***
В лесу после ливня стояла пронзительная тишина, прерываемая треском огня. Отсыревшие ветки, собранные в невысокий погребальный костёр, занимались пламенем неохотно: пришлось облить их бензином; чёрный дым клубился над горящим телом, спрятанным в мешок, как изгнанная тёмная сущность. Эшли молчала. Её пальцы — пальцы, которые она мылила и тёрла, потом снова мылила и споласкивала водой, давно уже чистые, — теперь бестолково перебирали маленький кастет, будто эта глупая железка могла её защитить. Вид её хрупкого тела, застывшего мёртвым изваянием, терзал меня иррациональным чувством вины. Но самое страшное — это её распахнутые пустые глаза. Огонь, поглотивший радужку, стоял в них, как шляпка от ядерного гриба. — Вы были близки? — спросил я, чтобы нарушить давящую тишину. — Нет, слава богу… По правде говоря, дядя его всё время от меня отгонял, а мне уж очень хотелось ему досадить. — Очень по-взрослому, Сандерс. Тебе что, пятнадцать лет? — Я не железная, Дин! — возмутилась Эш. — Этот козёл действовал мне на нервы. «Этот козёл». — Это ты про своего покойного дядюшку? Она выпустила безрадостный смешок. — Про кого же ещё? Он вёл себя как забухавший батя, внезапно вышедший из двадцатилетнего запоя и вспомнивший, что у него, оказывается, есть дети. Вот только со своими дохрена глубокомысленными наставлениями, которыми доставал меня от силы две недели в году, он опоздал лет на десять. Я уже не говорю о том, что никаким отцом он мне не был. А то, как я себя вела… Ну, ролевые игры у нас были такие. Он отрабатывал стереотип поведения заботливого папашки бунтующего подростка — какой ещё обратной связи он от меня ждал? И не смотри на меня так, — Эш стрельнула в меня взглядом из-под сердито сведённых к переносице бровей. — Можно подумать, тебе никогда не приходилось поступать определённым образом лишь потому, что от тебя этого ждут. Иногда. Всё время, если быть откровенным. — Понятия не имею, о чём ты. — Ну да. Знаешь, мне как-то не пришло в голову, что бывают и другие семьи. Тебе повезло. Наверное… По правде говоря, не очень-то ты тянешь на человека, которого воспитали в семье по типу тех, что показывают в рекламе пакетированного сока. «Повезло» — она вонзила в меня это короткое глупое слово, как мясницкий нож, и сама не заметила этого. На долю секунды мне показалось, что пламя от погребального костра взметнулось ввысь огненным столбом, упёрлось в невидимый потолок и расползлось по нему горящими щупальцами. Голову заполнил фантомный женский крик — до боли знакомый голос. — Я что-то не то сказала? — Не бери в голову, — я отмахнулся, направившись к Доджу, припаркованному под огромным деревом с густой листвой. В кузове должен быть нож. — Что ты собираешься делать? — Замести следы. — Сдвинув всё ещё немного влажный навес, я вслепую пошвырялся в сумке с инструментами и нашёл небольшой охотничий нож в кожаных ножнах. — Тело найдут рано или поздно. Нужно пустить полицейских по ложному пути. Эшли неотрывно следила, как я, вбив нож в грубую кору, по памяти вырезал сектантский символ: четыре дуги, образующие небольшую воронку. В жёлтом свете огня он больше походил на скопление звёзд, закрутившихся в причудливый водоворот. — Хурта? — Ты о чём? — Об Утренней звезде. Этот символ, — подойдя к дереву, Эшли провела кончиками пальцев по взрезанной коре, — называется Хурта. Ты разве не знал? — В ответ я лишь отрицательно мотнул головой: как-то не представилось возможности разобраться. — Последователи обозначают так то ли хаос, то ли своего гнусного божка, то ли своего рода рай, который должен наступить на земле с его пришествием. Может быть, всё вместе, — продолжила Эш. — Почему ты вырезал именно его? «Не лезь в это дело», — чуть не вырвалось у меня. Но, кажется, было уже слишком поздно. — Ты говорил про труп женщины в лесу. Это ведь было ритуальное убийство? — Да. — Это ковен убил её? — её вопрос прозвучал скорее утвердительно, и Эшли сама ответила на него: — Принёс, так сказать, в жертву. Я надеялась, что дядя ошибался. Я вопросительно изогнул бровь. — Я копалась в его записях, — без обиняков заявила она. — Там было много вырезок из газет про этот ковен. Трупы женщин, детей, обескровленный скот, ритуальные оргии и самоубийства, вот это всё, — Эш скривилась, сложив два пальца у рта в тошнотворном жесте. — Хотелось думать, что они просто сумасшедшие, все давно сидят, и никакой мистики здесь нет, но после вчерашнего я уже ни в чём не уверена. Та мёртвая женщина в лесу и неведомое чудище, которое на меня напало, и… и Джереми. Это вторая такая смерть за полгода. Учитывая, что дядя копал под Утреннюю звезду, у них был мотив. Но я не понимаю, как свести все ниточки воедино. — МакЛауд. — Что? — МакЛауд, — повторил я. — Это к слову о ниточках. Ты про него слышала?***
Мы заночевали в кузове пикапа Джереми. Пришлось отогнать авто подальше от погребального костра, на покатый берег вдоль узкой мутной речушки, и снова развести огонь: если бы нас встретил кто-нибудь, то принял бы за влюблённых, выбравшихся на природу встречать рассвет; это бы не вызвало никаких подозрений. Ночка, конечно, выдалась совсем не романтичная. Трескотня цикад сливалась с хаотичным, хриплым клёкотом болотных жаб в изнурительную какофонию. Над рекой, похожей на змею, висела белёсая плёнка тумана. В лесу всё казалось каким-то избыточным, противоестественным, будто созданным искусственно, и оттого становилось не по себе. Стояла странная духота. Утром я себя чувствовал так, будто по мне проехался табун лошадей, запряжённых в телеги с цыганами, в животе неприятно сосало от голода. — Удалось поспать хоть немного? В ответ Эшли лишь неопределённо мотнула взъерошенной головой. Выглядела она неважно. Непростая ночь обвела её и без того тёмные глазищи кругами синяков. Откинув навес, который использовала в качестве одеяла, она сбросила босые ноги с края кузова и со страдальческим стоном потёрла лицо. — Знаешь, от такой тебя будет мало толку, может быть… — Не может. Я пойду с тобой, — прервала меня Эш, наконец разлепив глаза. — Сейчас только умоюсь. Тут вроде была бутылка с водой… — Она принялась шумно швыряться в охотничьих вещах Джереми и, выцепив из груды барахла осиновый кол, брезгливо скривила губы: — Прелесть какая. Мне пришлось провести ночь в багажнике вот с этим. Вычеркну из списка «успеть до тридцати». — Не думаю, что Джереми успел этим воспользоваться. Иначе бы не унёс ноги. — Почему это? — Бесполезная штука, если ты про вампиров. Пули, вымоченные в крови мертвеца, надёжнее. На крайний случай просто снести башку. — М-м… вон оно что. Интересно. — Её тон, то ли растерянный, то ли виноватый, мне совершенно не понравился. — А это для чего? Похоже на пятиугольную звезду у сатанистов, только здесь вверху один угол, а не два, — Эшли провела раскрытой ладонью по пентаграммам, нарисованным красной краской по краям кузова, и выжидательно уставилась на меня. — Защищает от демонов. Они не могут переступить черту. — А если переступят? Я развёл руками. — Селяви. Овладеют твоим очаровательным тельцем не в самом эротическом смысле этого слова. Даже сдохнуть не сможешь — будут тебя таскать как мясной костюм, пока не встретишь какого-нибудь прошаренного падре с навыками экзорцизма. Я хотел её напугать. Она не то чтобы мне не верила и не то чтобы не воспринимала сказанное всерьёз — напротив; но мои слова, казалось, отлетали от неё, как шарики для пинг-понга.***
Если её и пугал Данвич, то вида она не показывала — с мрачной решимостью уткнулась в боковое окно. Бояться ей следовало. Проносившийся мимо удручающий пейзаж действовал на нервы сам по себе, вызывал инстинктивную неприязнь. На въезде в этот богом проклятый городишко возвышалась грубо сколоченная церковь с обвалившейся колокольней, вероятно, конгрегационная: над входом развевалось полотно с размытыми дождём буквами «sola gratia». Только благодать. Какая тут благодать: поросшие бурьяном поля, давно никем не возделываемые; редкие кривые хижины, словно построенные в позапрошлом веке. От них за милю несло затхлостью гниющих досок, мокрой пылью, увяданием, смертью. Иногда на полуразрушенном крыльце или во внутреннем дворике, огороженном низким дырявым забором, встречались люди — рябые или просто уродливые, одетые в рванину. Одним словом, вырожденцы. Мне бы никогда не пришло в голову спросить дорогу ни у кого из них: завидев белый пикап Джереми вдалеке, местные жители отрывались от дел и глазели в нашу сторону с откровенной враждебностью, будто признавая в нас чужаков. — Какие-то они мерзкие, — озвучила Эш мои мысли. — Не хочу навешивать ярлыки, но эти ребята выглядят так, будто их предки в десяти поколениях предавались сеновальному промискуитету или чего похуже. — Ты имеешь в виду инцест? — Да. Здесь так мало людей, что для них это единственный способ заключить брак. Посмотри на эти места, Дин, они будто проклятые. Никто в здравом уме не приедет сюда жить. Одна мысль снова остаться здесь на ночлег, да чёрт с ним — просто заглянуть в местную забегаловку перекусить вызывала беспричинную тревогу. Но назад дороги у нас не было. Эшли проглотила свою порцию яичницы без аппетита, будто даже не жуя. К нашему столику приковыляла грузная колченогая официантка с типично недоброжелательным лицом и долила в наши опустевшие кружки чуть тёплого кофе, отвратного и пахнущего землёй. Эш выдавила благодарную улыбку и с облегчением растеклась по стулу, когда эта милая женщина растворилась за дверью в кухню. — Значит так. Я уговорю главного врача дать нам переговорить с МакЛаудом, а ты подождёшь во дворе. Такой план. Эш издала недоверчивый смешок: — И как ты собираешься это сделать? Он особо опасный преступник, наверняка содержится в закрытой палате. Скорее всего, к нему никого не допускают. — Придумаю что-нибудь. Журналистом прикинусь или членом союза судебных психиатров. Буду действовать по обстоятельствам. Не в первый раз. Не было сил снова с ней собачиться, но, к моему удивлению, спорить Эшли не стала. — Когда закончим, надо будет избавиться от машины. — Я швырнул на столик две мятые купюры и хлопнул разжатой ладонью по ключу от Доджа. — Пойдём. Джереми когда-нибудь объявят в розыск, и будет досадно, если его автомобиль обнаружится у тебя в гараже. — Я думала перебить номера. Но, наверное, ты прав, это плохая идея, — согласилась она, поднимаясь из-за стола. — Мне ещё понадобится твоя помощь, когда вернёмся в Джаспер. Я пробил бензобак… Эшли легкомысленно махнула рукой и прикрыла ладонью рот, растянувшийся в скучающем зевке. — В порядке всё с твоим бензобаком. Слила немножко бензина, чтобы вы поехали с Джереми вдвоём. А могла бы и пробить. То, с какой нахальной ленцой она это произнесла. Казалось, злить людей вокруг доставляло ей особое извращённое удовольствие. Чёрт тебя дери. Да я бы тебе руки вырвал, засранка! Выволочь за шкирку, оттаскать за волосы или надавать подзатыльников? Эш толкнула плечом входную дверь, сбежала по ступенькам и прошествовала к Доджу с высоко задранной головой, вертя задницей. Отходить бы её ремнём. По этой самой заднице. — Винчестер, мне кажется или ты пялишься на мой зад? — Было бы на что пялиться, — я огрызнулся совсем неубедительно — это была откровенная ложь. Нашёл, что сказать, кретин. Ещё бы по её ногам проехался — длинным спортивным ногам, которые она успешно монетизировала в чаевые. Вырос бы нос, как у Пиноккио. На её лице расцвела победная сардоническая ухмылочка, которую легко было считать и невозможно выносить. — Впрочем, для забулдыг, которые ошиваются в твоём баре, в самый раз: алкоголизм стимулирует воображение. — Козёл. Надо было и вправду пробить. В следующий раз возможности не упущу.***
Во дворе Данвичской психиатрической лечебницы было многолюдно, чего не скажешь о самом Данвиче. И хоть вели себя здешние обитатели сообразно причинам, по которым их сюда упекли, выглядели они не более безумными, чем остальные жители города. Эш с любопытством пялилась то на бедолагу, принимавшего на газоне солнечную ванну с высунутым к небу языком, то на угрюмую женщину, сосредоточенно выводившую в блокноте витиеватые каракули. — Не хотела бы я закончить дни в таком месте. — А зря. Ты органично смотришься в этой обстановке. Сандерс метнула в меня испепеляющий взгляд и молча направилась в сторону широкого тряпичного навеса с крупным протестантским крестом на светлом полотнище. Перед импровизированной сценой частыми рядами были расставлены деревянные лавки и стулья, сплошь забитые людьми. Глядя на лица людей, было сложно сказать, кто из них был пациентом лечебницы, а кто — местным жителем, заглянувшим послушать проповедь. Священник выглядел приличнее всех — на фоне казённой больничной одежды и драных обносок, в которые была облачена его паства, его скромный выглаженный костюм с белой рубашкой и галстуком казался роскошью. — Судный день близок, — выкрикнул он, воздев к небу широкие ладони с растопыренными пальцами в золотых перстнях. — Горы сдвинутся со своих мест, и солнце взойдёт на западе. Я прошу у Господа нашего Иисуса Христа даровать нам всем милость и спасение. Те, кто ранее были босыми и голодными, нищими, станут богатыми и ни в чём не будут нуждаться в царстве Божием. Помолимся же, братья и сёстры мои! — Да! Хвала Господу! Аминь! Да славится имя Его! — раздались редкие возгласы и неровный гул аплодисментов. — Иди к главному врачу, — бросила Эш. — Я подожду тебя здесь. — Ты что, собираешься это слушать? — А в чём дело? — Не обижайся, Сандерс, но на праведную христианку ты не тянешь. На дуру, которая верит в россказни о Боге и спасении, впрочем, тоже. — Не судите, да не судимы будете, — многозначительно изрекла она. — Не судите? — я поперхнулся смешком. — Ты обчистила карманы своего мёртвого парня. Он даже остыть не успел. — На том свете ему бабло не понадобится. Ты что, не слышал, что сказал этот мужик? — Эш ткнула пальцем в священника. — В царстве Божием он ни в чём не будет нуждаться. К тому же, я с ним даже не спала. — А это как-то меняет дело? — Конечно, меняет. Это бы выглядело немного по-проститутски. Не смотри на меня так, Дин, ты тоже не святоша. Спёр его кредитки… — Ну, я хотя бы не впадаю в благоговейный экстаз при виде распятий. — Ты что, не веришь в Бога? — удивилась она. — После всего того, с чем сталкиваешься каждый день? — Потому и не верю, — парировал я. — Посмотри на этих не изуродованных интеллектом людей. Они нищие. У них дома течёт крыша, а детям нечего жрать. У них нет денег оплатить образование своим детям, на нормальную медицину — да вообще хоть на какую-нибудь медицину. Но они вытряхивают из своих дырявых карманов последнюю мелочёвку и несут проходимцам вроде этого гламурного святого отца. — Знаешь, Дин, они бы не делали этого, если бы ничего не получали взамен. Никто бы не молился Богу, если бы Он никогда не отвечал. Вера даёт облегчение и надежду. Так себе аргумент. — Облегчение — о да. Жертвуя последний доллар, они получают возможность считать себя праведниками, поколачивая жён и детей, и ничего не менять в своей жизни. Это называется индульгенция. Впрочем, для такого быдла, религия — это хорошо. Она загоняет этих людей в границы и не даёт переступать черту. Умному человеку клетка по имени Бог не нужна. Эшли в ответ только грустно улыбнулась, спрятав руки в задние карманы штанов. — Что, нечем крыть? — Страшно тебе, наверное, живётся, — наконец сказала она. — Представляешь, если Бог на самом деле есть? Лучше бы не было, да. Смотри не обделайся чем-то жидким. Такое иногда случается с богохульниками, которые выбирают себе противника не по зубам. Но Бога нет. Если есть, то хоть в этом она права: лучше бы Его не было. — В чём дело, Эш? — Её молчание затянулось. Я проследил за её взглядом, но так и не понял, что привлекло её внимание. — Это он. — Кто — он? — МакЛауд. — Где? — Да вон же, ты не видишь? Она кивнула подбородком в сторону одного из стульев, стоящих почти у сцены. Мужчина, сидевший на нём, выбивался своим внешним видом из окружения; невысокого роста, с сытым выпирающим животом и намечающимися залысинами, интеллигентного вида. Вальяжно закинув руку на спинку стула, он смотрел на Эш почти доброжелательно. И не выглядел узником этого места — скорее хозяином положения. — Не может быть. Как ты правильно заметила, МакЛауд — опасный преступник. Это дикость — выпускать его из одиночной палаты и позволять разгуливать вот так, без вооружённой охраны. — Это точно он. Я видела его лицо в газетных вырезках… На секунду мне показалось, что он ей подмигнул. Соскользнув со стула, он пошёл прочь — вглубь больничного дворика, усаженного низкими кустарниками и молодыми плодоносными яблонями. — Эшли, стой! — рявкнул я, но она меня не послушала. Метнулась в его сторону, а бегала она так быстро, что я едва за ней поспевал. — Стой, говорю тебе!.. Эш… Мужчина резко обернулся и взглядом заставил её замереть на месте. — Зачем же вы её не послушали? — проворковал он. — Она же сказала вам, что у нас здесь всё под контролем. — Я вижу, как у вас тут всё под контролем, — рыкнула Сандерс. — Мой парень погиб! И дядя тоже. — Видишь ли, дорогуша, Он не любит, когда убивают Его детей. Настолько не любит, что создал их токсичными, если можно так выразиться. Посмертно. Не следовало их трогать. Советую вам убираться отсюда — вы здесь персоны нон-грата. — Он расплылся в вежливо-снисходительной улыбке, но глаза оставались ледяными. — Не мешайте нам делать нашу работу. Проваливайте и останетесь живы. — Не очень-то вы со своей работой справляетесь, — буркнул я. — Женщина, повешенная в лесу, со мной бы согласилась. — Это меньшее из зол, — уклончиво ответил мужчина, вздохнув. — А зло… зло неизбежно — в этом мире, который вы построили на фундаменте секса, лжи и конкуренции, что стоит жизнь одной женщины? Иногда приходится идти на жертвы ради высшего блага. — Ты маньяк, — ругнулась Сандерс. — Да у вас, культистов, руки по локоть в крови, и вы ещё имеете наглость втирать какую-то убогую философию о добре и зле… — Я не культист, — оборвал он её ругань. — Хотя мог бы стать им, если бы был дебилом. Ведь только дебил выбирает сторону, когда маятник находится в равновесии. — Стой, мы не закончили! — швырнула Эш ему в спину, когда он, смерив нас напоследок презрительным взглядом, побрёл в яблоневую рощу. — Мы закончили. Вы, ребята, действуете мне на нервы. Я подорвался за ним следом, обежал яблоню, вторую, третью. Резко остановился. Не было слышно ни шелеста листвы под ногами, ни хруста веток, ни тихих шагов. Ни малейшего намёка на присутствие МакЛауда. Кем бы он ни был. Эшли замерла между деревьев, озадаченно почёсывая затылок. — И что нам теперь делать? — Нам — ничего. Поедешь в Джаспер, — приказным тоном сказал я. — А мне нужно найти брата. — А как же… — Никак. Ты его слышала? То, что убило Мэйсона и Джереми, мертво. Это была ответочка с того света от убитых монстров. Твоя война закончена, толком не начавшись. А ковен Утренней звезды — это кучка полоумных людей вроде этого МакЛауда. Не моя специализация. Я так очевидно врал — и всё же надеялся, что она мне поверит. — Как-то он не похож на сумасшедшего, — с сомнением протянула Эш. — А ты хорошо разбираешься в психах? — и добавил: — Мог бы не спрашивать. — Да иди ты в жопу со своими подколами, Винчестер. Надо копнуть глубже. — Копнуть глубже — и выкопать себе могилу? Нет уж, спасибо, Сандерс. У меня и без этого дерьма дел по горло. — Каких таких дел? Дальше вешать лапшу на уши брату, имитируя поиски отца? Зачем, кстати? — Не твоего ума дело, — я отбил её колкость чересчур грубо. Перегнул палку. Эш обиженно фыркнула и, скрестив руки в оборонительном жесте, побрела к воротам лечебницы. Обратно мы ехали в душном молчании, но чем дальше от этого проклятого местечка — тем легче становилось дышать. Пейзаж вдоль дороги почти не менялся — те же неуклюжие дома, разбросанные у трассы, заросшие поля, те же деревья, криво тянущиеся ветвями к обеденному солнцу; они больше не казались такими омерзительно отталкивающими. Я сбросил скорость, проезжая мимо одного из домов. Клянусь, на секунду мне привиделось, что у калитки стояла она — та странная женщина в кожаном плаще, что мы встретили накануне. У её ног вилась большая лохматая овчарка.