Последняя из рода Сандерс

— Частные детективы, значит, — Эшли очерчивает кончиком пальца ободок высокой кружки и хмурится, делая глоток остывшего кофе. — Какая познавательная история, Джон! Ты бы ещё сказал, что вы толкаете домохозяйкам косметику по каталогам или ещё какое-нибудь дерьмо. У тебя вилки не найдётся? — Это ещё зачем? — Лапшу с ушей снять! — фыркает она, сталкиваясь со мной взглядами. В детстве я мечтал стать Бэтменом, теперь — обзавестись способностью сливаться по цвету со стеной. Ненавижу такие разговоры. Кто-то погибает, а ты выворачиваешься наизнанку, выдумывая ложь, которая прозвучит даже, нет, не правдоподобно — наименее идиотски. Никто тебе не верит. И Эшли Сандерс — не исключение. Не выдержав её взгляда, я развожу руками и отворачиваясь к окну. Отдёрнув занавеску, изображаю нездоровый интерес к лужайке во дворе дома Сандерсов, подёрнутой предрассветным туманом. — Знаешь, что я думаю? — тем временем продолжает Эш. — Вы знаете, кто и почему убил моего дядю. Если сами не приложили к этому руку. Уж слишком похоже на эти ваши ритуальные штучки. Книги эти странные… Поддельные документы, счета в банках на чужие имена. Я не идиотка. Я всё равно выясню, в чём тут дело, и мало тогда не покажется никому. Накапаю вон куда следует. Федералам каким-нибудь. Да она совсем охренела? — Ты не знаешь, о чём говоришь, — выплёвывает отец, грохая по столу кружкой и шипит неразборчивое ругательство: кажется, пролил кофе. — Не лезь в это дело! — Я имею право знать! Дядя врал мне столько лет, и хотя бы теперь… Чёрт побери, я только хочу знать, что с ним случилось! — Нет. — Нет? — Нет, — с нажимом повторяет он и, подбирая разноцветную стопку книг из оккультной библиотеки Мэйсона Сандерса, встаёт из-за стола. — Я так решил. Я подавляю вздох — спорить с ним бесполезно. — Устрою я тебе дольче виту, Джон Винчестер, — бормочет она ему в спину, скрывающуюся в дверном проёме. — Из тюремной робы до конца своих дней не выберешься. — Ты со всеми такая милая? — язвлю; Эш уничтожает меня взглядом, вытянув руки по швам. — Если ты что-то знаешь, Дин… — Я не знаю, кто убил твоего дядю. — Но ты наверняка знаешь, как выяснить это. Я тяжело вздыхаю: — Эшли… Я согласен со своим отцом — тебе абсолютно точно не стоит в это вмешиваться. Это опасно, а ты… Сколько тебе, лет двадцать? У тебя вся жизнь впереди. Живи, как раньше. — Мне двадцать четыре, — поправляет она. Двадцать четыре? Всего на год меньше, чем мне. Она выглядит младше… и старше. Личико нахальное, кукольное. Капризный рот поджат в злую линию, навязчивый тёмный локон упал на лоб, и Эшли, смешно раздувая порозовевшие щёки, пытается его сдуть. Я бы не дал ей и двадцати двух, если бы не эти глаза. Почти стальные. Если бы не эти разбитые руки, сжатые в маленькие кулачки. Она ковыряет паркет носом ботинка; доски вылизаны до блеска, но вот шов неприятного бордового цвета, как засохшая царапина. Эш сказала, что нашла Мэйсона здесь, на кухне. Наверное, крови было много.  — Как раньше уже не получится, — добавляет она. Это правда. Но всё-таки отвечаю: — Стоит попытаться. Мне кажется, вы с Мэйсоном не были так уж близки. Боже, ну кто меня тянул за язык? Эшли подхватывает со стола кофейник; мне на секунду кажется, что собирается запустить его мне в голову — он ходит ходуном в её неловкой руке, и чёрная струйка кофе мажет мимо кружки. — С чего ты это взял? — Эш не смотрит в мою сторону. — Ты ничего про меня не знаешь, — она передёргивает плечами и даже выдавливает неестественную улыбку. Да что тут знать? Судя по тому, что сказал отец, Мэйсон навещал её набегами несколько раз в год — так редко, что этот дом нельзя назвать его домом в том смысле, который вкладывают в это слово нормальные люди. Но это, в сущности, ерунда — настораживает её реакция. Не безутешная родственница ни разу. В жизни не встречал ничего подобного. И недели не пришло, как Эш нашла в кухне его изуродованный труп, — и вот, хохочет за барной стойкой во весь голос, шутит, строит глазки мужикам. Слишком ясная голова. Глаза сухие. Абсолютно. Но, с другой стороны, чего я от неё ждал? Что она будет пускать сопли мне в плечо? Мы знакомы несколько часов. — Ты права. Извини, это было грубо. Вдруг он был тебе как отец… — Нет, — она трясёт головой и широко улыбается — от этой улыбки во рту становится сухо, и хочется прочистить горло. — Нет. Как отец… это вряд ли. «Отец» — это слово в её голосе звучит, как иностранное ругательство. Совершенно чуждое её языку. И мне не хочется знать, почему. — Не бери в голову. Но, чтобы ты знал, Дин Винчестер. Не хотите мне ничего говорить — идите в жопу. Я не отступлю, — растрёпывая волосы, Эш неровной походкой плетётся прочь из кухни и оборачивается, вцепившись воспалёнными пальцами в дверной косяк. — И, да. Если ты думаешь, что я пошутила насчёт федералов и твоего отца… чувство юмора в последнее время меня подводит. Выходя прочь, она врезается плечом в дверной проём. Удар входной двери прокатывается дрожью по полу, и пустые кружки подпрыгивают на столе. Выглядываю в окно. Пересекая лужайку, Эшли со злостью пинает газонокосилку, выросшую на своём пути, и переходит на бег. Бежит в сторону леса. Её хрупкий силуэт поглощают утренние сумерки; чувствую, отпускать её не следовало. — Чего ты ей наговорил? — Заставляю себя отлипнуть от окна и оборачиваюсь на голос отца, качая головой. — Нельзя, чтобы она обо всём узнала. — У неё есть какие-нибудь родственники поблизости? Было бы неплохо, если бы кто-то за ней присмотрел, пока мы не выясним, что здесь произошло. Натворит ещё глупостей… — У неё никого не было, кроме Мэйсона. Её родители… — отец хмурит кустистые брови, — это сложно. У Мэйсона были железные причины ей врать. Становится как-то тихо; вместо мыслей в голове — зияющая, неуютная, муторная пустота, какой-то холодок, похожий на неприятное предчувствие. Даже спросить ни о чём не получается. Я бы хотел, чтобы кто-то обманул и меня.