которых и устроились. Перед глазами всё вертелось, кружилось и перемигивалось золотыми и серебряными искрами гирлянд. Студенты продолжали лихо отплясывать под гремящую музыку. Полночь кралась на мысках, таща за собой кульминационный момент. Даичи взглянул на часы — всего десять минут прошло. Такими темпами до шести утра ему не дожить. Он вздохнул и спрятал лицо в ладонях, думая о том зачем он согласился на это всё. Зачем пошёл на этот праздник? Зачем тянул бумажку? Зачем дал руку Куроо? Зачем и почему сидит рядом с ним, позволяя чужой ладони лежать на его бедре, то ли специально и из вредности, то ли по случайности. — Ну, чем займёмся, дорогой? Куроо оказался ближе, чем должен был. В полумраке помещения, освещаемого лишь разноцветными мигалками и мажущим лучом прожектора, его лицо не узнавалось. Огоньки гирлянд вспыхивали фейерверком на потемневшей радужке, улыбка не сходила с губ. А губы снова что-то шептали, но расслышать что-то было просто нереально. Поняв, что его не слышат, Тетсуро пожал плечами, усмехнулся чему-то и приблизился к Савамуре, мягко целуя его в губы. Кто-то шумел, ведя обратный отсчёт. Пальцы Тетсуро коснулись запястья Даичи — рук он в этот раз не отнял. Десять, девять, восемь — Савамура сам придвигается ближе, пьянея совсем не от выпитого вишнёвого пунша. Семь, шесть, пять — Куроо не верит своему счастью, сжимая его, прекрасного чёртового Савамуру Даичи, образцового студента, в своих объятьях — он ни за что не отпустит. Четыре, три, два — они оба думают, что стоит потом поблагодарить Матссуна и Хиро за эту дурацкую коробку. Даичи — что подпихнули её к нему; Куроо — что эта парочка согласилась ему помочь с покорением одного праведника, несколько «подтасовав» результаты. Один — их взгляды встречаются и по помещению разносится оглушительный рёв какой-то самбы, которая совсем не в тему. Отовсюду разноголосые поздравления, улыбки и смех. Новый год добрался до них, повернув ключик на один оборот — вечеринка завертелась с ещё большим усердием. Уже полночь, и Савамура больше не будет смотреть на часы. Сейчас его смущённый взгляд прикован только к Куроо. — Ну, чем займёмся, милый? — удивляя Тетсуро, бросает ответную шпильку Даичи, жутко краснея. Куроо смеётся и вновь притягивает Савамуру к себе.