Заколдованный круг

Свенсона вывел из ступора звук отпираемого замка входной двери. — Я дома, — проорал Ник, и было начавший на что-то надеяться альфа рухнул мордой обратно в подушку. Она пахла сексом, как и все вокруг. Проклятый омега! Свенсон чувствовал себя… использованным. Это ж надо! «Спасибо! Увидимся!» С некоторым смущением альфа осознал, что обычно именно так он сам оканчивал наутро свои амурные похождения. Но этот-то мелкий говнюк даже утра дожидаться не стал! «Все было мило!» Мило, блядь! Мило! Он, Свенсон, был, блядь, милым. Альфа зарычал и сел в развороченной кровати, прикрыв одеялом стратегические места. И вовремя. Ник всунул голову в дверь через секунду после этого. — Кто это от тебя удрал — только пятки сверкали? Мне показалось, или это был Ове Содерберг? — Ове… Ове, блядь, — проворчал себе под нос альфа и отвернулся. — Ну что ты! — подлый Ник ужиком просочился в комнату и уселся верхом на стул, скинув при этом с него штаны Свенсона. — Он ни разу не блядь. Совсем наоборот. Я уж порадовался — в кои-то веки приличный парень рядом с тобой появился, но он бежал отсюда так, словно за ним предки-волки стаей гнались. Что ты с ним сделал? — Ничего, — буркнул Свенсон, обмотался одеялом плотнее и, злобно топая, удалился в ванну. Ник проводил его ироничным взглядом — шерсть на загривке альфы топорщилась безо всякого геля так, что любой стилист бы позавидовал. А после вздохнул и полез в шкаф, чтобы достать свежее белье. Со всеми этими нескончаемыми амурными похождениями соседа он скоро спать будет под звук непрерывно стирающей машинки и с утюгом в руке. Нет, они, конечно, с самого начала поделили обязанности, и стирка с глажкой легли на слабые плечи омеги, но надо же и совесть иметь! В ванной Свенсон первым делом умылся. Холодной водой. А потом схватил первое попавшееся полотенце, чтобы вытереться… И тут же чуть не взвыл в голос — это было полотенце Ове, чтоб ему пусто было! И аромат от него шел такой офигенный, что оставалось только скрежетать зубами и внюхиваться, прикрывая глаза. Пахло собственной спермой Свенсона, его же потом, самим омегой и… больше никем и ничем. Омежий запах был слабый, но очень чистый, так что чувствительный нос Свенсона разобрал его на составляющие, как опытный сомелье раскладывает на ноты аромат выдержанного вина. Проклятый омега! Проклятый, проклятый омега! Он еще к тому же и невинным был! Нет, Свенсон за свою славную секс-биографию попортил немало омежек-девственников, и совесть его по этому поводу никогда не мучила — они ведь сами на него вешались. И всегда особо подчеркивали свой девственный статус, подразумевая, что дарят Свенсону самое ценное в своей жизни. Честь, блядь, как писали в старых романах. Свенсон всегда подозревал, что на самом деле омежья честь, как, впрочем, и честь альф с бетами, прячется не между ног, а где-то в другом месте, но принимать «сей дар» соглашался всегда. Чего ж не принять-то, если дают? Потом, правда, часто приходилось пожинать последствия в виде разъяренных родителей или рыдающих «обманутых» омежек. Но он ведь всегда честно предупреждал их, что рассчитывать на какое-то продолжение с ним не стоит. А такое понятие, как любовь, в его личном словаре отсутствует начисто. Вообще, трахаться Свенсон любил. Ему нравилось делать это с омегами, чьи сладкие попки умели так крышесносно сжимать напряженный узел, удерживая его в себе. Он обожал спать с бетами, чьи анусы, не приспособленные для деторождения, были поначалу феерически узкими, а потом при должном внимании разрабатывались так, что позволяли трахать их даже узлом — то вбивая раздувшуюся плоть внутрь, то с кайфом протягивая ее через нервно сжимавшийся сфинктер обратно. Пару раз он даже имел секс с альфами, но поскольку сам всегда был в активной позиции, то особой разницы с бетами не усмотрел. Разве только особое удовольствие от осознания того, что тебе покоряется такой же самец, как и ты сам… Так что опыт у Свенсона был немалый, и, что характерно, все его любовники без исключения вспоминали о нем с замиранием сердца и с закатыванием глаз. И тут этот Ове — гад мелкий! «Все было мило!» Твоего папу! Судя по запахам на полотенце, он ведь даже не кончил! Спермой омеги не пахло совсем. Можно было бы прикрыться мыслью о том, что этот чудак оказался фригидным, но ведь Свенсон сам не раз пафосно произносил речи о том, что не бывает фригидных омег, а бывают неумелые альфы. Так что теперь со стыдом приходилось признать, что Ове не кончил только потому, что альфа самым позорным образом не сумел довести его до финала. Но при этом сам буквально обкончался — презерватив от переизбытка жидкости в нем не лопнул только чудом. Блядь! Бля-ядь… Мрачно уставившись на себя в зеркало, Свенсон в течение пяти следующих минут быстро составил план на следующую неделю. Он был уверен, что больше времени ему не понадобится. За этот срок следовало категорически восстановить свою пошатнувшуюся славу первого героя-любовника факультета, оттрахав проклятущего Ове Содерберга так, чтобы лужицей растекся, а после послать его куда подальше. Да при всех, чтобы попозорнее. Никак иначе! Никак! «Мило», твою мать! «Спасибо, увидимся», чтоб ему пусто было! В том, что сделать все намеченное будет несложно, избалованный вниманием поклонников Свенсон не сомневался ни минуты. И ошибся. Он-то думал, что ему достаточно будет появиться в зоне видимости Ове, и тот кинется если не к нему на шею, то уж точно на соседнее место за столом в буфете Универа. Но гадский омега в его сторону даже не смотрел! А вместо того кокетничал с каким-то задохликом в тонких очочках со своего курса. Свенсон тихо рыкнул и встал, намереваясь направиться к этой горе-парочке. Но Ове, явно заметив его приближение, поморщился, подхватил своего ухажера за руку и потащил за собой на выход. Свенсон, как ишак на веревочке, последовал за ними и уже почти догнал, но тут был остановлен самым грубым образом. На выходе из столовой кто-то прихватил его за шерсть на холке и, словно новорожденного кутенка*, поволок в сторону, за угол, где и впечатал в стену. Взбешенный Свенсон обернулся, привычно пытаясь смотреть на ополоумевшего от невиданной смелости противника сверху вниз, но уперся взглядом в щетинистый подбородок. — Так вот, стало быть, кем от Ове разит… А то я уж думал — не вынюхаю паразита… Ну-ка поглядим… Стриженый настолько коротко, что честнее было бы сказать бритый альфа, стоявший напротив Свенсона, был старше, на полголовы выше и раза в два шире в плечах. Пудовые кулачищи, сломанный нос и взгляд уличного задиры. Не сказать, что Свенсон струхнул. Такого слова как трусость в его личном словаре тоже не было, но что-то в животе у него все же квакнуло. Привычный к тому, что после неудачно завершившегося секса его беспокоили либо престарелые родственники, либо сами обиженные на что-то омеги, он еще ни разу не сталкивался с ревностью соперника-альфы. Просто потому, что на Свенсона мало кто рисковал поднимать хвост. Но этот здоровяк явно имел все шансы крепко ему навалять, причем особо не вспотев. Альфа тем временем продолжал рассматривать Свенсона, словно пальтишко с воротником из искусственного меха, продающееся в магазине по акции — с уценкой в пятьдесят процентов. А закончив осмотр, усмехнулся. — Прибил бы тебя, сучонка, на месте, но Ове вроде довольным выглядит. Так что живи, но помни… — и альфа поднес к носу Свенсона свой здоровенный кулак. Свенсон автоматически его понюхал. Смертью или колбасой, как в анекдоте, не пахло. Зато ясно чувствовался нежный аромат Ове. Свенсон озверел. Это что же? Этот тип лапал омегу, который только вчера?.. Мало соображая, что делает, Свенсон вцепился альфе в воротник его рубашки поло и хорошенько тряхнул. Послышался треск. Альфа, который подраться был явно не дурак, ощерился с предвкушением, довольный развитием событий… И тут их прервали. — Фредди? — произнес удивленный голос за спиной противника Свенсона. Альфа замер и, кажется, даже уши к бритому черепу прижал. Свенсон выглянул из-за его плеча и увидел… Ове, который стоял, по-прежнему держа за руку своего задохлика. Тем временем вокруг начала собираться толпа любопытных. Свенсон всегда знал, что между хлебом и зрелищами народ обычно выбирает последнее, потому и решил стать журналистом. Вот и теперь студенты, побросав обед, высыпали, чтобы посмотреть на драку. — Фредди, что ты тут делаешь? — Я… это… тебя проведать пришел. Узнать, все ли у тебя нормально… Ове нахмурился. — Лучше б ты перед отцом извинился и домой вернулся, а то папа ночами не спит — переживает. Ничего не понимающий Свенсон, который продолжал сжимать в кулаках воротник рубашки альфы по имени Фредди (что за глупейшее кинематографически-ужасное имя?), с удивлением увидел, как тот покраснел. — Я… Я… Братишка, ты не… — Ну что ты блеешь, как баран, Вилфред? — Ове даже руками всплеснул. Свенсон тихонько хихикнул. Альфа — как выяснилось, не Фредди Крюгер, а Вилфред** — посмотрел на него зверем. Свенсон хихикнул еще раз и, не сдержавшись, все-таки заржал, при этом оставив в покое ворот рубашки своего противника. Его, что называется, отпустило после того, как из разговора стало понятно — этот драчливый бугай не парень и не жених Ове, а, судя по всему, старший брат. Ове по-прежнему смотрел на Фредди и самого Свенсона раздраженно, задохлик рядом с ним, явно чувствуя себя не в своей тарелке, переминался с ноги на ногу. Вилфред глянул на него с глубочайшим пренебрежением, снова повернул свою бритую башку к Свенсону и опять ткнул ему под нос кулак, одновременно сведя широкие ровные брови. А после развернулся и ушел бы прочь, если бы буквально не споткнулся о внезапно возникшего прямо на его пути Ника. Секунду они смотрели друг на друга, замерев и раскрыв рты. После Ник сорвался с места и стрелой помчался по коридору прочь. Альфа рванул следом. Толпа проводила их удрученными вздохами — обед остыл, а никто так и не подрался. Свенсон перевел взгляд на Ове, который, как и он сам только что, с величайшим изумлением смотрел вслед Нику и своему брату. — Почему это твой Фредди, — Свенсон голосом выделил это совершенно дурацкое, на его взгляд, имя, — помчался… — За твоим любовником? — перебил Ове и прищурился. «Вот оно что!» — понял Свенсон и неприятно осклабился. — Ревнуешь? — С чего бы? — Ове приподнял бровь. — Или ты полагаешь, что каждый, разик переспавший с тобой, по гроб жизни будет вспоминать этот краткий миг со слезами благодарности или восхищения? Ну… ты ошибаешься. Ове развернулся и двинулся прочь, таща за собой совершенно офигевшего альфу-задохлика. — Ух ты! — сказал кто-то в толпе, и студенты, перешептываясь и поглядывая на Свенсона, потянулись назад в столовую. А на следующий день альфа, до этого момента никогда не становившийся предметом сплетен такого рода, на собственной толстой шкуре узнал — каково это, когда каждый любопытствующий паразит лезет своими грязными лапами в твою личную жизнь и твою постель. Произнесенные Ове слова про «краткий миг», вдруг наполнились совершенно неожиданным и очень стыдным для альфы смыслом. И, что самое скверное, их теперь с удовольствием разносили по Универу все некогда обиженные или просто проигнорированные Свенсоном омеги и беты. Насмешки альфа сносил с высокомерным стоицизмом. Искренне надеясь на то, что скоро сокурсники найдут себе другую тему для сплетен. Ове он видел часто, но подойти к нему уже не рисковал, хоть издалека по-прежнему ревниво следил за регулярной сменой альф возле проклятого омеги, который, судя по всему, избавившись от невинности и самым подлым образом использовав для этого его, Свенсона, пустился во все тяжкие. С этим что-то следовало делать, и Свенсон теперь имел регулярные беседы с теми хлюпиками, которых упорно выбирал себе Ове в качестве ухажеров. Проблем не возникло ни разу — Свенсона на факультете действительно боялись, и сплетни омег мало изменили его статус среди альф. Так что зажатые в угол поклонники Ове очень быстро приходили к пониманию того, что им с ним дозволено лишь дружить. А вот за самый ничтожный выход за эти рамки, который мимо носа Свенсона точно бы не прошел, можно было схлопотать по полной. Так что альфа был уверен — личная жизнь у Ове теперь носит исключительно платонический оттенок. По крайней мере, здесь, в Универе. Всех альф в городе он — увы! — контролировать не мог, и это Свенсона почему-то все больше нервировало. Разогнав всех собратьев-студентов, покушавшихся на ладный задок Ове, он сам попытался ухаживать за ним — план-то надо было выполнять. Пару раз Свенсон посылал ему цветы и конфеты. Но цветы неизменно оказывались на столах у преподавателей Ове, а конфеты с радостью сжирались студентами из его группы. Свенсон смотрел на них и искренне желал, чтобы угощенье стало у этих паразитов поперек горла. В Универе романы альфа больше не крутил. С одной стороны, опасаясь нового витка сплетен, с другой — все еще рассчитывая на то, что ему удастся охмурить Ове. А что-то подсказывало Свенсону, что каждый новый омежка или бета в его свите еще дальше отодвинет его от этой цели. Так что за порцией секса теперь приходилось регулярно наведываться в ночной клуб, где тусили омеги и беты самого легкого из всех возможных поведения. И каждый раз Свенсон, немного стесняясь своей тяги, находил себе бет (на омег почему-то не вставало совсем), цветом волос и размерами похожих на Ове, и трахал их в туалете, наклонив над унитазом. Он вбивался в их разработанные зады, со сладким усилием проталкивая чувствительный узел через преграду сжимавшегося сфинктера, после, кончив, позволял вылизывать себя и грезил, представляя на их месте кое-кого совсем другого… Почему? Как получилось, что случайный, разовый секс с омегой, на которого он раньше и внимание-то если и обращал, то как-то совсем не в сексуальном смысле, превратился для него во что-то незабываемо важное, а этот паразит, сбежавший от него даже не кончив, но со словами, что все было «мило», теперь занимал все его мысли? Да! С тех самых пор, с того злосчастного дня, когда он так облажался в собственной постели, Свенсон постоянно думал о проклятом Ове! Чем он живет? С кем проводит время? На чьи смски отвечает с такой теплой улыбкой, что адресата хотелось немедленно придушить? Последние сплетни об Ове альфа мог бы узнать у Ника, который обычно и снабжал его всеми университетскими новостями, но в последнее время его сосед по съемной квартире, с которым они очень и очень дружили, все больше пребывал в скверном настроении и ни на какие задушевные беседы не шел ни в какую. Причина такого вскоре стала для Свенсона предельно ясна. Общая ванная комната не оставила Нику никакой возможности сохранить личную жизнь от чуткого носа альфы. Сначала Свенсон, почуяв перемену в запахе соседа, решил, что у того завелся новый любовник. И только потом до него доперло, что альфой от Ника пахнет не снаружи, не так, как если бы этот некий гипотетический альфа обнимал или спал с омегой, а словно бы изнутри, так, будто бы сам Ник стал немного альфой. Свенсон бы ни фига в этом смешении не понял, если бы не жизненный опыт. Когда у его папочки через много лет неудачных попыток забеременеть вторым ребенком в животе наконец-то завелся младший братик Свенсона — тоже альфа, — запах папочки стал как раз таким — смешанным. В семье был тогда огромный праздник… Свенсон вздохнул. С тех самых пор он остро не любил детей. Потому как ровно в тот момент, когда папочка и отец получили долгожданного малыша, сам Свенсон — в то время четырнадцатилетний подросток — для них словно бы перестал существовать. На его ревнивые повизгивания отец лишь сказал: — Ты уже взрослый, должен понимать. Но Свенсон понимать это отказывался до сих пор. И вот теперь Ник тоже пах беременностью и младенцем-альфой, который рос внутри него. — Кто отец? Я его знаю? — мрачно поинтересовался он как-то утром на кухне, где бледный до синевы Ник пытался завтракать. Но тот лишь хмуро глянул в ответ и ничего не ответил. Поскольку счастливым браком и домом с белым штакетником рядом с Ником и не пахло, Свенсон, грешным делом, стал за ним не то чтобы следить, но присматривать так точно. И вскоре был вознагражден — увидел Ника в компании того самого здоровенного альфы со сломанным носом и забавным именем Фредди. Они стояли друг напротив друга. Альфа пытался заглянуть Нику в глаза, но тот лишь отводил взгляд и наклонял голову. Разговор явно шел туго. Альфа настаивал, хватал Ника за руки, норовил обнять, но Ник вырывался и только отрицательно качал головой. А потом и вовсе ушел, оставив громадного Фредди посреди университетского двора растерянным и несчастным. Ситуацию следовало прояснить. Состояние Ника все больше тревожило Свенсона. И если кто-нибудь спросил бы его: с чего он вдруг так озаботился настроением беременного омеги, то он бы, естественно, ответил: потому что Ник его друг. Не объяснять же это тем, что проблемы соседа дали самому Свенсону железобетонный повод подкатить с разговором к проклятому Ове, которого альфа не мог забыть как ни старался. Правильно говорили, что все альфы — охотники, и это у них в крови от далеких предков. То, что доставалось без труда, было не нужно, а этот проклятущий омега, который теперь нагло крутил романы прямо у Свенсона под носом, вдруг стал казаться самым желанным… И кто бы подумал, что опытный в таких делах альфа попадется на столь простой крючок? Непонятная и нежеланная ситуация вызывала в нем глухое раздражение. Как прыщ на носу, который вроде и не болит, а забыть его не получается — так и хочется пощупать, а лучше рассмотреть и попытаться выдавить… И все только для того, чтобы наутро убедиться — гадская красная сволочь еще больше распухла… Вот и Ове, зараза такая, распух и застрял в груди Свенсона так, что давил на сердце, сжимал легкие и больно терся о печень, которая в последнее время все чаще работала в ситуации жестокой нагрузки. А что делать вечером, если делать нечего, а настроение — говно? Только пить… Проблему следовало решить раз и навсегда. Ник со своей беременностью и странными отношениями с братом Ове дал прекрасный повод завести разговор. В первый же день после того, как вскрылось, что Ник, скорее всего, забеременел именно от Фредди, Свенсон начал высматривать Ове. Но тот пропал! На вопросы о том, куда этот мелкий гаденыш делся, его сокурсники лишь пожимали плечами и хихикали. Но альфа не сдавался и, подкатив с букетиком к секретарю декана, уже через пять минут стал счастливым обладателем информации о том, что Ове Содерберг оформил пятидневное освобождение от занятий по причине течки… «Паразит! Мелкий зловредный паразит!» — шипел Свенсон, мчась по коридору в сторону аудитории, где должна была пройти следующая лекция, которую никак нельзя было прогулять. Препод — занудливый бета в очках с такой же мерзопакостно тонкой оправой, как у одного из альф Ове — был скор на расправу и особенно жесток с брутальными альфами вроде Свенсона. «Недоеб!» — шептались злоязыкие студенты, но никому от этого вывода легче не становилось. Свенсон уселся на скамью в последнем, самом высоком ряду, вынул тетрадь с ручкой и уставился перед собой невидящим взглядом. Что рассказывал препод, он даже не пытался понять. Все его мысли были заняты течным Ове, которого за два академических часа, что длилась лекция, в воображении Свенсона трахнули по очереди в самых разных позах все альфы факультета. Так что едва прозвенел звонок, Свенсон покидал в рюкзак свои немудреные вещички и стартанул в сторону жилища Ове — адресок подсказал все тот же омежка-секретарь. Это оказался большой старинный дом, окруженный высокой кованой оградой. Целое поместье — ухоженное и опрятное. Как видно, семья Ове Содерберга принадлежала к местному бомонду, если не к старой аристократии, которая по большей части была уничтожена во времена Реформы. Ничего удивительного. Сильно вряд ли, чтобы хоть в этом у Свенсона с проклятущим омегой, который уже выпил из него все соки, могло быть хоть какое-то совпадение! И как раз очень логичным стало то, что сам альфа был потомком тех, кто эту самую старую аристократию и вырезал два века назад. Перелезть через забор не составило труда. День был жарким, окна в доме предсказуемо оказались открыты настежь. Свенсон принюхался и безошибочно определил, где именно ему следует искать своего течного омегу. К сожалению, комната была на втором этаже, но зато напротив росло дерево. Конечно, лучше бы это был крепкий и раскидистый дуб, но Свенсон был рад и осине. Помогая себе руками и ногами, и жалея о том, что в предках у него были волки, а не обезьяны, Свенсон забрался достаточно высоко, чтобы суметь заглянуть в незашторенное окно комнаты. На кровати, где свернувшись клубком лежал Ове, рядом с ним и спиной к окну сидел кто-то стройный и гибкий. Больше Свенсон ничего рассмотреть не успел, потому что дерево, на котором он засел, ощутимо затрясли. Свенсон судорожно вцепился в тонкие ветки и опустил голову вниз, где его глаза встретились сразу с двумя озлобленными взглядами. Два альфы — один крупнее другого и с одинаково кривыми носами, некогда сломанными в драке — смотрели на него с земли, и ничего доброго в их лицах Свенсон не увидел как ни старался. Фредди поманил его пальцем, но с дерева Свенсон слезать отказался. Однако это ему помогло мало — с ветки его просто стрясли как грушу. Больно приложившись копчиком о землю, альфа переводил взгляд с одного противника на другого и ждал только одного — откуда прилетит сначала. Но оба — и хорошо знакомый Свенсону Вилфред, и его лишь слегка состарившаяся копия — пока ничего не предпринимали и просто смотрели изучающе. Так, словно Свенсон был редкой гусеницей, и эти двое размышляли — сразу раздавить как вредителя или торжественно засушить на иголке. Ни того, ни другого Свенсон для себя не хотел, а потому кряхтя поднялся и отряхнул штаны. — Вы влезли на частную территорию. Будем звать полицию? — старший альфа (Свенсон для себя решил, что это, скорее всего, отец Ове и Фредди) вскинул темную бровь. — Не надо полицию, — Свенсон присмирел и потупил глазки. — Я же ничего… Я так… Ну вдруг?.. — Вдруг бывает только «пук», патлатый, — Фредди ухмыльнулся и подмигнул. Свенсон посмотрел на него с едва сдержанным раздражением. Нет, ну что такое? Ник там весь извелся, а этот тут лыбится во все сорок два***. Свенсон же сюда про Ника говорить пришел, а не потому, что Ове… Да! Про Ника! Альфа прищурился. — Не только «пук». Еще и дети заводятся. Не так ли, Фредди? Альфа сразу посерьезнел и уставился на Свенсона волком. Его отец тоже перевел тяжелый взгляд на сына. — О чем это он, Фред? Младший Содерберг вздохнул. — О Нике, отец, о Нике… — А откуда?.. — Я с ним живу… Ну то есть, не в том смысле живу, а в том… — Свенсон запутался, тряхнул головой и начал сначала. — Мы с ним соседи. Квартиру вместе снимаем. Ребенок у него ведь от тебя, Фредди? — Ребенок? Какой еще ребенок? — теперь старший альфа уже всем корпусом повернулся к сыну, и Свенсон вздохнул с некоторым облегчением. Все-таки правду говорят, что нападение — это лучшая защита. Он уже начал пятиться, чтобы по-тихому смотаться, но вдруг чья-то легкая рука легла ему на локоть. — Господин Свенсон? Нюх моего среднего сына его не подвел, это действительно вы? — Я… — заблеял Свенсон и отступил в сторону от гибкого и очень стройного омеги, который смотрел на него испытующе и с нескрываемым любопытством. — Я… Да. — Тогда пойдемте. Больше не желаю смотреть, как мучается мой ребенок. Вы ведь не против провести с ним течку? Насколько я успел узнать, ваши моральные принципы вполне позволяют вам секс без обязательств. Свенсон сглотнул. Вроде этот омега — изящный и маленький, но уже совсем не такой молодой, как показалось вначале — и не сказал ничего такого, а альфа почувствовал себя, словно его в дерьме выкупали. Свенсон вздохнул и, понурившись, поплелся следом за папой Ове — ведь это мог быть только он. Оба альфы проводили его нечитаемыми взглядами и снова уставились друг на друга. Дом весь пропах текущим омегой. Свенсон с силой втянул в себя аромат и зажмурился. — У меня нет презервативов. Омега только хмыкнул. — В этом доме с такими вещами проблем не бывает. Вам какие? Простые, клубничные, светящиеся? Свенсон почувствовал, что краснеет. — Размер, полагаю, XL? — Да, — прохрипел Свенсон, не зная, куда себя девать. Со второго этажа, через прутья перил на него смотрели две одинаковые детские мордахи, полные любопытства. Омега погрозил им пальцем, и мальчишки убежали, смеясь. Папа Ове, улыбаясь, покачал головой и повернулся к Свенсону. — Не сомневался. Похоже, омеги в нашей семье не размениваются… гм… на мелочи. Прошу сюда. Свенсон и так знал — куда, но все же удерживал себя из последних сил от того, чтобы, отодвинув с дороги провожатого, кинуться бежать к комнате своего омеги. Тот по-прежнему лежал, свернувшись в клубок прямо в центре большой кровати. — К тебе пришли, — спокойно сказал папа Ове и вышел, негромко, но решительно прикрыв за собой дверь. Свенсон раскрыл рот, потом закрыл его, развел руки в некоторой понятной растерянности, вновь свел, обхватив себя ими за локти и, наконец, замер, глядя куда угодно, но не на кровать. Туда смотреть было… страшно.